Шутки

По студии раздался оглушительный чих, а за ним еще один, и еще. Дима, тяжело вздохнув, отошел от камеры, которую безуспешно пытался присобачить к штативу, и направился к тесной гримерке, по которой были разбросаны разноцветные шубы, футболки, кофты и джинсы, которые Игорь со Стасом, видимо, снимали в спешке, в который раз опоздав на съемки. Чайник обнаружился под толстовкой с какой-то заковыристой надписью, судя по всему, принадлежавшей Стасу. За тонкой дверью снова чихнули, приправив это дело смачным гнусавым «бля-я» и шмыганьем заложенным носом. Фадеев достал из сумки походную аптечку, перетряхивая содержимое и находя нужную коробочку. Угораздило же их. Стас, в свою очередь тусовавшийся в павильоне студии, опасливо обернулся на любовника, накидывая на плечи белую шубу и присаживаясь рядом. — И-игорь, — протянул он, разглядывая мужчину, стянувшего платок с промокших от пота волос, и запрокинувшего устало голову. Его темные очки валялись где-то тут же, между их бедер, и Конченков осторожно пошарил по обивке ладонью, натыкаясь на прохладную дужку и аккуратно откладывая их подальше. Еще раздавят ненароком, — Игорь, может перенесем? Нахуй эти ответы на вопросы, серьезно… Лавров, устало дергая уголком губ, прочистил горло и прошелся пальцами по взмокшей челке: — А жрать мы все на что будем до февраля? — прохрипел он, морщась, то ли от того, что голова болела, то ли от того, что в горло будто бы прыснули перцовым баллончиком, — Отойди от меня, малыш, — немного мягче пробормотал он, прикрывая глаза и возвращая затылок на спинку дивана, и неловко тыкнул его локтем в бок, — Давай-давай, на свое кресло вали с моего дивана. Он старался говорить шутливо, но выходило откровенно вымученно. Стас, на секунду прижавшись худым плечом к рукаву его пушистой шубы, встал. От короткой близости и зудящей нежности сердце глухо пропустило удар, тут же заныв и затянув куда-то вниз, к ребрам. Они были на чужой студии, в каком-то из бесчисленных городов осенне-зимнего тура, и снять эти долбанные ответы на невероятно тупые вопросы надо было обязательно, Стас это понимал, но Игорь выглядел реально хреново еще со вчерашнего вечера, когда они только вернулись после концерта в отель. Он дергался всю ночь, пинаясь во сне, бормотал что-то неразборчивое, и был горячий, как долбанная печка. То скидывал с себя одеяло, то стаскивал его с любовника, то укладывался на него всем весом, то съезжал вниз, утыкаясь горячим лбом и влажным носом в его прохладный живот, обхватывая судорожно обеими руками. Неудивительно, что после такой ночки, они не проснулись по будильнику, хоть тот и был выставлен на час дня. Тур выматывал, уже не столько морально, сколько физически, Дима со Стасом трижды успели простудиться и выздороветь, но болезнь впервые подкосила Лаврова, и они оба чувствовали себя идиотами, не знающими и не понимающими, что делать-то вообще с больным товарищем, который до этого вытягивал их из болезненных состояний. Фадеев вырулил из гримерки с огромной кружкой дымящегося не пойми чего, и по комнате разлился химозный аромат черники. — На, — пробормотал он, суя нечто в руки Игоря, — Это антигриппин, хоть чуть-чуть легче станет, хотя бы говорить перестанешь как слон, которому хобот пережали… — Отъебись, — дружелюбно посоветовал мужчина, но отхлебнул, морща нос. Стас буквально почувствовал это «невероятное» ощущение кисловато-сладкого неприятного кипятка, текущего по разодранному кашлем горлу. Лавров тяжело со свистом выдохнул, закрывая глаза, и буркнул, снова прихлебывая: — Умоляю, скажи мне, что вопросы этих дегенератов не такие тупые, как обычно, — хоть в этой просьбе и была вся боль вселенной, но Фадеев, вжав голову в плечи, отрицательно мотанул башкой, на что Игорь, цокая, закатил глаза, тут же шипя, — Прикиньте, — весело прохрипел он через пару мгновений, — так закатил глаза, что башка разболелась… Дима нервно хмыкнул, потоптавшись в нерешительности, и, все-таки, вернулся к своим попыткам установить камеру и натянуть за Железным Троном хромакей. Мужчина, наблюдая за ним из-под опущенных ресниц, попивал черничное варево, ощущая как от носа немного отлегает тяжелый насморк, давящий на переносицу изнутри, и старался игнорировать пристальный взволнованный взгляд Стаса, сидящего неподалеку в широком мягком кресле с ногами. Хотелось повернуться и сказать, что все с ним окей, нечего так пялиться, дырку просверлит же скоро, но Игорь понимал, что он сейчас с трудом даже головой может двигать, не то что убеждать кого-то в том, что все с ним замечательно. Антигриппин был допит, камеры установлены, и Лавров, кутаясь в шубу, нацепил платок, зафиксировав короной, и двинулся к неудобному стулу, отделанному под стилистику Игры Престолов. Ну и долбоебизм же. Фадеев, сочувственно улыбаясь, протянул ему флэшку со скриншотами вопросов, и хлопнул Стаса, устроившегося позади, по спине. — Крепитесь, мужики, — выдавил он, вставая за камеру, — Полчаса, и можно ехать обратно в отель, — обнадежил он, возясь с фокусом. Лавров устало вздохнул, открывая крышку ноутбука, и щелкнул по тачпаду. Конченков, заглядывая ему через плечо, облокотился на один из торчащих из спинки трона «мечей», неловко топчась на месте и переглядываясь нервно с Фадеевым. Получасом тут и не пахло, поняли они спустя практически полтора часа беспрерывного кашля и матов. Игорь невыносимо, для самого себя же, тупил, путался в словах, медленно реагировал, и все время норовил повернуться на Стаса, который стоял слишком неудобно и далеко, позади и вверху, для переглядок. — Прикинь, — выдавил Конченков, давясь смехом, больше от усталости и напряжения, чем от реального веселья, — Родится тигр с твоим лицом… Лавров, вздыхая, чуть повернул голову в его сторону, еле заметно морщась от танцующих перед глазами черных точек. — И это, по-твоему, смешно? — прозвучало, на первый взгляд, недовольно, но Стас разулыбался еще сильнее, заметив в голосе папочки еле уловимые нежные нотки. — Ка-казахский тигр, — парень уже вовсю хихикал, прикрывая рот тыльной стороной ладони и почти что складываясь пополам. Довольный хлебальник Димы за камерой тоже чуть ли не трещал от смеха, и Игорь вздохнул устало и обреченно. — Вы еще тупее наших комментаторов, шутники ебанные, блять, — он щелкнул по стрелочке вправо, промахиваясь, и в очередной раз сворачивая нахрен программу просмотра изображений, — Вам бы в Кривое Зеркало, на замену Петросяну… Спустя почти сорок минут, сотню матов, и два перерыва на антигриппинчик с сигаретой, они, наконец, закончили измываться над фанатами. Лавров поднялся с этого орудия пыток вымышленного рыцарского средневековья, у которого практически не было подлокотников, и тут же стащил бороду и платок, дергая Стаса, уже стянувшего маску, за рукав на себя и выдавая глухое: — Фадей, не хочешь сходить покурить на улицу? Дима, отвлекшись от укладывания оборудования обратно в сумки, выглянул в окно, где на синей от ранних зимних сумерек улице шел крупный мокрый снег, и вздохнул. Вообще-то, если честно, не хотел, но и дружелюбного напутственного пинка в сторону выхода получать тоже не было желания. Накинув куртку, он, повздыхав, вывалился в подступающую ночь, прикрывая за собой дверь. Стас, которого все еще держали за рукав белой толстовки, улыбнулся, заглядывая любовнику в глаза: — Ну чего ты его выгнал? — мягко спросил он, — Там холодно же… Игорь отмахнулся, буркнув: «Переживет, не сахарный», и притянул Конченкова ближе, почти смешно складываясь и утыкаясь лицом в его худое острое плечо. — Малыш, я так заебался, — выдохнул он жалобно, обхватывая своими ручищами его тонкую талию и шмыгая носом, — Давай просто чуть-чуть вот так постоим, окей? Стас тихо угукнул, чувствуя, что его сердце, тяжелым горячим камнем, подскочило до ключиц и нервно забилось там, разрываясь от переполняющей его любви на маленькие-маленькие клочки. Он осторожно поднял свои длинные худые руки, мягко укладывая их на широкую спину любовника, прижимаясь еще чуть-чуть, хотя бы немножко, ближе, и уперся своим острым подбородком в темную макушку, скашивая взгляд на их отражение в темном окне. Огромная сгорбленная фигура папочки и он сам, обнимающий его за широкие плечи. Игорю всегда нужно было быть самым сильным, смелым, выебистым, брать на себя дел с излишком, и безупречно с ними справляться. Нужно было раздавать то тут, то там пиздюлей и пинков, чтобы «работали, а не хуйней маялись». Нужно было следить одним глазом (а лучше сразу двумя) за Стасом, чтобы тот не наделал какой-нибудь хуйни. Нужно было. Необходимо было. Но вот таким, разбитым, болезненным и усталым, Игорь обычно быть боялся. Гнал от себя всех подальше и держал лицо, чтобы никто и подумать не мог, что Лавров может с чем-то не справиться. И сейчас Конченков, впервые, на самом деле, ощутил, что любовник впустил его в свой маленький мирок, где он бывал не идеальным, где он мог болеть, не сжимая всю свою волю в кулаки, а просто болеть. Сопливить, выебываться, жаловаться, лезть обниматься, просто потому что устал. Мужчина поднял тяжелую голову с его плеча, криво улыбаясь, и Стас застыл, снова ощущая себя меньше и ниже его. Заерзал под горячими ладонями на лопатках и тихо выдохнул: — Игорь? Лавров, улыбаясь чуть шире, усталыми покрасневшими глазами, сквозь слипающиеся ресницы, практически мурлыкнул хрипло: — Малыш, мы же вдвоем, ну… Парень, сглатывая внезапно образовавшийся комок в горле, закинул свои длинные бледные руки на плечи любовника, цепляясь пальцами одной за запястье другой позади его шеи, и уткнулся лбом в лоб, заглядывая в светло-серые глаза, кажущиеся сейчас особенно мягкими: — Папочка, — нежно протянул он, чувствуя, как кончики их носов едва-едва соприкасаются, и от этого почему-то где-то внутри, в резко опустевшем от волнения животе, становилось горячо, — Я знаю, что ты болеешь, но…поцелуй меня? Игорь тихо и осторожно рассмеялся, чуть наклоняя голову и прижимаясь горячими сухими губами к острой гладкой скуле, прям там, где от уголков его круглых темных глаз расходились лучиками морщинки, когда парень улыбался. — Этого достаточно? — тут же отстранившись, поинтересовался он. Стас отрицательно мотнул головой, зарываясь пальцами одной руки во влажные темные волосы на затылке мужчины и притягивая его ближе. Тот еще раз наклонился, на этот раз касаясь горячо и невесомо родинки на его щеке, снова спрашивая: — А сейчас? Конченков, давя улыбку, пробормотал полушепотом: — Нет, еще. Игорь прижался губами к его подбородку, затем, услышав «еще», к кончику носа, потом к смешно вздернутой брови, и лишь потом, невесомо, и от того, почему-то, в разы острее, чем обычно, расцеловал слегка потрескавшиеся уголки его тонких губ. Стас, задрав голову и подставляя лицо под поцелуи, тяжело и осторожно выдохнул, выпуская воздух из легких очень медленно, будто бы боясь разрушить момент, и попросил, все еще полушепотом: — Еще раз?.. Лавров, ведя горячими ладонями от лопаток вверх к плечам, сплел их в замок на его загривке, поглаживая большими пальцами линию его челюсти и фиксируя голову любовника прямо, заглядывая заговорщически в глаза: — Хорошо, малыш, — кивнул он, — Но, если ты заразишься, то дашь мне тебя лечить нормально, а не запираясь в номере, потому что не хочешь пить эту черничную дрянь, окей? Конченков поднял взгляд на потолок, будто бы обдумывая условия, но тут же кивнул, улыбаясь. Игорь, буркнув что-то вроде «да я даже не сомневался», прижался своими горячими и немного колючими обветренными губами к его, улыбаясь от ощущения мягкого выдоха малыша на своей щеке, когда дверь распахнулась, с силой шарахнув о стену. Стас тут же отскочил, так и не успев углубить поцелуй, и нахмурился на ввалившегося и прилично так запорошенного снегом Диму. — Я все понимаю, — стуча зубами, проговорил он, отряхиваясь и прыгая на месте, чтобы немного согреться, — Но там просто пиздец как холодно, чуваки. Парень, глянув на улыбающегося папочку, который сочувственно развел руками, молчаливо извиняясь за сорванный поцелуй, повернулся обратно к Фадееву, сжимая переносицу и прикрывая глаза, абсолютно идентично любовнику, в те моменты, когда тот злился или задумывался. Диджея, от такой параллели, слегка передернуло. — Дим, — выдохнул Стас, все еще с закрытыми глазами, — Я тебе, конечно, очень сочувствую, но ты такой пидор… Лавров, фыркнув, заржал, тут же срываясь в кашель, поэтому на возмущенное "Эй!" от Фадеева никто не обратил внимания. На следующее утро, уже усевшись в своем купе, в поезде, который должен был покатить их в следующий город в этом, казалось бы, бесконечном, туре, Стас, закутываясь плотнее в свою черную толстовку с замысловатым принтом, шмыгнул носом и чихнул, стараясь игнорировать насмешливый взгляд почти полностью выздоровевшего любовника.

***