II
9 марта 2017 г. в 22:42
Солнце прошло зенит, и тени стали ложиться на город, покрывая узорами пыльные улицы и главную площадь с помостом посередине. Агилар встал и прошёл вдоль крыши собора к самому скату, чтобы взглянуть на мирно живущий внизу город.
— Настоящее счастье не длится долго, в этом его дар и его же проклятье.
Впервые слухи об инквизиции долетели до Нерха за несколько месяцев до моей свадьбы. Они пришли отсюда, из Севильи. Говорили, что некий особо рьяный служитель церкви судит и казнит еретиков по всему королевству. В первую очередь мавров и маранов, не пожелавших добровольно принять христианство. А порой даже и converso, новообращённых, из-за сомнений в истинности их веры.
Я и помыслить не мог о том, что нам по-настоящему что-то угрожает. Некоторые сделки отца с христианами стали расторгаться без видимых причин, но такое бывало и раньше. Сам отец стал нервным, всё чаще начал уезжать из города, оставляя все свои дела на меня. Я подозревал неладное, но мой отец никогда не был откровенным, а мать ничего не говорила, оберегая нас.
Агилар глубоко вздохнул, собираясь с силами.
— В тот день я спешил в Нерха из соседнего города. Точно не вспомнить, кажется, я уезжал по поручению отца. Сейчас это не имеет значения, важно лишь то, что меня не было дома несколько дней. Я спешил к своей жене, она вот-вот должна была подарить мне первенца, и я хотел быть рядом с ней постоянно.
Знаешь, чужеземец, говорят, что настоящую беду предчувствуешь, но это неправда. Моя душа была спокойна в тот момент, когда в городе пленили моих родных.
У самых ворот меня остановил старик, вся Нерха знала и любила его. Встревоженность на старческом лице заставила поутихнуть мою радость от возвращения домой. Он подбежал ко мне, ухватил коня за уздечку и стал умолять скакать обратно и не возвращаться в Нерха. Я не ответил ему; лишь подогнал коня и на всех порах влетел в городские ворота.
На крыше собора вновь воцарилось молчание, и только крик орла в далёком, пыльном от солнечного марева небе, прорезал тишину.
— Я не узнал свой город. Всюду сновали вооруженные отряды испанцев, где-то кричала женщина, и плакали дети. Двери домов были распахнуты настежь, а сами дома — пусты.
Я оставил коня недалеко от ворот и поспешил туда, где жила моя семья. Мысли мои были полны страшных картин, а сердце от волнения стучало так, будто хотело вдребезги разбить грудь. Помню, как я в страхе застыл перед распахнутой дверью собственного дома и на негнущихся ногах зашёл внутрь.
Мебель была сломана, перевёрнута, посуда разбита, а книги и бумаги отца в беспорядке лежали на полу. Я позвал, но стены дома остались немы к моему зову. Не помня себя, я выбежал на улицу. Не зная, куда мне идти и что делать, я побежал, пытаясь найти кого-то, кто мог ответить на все мои бесчисленные вопросы.
Но ответ нашёл меня сам. На одной из улиц я увидел конвой, ведущий пленных жителей. Скрываясь, я последовал за ним к воротам из города, противоположным тем, в которые въехал.
Именно там полное осознание происходящего, отчаяние и страх охватили меня. Я увидел караван зарешеченных повозок, что увозили прочь из города арестованных. Я подобрался настолько близко, что в одной из последних телег увидел свою семью. Сестра, родители, даже моя беременная жена, словно узники были заточены в этой повозке.
Я выдал себя криком. Я звал их, хоть в этом не было никакого смысла. Матушка услышала меня. Она была бледна и очень напугана. Не знаю, услышал я это или прочитал по ей губам, но знаю точно: она умоляла меня бежать, умоляла спасти свою жизнь.
Как я мог, скажи мне? — голос Агилара, всё это время спокойный, вдруг задрожал. — Как мог я бросить их тогда и убежать?! Не знаю, не знаю, как.
Ко мне уже спешила стража. Я бросил последний взгляд на свою семью, понимая, что никак не могу им помочь, и ринулся бежать. По крышам я достиг того места, где оставил коня, вскочил на него и понёсся прочь, оставляя за спиной Нерха, чтобы больше никогда туда не вернуться.
Агилар перевёл дыхание, участившееся словно от быстрого бега. Через минуту он вернулся к рассказу.
— Моим единственным желанием было уехать. От самого себя, от своего низменного страха. Но недалеко за воротами я вновь встретил того старика. Он преградил мне путь, и я остановил коня.
«Скачи на северо-восток, к Гранаде, — сказал он мне. — К югу от границы будет крепость. Поспеши туда. Там тебя встретят. Расскажи им, кто ты, расскажи, что здесь произошло. Они — единственные, кто может тебе помочь».
«Кто они?» — спросил я.
«Ты всё узнаешь сам, — ответил он и добавил, — запомни, сынок: ничто не истинно и всё дозволено».
***
— Когда среди безжизненных холмов показалась крепость, конь подо мной уже начал оступаться. Я загнал животное в призрачной надежде успеть.
У ворот крепости меня встретили двое; именно тогда я и вспомнил о тех мужчинах в странных одеяниях, которых много лет назад увидел в комнате отца. Я рассказал им всё, что должен был. Не ответив ничего, они впустили меня и проводили внутрь. Мимо нас, по длинным коридорам, освещаемым лишь дрожащим светом факелов, проходили обитатели крепости. Их лица тоже были скрыты капюшонами.
Стражи тем времени привели меня к мужчине, которого назвали «Наставником», и предложили рассказать ему всё, что я сказал им. Я повторил свой короткий рассказ, а Наставник тут же приказал подготовить коней. Через полчаса мы выехали в Севилью.
Дорога была долгой, но я совершенно её не помню: погруженный в мысли о своей семье, я не замечал ничего вокруг. Я даже не спросил, кем были эти люди и почему они вдруг решили мне помочь. Для меня в тот момент это не имело никакого значения.
Мы приехали с той стороны, — сказал Агилар, указывая на восточные ворота города. — Наставник приказал своим людям окружить площадь, а мне — держаться рядом и не делать глупостей. Когда мы прибыли, вокруг помоста стояла толпа горожан, ожидавших казни еретиков. Мы с Наставником незаметно влились в кипевшее людское море в тот момент, когда на эшафот вывели арестованных. Среди них была и моя семья. Я ринулся вперёд, но Наставник одернул меня. Оставалось только ждать.
Каждого из них подвели к столбу и привязали. Я видел, как плакала моя сестра, каким гордым пытался казаться отец, хоть синяки и кровоподтёки выдавали пережитые им ночи пыток. Камила еле стояла на ногах, из последних сил стараясь не потерять сознание. По мертвенно-бледным щекам моей матери текли слёзы, но вся она будто обратилась в камень.
Инквизитор зачитал приговор. Они были повинны в ереси и должны были быть сожжены на костре. Когда последнее слово приговора прозвучало, я услышал шум. Толпа рядом с нами расступилась: на земле, в центре живого круга лежал один из людей Наставника, пронзённый стрелой. Тут же с другого конца площади раздался крик, а через секунду толпу прорезал будто из неоткуда появившийся отряд солдат.
Наставник отвлёкся, и я воспользовался этим. Расталкивая зевак, я пробился к помосту в тот самый момент, когда палач подносил горящий факел к хворосту, сложенному у ног моей жены. Помню, как закричал что-то и тут же почувствовал резкую, нестерпимую боль в затылке. Мир вокруг начал плыть и гаснуть. Я упал на землю и последним, что я увидел, был столп огня и искр, в который превратился самый дорогой моему сердцу человек.