***
Монитор с грохотом впечатался в стену и разлетелся на куски. Шредер сжал голову руками, позволив себе зарычать сквозь зубы. Он смотрел на экран, вглядываясь в происходящее, и понимал, что перед его глазами почему-то совсем другие лица… другие улыбки, и другие губы в миллиметре друг от друга мешают одно дыхание на двоих. — Люблю тебя… Темнота ласково принимает в себя эти тихие слова сквозь шум осеннего дождя… — Люблю… Эхом отвечает второй голос, принимая в себя отзвуки первого, сплетаясь с ним воедино в общую гармонию единения тел и душ… Кулак Ороку Саки врезался в стол, вышибив из него щепки. Да. Так оно, наверное, и было. Он не знал этого, но часто видел в своих истерзанных ревностью грезах эту общую любовь своей Тэнг Шен и того, кто украл ее у него. Того, кто не имел никаких прав на эту любовь… и того, кто теперь заплатит за все! Метнувшись по своему кабинету и нанеся несколько слепых ударов в стену, Шредер распахнул дверь и, с грохотом закрыв ее за собой, направился в подвал. «Дети платят за грехи родителей! Так, кажется, звучит одна из христианских истин! Если я прав… Боги, если я прав, я буду вечно молиться вам за то, что дали мне отомстить!»***
Раф задремал, уткнувшись лбом в решетку, что отделяла его от Лео, и все еще поглаживая даже во сне любимое лицо. «Все будет хорошо, потому что я найду способ договориться с этой чертовой Консервной банкой… все будет хорошо, любовь моя, спи, ни о чем не думай, тебя это все не коснется…» Шаги вырвали его из чуткого сна и заставили вскинуть голову. — Как мило, — Шредер подошел к решетке, скрестив на груди руки и холодно улыбаясь. — Я вижу, одеяло уже не нужно. Рафаэль поднял на него глаза, но не тронулся с места. Лео спит чутко — одно движение, и разбудишь. Голоса… раньше он просыпался от шороха ткани рядом, но после изматывающей болезни стал иногда засыпать глубоко и ровно, не реагируя на звуки. И Рафаэль точно знал, что так засыпать старший мог только рядом с ним, наверное, потому что чувствовал себя в полной безопасности. — Ну что? — бешеный ниндзя прищурился. — Придумал, чего хочешь за его свободу? — А что ты можешь мне дать? Вот ты сам? Если я не буду спрашивать о твоей мерзкой семейке, то что остается? — Я сделаю, что захочешь, — тихо-тихо, но очень веско отозвался бешеный ниндзя. Надо умереть — умрет и не пожалеет. Надо долго и мучительно? Пусть. Сколько выдержит, будет жить. Надо убить? Убьет и не поморщится, даже не задумается, пока это не касается его родных. Шредер холодно усмехнулся еще раз и открыл дверь камеры Леонардо. — Я услышал твои слова. Смею надеяться, они не пустой звук.***
Сон разорвала боль резкого рывка за шею и удар. Лео автоматически успел вскинуть руки, ставя блок, и распахнул глаза. Он стал засыпать слишком безмятежно, зная, что рядом с Рафаэлем всегда безопасно. Он привык к этому чувству защищенности и уже сросся с ним… Шредер впечатал его в стену, крепко сжав шею, и заглянул в плывущие со сна и от удара глаза. Он чувствовал под пальцами напрягшиеся мышцы, инстинктивно старавшиеся уберечь гортань, ощущал их дрожь на пределе. — Ты стал слабым, — негромко проговорил человек. — Это — хорошо. — Отпусти его! — Рафаэль тряхнул решетку и зарычал. Зеленые глаза засветились, наливаясь темным бешенством. А вот теперь если Шредер тронет Лео, Раф просто разорвет его на куски и не задумается. Сердце грохотало в груди, как набат, вынуждая бессмысленно кидаться на толстые ржавые прутья в одном диком неуправляемом желании защитить самое дорогое. Лео перехватил запястье Шредера и попытался вывернуть ему руку, отцепляя от себя. Сил и в самом деле не хватало. Раньше он легко мог вывернуться из подобного захвата, просто дернув противника в сторону, уйдя перекатом прочь и вскочив в стойку. Сейчас… ноги дрожали и не слушались, едва удерживая его в вертикальном положении, пальцы бессильно скользили по доспеху, обдираясь о шипы… Бессилие. Слабость. То, чего он всегда так боялся, особенно в ситуации, когда рядом тот, кого надо защитить. Шредер улыбался, глядя в синие глаза. Радости от своей власти над черепашьим лидером он не испытывал, но вот от рыка его брата, который бился об решетку, как дикий зверь — да, убеждаясь в своей правоте. В голосе Рафаэля звенела любовь. И страх за того, кто ему дороже всего мира. Уж это-то Ороку Саки понимал совершенно точно, потому что знал эти ноты наизусть до последнего, самого неуловимого отчаянного звона. Он же тоже когда-то кричал вот так же… — Тэнг Шен! Тэнг Шен! И голос тонет в вязкой уродливой темноте, где только густая черная кровь капает на пол мерными шлепками, и пустые глаза смотрят в никуда… — Тэнг Шен… Ее больше нет нигде. Ни в этой вселенной, ни в какой-то другой, а дрожащие руки Ороку Саки, залитые еще теплой кровью, отныне обнимут лишь пустоту. Как и руки ненавистного Йоши, который украл все… украл и хотел избежать возмездия… украл и наслаждался тем, что не принадлежало ему… украл ее навсегда… — Тэнг Шен… Шредер перестал улыбаться, чудовищным усилием воли заставив свое лицо не исказиться гримасой старой-старой боли, что все еще терзала его когда-то разбитое сердце. Он жесткой подсечкой уронил Леонардо на пол и выкрутил ему руку за спину до короткого треска локтевого сустава. — Не трогай! — Раф завыл по-животному и в прыжке ударил ногой в решетку, что отделяла его от происходящего. Всего шаг. Один только шаг между ним и братом, который хрипит от боли, царапая пол. Один шаг… и это целая пропасть, потому что не достать, не дотянуться и не помочь… не разорвать того, кто смеет делать больно Лео… Рафаэлю, потому что боль брата хуже своей собственной. Раф не чувствовал разбитых голеней и рук, продолжая кидаться всем весом на проклятые ржавые прутья и понимая, что внутри полыхает дикое пламя, выжирающее здравый рассудок и сердце. — Не трогай его, ублюдок! — бешеный ниндзя в очередном рывке разбил в кровь плечо. — Отпусти! Шредер тихо засмеялся, продолжая выворачивать руку черепашьему лидеру. Он смотрел и смотрел на Рафаэля, подмечая все новые и новые подтверждения своей теории. Эта бешеная черепаха, расписанная иероглифами, любила своего брата гораздо больше, чем позволяли рамки семьи. «Что он значит для тебя? И на что ты ради него готов? На что готов, чтобы коснуться и удержать в своих руках?» Чёрные глаза прищурились, поймав малахитовый взгляд. «Разве можно так любить брата?» «Отпусти! — взгляд красной черепахи полыхнул обещанием смерти. — Не трогай!» Раф продолжал биться в решётку с такой силой, что она дрожала. Вышибить! Снести! Вырвать с корнем из бетонных гнёзд! Шредер рывком поднял Лео с колен и впечатал пластроном в перекрестья прутьев, уткнув лицом в ржавчину. — Что-то дорогое, Рафаэль? Что-то очень и очень важное? Никогда не думал, что такое возможно… Раф не слышал его. Тяжело дыша, схватил полуоглушенного брата в объятия и сжал. Сквозь прутья, причиняя боль и даря чувство защищённости, как умел только он один. — Лео, я здесь. Тот еле кивнул, кривясь от боли, и прикусил губу с коротким хрипом — Шредер вывернул ему руку за спину, вынуждая проехаться лбом по решётке. — Отпусти! — зарычал Рафаэль, вскидывая глаза. — Отпусти его! Шредер уставился горящим взглядом ему в лицо. — Так близко. Завораживает, правда, когда так близко кто-то любимый? Как хочется не выпускать из рук и спасти. Он намотал на кулак хвосты синей маски и рывком поднял голову Лео вверх, так что хрустнули шейные позвонки. — Поцелуй его, — насмешливо бросил он Рафаэлю, глядя в глаза. — Тебе же хочется этого. Или я не прав? Раф рыкнул и отшатнулся, невольно разжав объятия. — Охуел? Шредер дёрнул бровью и нажал на плечо Леонардо — миг, и хрустнет. Облизнув враз пересохшие губы, Раф заглянул в два звёздных омута. Выбор… его нет, потому что этот человек искалечит брата и не задумается, а Рафаэль бессилен это остановить. «Нет, не бессилен. Можешь… он поймет…» Его замутило от себя самого и этой мысли. — Лео… Тот едва заметно отрицательно качнул головой и отвёл взгляд, в котором отчетливо проскользнула мольба. — Давай! Ты же сказал, что сделаешь все. Я не прошу многого… Раф мотнул головой, взял в ладони самое дорогое в мире лицо и приблизился к нему, отводя глаза. — Нет, — выдохнул старший с короткой звонкой дрожью в голосе. — Нет, Раф. И зашипел, снова скрипнув зубами от боли. — Лео… Лео, послушай… так надо… это… это ничего не значит… Не так… не так это должно было быть. И не здесь. И должно было значить так много! Он наклонился и ощутил дрожащее дыхание брата на своём лице, сладко пахнущее лаймом и весенним ветром, невесомо коснулся его губ своими и тут же отшатнулся, поняв, что губы старшего плотно сомкнуты, и по телу летит дрожь. «Дрожь отвращения?» — Лео… — Пожалуйста, Раф… не надо… И крик. Крик, снившийся потом красному ниндзя ещё много ночей подряд пополам с хрустом выломанного сустава. Рафаэль закрыл глаза, погладил старшего большими пальцами по скулам и впился поцелуем в намертво сжатые губы, кусая их, мешая вкус крови с горечью против воли брызнувших слез, пытаясь разомкнуть и вложить в этот первый, больной и страшный поцелуй хоть чуть нежности и своей безысходной ненужной любви. «Лео, прости, так надо…» Старший дернулся, отстраняясь, и зажмурил глаза. Шредер засмеялся. — И это все, на что тебя хватит? Смотри, как это делается, мальчишка. Рывком развернув голову черепашьего лидера к себе и продолжая прижимать его коленом к решётке, человек миг всматривался в гротескное лицо, а потом перехватил Лео за шею, продолжая удерживать за хвосты маски. Не вывернуться никак. — Можешь не убирать руки, — бросил он Рафу, наклоняясь, и провёл большим пальцем по губам Лео, вынуждая их разомкнуться и смазывая капельки крови. — Смотри, — с насмешкой бросил Шредер и резко, зло поцеловал черепашьего лидера. Лео дернулся назад, пытаясь отстраниться, но рука на горле предупреждающе сжалась. — Не стоит этого делать, — выдохнул Шредер. — Не сейчас. Его горячие непривычно влажные губы раскрыли губы Лео, и язык медленно прошёлся по кромкам зубов, неспешно проникая внутрь. Рафаэль зарычал, как зверь, и тряхнул решётку. — Я убью тебя! Шредер не ответил, бросив на него один насмешливый взгляд, и углубил поцелуй. Когда-то в далекой прошлой жизни чужие губы целовали его возлюбленную Тэнг Шен, одно лишь знание об этом сводило с ума и доводило его до бешенства, вымучивая из растравленного сердца крик отчаяния и безысходной боли. И он не мог отомстить за это самому Йоши, не мог сделать врагу так же больно, как было ему самому тогда, но он мог в полной мере отыграться на его приемных сыновьях, поймав Рафаэля на этих диких, завораживающих и запретных чувствах. В полной мере отдать то, что ему пришлось испытать. Или даже больше, растоптав и уничтожив их ненавистную семью, а вместе с ними и свою неизбытую боль. — Я думал, ты будешь пахнуть болотной тиной и водорослями, — бросил он, брезгливо отстранившись и сплюнув в сторону. — Надо же — лайм. И, оттолкнув Леонардо в сторону, выпрямился. — Ну что, Рафаэль? Сможешь повторить? В ответ последовал жуткий рык, с которым подземный ниндзя опять бросился на решётку. — Я убью тебя, Саки! Убью! — Увидим, — тот усмехнулся, дёрнув Лео за шею и заставляя подняться на ноги. — Идём.***
Можно ли сойти с ума, просто глядя в одну точку? Сойти с ума за несколько бесконечных часов? И будет ли этот путь в безумие безвозвратным?.. У Рафаэля не было ответов на эти вопросы, у него ничего вообще сейчас не было, кроме одной бесконечной боли в пульсирующих висках и отчаяния, в котором он тонул и захлебывался, сходя с ума от неизвестности, страха и жуткого чувства разорванной в клочья души. Любовь… вот и вся его любовь, все красивые картинки легкого и жаркого поцелуя, на который обязательно будет ответ. Боль, слезы, холодные и злые, брызнувшие соленым дождем вовсе не от жалости, а от какой-то осознанной и принятой сердцем обреченности. Не будет. Не будет у него теплых объятий, улыбки и сонного доверчивого Лео… Сжатые губы, дрожащий от отвращения брат и его зажмуренные глаза стояли перед взглядом Рафаэля, куда бы ни посмотрел, словно выжженные на собственной радужке. Он ничего больше не видел, словно забылось все остальное. «Прости! Прости меня!» Бессмысленный и немой крик в небеса, который ничего не мог исправить, как и глухие холодные Боги, к которым он был обращен. Рафаэль обессиленно съехал по стене и обхватил себя руками. Ему казалось, что внутри что-то умирает, корчась в предсмертной агонии, крича и умоляя, разливаясь по венам трупным ядом. Он свалился на бок, подтягивая колени к груди, и закрыл глаза. Может, это и есть смерть, и умирает он сам?.. Пусть так и будет, пожалуйста, пусть только забудется этот кошмар.***
— Ты же понимаешь, что мне достаточно щелкнуть пальцами, чтобы его разорвали на куски? — Шредер спокойно смотрел в лицо Леонардо, даже не дернув уголком брови. — И я не задумаюсь. Я могу убить его, или тебя, или вас обоих. Лео долго молчал, ожидая продолжения. Они в руках врага, и пока так будет, тот волен шантажировать их друг другом. — Чего ты хочешь? — черепаший лидер еле-еле усмехнулся прокушенными губами, невольно сморщившись. До сих пор холодили кожу эти странные, совершенно ненормальные поцелуи. И один, и второй. Сравнивать было не с чем, но почему-то Лео всегда казалось раньше, что поцелуй это что-то очень трепетное и важное, что для него должна быть обстановка, желание поцеловать не кого-то, а вот именно этого человека… Он думал, что в соприкосновении губ есть что-то прекрасное, завораживающее и тайное… на самом же деле это просто холодно, горько и грубо, отвратительно до дрожи рук. Нет в этом ничего, кроме привкуса ржавчины, горьковатой крови и пресной чужой слюны… — То, чего я хочу, у тебя нет, — Шредер горько усмехнулся. — Он предложил свою жизнь за твою свободу. Что можешь предложить мне ты? Лео поднял глаза и долго-долго всматривался в своего врага. — Умереть не сложно, — негромко и сухо выдал он. — На это и меня хватит. И я не стану, как Раф, материть тебя и плевать в лицо. Я — лидер, моя смерть доставит тебе больше радости. Шредер дернул бровью. — Долго умирать может каждый. А сможешь долго жить? С тем, что сейчас сказал? — Отпусти его, и смогу, — Леонардо даже не вздрогнул, понимая, что подписывает себе приговор. — Хоть на лоскутки режь, только дай слово. Глаза Ороку Саки холодно прищурились. — Хорошо. Он уйдет из моей Цитадели, если ты проявишь достаточно послушания и покорности и не будешь пытаться свести счеты с жизнью, пока я этого не захочу. Обещаю. Лео кивнул. Наплевать. Главное — брат будет жить. — Вымойся, — Шредер брезгливо дернул плечом, окатив Леонардо странным взглядом. — Тебя проводят.