***
— Мы должны вытащить его! — Майки соскочил со спинки дивана и стукнул кулаком в ладонь. — Эта консервная банка не смеет держать Лео в заложниках! — И как ты ему помешаешь? — Раф приподнял бровь. — Как только хоть один из нас приблизится к его логову — Лео умрет. Хотя, может, это не так уж и плохо… — Что?! — Донни и Микеланджело одновременно вскинулись на эти слова. — Раф, ты что несешь? — Неважно, — тот поднялся, собираясь уйти. — Делайте, что хотите, я устал. Он вышел, даже не оглядываясь, и громко хлопнул дверью в свою комнату.***
Упершись спиной в стену, Рафаэль долго стоял, тупо рассматривая пространство перед собой. Гамак… гантели… старый, изрезанный ножом шкаф с пробитыми саями дверьми. Он не раз швырял их, срывая зло, в толстые дверцы многострадального шифоньера. Пусто… Опустив взгляд, он медленно сел на корточки и уставился на диск в своей руке, который так и не показал ни одному из братьев. «Не буду… не хочу… и так наперед все ясно. Зачем мне на это смотреть? Знать, что жив? И так это знаю, потому что если умрет, у меня сердце в груди остановится…» Отлепившись от стены, Рафаэль медленно добрел до шкафа и, выбросив с полки все, что там было, достал старый-старый ноутбук с зарядным устройством и снова отошел к стене. Сунул в розетку и поставил на пол, усаживаясь напротив. Когда-то эту вещь подарил ему Донни, пытавшийся научить брата пользоваться элементарными программами, но потерпел полное поражение и, в конце концов, плюнул, а ноутбук остался лежать в шкафу за ненадобностью. «Вот и пригодился…» Он ткнул кнопку и стал ждать, пока старенькая машинка загрузится, проворачивая в пальцах диск, потом сунул его в дисковод. «Я однажды найду способ… я просто буду ждать и найду… я тебя вытащу. Можешь плеваться и близко не подходить, хоть с дерьмом мешать меня. Срать! Но никто не станет пользоваться тобой так…» Машина щелкнула и загрузилась, осветив темную комнату синеватым свечением экрана. Раф отвел глаза, тихо скрипнув зубами. Он знал, на что идет, и все равно по душе резанули острые грани незнакомой жалости пополам с болезненной судорогой. А казалось, что уже все так вытравлено, что хуже не будет. «Будет, Раф, еще как будет… думал, сдохнешь? А ты попробуй теперь выжить с этим со всем дерьмом и вытащить урода этого, чтоб тоже жил…» Серая знакомая камера-клетка. Тюфяк, тот самый, что он затолкал сквозь прутья, все в том же углу. На нем скорчился брат, скрутился в клубок, дрожа всем корпусом, вцепившись себе в голову до темных следов от ногтей. Грязный, жалкий… по-прежнему сильный и любимый… Рафаэль закрыл глаза. Противно… и до щемящей боли горько. Он думал, что сможет умереть, получив для Лео свободу… а старший решил все иначе, как всегда подзабыв спросить, хотел ли Раф такой вот свободы себе… «Живи, Лео. Я тебя вытащу из этого дерьма. Я с тобой, что бы ты ни думал обо мне. Просто живи, большего просить не буду, обещаю».***
В прошлой жизни, теперь казавшейся такой далекой и полузабытой, как вылинявшие иллюстрации в детских книжках, Мастер учил делить в сознании тело и дух, глушить боль, направляя разум в полет и покой… «Мастер… Учитель… сэнсэй… почему теперь это не работает?..» Даже в мыслях Лео больше не рисковал называть Сплинтера отцом, отчетливо представив себе разок, как сморщится чуть поседевшее лицо старого крыса и дернутся усы в едва уловимом брезгливом движении, если он снова увидит своего старшего сына или, не приведи все Боги, дотянется сквозь медитацию до его сознания… Привыкнуть к боли не получалось, хотя она уже не была настолько оглушающей, как в первый раз. Если думать о чем-то другом, то даже удавалось отогнать ее на второй план на короткое время. И Лео думал. О братьях, о доме и солнце, о том, как мечтал увидеть цветение сакуры весной, и незаконченных стихах под подушкой в своей комнате… Еще несколько особо болезненных быстрых толчков, и все закончится. На сегодня. На этот раз… Сбившееся дыхание кровного врага говорило, что он близок к разрядке тела, но в голосе, в рваных злых стонах не было удовлетворения, словно Ороку Саки не испытывал радости от того, что делал. «Зачем?..» — Очнись! — Шредер дернул его за шею вверх, заставляя проехаться лицом по шершавой стене. — Мне не в радость твой пустой взгляд и безвольное тело. «А тебе и все это не в радость. Зачем?..» Лео прикрыл глаза, сосредотачиваясь на скребущей наждаком лоб поверхности бетона. Боль рвала тело до дрожи непослушных ног и рук, и предательских серых слез. «А если?.. Я только попробую, чтобы жить…» Малодушно и жалко, с отвратительной скулящей дрожью омерзения к себе, но иначе дышать уже совсем не получится… а обещал, надо… «Раф далеко, он все равно никогда не узнает…» Зеленый малахит, подплавленный совершенно уникальной нежностью и неумелой теплой улыбкой, что чуть искривляется справа, там, где глубокий шрам прорезал губу… «Рафаэль…» Дыхание, что пахнет так остро сухим раскаленным металлом и вереском в огне… сбившееся и чуть хрипловатое, обжигающее собой кожу на щеке… «Брат…» Руки, сжавшие предплечье и загривок, сильно и даже до боли, но не потому что хотят ее причинить, а лишь потому что не умеют контролировать свою силу. Но эта же сила, оставляя синяки и выворачивая назад здоровую кисть, заставляя биться в стену головой в такт толчкам в теле, эта же сила всегда дарила чувство защищенности… «Я только придумаю ненадолго… только представлю… это же никто никогда не узнает…» Хриплый стон. В голосе Рафа нет отвращения и зла… любовь… он сказал, что любит… и причиненная боль не потому что хотел ее причинить, а лишь оттого что не умеет иначе… любит …и будет всегда любить… — Рафаэль… мне больно… Шредер замер на миг, придушив Леонардо его же маской, болтавшейся на шее, вслушался в эти едва уловимые слова и вдруг тихо засмеялся. — Что? Я не ослышался? Ты хотел бы, чтобы тебя сейчас имел твой братец? Лео не ответил ничего, упершись виском в стену и глядя расфокусированным взглядом в пространство, на разбитом лице даже появилась легкая тень улыбки, едва-едва заметная, дрожащая и неверная, как солнечные лучи в утренней дымке. И она взбесила Шредера едва ли не больше всего остального. Он схватил Лео за подбородок, чуть ли не до хруста шейных позвонков вывернув голову к себе, и ударил его об стену. — Очнись, тварь, и смотри на меня! Я хочу, чтобы ты отчетливо понимал, кто тебя сейчас трахает! Уяснил?! Нет здесь твоего Рафаэля! И никогда не будет! Еще один удар об стену немного привел Лео в себя и даже заставил сфокусировать зрение. — Ты понял меня?! — Да… — Не смей больше отводить взгляд и представлять на моем месте своего драгоценного братца — если ему и достанется моя шлюха, то только когда я этого сам захочу! Понял?! — Да… Шредер дернул маску, вынудив Лео захрипеть, и с остервенением продолжил вколачиваться в измученное тело, уже ненавидя его до помутнения сознания. Если бы… если бы Тэнг Шен оказалась в его объятиях, неужели она бы тоже представила на его месте кого-то другого? Так же прикрыла бы глаза и прошептала «Йоши…». Нет! Она бы любила только его! Рыкнув, он излился в тело Леонардо и зло оттолкнул его прочь, презрительно плюнув. — Ты — только моя шлюха! Поднялся и вышел прочь, брезгливо кривя губы. Хотелось поскорее отмыться от сделанного, от этого приглушенного, но все еще сохранявшегося запаха лайма и свежего ветра. «Я этот ветер помоями вонять заставлю! К тебе твой братец не то что не прикоснется, подойти-то побрезгует!»