***
Заперто? Донателло дернул ручку еще пару раз, удивленный и немного растерянный. Как? Старший никогда в жизни не запирал дверь, всегда оставляя братьям возможность прийти к нему. Черт! Заперто! — Лео, — гений тихо постучал. — Лео, открой. Никакой реакции или хоть секундного звука в ответ. Гений бессильно отступил назад. Что сейчас делать? Выбить ее? Позвать Рафа? Докричаться до брата самому? Оставить в покое и дать выдохнуть в одиночестве? — Лео, — он снова тихо постучал. — Я завтрак делаю, приходи. Снова тишина, словно в комнате никого не было. Донни вздохнул и отошел. «Наверное, хочет один побыть. Это нормально. Ему же тоже надо как-то все это принять… наверное…» Он отвернулся и пошел на кухню, собираясь приготовить поесть и потом еще раз попробовать позвать брата.***
— Поешь, — Донни придвинул Рафаэлю тарелку, но тот только с коротким вздохом отпихнул ее в сторону. Прошла неделя с того дня, как они нашли Леонардо, и гений не взялся бы сказать, что было хуже — сходить с ума, отыскивая братьев, найти обезумевшего Рафа, увидеть проклятый ноутбук в его комнате или то, что началось после. Лео не выходил из комнаты. Вернее, выходил, но они его не видели. Днем дверь всегда была заперта, и на стук ответов не следовало. Ночью, судя по всему, брат выбирался на кухню, пил, почти не прикасался к еде и подолгу зависал в ванной, потом все начиналось по кругу. Он не давал даже подойти и проверить раны, не отвечал на просьбы открыть дверь… — Так больше не может продолжаться, — Донателло снова пододвинул сорвиголове тарелку. — Давай хоть что-то делать. Раф еще раз вздохнул. — Что? Он опустил голову на сцепленные руки и замолчал. Дон не знал, но он уже попробовал… уже сделал… — Лео, — Раф стоит в тени дверного проема, преградив брату дорогу. Он ждет его несколько часов, уже поняв, что тот намеренно всегда выбирает разное время, чтобы выбраться из комнаты, избегая столкновения с ними. Отцу они решили сказать, что старший тяжело ранен и тревожить его не стоит, так же, как и Майки. Лео вскидывает глаза, останавливаясь в паре шагов, ровно та дистанция, с которой не схватишь за руку, не давая исчезнуть, и заметно вздрагивает. — Послушай, — Раф осторожно делает шаг вперед. — Я… черт, извинения тут неуместны… но то, что я тогда сказал… не бери в голову… Ему собственный голос режет глотку, словно лезвия вылетают на свет вместо слов. Потому что врет сейчас. Потому что просит прощения за то, в чем не раскаивается, за свои чувства, за то, что сказал о них… И это вранье самое отвратительное на сегодня в его жизни. Лео как-то ломко вздергивает брови, словно хрустит корочкой льда, и отступает назад. — Не подходи ко мне, — сдавленно шипит он. Отворачивается и идет прочь, торопливо, неровно, опустив голову. И хлопает дверью, в которой скрежетом разбитого Рафова сердца проворачивается ключ. — Надо поговорить с ним, — Донни сделал большой глоток кофе. — Лео не может теперь все время избегать нас. — Поговори, — Рафаэль вздохнул. — Потом скажешь, что получилось. Донателло с коротким вздохом встал из-за стола и пошел в сторону ванной, где шумела вода. Они с Рафом и так не спали сутки, вылавливая момент, когда Лео все же выйдет из комнаты, но старший, как всегда, неслышнее призрака проскользнул мимо них. Он подошел к двери, вздохнул и решительно постучал.***
— Лео! Можно войти? «Еще спрашивает?.. Зачем?.. Зачем ему это?» Стук повторился, но Лео предпочел промолчать, продолжая озлобленно тереть кожу на бедре мочалкой. Содрать бы ее вместе со всеми ненавистными отметинами и выбросить в мусорное ведро, и мозг выбросить, чтобы больше не просыпаться ночами, давясь паникой и криком, когда память снова и снова возвращала его к ненавистному прошлому. Выбить бы из головы все то, что думалось тогда, и все ощущения… выбросить, забыть. «Самого тебя выбросить надо!» Снова стук. Это Донни… его голос. Раф больше близко не подойдет никогда… Лео зло вцепился зубами в свое предплечье, чтобы не скулить, и зажмурился. «Рафаэль…» Брат сказал, что любит. Как дико это звучало… как странно и ненормально, но… но именно образ горячей головы спасал, когда хотелось удавиться и перестать дышать, задушить себя самого, сломать гортань… все что угодно сделать, только бы снова не подчиняться человеку, которому обещал быть покорной игрушкой. А слово надо было держать. Он думал о Рафаэле постоянно. Цеплялся за его слова и даже за тот кусачий поцелуй, докатился до того, что видел брата на месте Шредера и любой жестокости находил оправдание, потому что Раф… он бы и боль причинил любя. «Раф, не надо…» Шредер холодно смотрит в глаза, чуть надавливая на плечо. Он знает: его игрушка поймет, что требуется, и опустится перед ним на колени. — Ты знаешь, что делать… Человек жестко усмехается, наблюдая за отведенным взглядом, и чуть дергает голову Лео за затылок к своему паху. Как теперь в глаза брату смотреть? Пусть он и не знает всего этого… «Знает. Еще как знает. Забыл, что он все это видел, и тебя слышал отлично? Понимаю, почему извиниться подошел. А ты не нашел сил вернуть ему его слово обратно. Если Раф что и любил в тебе, то уж точно от этого ничего не осталось, после того, что видел и услышал…» С трудом разомкнув сведенные судорогой челюсти, Лео уставился на следы от зубов на своем предплечье. Уже не первые и далеко не последние, потому что боль хоть немного отрезвляла. Дверь распахнулась, хотя он так и не ответил. — Брат, тебе нельзя в горячий душ — у тебя температура, — Донни чуть нахмурился, настороженно всматриваясь в отсутствующее лицо старшего, который даже не повернулся к нему. «А ты чего хотел? Вечно бегать не получится. Давай, Дон, скажи мне, что думаешь и то, что я заслуживаю теперь услышать». Лео поднял голову. Невыносимо. Было стыдно до дрожи и омерзения за себя. Он прищурился, словно смотреть было больно, и заставил себя взглянуть брату в глаза.***
Донателло присел на корточки и опустил пальцы в воду. Хотел коснуться руки Леонардо, но тот шарахнулся в сторону, зло сверкнув глазами. — Эй, — гений постарался успокаивающе улыбнуться. — Все хорошо, бро, ты же дома… Ответа не последовало. Он все же осторожно протянул ладонь и погладил старшего по ощутимо вздрогнувшему плечу. — Не марайся, — Лео скривился, отстраняясь, и отвернулся. — В этом нет нужды, брат, если я еще имею право тебя так называть. Донни опешил. Он думал, что Леонардо избегает их, потому что хочет побыть один. «Так… Дело не в ненависти и страхе, и не в желании побыть одному. Надо было раньше догадаться…» Он сел на бортик ванны и погрузил руки в воду, осторожно набрав полные пригоршни. — Лео… я просто хочу помочь тебе. Ты же не будешь теперь всегда нас избегать? Я понимаю, что тебе непросто… но зачем ты так говоришь? Мы же твои братья. Тот усмехнулся дерганным и ломким оскалом, отводя глаза. — Затем, Донни. Тебе надо такого брата? Или Рафу и Майки? Сядешь за один стол со шлюхой Шредера? Он поднялся, сдернув с крючка полотенце, и торопливо замотал им бедра, закрывая клеймо. — Руки вымой с мылом. И вышел, даже не обернувшись. Донателло потерянно проводил его глазами и рассеянно сунул ладони под кран, больше по привычке выполняя приказ старшего брата и лидера. Потом дернулся, как от удара, скривился и вырубил воду. Кто Лео сказал, что им должно быть мерзко?! Да, это страшная беда, но он, сколько ни копался в душе, отвращения найти не мог. Сочувствие, желание помочь, сострадание и любовь к брату, но разве может быть противно касаться родного существа? «Надо поговорить с Рафом», — гений встал, намеренно и назло Лео проведя влажными ладонями по лицу, жадно вдохнув привычный и дорогой запах лайма.***
«Тик-так… тик-так… так-так…» Время отмерялось этим мерзким тиканьем, ускользая сквозь пальцы, как тонкие струйки сухого белого песка. Рафаэль чувствовал, что теряет Лео. Вернее, теряет даже то, что могло бы когда-нибудь быть, и то, что было. Раньше он мог обнимать брата сколько угодно, ночевать рядом с ним, слушая стук сердца и мерное дыхание. У него было больше, чем можно было хотеть, но ему этого было мало… он хотел все. В результате получил только пустоту, холодный взгляд и вот это «никогда больше не подходи». «Почему нельзя просто было довольствоваться возможностью быть рядом? Дышать одним с ним воздухом и заглядывать в глаза. Видеть в них доверие, благодарность, веру… он так мне верил. Позволял на руки брать, когда ходить сам не мог, греть, целовать пальцы, пусть и незаметно для него самого. Раф, жадность наказуема. У тебя было достаточно, но тебе надо было еще больше, как ненасытной твари. И в результате судьба отняла все. Вот он, путь… Будь проклята эта Полярная! Куда она нас завела?!» Он скривил губы, намеренно выдав себе издевательскую усмешку. «Нас… как это сладко звучало. Нравилось тешить себя этим „мы“. Нет никакого „мы“, Раф, есть только „он“ и „ты“, и между вами здоровенная пропасть, которую ты сам же и откопал…» Он уронил голову на стол и пару раз хорошенько треснулся лбом в столешницу. В сердце полыхало что-то дикое и страшное, раздиравшее на куски. Он любил Лео… и не мог даже приблизиться теперь, не мог сказать, что… «Что сказать? Что ты пошутил? Что чувства сгорели, и завтра ты снова сможешь быть ему братом? Ага! Лео поверил и позволил подойти к себе на расстояние выстрела. Разбежался, родной, по паркету. Денься, просто денься и не отсвечивай. Дай ему жить спокойно…» — Раф, — не плечо неожиданно легла рука Донателло. — Нам надо поговорить.***
Лео неслышно отступил в тень, зная, что его не заметили. О, уж что-что, а бродить по дому подобием серого призрака он научился в совершенстве. Он надеялся, что сейчас, когда недалеко до рассвета, братья уже спят, и можно будет проскользнуть на кухню за стаканом холодной воды. Хотелось пить… «Из унитаза похлебаешь…» — Что я могу, Дон? — голос Рафа заставил вздрогнуть и вслушаться. — Он же видеть меня не хочет и близко не подпустит. Глухой удар кулака в стол — бессильный, обреченный и злой. — А ты… — Донни говорил немного смущенно, явно подбирая слова. — А тебе… ну, если теоретически… вот ты бы смог… обнять или что-то большее?.. «Родной мой гений, — Лео сжал зубы и скривился в брезгливой гримасе. — Называй вещи своими именами. Раф, ты бы хотел трахать того, кого долго и во все места имел наш заклятый враг? Ответ очевиден, зачем вообще задавать подобный вопрос?» Он отвернулся уйти, но против воли замер, услышав ответ Рафаэля. — Дон, ты серьезно считаешь, что меня волнует, кто и где побывал до меня? Я что, средневековый мудак-барон, ищущий себе невесту-девственницу? Я люблю его, что в этом неясного? И — да, если бы это было хоть как-то возможно, хоть когда-то, я бы не выпускал Лео из рук, целовал бы и дышал им. Какое мне на хер дело до всего остального? «Раф, — Лео до крови закусил губу и обернулся к двери. — Святое ты чудо мое необъяснимое… неужели ты сейчас говоришь правду?» — И ты бы смог… ну… — Господи, Дон, хватит блеять и заикаться! Собрался признаваться девушке в любви, так понимай, что у этого есть продолжение! Кроме ромашек, духов и кино, в жизни есть секс! Да не красней ты так! Да, он есть, и это нормально! Это — часть любви, неотделимая… и я бы… Еще один удар. И треск разбитой столешницы. — Да, Донни, да, не смотри так! Я бы хотел этого именно с Лео. Не с какой-то девахой и даже не с неким абстрактным парнем — от этого вообще воротит! Я хочу Лео, люблю, и клал я хуй с прибором на то, что я не первый. Это — неважно! Важно, что он этого не хочет! Это я могу тут любить и на стены кидаться, а ему этого не надо! Что я сделать-то могу? Чем я помочь способен?! Скажи мне, гений, я этого не вижу! — Он считает, что отвратителен нам, — голос Донателло чуть дрогнул. — Потому что с ним так поступили и… и еще клеймо. Может, ты бы разубедил хоть как-то. Горький, практически обреченный смех Рафаэля заставил Лео вздрогнуть. — Как? Околачиваться у двери и мозолить глаза? Может, цветами завалить ему комнату? Он видеть меня не хочет, потому что если б я не дал Шредеру увидеть и понять… — Он уверен, что противен тебе и мне. Посоветовал руки помыть с мылом, когда я его за плечо тронул. Может, если бы ты обнял, ну, как-то показал, что это не так… Снова этот едкий смех, как серная кислота, вытравливает узор по самому сердцу. Лео захотелось войти и как-то успокоить брата. — Был бы хоть шанс. Один. Боги, дайте мне только один шанс… Я ничего так не хочу больше… но между нами навсегда его страх и неприятие. Пропасть. Неслышнее тени отступив вглубь коридора, Лео обхватил себя руками и пошел прочь. «Раф… я сломаю этот страх, обещаю тебе, если и в самом деле еще есть шанс, что не противен тебе до омерзения. И в пропасть упадем только вместе… и… и взлетим». Хотелось поверить в услышанное, как в сказку в далеком детстве, у которой всегда был счастливый конец.