Обними меня ради Бога Подари первобытный снег. Мне на полночь легла дорога, И душа ускоряет бег. Не сердись, прокляни с улыбкою. Ты любил - я не понял. Зря. Я люблю - бесполезно зыбкое. Прокляни и прости меня.
Кошмары возвращались снова и снова, заставляя просыпаться в резком коротком крике и вскакивать с кровати. Самым страшным было то, что в них почти всегда был Рафаэль. Брат, чьим образом Лео спасался в плену, кем практически дышал там и о ком постоянно думал, кого загнал в своем воспаленном сознании на место Шредера, придумывая себе лазейки, чтобы выжить. Вот. Выжил. Когда Раф вошел и обнял его, как делал, в общем-то, всегда в их прошлой жизни, Лео показалось, что он задохнется от ужаса, что брат просто впечатает его сейчас в стену и сон станет явью… — Я бы никогда так не поступил. Как же Лео ему верил. Знал, совершенно точно знал, что вот если бы… если бы между ними что-то было в реальности, то брат никогда в жизни не сделал бы больно. «Или сделал бы это любя…» Лео понимал, что это нужно просто прожить, перешагнуть и пойти дальше, но у него ничего не получалось, хотя, видит небо, он старался и ничего больше не хотел настолько сильно, как снова подойти к бешеному брату и ткнуться лбом в плечо, прося чуть-чуть тепла! После разговора с Рафаэлем он перестал выходить из комнаты, мечась по ней, как загнанный зверь, и ища выход из замкнутого круга этого ада. Надо было как-то преодолеть страх, как-то перешагнуть, как-то пойти дальше, как-то сказать Рафу. Чем больше проходило времени, тем острее Лео понимал, что нуждается в Рафаэле, как в воздухе. Что в нем сломалось там, в подвалах Цитадели Шредера, или что изменилось? Что привело к такой нездоровой и ненормальной тяге к брату? Или это просто желание поверить, что даже такой вот, какой теперь есть, он все же нужен? Просыпаясь с задушенным криком, Лео раз за разом тыкался башкой в подушку, на которой когда-то рядом с ним покоилось плечо Рафаэля, и все острее понимал, что один он не выберется, как ни старайся. Тут мало одних стараний. Нужно преодолеть страх. Надо было перешагивать через себя и идти говорить с братом, пока это не свело с ума. Он попробовал представить себе, как это будет, как, вот если теоретически сейчас встать и пойти к Рафу в комнату, лечь рядом… прикоснуться, что-то сказать… Лео передернул плечами и с отвращением мотнул головой. А как только брат обнимет, оттолкнуть его и убежать куда подальше. Да нет, глядя правде в глаза, трясти начнет еще на подходе. «Отлично просто! Как истеричная девка, которая сама не знает, чего хочет!» Он едко усмехнулся сам себе, бессильно упершись лбом в стену. «А ты знаешь, чего хочешь? Что тебе от него нужно?» Лео шумно выдохнул и прикрыл глаза. Да, образ Рафа спасал, стал почти навязчивой идеей, той соломинкой, за которую можно было бы зацепиться. И Раф не заслуживал быть обманутым, только потому, что Лео хотел вылезти из своих страхов. Но кроме Рафа у него никого не было. И боялся он именно его. Подло. Слабо. Недостойно. «Раф поймет меня…» «Раф тебе голову оторвет. И будет прав». Лео скривился, обхватывая себя за плечи, и съехал по стене на пол. «Но может быть… может, возможно и большее…» Вздернув себя на ноги, Лео направился прочь из комнаты, собираясь поговорить с Рафаэлем. Или он просто рехнется в этих кошмарных иллюзиях, или уговорит брата помочь…***
Раф проснулся, ощутив взгляд, и приоткрыл глаза. Дома никто точно не вломится убивать его, так чего вскакивать и заполошно хватать оружие? Он же не Лео, всегда подрывающийся с постели в боевую стойку… «Лео…» — Лео? Раф приподнялся на локтях, удивленно уставившись на брата. — Что-то случилось? Брат пришел сам? Или приснился таким настоящим? — Раф, — тот неожиданно сел рядом и уставился в глаза странным блескучим взглядом. — Мне очень нужна твоя помощь.***
Молчание висело осязаемой едкой кислотой, туманом оседая на стены и топя в себе каждый выдох и вдох. Рафаэль физически чувствовал, как оно давит на плечи ожиданием его ответа, и не мог заставить себя вытолкнуть хоть одно слово из глотки. А Лео смотрел на него пристально и ясно, сжав руки, и ждал. — Я не смогу… — Раф отвернулся. — Лео… если то, что ты сказал… если это так… — Раф, мне не к кому пойти с этим, — в голосе Бесстрашного лидера прозвучала почти откровенная мольба, царапнувшая душу Рафаэля больнее, чем что-то еще в жизни. — Пожалуйста. Тот вздохнул и уперся лбом в стену. Приди Лео к нему в той жизни, что была «до», с такими словами — он бы с ума сошел от радости. Он бы на потолок залез от счастья и бегал по нему кругами… отчего же теперь так глухо воет сердце, словно в него всадили тупой заржавленный нож, когда судьба сама протягивает исполненную мечту? С кривой усмешкой злой колдуньи и уже не возьмет обратно… Прохладная ладонь Лео взяла за подбородок и потянула к себе, настойчиво, передавая дрожь своих пальцев телу Рафа. — Пожалуйста… Сухие губы чиркнули по губам Рафаэля едва ощутимым касанием и тут же исчезли. — Может, подождем? — сорвиголова отстранился, резко выдохнув. Раньше бы уже башку снесло, приди Лео к нему сам и потянись вот так доверчиво и откровенно, но сейчас внутренний голос орал благим матом, что это неправильно и так нельзя. Что это вовсе не исполнившаяся мечта, а отрава в красивой обертке. «В красивой ли?» Это не любовь — это страх, это ужас, который стоит между ними, как кривое зеркало, искажая все хорошее, что могло бы когда-то быть. — Пожалуйста, Раф. Страх надо пройти насквозь, чтобы изжить. Я не хочу бояться тебя всю жизнь… Рука Лео сползла с щеки брата и съехала по пластрону, дернув пояс рафовых шорт. — Ты что делаешь? — Рафаэль перехватил его за запястье и чуть сжал. Брат ответил неожиданным поцелуем, неумелым, горьким, настойчивым. Дрожащим и больным. «Вот сука же судьба! — горячая голова обреченно подчинился толкнувшей его на кровать руке и прикрыл глаза. — Тебя же даже не целовал ни разу никто нормально… пользовал ублюдок этот… а о том, как оно должно быть, ты не знаешь. Да и мне откуда это знать-то? Что мне сейчас сделать, Лео?» Он потянул брата за собой, стараясь отключиться от происходящего, как от кошмара. Медленно обнял и прижал до хруста костей, откидывая голову назад, чтобы уклониться от желанных в прошлом поцелуев. Хотелось просто лежать вот так, крепко обняв, и ничего не делать, просто ждать, пока под пальцами не утихнет дрожь… но она становилась только сильнее… Рафаэль понимал, что она не пройдет, — скорее уж перерастет в истерику. И все начнется по кругу, с которого сдохни, а надо срываться. Любой ценой. Лео начал беспорядочно целовать его шею, плечи, пластрон, дергая с себя ремни и вещи. Рвано, зло, обреченно, вздрагивая всем телом и спускаясь губами все ниже и ниже по животу брата. Рафаэль рыкнул, вспомнив белесые потеки на любимом лице, и дернул его за хвосты маски вверх. «Ну, нет! Нет! Вот этого я тебе не позволю! У любого безумия есть предел!» Раф бережно обхватил руками лицо Лео и мягко поцеловал, стараясь успокоить, в бессильной попытке хоть как-то остановить происходящее. — Лео, куда нам торопиться? В синем взгляде горела такая отчаянная решимость, что Рафу захотелось завыть и уйти из комнаты прочь. «С такими глазами на эшафот идут, а не ищут защиты». Ответом стал ещё более настойчивый поцелуй. Такой же дрожащий, как и прежде, отчаянный и злой. Рафаэлю захотелось оттолкнуть брата и отвесить хорошую оплеуху, чтобы привести в себя. Но он понимал, что это бесполезно и бессмысленно. Страх нужно проходить насквозь. Лео свалился рядом и дернул Рафа к себе, хватая воздух короткими рваными вдохами, перекатился на живот, ткнувшись лицом в сгиб локтя, зажмурился и развёл ноги. Рафаэль приподнялся на руках, потерянно глядя на него сверху вниз. Старшего трясло, как в лихорадке, пальцы впились в борт кровати и скомкали простынь. Он боялся. Острый и резкий запах страха повис в комнате почти осязаемой взвесью. — Лео… Рафаэль погладил его по плечу, бестолково успокаивая, и потянул на себя, стараясь заставить оторвать голову от подушки, перевернуться и посмотреть в глаза. Он не так это видел и не такого хотел. Вернее, сейчас он этого вообще не хотел. Если уж надо, то пусть через нежность, доверие… пусть успокоится сначала… как-то… если это возможно… Раф хотел взаимности. Любви глаза в глаза, когда взгляды мешаются в одном экстазе, и дыхание — одно на двоих сплетает голоса в одном «люблю», когда сплетенные пальцы держат друг друга крепко и ласково, и тела движутся в едином ритме, продиктованном сердцами, полными страсти. Он так понимал секс, не имея в нем никакого опыта и глубоко презирая все описания бульварных романов, отчетливо понимая, что видео-порнушка это фальшь и чего-то в ней нет, чего-то самого важного… «Любви, Раф, любви в ней нет. Того, чего нет сейчас и между вами». Между ними были боль, страх, паника, почти отторжение и болезненная мольба, сплетавшая голоса далеко не в жарком порыве единого вечного слова-признания. — Лео… Он ещё раз осторожно погладил брата, нерешительно поцеловав в загривок. — Раф… пожалуйста… просто сделай это… Боги! Сколько в этих словах ужаса. А в имени, в его имени, слетевшем стоном-хрипом… сколько в нем мольбы и надежды. Надежды, что Рафаэль сможет помочь преодолеть и страх, и себя, и все остальное. И не оставит, как это случилось тогда… Клин клином вышибают. Но кому от этого легче сейчас? Происходящее дико! Рафаэль не хотел насилия. Почему он должен делать больно любимому существу? Почему нельзя подождать? Год, два, сколько понадобится… Почему судьба вечно выдает ему самый дерьмовый билет из всех возможных? Почему он не нажрался, не запер дверь или просто не слинял на поверхность?! Почему не уехал к чертям, как собирался? «А что бы это изменило? До чего ты ждать-то планировал? » «До любви» «Ее может не быть никогда, ты знаешь это. Он просит помочь преодолеть страх. Разве не в том любовь, чтоб, наплевав на свои „хочу“, сделать то, что тебя просит дорогое тебе существо?» «Я хотел подарить тепло…» «Подаришь. Потом. А сейчас сломай этот ужас и помоги ему понять, что это можно перешагнуть и жить дальше». Рафаэль зажмурился на миг, принимая самое страшное в своей жизни решение. Скрипнул зубами и медленно сомкнул пальцы на запястьях брата, завёл руки за голову и прижал к борту кровати, чтоб не ударил. Вжимая в дерево, как печать в сургуч под приговором себе самому. Он думал, что страшнее того, что случилось в подвале Цитадели Шредера, быть просто не может… А оказалось, что это было только начало. Сдавив руки Лео со всей силы, Раф шумно выдохнул и чуть ослабил захват, поняв, что трещит дерево и вот-вот треснут кости. «Давай. Любовь не всегда нежная, как видишь. И нужно порой не только тепло…» Он лёг, опираясь на локоть, чтобы удержать часть своего тела на весу, и нерешительно провёл рукой по бедру брата, поднимаясь вверх. «Я не смогу… не смогу так… мне взаимность нужна. Он же не хочет этого». — Раф… Старшего колотило, он дергался, пытаясь вырваться, вскидывался и тут же силком укладывал себя обратно, дрожал, хрипло всхлипывал и рвал руки из захвата. Слепо и упрямо не желая отступать от намеченной цели. «Как всегда…» — Рафаэль… не отпускай меня… «Сейчас рехнется. Лео, ну почему так? Почему Боги прокляли нас такой болью, без которой никак не обойтись? Почему это именно с нами?» Это «с нами» вдруг придало Рафу решимости, потому что каким-то озарением на задворках загнанного сознания он понял, что это дорога в то самое «мы», о котором он так мечтал, и если он действительно чего-то хочет, то придется ее преодолеть, изодрав в клочья ноги и душу, изнасиловав свой разум. Он выдохнул, сцепив зубы, крепче впечатал руки брата в спинку кровати и медленно вошёл в него, едва не зарычав и не раскрошив себе клыки. Это могло бы быть самым ярким впечатлением в жизни… и стало им, отравленное криком боли, дрожью не возбуждения, а лютого ужаса, бьющимся под ним телом, которое отталкивало его, и щемящим доверием сжавшейся в этом теле души. Рафаэль медленно двинулся, проклиная себя и Лео одновременно, жмуря глаза до цветных пятен перед ними, чтобы не выпустить слезы, на которые права он не имел, хрипло выдохнул и замер. Как же это могло бы быть… будь оно все по-настоящему…***
«Рафаэль… это Рафаэль…» Брат сжал запястья и завел руки за голову, крепко прижимая, чтоб не вырвался. Так же было и тогда, хотя Лео никогда не понимал зачем. Он же обещал, но видимо, человеку нравилось показывать, насколько его игрушка перед ним беззащитна, или именно силой получать то, что хотел, а слово было просто гарантией… Боли он ждал и получил ее в полной мере именно такую, какой она и должна была быть. Оглушающую, рвущую, безумную… «Это Рафаэль…» Движение в теле, первое, медленное, какое-то осторожное. Рафу не все равно, что с ним будет. «Раф и боль причинит любя». Лео прокусил губу, чтобы не кричать, отчаянным усилием рванул руки и тут же ткнулся головой в подушку. «Ты сам этого попросил. Успокойся… это же Раф… просто прими его. Он не мучить тебя собрался и не издеваться… он просто любит… любит тебя… Это не Шредер… это Рафаэль…» Толчки в теле стали чуть быстрее, и дыхание брата, гревшее затылок, сбилось. «Рафаэль…». «Рафаэль». «Рафаэль!» Измученное воображение и реальность сошлись, как клещи, взорвав мозг очевидным осознанием, что долгая подмена есть на самом деле, что все происходит здесь и сейчас, и с ним на самом деле его брат, а не Шредер… сейчас это реальность. «Любимый брат…» И в происходящем нет издевательства, хотя много боли. И в большей мере боли Рафа, а не его собственной. Тело еще не принимало, но вот разум начал успокаиваться, медленно гася остатки панического ужаса и позволяя себе принимать происходящее, как что-то новое и даже чуть теплое… Чувство защищенности, даже сквозь боль и муку, доверие и протянутое в раскрытых ладонях сердце… Лео дернулся еще раз и затих, вслушиваясь в себя. Кто и когда сказал, что отдаваться — это унижение? Шредер? Он пытался растоптать, а Раф… Раф отдавал сейчас больше, чем брал, потому что сомнительное удовольствие разделить постель с тем, кто тебя боится, и быть вынужденным принимать на себя роль ненавистного врага. Как нужно любить, чтобы пойти на это, понимая и отдавая себе отчет в подобном. «Спасибо, брат… я люблю тебя…» Лео открыл глаза, с удивлением поняв, что зрение двоится теми долгожданными слезами успокоения, которые он звал не раз, как спасение и возможность выбросить все случившееся с ним.***
Когда произошла перемена, Рафаэль не понял, но в какой-то миг руки брата расслабились в его захвате, и он перестал вырываться, чуть повернул голову, все ещё скрипя зубами и всхлипывая, но уже переводя дыхание не через дрожь, а тихими стонами, не удовольствия, но простой физической боли, а уже не паникой агонизирующей души, и из глаз наконец-то потекли слезы. Рафаэль выпустил запястья старшего, погладил его по загривку и почти невесомо поцеловал в скулу, ускоряя темп своих движений. — Люблю тебя… — выдохнул он сорванным и задушенным рыком и излился в тело брата, которое перестало, наконец, дрожать. Лео промолчал. Свернулся клубком, утыкаясь лбом в колени, и беззвучно разрыдался, крепко вцепившись в рафову руку и прижав ее к груди, покрыв поцелуями сбитые до мяса костяшки. Рафаэль не успокаивал его, понимая, что плотину, запиравшую все страхи и домыслы брата, прорвало. Пусть плачет, пусть это все вытекает и вырывается из его души. Пусть освободится уже от сводящих с ума кошмаров, поняв, что они остались позади. Он лежал неподвижно, обнимая Лео, пока тот не заснул, постепенно успокоившись, и только тогда позволил себе самому перевести дыхание. Медленно сел, погладил брата по щеке, всматриваясь в измотанное, но прояснившееся лицо и понял, что даже улыбнуться сил нет. Собрал с кровати сбившуюся простынь, бросил ее на пол и передернул плечами от отвращения к себе самому. Кое-как оделся, встал и вышел. «Надеюсь, он проспит достаточно долго…» Рафаэль доплелся до кухни, распахнул шкаф и выволок бутылку виски. Зубами сорвал пробку и сделал несколько больших глотков, как будто воду пил. — Раф, что ты наделал? — у него за спиной стоял Донни. Сомнений нет — гений слышал все, что произошло. — Лишь то, что Лео просил, — бешеный ниндзя на миг задохнулся обжегшей горло жидкостью и потом ещё раз жадно приложился к бутылке. — Ты же сам мне советовал дать то, что просит. — Но… — Оставь меня, Дон. Рафаэль спиной отошёл к стене, упёрся в неё карапаксом и съехал на пол, продолжая вливать в себя виски прямо из горлышка. ⁃ Все плохо? — гений присел напротив. — Все хорошо, — Раф как манны небесной ждал опьянения. — Страха больше не будет. — А… а ты? — Донни попробовал заглянуть брату в глаза. — А я сегодня нажрусь в слюни. Присмотри за ним, ладно? Он снова приложился к бутылке, уже ощущая лёгкий шум в ушах. На голодный желудок, вот так, лошадиной дозой, чтобы забыть, чтобы забыться, чтобы найти в себе силы жить дальше. — Раф… — Оставь меня. Виски плескался в бутылке вязким разжиженным янтарем, обещая хотя бы забытьё. «Где же ты, радость, обещанная сказками о любви?» Он ткнулся лбом в колено и глухо тихо завыл. Надо прорваться и жить дальше. Ради Лео и ради того завтра, которое будет у них. Надо! И он этого хочет!