Дорога в тысячу миль

Фельцман погорячился насчет двух дней. Разнообразные оргвопросы заняли почти три недели, и то, как подозревал Юра, это еще было офигенно быстро. Впрочем, Ирина Дмитриевна оказалась мировой теткой, выслушала сначала Фельцмана, потом долго говорила с Юрой наедине. Дружелюбно и ласково, но Юра все равно стремался. Щипал себя под столом за ногу, чтобы не начать орать и грубить. На бедре потом оказался синяк. Но главное, что она одобрила смену деятельности и переезд. Переезд — главным образом. Юра подозревал, что из-за уголовников Лехи и Петрухи. Закадычные дружбаны звонили, кстати. Юра постарался ответить максимально кратко и туманно. Хрен знает, как местный Юра с ними общался и насколько посвящал в дела. Нажав на отбой, он пошел попить, долго цедил воду из-под крана. Да уж. Он еще полагал себя неформалом, агрессором… и как там еще Никифоров его называл? Да щаз. По сравнению с настоящими гопниками он был просто фиалка. На один зуб им. Если б не репутация местного Юры — не отбрехался бы. Перед своим отъездом Фельцман вызвонил какого-то местного знакомого, и дальше Юрой занимался уже он. Добыли подержанные коньки, чтобы можно было не сидеть столбиком до утрясания формальностей. Дедушка недоверчиво смотрел на него при словах: «я на тренировку». Обидно даже. Плюнув на конспирацию, Юра позвал его с собой, зрителем. Пусть он и не будет выступать в этой реальности с ненавистно-любимой Агапэ. Но не исполнить ее для дедушки? Это было так… тепло? Правильно? Дедушка сидел на пустой трибуне, в одном углу катка тренировалась местная группа, в другом выкладывался Юра, следя за тем, чтобы не наехать на мелких. Извини, дедушка. Я не тот твой внук, но я не скажу тебе об этом. Он тебя и так укатал. Можно, я от его лица доставлю тебе немного удовольствия? С музыкой было бы круче, но музыки у него не было. Юра выжимал из себя все возможное — похлеще, чем на Чемпионате Мира. Получалось, правда, не фонтан, в непривычных-то коньках. Хотя для дедушки уже сам факт наличия коньков оказался фантастикой. Вытирая лицо, Юра подъехал к бортику, нацепил чехлы, выполз на трибуну. Дедушка смотрел на него так, словно Юра приволок разом сундук золотых медалей, Нобелевскую премию, приглашение на Евровидение и билет на комфортабельный лайнер до Гаммы Лебедя. Даже неловко как-то. Юра сел рядом, молча обнял. — Тебя как подменили, — сказал в макушку дедушка, — волосы, опять же, нарастил. Дорого, поди? Как настоящие. — Нет. Это Лилия велела, — неохотно соврал Юра, — чтобы соответствовало образу. Типа, прима. Балерина. Не сигареты. Тебе понравилось хоть? Дедушка помолчал. Да, вопрос был тупой. Он тут явно не мыслил категориями «нравится»/«не нравится». Все равно, что их кошка сейчас бы начала показывать цирковой номер, подавать лапку, приносить тапочки и так далее. — Тренер сказал, ты будешь жить у Лилии Владимировны. — Да. Она сама предложила. Типа, отслеживать будет, режим, все дела. — Хорошо, — дедушка вздохнул, вновь повисла пауза. — Я буду скучать, — тихо признался Юра. Плечо как-то совсем больно и неудобно сжали, но вырываться Юра не решился. И так чувствовал себя сопливым дебилом. Местный внук, видимо, не баловал особо нежностями. Ну и зря. Это на Никифорова можно рявкнуть, на Милу там. Он закрыл глаза, сглотнул. — Извини. Просто это шанс, которого может больше не быть. Знаешь, как пиздец быстро спортсмены превращаются в тыкву? — Ты уж не матерись там при балеринах, хорошо? — Я постараюсь, — пообещал Юра. Кажется, оба подозревали, что обещание он не сдержит. Начинать приходилось с такого уровня, что Юра чувствовал себя читером. Фельцман заявил его на разнообразные открытые первенства. Юра понимал, что серия Гран При в этом сезоне ему уж точно не светит, но куда деваться от ощущения, что ты обманщик и самозванец? На первом же юношеском открытом первенстве он легко порвал всех — с огромным отрывом. Радоваться победе не выходило. Ничего похвального в этом золоте. «Аллегро Апассионато» они так и оставили, в качестве короткой Юре удалось протащить на это соревнование «Welcome to Madness». Лилия была в шоке, конечно, когда он предложил. Юра не стал врать — не ей. — Ну да, она вам и в… прошлом году не нравилась. Не тот образ, что вы придумывали. Но зато какой контраст. И не все ли равно? Вы же не воспринимаете всерьез это соревнование? Лилия поджала губы. — Ты слишком самоуверен, Юра. — Я просто знаю свой уровень, — буркнул он, — у меня всего два квада, конечно. Но я брал медали не потому, что другие прое… проваливали программы. — Пусть, — неожиданно выступил на его стороне Фельцман, — он прав, это контраст. И сразу способ громко заявить о себе на фоне остальных. Да уж. Юра забил на интернет, не стал читать. И так представлял, что будет в редких статьях: разделенные косой чертой кадры из короткой и произвольной. Он одновременно и стыдился, и злорадствовал. Что, съели? Я еще и не такое могу. Последнее утверждение пришлось демонстрировать сразу после первенства. Фельцман вплотную взялся за постановку «нормальной», как он говорил, короткой программы. Современная аранжировка классической мелодии, неуловимая эльфичность движений. Юра охотно дневал и ночевал на катке. Он еще всем покажет! Пусть трепещут! Пусть обзавидуются! Первая неделя тренировок прошла крайне плодотворно. Фельцман одобрительно поглядывал. Ну, то есть, как одобрительно. Не надвигал поля шляпы на брови. Уже хороший знак. В перерыве, на который Фельцман решительно его выгнал, Юра устало пил, наблюдал за кацудоном. Блин, неплохо катает. Почти не пашет носом лед. Еще бы не разводили на льду свои сопли в сахаре, цены б кацудону не было. — Юра? — негромко окликнули из-за спины. Юра оглянулся и обмер. Не глядя, поставил бутылку. Кажется, она упала, но это было неважным. Происходило нечто более фантастичное, нежели «мальчик, ты кто такой». Сорвавшись с места, Юра повис на шее Отабека, отчаянно желая материться, но разрушать прекрасное мгновение словом «охуеть» очень не хотелось. — Слушай, — забормотал он в шею вместо ругательств. Висок кололо щетиной, и это было настолько упоительным, что цензурные слова приходилось подбирать с трудом, — слушай, объясни мне, что происходит. Что за хренова Санта-Барбара у нас творится? Бек, ну не молчи, ну Бек. Ну скажи что-нибудь. — Твой тренер на нас смотрит. — Пускай. Слушай, ты меня помнишь, да? Реально помнишь? Реально? — Реально, — подтвердил Отабек, который, кажется, тоже чувствовал себя как после черепно-мозговой травмы, — прикинь, просыпаюсь дома, хочу тебе написать, а тебя нет в контактах. На память пытаюсь звонить — «набран несуществующий номер». На стене висит бронза из Барселоны и серебро Чемпионата Мира. Пишу Джей-Джею, он не понимает, о ком я говорю. Гугл тебя не находит. Я думал, всё, капец, двинулся. Никаких упоминаний. Я чуть с ума не сошел. Ну вот… а тут внезапно в сети наткнулся. Первенство. И ты. Фотки твои. Я собрался и прилетел. Вот. — Офигеть, — Юра заставил себя отодвинуться, — ты не исчезнешь? — Я не собираюсь. А ты? — Так, ребята, — хмурому Фельцману, видимо, надоело смотреть мелодраму, — хватит мне остальных отвлекать. Иди, Юра, на сегодня свободен. — Яков Се… Спасибо, — он не заставил себя уговаривать. Поволок Отабека в раздевалку. Голова странно кружилась. Не может быть. Ну как, ну как… Отабек крепко держал его за локоть, по ходу, не поверил, что Юра не планирует исчезать. Если его адски крыло все это время, как же крыло Отабека? — Слушай. Извини, я должен был первым тебе написать, — глядя в пол, повинился он, — просто меня вообще никто не узнавал. Кроме дедушки. Я не знал даже, что тебе написать. И как. — Я понимаю, — Отабек придержал для него дверь раздевалки, — представляю. Как же ты выкрутился, если тебя никто не узнавал? — Мне Фельцман поверил, взялся опекать. А ты? Как ты жил? — Помимо того, что хотел пойти к психиатру — нормально, — пожал плечами Отабек. — Ты ведь не улетаешь обратно прямо сегодня? — с надеждой спросил Юра. Потянул за руку, заставил сесть рядом. Отабек сел, руку так и не выпустил. — Нет. Я рассчитывал, что нам будет, о чем поговорить. Это уж точно.