Шторм. Бурса

— Так ты швейцар? А я думал, что вы, ребята, мне ключи от города вручить решили, — усмехнувшись, припечатал Димка, и в рядах вмиг застывших второкурсников наступила гробовая тишина, они только ошарашенно лупали глазами на попутавшего берега новичка. Не, ну что за детсадовские приколы? А ад, да уж… Но как живописно стоят-то, словно я им прокричал «Морская фигура, на месте замри!». Захотелось подойти и, дотронувшись до кого-нибудь из курсантов, проорать «Отомри». Угу, и за всю историю существования Городка это будет, наверное, самое краткое пребывание первокурсника в его стенах. А я потом сочинение напишу на вольную тему «Что я успел увидеть за те мгновенья, что пробыл в Бурсе» — для потомков. Так что, пацаны, как бы ни хотелось познакомиться с вами поближе, но не сейчас. И Дима, отвернувшись от группы встречающих, кивнул Владу, и они направились в сторону здания, которое виднелось вдалеке. Но успели сделать лишь пару шагов, как в спину прилетело злое: — Встретимся еще, карась*. — Жду, — не сбавляя шага, только чуть повернув голову, чтобы оставшиеся позади его услышали, он продолжил движение дальше. Да ты посмотри, один понт сплошняком у чертил. Ребята в полном молчании прошли пару десятков метров, и когда уже их не могли услышать, Влад с беспокойством посмотрел на друга: — Они просто так это не оставят, Дим. На вступительных много чего про Бурсу пацаны рассказывали. — В Потешке любят ужастики, — улыбнулся тот в ответ. — А с этими выпендрежниками, если будут настаивать на аудиенции — разберусь. Не переживай. На что Влад только с сомнением покачал головой, но в течение следующих часов о произошедшем больше ни разу не упомянул. Спустя несколько минут они, с идущими вместе с ними первокурсниками, дошли наконец до развилки дороги. И вид, открывшийся ребятам, немного озадачил — после МГ N1 — своей незатейливостью. Прямо перед ними располагался огромный плац с флагштоком, а за ним высилось, с широкой лестницей и огромным крыльцом, панельное четырехэтажное здание, на фасаде которого красовался транспарант «Добро пожаловать!», видевший, судя по выцветшему синему полотнищу и когда-то белым, а нынче грязным буквам, не одно поколение мореходов и являющийся, вероятно, реликвией Бурсы. Потому что только этим можно было объяснить, почему он был натянут над входом, а не закончил свои дни, уже как несколько лет назад, в топке мусоросжигательного завода. Слева в метрах двухстах параллельно корпусу и вторя его цвету стояло длинное приземистое строение с покореженной временем красноречивой вывеской: «Столовая». Все остальное свободное пространство было закатано в асфальт. И никаких, уже привычных глазу, цветников или ровных газончиков, их роль здесь исполняли лишь пара маленьких участков с чахлой травой, тянущихся вдоль стен здания, и все тот же лес, окружающий весь этот комплекс сооружений. — Тут вам не там, — присвистнул Влад. — Ага, прям не Академия, а город контрастов, — засмеялся Дима. — Хотя, в общем-то, ничего из ряда вон я не вижу, если, конечно, не сравнивать с Потешкой. Дорога, уходящая вправо от развилки, огибая плац, терялась в лесу, где согласно указателям, так же не отличающихся изысканностью, как и все в этом месте, находились экипажи. А тот самый N1, необходимый ребятам, был расположен в самом конце Городка, и путь до него проходил мимо других жилых корпусов, похожих друг на друга, как две капли воды. И каждый из них, выкрашенный светло-серой краской и увенчанный скатной крышей грифельного цвета, был окружен с трех сторон частоколом деревьев. У них здесь фетиш на серый, что ли. Влад, тронув задумавшегося Димку за локоть, кивнул на небо, в котором над лесом кружило несколько воронов. — Встречают, — хохотнул тот и указал на вывеску с номером экипажа, на которой сидела огромная чёрная птица и смотрела на них угольными бусинами глаз. — Фейсконтроль бурсовский. — Похож, — прыснул Влад. — Может, неспроста у нас форма чёрного цвета. В конечной точке их путешествия пока еще немногочисленные первокурсники, дойдя до площадки перед казармой, распадались на два строя, которые медленно ползли через плац, десяток ступенек, широкое крыльцо и исчезали в распахнутых дверях здания. — По каким признакам деление? — осмотрев жиденькие колонны бурсачей, поинтересовался Дима. Несколько ребят засмеялись, а один с торчащими дыбом короткими белобрысыми волосами, сверкнув ярко-синими глазами, усмехаясь объяснил: — Наш паровозик, ту-ту, ту-ту, — дергая одной согнутой в локте рукой с зажатым кулаком вверх-вниз, видимо изображая что-то, приводящее в действие гудок паровоза, другой указал на строй, в котором стоял, — отправляется с первого пути от станции «Ромашково» без остановок до станции «Судоводы», а соседний со второго — до «Судомехи». Выбирайте, что по сердцу, пока есть время. Потом, пацаны, нам только на ходу спрыгивать придётся. — Судоводы, пожалуй, — заулыбался Дима вместе со стоящими вокруг и подошедшими во время речи любителя локомотивов первокурсниками. И налетел с размаху на пристальный, и одновременно немного удивленный, взгляд стоящего впереди высокого парня, который повернув голову, смотрел на него в упор, сохраняя, в отличие от всех остальных, серьезное выражение лица. Мгновенно окунувшись в мягкую шоколадную глазурь его глаз, Димка вдруг почувствовал, как внутри все обволокло какой-то теплой волной. А курсант, поймав ответный взгляд и не отводя своего, тут же открыто белозубо сверкнул, и на автомате отзеркалив, Дима обежал глазами — не упуская ни малейшей детали — стройную фигуру парня, моментально забыв о всех зароках данных самому себе. Несколько секунд он, продолжая улыбаться в ответ, притянутый искрами глаз и яркой улыбкой курсанта, мысленно трогал того везде, где только позволял обзор. Сладко, как… Что-то мягкое ударило его под коленки, вырвав из плена фантазий, включив наконец мысли в бестолковке, которые, отрезвляя, обрушили на него холодный водопад нарушенных обещаний. Вот я, сейчас, пиздец! Полный причем! Попалился сразу — на подходах к казарме. Пацана раздел глазами при всех и поимел при полном его согласии. Придурок я неисправимый. Решил же, блять, с бурсачами ни-ни. Все! Никаких взглядов больше и ответных многозначительных лыб. Да, все. Точка. Дима, без промедления стерев улыбку, тут же отвел взгляд от курсанта и, получив очередной удар по ногам, посмотрел назад. Да что там такое? — Извини, — чуть слышно произнес стоящий за ним невысокий парень и переложил спортивную сумку в другую руку. Его по-кукольному привлекательное лицо при этом не выражало ни одной эмоции, а огромные бледно-голубые глаза смотрели словно сквозь Диму. — Не парься, — он ободряюще расплылся во все тридцать два маленькому курсанту, но тот опять никак не отреагировал, только отстраненно провел взглядом по его улыбке, а затем вообще повернувшись направо, не мигая уставился на возвышающийся рядом с экипажем лес. «Странный какой-то», — мысленно пожал плечами Дима и тут же выбросил из головы молчаливого собеседника, переключив внимание на шум в хвосте очереди. — Славень, ты мне про такое не рассказывал! — орал кто-то высоким голосом, скрытый за шеренгой первокурсников, которые смеясь, стали разворачиваться, привлеченные криком. — Где мы? Куда нас завезли? Это что, не просто Гелик был, а машина времени? И мы совершили путешествие в прошлое, да ещё и на зону! Ты только посмотри на все это! Тут же по-любому где-то замаскированные вышки с пулеметчиками. — Да ты сегодня завалишь свое ебало, наконец, — раздался в ответ спокойный голос, после чего послышалось неразборчивое ворчание и все стихло. Отвернувшись от веселой парочки, Димка опять поймал взгляд сладкого парня. Да что же это такое? Шею не сверни, Шоколадка. Ты, конечно, хорош, но нет. Без вариантов. Нет. И на протяжении всего пути до входа, пока очередь двигалась со скоростью улитки, он игнорировал глазеющего на него исподтишка улыбчивого курсанта. Параллельно раздавая виртуальные тумаки и злясь на себя, и заодно на него. Когда они с Владом добрели до лестницы, то перед ними и находящимся рядом очередниками предстала неожиданная картина. На широком бортике крыльца в позе сфинкса расположился с царственным видом большой чёрный кот и, поблескивая желтыми семафорами, невозмутимо наблюдал за двигающимися мимо улыбающимися ему курсантами. Правда, создаваемое его монаршим величеством впечатление — принятие почестей от своих вассалов — сводила на нет суетливо вертящаяся рядом и отвлекающая на себя внимание небольшая белая кудлатая собака, приветливо машущая хвостом. Она то вскакивала, переминаясь с лапы на лапу, то опять садилась, и с беспокойством оглядывая проходящих мимо, словно говорила: «Я, это я! Запомните меня!» — Кто такие? — полюбопытствовал белобрысый составитель поездов у курящего, недалеко от забавной парочки, второкурсника. Тот, сделав глубокую затяжку, некоторое время молча смотрел на вопрошающего, раздумывая стоит ли вообще разговаривать с карасем, но все-таки пояснил: — Это наши Морган и Жужа белой масти — жители Бурсы, — и, осмотрев «железнодорожника» от носков кроссовок до кончиков торчащих волос, сурово добавил: — Наши талисманы. Кто обидит их — перед всей Бурсой отвечать будет. — А я что? Я животинку люблю, — возмутился белобрысый и пробурчал чуть слышно себе под нос: — Спросить уже нельзя — сразу «отвечать». Зайдя в большой холл экипажа, парни уткнулись в последний кордон — стол с табличкой «Судоводительский факультет». В этот момент к сидящему за ним курсанту подскочил второкурсник, что-то прошептал, коротко глянув на Димку. Ба, знакомые все лица. Ты же у нас из свиты швейцара. Вот же неугомонные. Курсант за столом кивнул и, когда наушник отошёл от них, поднял тяжелый взгляд: — Документы, — внимательно изучив протянутые Димой паспорт и ваучер на заселение, он, сверившись со списком, поставил в нем несколько отметок и продолжил без пауз: — 17 рота, второй этаж, 8 кубрик. Вот пропуск в Бурсу. Все остальное узнаешь от ротного. — А ключи от кубрика? — Сегодняшние тёплые дружеские встречи умиляли. — Все кубари** в Бурсе без замков, — пояснил второкурсник замогильным голосом. — Проходи. Следующий. Он дождался Влада, который задержался на несколько минут у стола, яростно настаивая на поселении в тот же кубрик, и они поднялись по полутемной лестнице в помещение роты. — Скромненько и со вкусом, — хохотнул Дима, рассматривая спартанский вид широкого коридора с нескончаемым рядом дверей по обе его стороны, сливающихся со светло-голубым колером стен, и заканчивающегося по торцам огромными окнами. — Ага, и аж целая тумбочка на входе из всей меблировки, — улыбнулся Влад. — Хорошо, хоть номера кубриков на дверях есть, а то бродили бы в этом безликом пространстве долгими часами. И Дима, засмеявшись, толкнул дверь с обозначенной на ней цифрой 8. Пройдя на середину комнаты, из-за высоких потолков кажущейся у́же, чем она есть, ребята, не произнося ни звука, несколько минут обозревали обстановку, перебегая глазами с деревянных рам окна с облупившейся краской, на грязно-зеленые стены и чудом втиснутые в это помещение две двухъярусные кровати с панцирными сетками, четыре тумбочки, с отсутствующим местами шпоном, два стола, на которых лежали свернутые матрасы, и пару кособоких стульев. Венчала все это красующаяся под потолком лаконичная надпись, сделанная черным маркером: «Бурса, мы тебя не забудем!» и рисунок рядом с ней — разорванный в клочья мозг. — Норм, — осмотрев кубрик, заключил Дима. Ничего смертельного. Казарма она и есть казарма. — Грязно только. — А я немного в шоке после Потешки, — растерянно глядя на наскальную живопись, медленно проговорил друг. — Дай мне ещё минут пять до состояния «Норм». — Приходи в себя, — засмеялся Дима и поставил сумку сверху матрасов. — Нам тут два года еще куковать. Обживемся. — Надеюсь, что… Но на что Влад надеется он поведать не успел, потому что в этот момент дверь с размаху открылась, ударившись о стену. И ребята, одновременно обернувшись на раздавшийся грохот, увидели ввалившегося спиной в кубрик рыжего парня. Длинный и худой, как шпала, в каких-то немыслимо узких и художественно рваных джинсах, согнувшись пополам, что казалось сейчас сломается, он, вцепившись в длинные ручки, тащил волоком огромный баул. И когда тот наконец-то преодолев порог намертво застрял в дверной коробке, пацан, пару раз безуспешно подергав, тут же забросил попытки сдвинуть его с места и, развернувшись, обежал взглядом помещение. В процессе осмотра его глаза расширялись все больше и больше, пока не приобрели форму круга. — Нифигасе себе, — прошептал он удивленно себе под нос, а затем уставившись на Диму и Влада, блеснув зеленью глаз, расплылся в широкой, чуть хитроватой, улыбке. Вскинув руку, на которой вилась — от середины предплечья, теряясь за рукавом ультрафиолетовой футболки — серо-синяя татуировка с непонятными угловыми символами, он в приветствии помахал им. — Приветосы всем. И преодолев в два шага разделяющее их расстояние, затараторил молча взирающим на него ребятам: — Я — Павел Евгеньевич, но предпочитаю по простому — Пабло Великолепнейший! Прошу любить, обожать и жаловать. Любить и обожать безгранично, но только платонически. Поклонение, кстати, приветствуется. А жаловать, конечно, материально. Банк «Пабло и сыновья» принимает любые денежные знаки: царские ассигнации, золотые червонцы, баксы, евро, йены, — перечислял, закатив к потолку глаза, пацан, — а еще собирает дань за пятнадцать лет. И будет вам счастье, люди! — Пабло Приахуевший, имя тебе! — раздалось от двери, и в кубрик, перемахнув через лежащую поперёк входа поклажу, запрыгнул высокий светловолосый парень и направился к троице, переключив внимание ухмыляющихся Димы и Влада с наглого финансового воротилы на себя. — Так вот почему ты весь путь от вахты до кубрика молчал, как в жопу воды набрал — речь эту уебанскую готовил.  — Бурсачи, это Вячеслав Многоматерящийся, и его так же, как и меня, надобно любить и жаловать — он в моё отсутствие является наместником, — даже ухом не поведя на маты в свой адрес и продолжая шкодливо лыбиться, заявил рыжий и повернулся к вновь прибывшему. — Я молчал, потому что тяжесть, не предназначенную для моего хрупкого и изнеженного организма, тащил в одного. — Так это же твои, блять, вещи. Вот ты их и тащил сам, после того, как спор проебал. Это не я утверждал, что Жужа — кобель, и не я долбоебические вопросы задавал про их отношения с Морганом, — отрезал парень и, протянув крепкую ладонь, по очереди пожал руки Диме и Владу: — Слава. — Дима, — в ответ сообщил Лазарев, разглядывая спортивную фигуру парня. Хорош. И тут же дал себе очередного виртуального леща. Так, все. — Володя, — произнес друг и бросив быстрый взгляд на Диму, добавил, улыбнувшись: — Можно Влад. — Влад? — переспросил, пожимая ему руку, Пабло. — А я думал, у тебя казахское имя. — Какое? С хера ли? — опешил тот, вытаращив глаза. А Дима удивленно перевел взгляд с рыжего на друга. Тот совсем был не похож на представителя Средней Азии. Не, ну разве только немного разрезом глаз. — Не обращай внимания, Влад. Пашка в детстве неудачно с дерева наебнулся, — хмыкнув, пояснил Слава. — И не с дерева, Славень, а с горки. Хотя, да, точно. С дерева тоже было, — на полном серьезе пояснил Пабло и обратился к Владу, состроив раскаяние на хитрой мордахе, стараясь вложить в голос раскаяние, правда, добившись при этом противоположного эффекта. — Сорян за баг, Вов. И тут же, забыв о сборе денег, споре и мелком инциденте, он начал носиться вихрем по кубрику мимо ребят — туда-сюда, поднимая клубы пыли, и комментировать меблировку комнаты. — Кровати — это капец! Ржака. Как на них спать? Славень, ты мне о таком не рассказывал, — возмутился Пашка, тряся двухъярусную металлическую конструкцию, с которой сразу посыпались в разные стороны какие-то соринки и мусор, и чихнув, продолжил, заглядывая поочередно во все тумбочки и шкафы: — Так, понятно, тумбочки чудом пережили блокаду, а шкафы… — Рундуки, — поправил автоматически Дима, с улыбкой наблюдая за перемещениями забавного соседа. — Ага, рундуки, — согласилось рыжее торнадо. И грохоча то открывая, то закрывая поочередно каждую дверцу четырёх рундуков, вдруг остановился, удивленно повернулся и растерянно произнес: — Славень, а туалет где? — В пизде, — спокойно объяснил Слава, даже не глядя на него, враз затихшего и стоящего столбом около открытой дверцы шкафа, но затем подумав мгновенье все-таки конкретизировал: — Общаковский здесь гальюн. На этаже где-то. — Что?! Это для всей роты, что ли? — резко придя в себя, заорал Пабло и, не ожидая ответа, тут же продолжил сотрясать воздух, размахивая руками: — А если я вдруг захочу вздрочнуть на сон грядущий или ещё когда, то мне что, этим при всех заниматься придется? Что же тогда получится? Исполняю я с утреца для блондиночки своей соло на флейте, а рядом Казах мешается, фапая на брюнетку? Да это же полный обломинго! — Почему с брюнеткой? — ошарашенно спросил Влад. Которого почему-то совершенно не удивило предположение Пабло, что они по утрам будут на пару дружно заниматься мастурбацией и оставило равнодушным обращение «Казах». — Ок, мешаешься со своей шатенкой! — проорал рыжий. — Это не меняет сути! — Почему мешаюсь-то? — продолжал недоумевая допытываться Влад, видимо, окончательно потеряв нить разговора. — А ты что, не знал? Это же общеизвестный факт. Если вместе дрочить, то фантазии перемешиваются. Да ты и Славеня спроси, он подтвердит, — пояснил с проказливым выражением лица Пабло и, зыркнув зеленью в сторону, продолжил пургометить: — И вообще, я предпочитаю только блондинок, тебе каждый скажет. И как-то пока не готов свингерством заниматься с тобой и твоей шатенкой. — Говорю же, ебнутый, — вздохнув, обратился к смеющемуся Диме и озадаченному Владу Слава. А Пабло, видимо, примирившись с общественным гальюном и уже забыв о неудобствах, которые будут сопровождать его утреннее рукоблудие, опять переместился к окну, протиснувшись мимо ребят, и принялся снова трясти кровати, грозя развалить их еще до использования. — Ну что, сокамерники, как шконки делить будем? По честному или по справедливости? Так и быть, уговорили — возьму на себя эту сложную задачу. За приемлемую цену, — загалдел он, нацепив на лицо самое честное выражение из всех, видимо, имеющихся в его арсенале. — А поебаться тебе не завернуть, делитель? — поинтересовался в уже привычной всем манере Слава. — Заверни, на черный день. Только расфасуй по килограмму, — весело заржал рыжий и заканючил: — Ну, Славень. Я так хорошо все распределю. Честно. — Тебе только доверься, распределитель хуев, — хмыкнул тот. — Так, предлагаю сначала высказаться каждому, кто где хотел бы спать, — прервал бесконечный диалог этих двоих Дима. Мы так до утра их слушать будем. — Если будут совпадения, то тянем жребий. — Может, не будем полагаться на волю случая? — предпринял последнюю попытку вмиг загрустивший Пабло. — Нет, Дима дело предлагает, — не поддержал его Слава и обратился к парням: — Вы первые пришли, значит, и начинайте. — Тогда так, мы с Владом берем одну кровать, вы другую. Норм? — Норм, норм, нам подходит, — ответил за всех Паша, опять заулыбавшись. — Славень, я, чур, сверху. Ты же знаешь, я только так. — Да пиздуй ты на свое «сверху», только отъебись, — успокоил его невозмутимый Слава. Капец у них отношения: один матом кроет, что даже у меня уши вянут, другой — пургу несёт людям безостановочно. Это же теперь два года их слушать. Они мне мозг порвут своими разборками. Дима посмотрел на рисунок на стене. Да, именно вот так. И когда довольный Пабло уже открыл рот, видимо, для озвучивания своего очередного прибамбаса, из коридора, прокатившись по нему и ворвавшись в кубарь взрывной волной, прогрохотало: — Рота, строиться в коридоре возле кубриков! Ребята озадаченно переглянулись и посмотрели на дверной проем, где до сих пор торчало застопорившееся барахло, а Пабло при этом проникновенно прошептал: — У меня сейчас, по-моему, что-то лопнуло в голове от этого грома, — но затем, очнувшись, опять закричал: — Вооот, «Строиться»! Славка, я тебя ненавижу. Вместо того, чтобы отдохнуть после таскания тяжестей, приходится маршировать куда-то. — Да ебать тебя… достал уже своим нытьем, — невозмутимо констатировал Слава. — И не мечтай, — взвился вдруг покрасневший Пабло, гневно сверкнув глазами. — Опезденеть мечта, — заржал тот, направляясь к выходу из кубрика. «Они вообще когда-нибудь нормально разговаривают? Или это норма?» — размышляя над поведением соседей, Дима, перешагнув застрявшую поклажу рыжего, вышел следом за Славой. Вдоль стен не спеша выстраивались курсанты роты, удивленно таращась на средину коридора, где, словно скала, стоял военный. Только вместо привычной для Академии парадки морских офицеров, он был одет в форму береговых войск ВМФ — форму морской пехоты.