Шторм. Бурса

Первым, кого увидел Димка, оказавшись в коридоре, был стоящий около соседнего кубаря шоколадный пацан, но, к счастью, пока его не заметивший. Мы ещё и соседи. Зашибись. Хотя я чего-то сейчас опять гоню — в одной же роте проживаем. Поэтому разницы большой нет — рядом он будет обитать или нет. Пох… Да, именно пох! Из-за спины улыбчивого курсанта выскочил с деловым видом уже известный Лазареву всклоченный составитель поездов и, как и все остальные, уставился, не мигая, на середину помещения. Где, слегка расставив ноги, обутые в тяжелые высокие берцы, и заложив руки за спину, стоял высокий военный в чёрной, ладно сидящей на его поджарой фигуре, форме. Не двигаясь, он с бесстрастным выражением молча взирал на курсантов, продолжающих вываливаться из кубарей и выстраиваться вдоль стены перед ним, но при этом не обращал ни малейшего внимания на бурсачей за своей спиной, которые так же грохоча вытягивались в шеренгу. От всего облика офицера веяло каким-то арктическим холодом, и сам он напоминал айсберг, а короткий ежик русых волос и льдистый цвет глаз только усиливали это впечатление. И единственным, что ярко выделялось на его, словно высеченном из глыбы льда, лице, резко контрастируя с радужкой, были черные зрачки, кажущиеся выходными отверстиями каналов огнестрельного оружия, создающие странную иллюзию, будто сейчас из этой вечной мерзлоты вылезут два ствола и из них начнется непрерывный огонь по всем находящимся в коридоре. — Офигеть, это черный берет*, что ли? Славень, ты видишь то же, что и я, или у меня глюки? — раздался громкий шепот Пабло, прорвавшегося наконец через заграждение в виде баула и теперь, смешно лупая, рассматривающего военного, точно тот призрак нежданно-негаданно материализовавшийся там, где его, по всем законам потусторонних сил, быть не должно. — Если это глюки, то коллективные. Я его тоже вижу, — успокоил Славка, не отрывая взгляда от морского пехотинца, и забывший добавить к своей фразе неизменный мат, наверное, от крайней степени удивления. — Круто! Это же они с одним перочинным ножом впятером авианосец могут захватить! Нет, два — два авианосца! — захлебываясь от восторга, проорал ему рыжий, а затем, немного подумав и убавив громкость, протянул: — Славень, ты мне о таком не рассказывал. Может, он зону высадки перепутал? — А я ебу? — парировал, все так же не глядя на него, Славка, по всем признакам уже обретший себя после внезапно ворвавшейся в ротное помещение и серое вещество присутствующих головоломки под названием «Каким случайным ветром к нам занесло тебя, морпех?». Спустя несколько минут, когда топот ног начал стихать, а посвистывания, хохоток и гул разговоров наоборот усиливаться, военный, развернувшись, указал на строй курсантов по левую руку от него, и приказал, разорвав пространство коридора децибелами, равными по уровню взрыву снаряда из РПГ: — В одну шеренгу — становись! Левый ряд встать в правый, — после чего продолжил так же холодно наблюдать за полуоглохшими курсантами, рванувшими к стене напротив. — Славень, я сейчас, кажется, полностью потерял способность воспринимать колебания звуковых волн, — в ужасе прошептал Пабло. — Скажи что-нибудь. — Сиськи! — опережая Славку, тут же провел тест для травмированного сердобольный «железнодорожник» и вылупился своими синими озерами на рыжего, проверяя — дошло до того или нет. — Свет, я слышу свет. А, блин, не то. Звуки, я вижу звуки, — шепотом радостно закричал Пашка и, расплывшись в счастливой улыбке, обратился к спасителю: — Сенкс, бро. Пабло. — Киря, — простецки хмыкнул тот, радуясь, что угроза глухоты у пострадавшего миновала. — А я чуть в штаны не наклал от грохота, — повернувшись к ним, чистосердечно признался пацан из кубаря напротив, стоявший между сострадательным Кирей и Шоколадкой, и проникновенно поведал блестя лазурной чистотой глаз: — Прям как-то не по себе стало, словно Великая Отечественная, я в окопе, голову руками прикрыл, а рядом снаряды, снаряды… рвутся, рвутся… — Да не ссы, морпех ребенка не обидит, — успокоил того «железнодорожник» и, осмотрев его с ног до головы и, очевидно, удовлетворившись увиденным, протянул ладонь. — Никита, — пожал его руку в ответ впечатлительный парень, а затем и Пабло, тоже решившего познакомиться с курсантом, мыслящим художественными образами. Офицер тем временем начал неспешно двигаться вдоль шеренги курсачей, неотрывно провожающих одними глазами грозную фигуру. Казалось, что даже воздух застыл, и вот залети сейчас в помещение муха, она так и останется висеть, завязнув в пространстве. — В фильме одном видел такое — в детстве смотрел. Там фриц вот так же ходил перед нашими военнопленными — выбирал, кого из них расстрелять. Они все израненные, еле стоят. А он ходит туда-сюда, сука, и рассматривает каждого, а потом останавливается и рукой на смертника указывает. Я тогда очень проникся… Вот и сейчас точняк — один в один тема. Нас будто тоже отбирают, кого казнят на закате, — загробно продолжил прогонять голубоглазый сочинитель, должно быть, окончательно провалившись в свои непонятные видения. — Да неее, кто ему разрешит нас расстреливать. Это же подсудное дело, так-то, — серьезно возразил ему Киря и добавил, немного помолчав: — Слушайте, а ведь морпехов в ОРСО** сроду не было. Я же почти год сидел во всех чатах Академии — вопросами бурсаков бомбил. Про береты и слова никто не сказал. Кто, вообще, этот перец? — Откуда я знаю? Если тебе так интересно, то и адресуй свой вопрос черному дьяволу, — зыркнув сначала на Кирю, а потом на развернувшегося и направляющегося в их сторону пехотинца, пробормотал Никита. — А лично я манал к нему обращаться. Мало ли, может, он контуженный на всю черепуху. — Да и спрошу. Что тут такого? Что он мне сделает? Просто решил уступить кому-нибудь из вас право первого вопроса. — Ага, заливай. Право он уступает. Очканул небось сам вопросы задавать, — недоверчиво пробурчал фантазер на военную тематику. — Я? Да нифига! Легко. — Киря, решительно посмотрев на приближающуюся ледниковую гору, крепко зажмурился, а затем, распахнув глазищи, вдруг неожиданно выдал: — Кто вы, добрый человек? Димка даже прикрыл на мгновенье глаза от офигения — за свои семнадцать лет он первый раз слышал подобное: по форме, неуместности и пизданутости. Бля, дебил в роте. А когда в тишине раздался заливистый хохот «военнопленного», правда, резко оборвавшийся под взглядом офицера, резанувшего по весельчаку своими льдинами, то понял, что в роте не один, а два дебила. Да плюс Пабло с его неистощимой пургометностью. Который, судя по его довольной лыбе, обрёл соратников. А ещё и кубари рядом… Все, бермудский треугольник нам всем. Тем временем морпех, не дрогнув ни единым лицевым мускулом, выпустил взглядом разрывную пулю прямо в переносицу Кире. Но то ли в голове синеокого давно все разметало на молекулы, то ли еще по какой причине, но он не упал, сраженный выстрелом на палубу, а продолжал таращиться на военного ясным взором. Поморозив несколько секунд возмутителя спокойствия, тот, отвернувшись, прошел на середину коридора и, осмотрев роту, загрохотал: — Здравствуйте, товарищи курсанты! Я майор запаса Лесовский Алексей Петрович, назначен приказом по Академии командиром 17 роты, — и, повернувшись к Кире, послал противотанковый патрон в его броню. — И следующие несколько лет ваш отец родной, а заодно и мать, и все родственники скопом. — Интересно, а предки в курсе, что теперь у меня новый папка и матушка, да ещё и в одном лице, — хмыкнул Пабло после такого судьбоносного заявления вновь образовавшегося члена семьи. — И бабуля явно расстроится, что теперь её место занято здоровенным мужиком. — Да я тоже как-то в ахуе от таких новостей, — прыснул Киря и округлил глаза в притворном ужасе. — А я так в корне не согласен с такой постановой, — возмущенно пробухтел третий комрад. — Отставить разговоры, — расстреляв пулеметной очередью болтунов, прогремел Лесовский и, обдав изморозью строй курсантов, продолжил: — Моя основная задача повысить уровень вашей подготовки, как будущих офицеров гражданского флота, и выработать качества, необходимые для работы в море. За время нашего общения вы научитесь многим хорошим вещам: неукоснительно следовать распорядку дня, с удовольствием нести дежурно-вахтенные службы, эффективно организовывать свой быт и личное время, и, конечно, мы не обойдем стороной строевую подготовку… — А десантирование? — привычку задавать шизоидные вопросы, по всей видимости, не могло истребить в Кире ничего, даже прямое попадание тактической боеголовки. И глядя в вековой лёд радужки — прямо, искренне и, даже казалось на первый взгляд, наивно, если бы только впечатление не портила скачущая в глубине его глаз бригада чертенят, практически выпрыгивающих наружу, «железнодорожник» пояснил майору, рассматривающему его с каким-то кровожадным интересом: — Ну, прыжки с самолета в открытое море, на сухогруз, например, идущий на полном ходу. — Я тож хочу, — поддержал его Пабло, вдохновленный идеей сигануть с высоты, куда птицы не залетают. — С какого-нибудь истребителя. — И я с вами, потому как еще с первого класса мечтал о таком, — конечно же, не промолчал третий член образовавшейся на глазах группировки — любитель патриотических кинофильмов прошлого века. Кворум собирался на глазах. — Кто-нибудь еще желает? — взгляд командира засунул остальных бурсачей в криоустановку, может, поэтому желающих выброситься незнамо куда, неведомо откуда, больше не нашлось, и, посмотрев почти задушевно на троих бессмертных 17 роты, ставшим вдруг нормальным по громкости голосом, он пообещал: — Договорились, лично для вас устрою с самолета, правда, без сухогруза под ним и парашютов, но ваши мечты исполнятся. Хм, если не передумаете. И возобновил свою речь далее с прерванного момента, предостерегающе посмотрев на трио бандуристов, которые не стали продолжать, то ли испугавшись перспективы оказаться в воздухе над океаном без парашюта, то ли оставив этот вопрос до лучших времен — когда ротный будет в настроении. — Помимо умения выполнять команды, вы научитесь виртуозно исполнять строевые песни, наводить «корабельную» чистоту не только в кубриках и экипаже, но и на всей территории Городка… включая уход за лесопарковой зоной, — после секундного размышления добавил Алексей Петрович, на что Пабло с Кирей, вытаращившись друг на друга, одновременно произнесли одними губами «лесопарковой?» — И главное, вы научитесь везде успевать, даже когда будет казаться, что это невозможно. В день у вас будет два построения в экипаже: утренний осмотр и вечерняя поверка, и одно перед занятиями на плацу учебного корпуса. В течение трех дней вам выдадут форму, и скажу одно — необходимо со всей бережностью относиться к ней, потому что лучше вам не знать, что я делаю с теми, кто потерял или испортил обмундирование. Все остальное узнаете на вечерней поверке и от старшины роты. Курсант Лазарев, два шага вперед! Направо! На середину шагом марш! Ничего не понимающий Димка, попытавшись хоть как-то исполнить команды, дотопал до майора и, получив очередную команду направо, развернувшись, уставился на пацанов, стоявших напротив, которые рассматривали его, тоже мало понимая, что к чему. — Курсант Лазарев назначен приказом по Академии старшиной 17 роты и в мое отсутствие будет выполнять обязанности командира роты. Что?! Бля, это что и есть «замолвил слово» от Седого?! Вот такой пиздецовый сюрпрайз? Ну спасибо тебе, дядя Витя! За обеспечение вечного гемора… — Сейчас состоится перекличка личного состава роты. Старшина называет фамилию и тот, кого вызвали, делает шаг вперед, произносит свои фамилию, имя, отчество с приставкой «курсант» и опять занимает место в строю, — Лесовский, передав все еще находящемуся в некой прострации вновь испеченному младшему командиру листки в прозрачном файле, которые держал все это время, кивнул: — Приступайте. И Дима, которого разве только не шатало от свалившихся разом на него новых проблем, постарался успокоиться и, придав голосу видимость уверенности, начал зачитывать список. Смешной Киря в миру оказался Киреев Вадим Викторович. — Быть тебе Кирей во веки вечные, — громким шепотом произнес Пабло, на что тот лишь весело усмехнулся и подмигнул. Третий в банде отмороженных — голубоглазый шатен Никита — звался Ковалевым Никитой Эдуардовичем, и тут же получил от рыжего на выбор — Кит, Китище, Никитос. Но порыв Пабло, который, вероятно, решил одарить дополнительными обозначениями всех вокруг, не был почему-то поддержан всеми без исключения бурсачами, первая промашка вышла с обитателем кубаря, расположенного напротив комнаты Кири. — Курсант Кравченко Георгий Валерьевич, — только успел отрапортовать первокурсник, как от 8 кубрика донеслось: он же Гога, он же Гоша, развернувшись, тот мрачно смерил Пашку уничтожающим взглядом и зло произнес: — В голову кулаком давно не прилетало. — У тебя рука лишняя с тем кулаком? — вдруг рявкнул молчавший все это время Славка и, прожигая насквозь золотом светло-янтарных глаз, уставился в упор на Кравченко. — Тогда передай своему другу, чтобы не пиздел лишнего, — набычившись, продолжил Кравченко, готовый сразиться со всем миром. — Захлопнись, нахер, со своими передачами. Пашка будет говорить, что захочет и когда захочет, — взгляд Славки стал похож на волчий, казалось, еще миг и верхняя губа приподнимется, обнажая клыки. — Оба завалили. А то сейчас двоим пиздюлин отвешаю, — громким шепотом, прерывая готовых вцепиться друг в друга курсачей, пообещал Димка и, покосившись на командира роты, находящегося в это время на другом конце шеренги, возобновил перекличку. Странный парень с отрешенным взглядом, который отпинал его своей сумкой перед заселением, проживал в 10 кубрике и именовался Матвеевым Сергеем Ивановичем. — Мотя или Серик — выбирай, вариантов всего два, — продолжил деятельность по присвоению прозвищ Пабло, но Матвеев, мазанув по нему глазами, только отрицательно мотнул головой и не произнес ни слова, вызвав разочарование на мордахе рыжего, который взвыл: — Ну, что не так? Гор возмущается, ты тоже. — Кадет Романовский Вячеслав Витальевич, — представился Славка, когда подошел его черед. — И запомните все, никаких Вячеков и Вяч, я этого не люблю, — во всеуслышание заявил Пашка и сурово посмотрел по сторонам, на что друг лишь хмыкнул. — Разговорчики, — пророкотал ротный, направляясь в их сторону. Рошем Глебом Олеговичем величали шоколадного парня. Все время, пока Димка вёл перекличку, он чувствовал на себе мягкий обволакивающий взгляд: гладящий, щекочущий, сладкий… Но боялся посмотреть на этого улыбаку, до какого-то странного, внезапно родившегося внутри панического запрета. Словно окунувшись в эту кофейную, наполненную искрами глубину, пойдет против чего-то внутри, что кричало: «Нет!» Да, «нет» и все! И вообще, тебе, Глебос, лучше от меня держаться подальше. Для твоего же самочувствия лучше. А Рош, не подозревая о происходящем побоище в мыслях старшины, выйдя из строя посмотрел на того в упор и послал очередную улыбку, которую Димка на автомате откопировал и тут же вломил себе очередной виртуальный пендель. — Быть тебе, Рошкой или Морошкой, — заявил ухмыляющийся Пабло Глебу, как только тот занял свое место. — Уверен? — засмеялся он в ответ. Да чего же ты весёлый такой. Бесишь! — Верь мне. Любого спроси — Пабло можно верить, — самоуверенно заулыбался рыжий и дружески подмигнул, полоснув зеленью. — И ты мне верь. Будешь настаивать, я с Гором скооперируюсь для решения проблемы. Или сам её решу, — не собирался сдаваться неунывающий Глеб, блеснув тридцатью двумя, но, как ни странно, новая угроза в адрес друга не привела Славку в ярость и он только ухмыльнулся. Всех, как посмотрю, этот Рош обаял своей лыбой. Высокий темноволосый курсант из кубрика Кита, с примесью неидентифицированной южной крови, похожий то ли на цыгана, то ли на испанца, звался Сергеев Матвей Иванович. Рота дружно хрюкнула. — У нас теперь два Моти или два Серика. Во! Мотя Большой и Мотя Маленький, — затараторил радостный Пабло, а Киря с Никитосом дружно закивали, как китайские болванчики. Сергеев поначалу, гневно посмотрев на трех долбоящеров, вознамерился организовать им турпоход с вручением подробной карты местности, чтоб не заплутали, добираясь до места назначения, но переведя взгляд на нахохлившегося, как воробей, Матвеева, почему-то передумал и, не удержавшись, прыснул: — Матвеев, не парься, — на что неулыбчивый Мотя Маленький опять только покачал головой. — Да что же такое с тобой? Все тебе не подходит! Хорошо! Не хочешь «Мотя» — ладно, не нравится «маленький» — понимаю. Будешь Джуниор? — не сдавался Пабло, но ответа от Матвеева, вообще отвернувшегося от всех и уставившегося на лес, видневшийся в окне, он так и не получил, а спустя пару минут прозвучала его фамилия. Скользнув вперед танцевальным шагом и сцепив руки над головой, как победитель, Пашка развернулся вокруг своей оси, под задумчивым взглядом майора и смех всей роты, и сообщил: — Курсант Терентьев Павел Евгеньевич, но можете меня звать — Владыка Пабло! — Отставить, — грохнул на это командир. — И говорю один раз для всех, Владыка здесь только один и это я. А вы, курсант Терентьев, еще издадите хоть один звук, отправитесь драить гальюны роты! И если еще раз появитесь на построении в подобном одеянии, освоите профессию белошвейки и на плацу перед всей ротой будете зашивать каждую прореху на штанах. Пабло понимающе закивал и изобразил, как застегивает рот на замок, но его намерения долго не просуществовали, потому что Дима, вдохнув побольше воздуха, устроил взрыв, объявив Влада. В роте на пару минут воцарилась мертвая тишина, а затем курсанты, как один, рухнули от истерического смеха, а вместе с ними и старшина Лазарев, только майор, кусая губы и теребя мочку уха, сдержался. Влад в миру оказался Ульянов Владимир Ильич. — Это же полный алес, Казах, — забыв о гальюнной угрозе, ржал громче всех Пабло. — Твои предки приколисты. — А я знал, что он когда-нибудь вернется в Петроград! — отсмеявшись, серьезно уверил всех патриот Кит, судя по всему, пересмотревший еще и фильмы про вождя мирового пролетариата, и, ощутив себя носителем тайных знаний кинематографа, поведал: — Они ведь всегда возвращаются. — Тишина. Отставить разговоры в строю! — первым пришел в себя Алексей Петрович и обратился к старшине: — Продолжайте. По окончании переклички у Димки была сплошная мешанина из имён и фамилий, и он несколько раз пробежался взглядом по строю бурсачей. Бля, команда пиратов с «Чёрной жемчужины». Как их всех запомнить? Почти сто пятьдесят челов. Охренеть. Ага, пиздец, как сложно всех, зато почему-то ебабельных запомнил сходу. И он мысленно дал себе очередного леща. — В течение двух дней старшина представит мне кандидата на должности заместителя старшины роты, списки групп, на которые будет поделена рота, и выберет их старшин, — тем временем продолжил майор, но был прерван Глебом, поднявшим руку, и пробуравив наглого курсанта, он тем не менее кивнул: — Что у вас? — Курсант Рош, — отрапортовал, что бравый солдат, шоколадный, и неожиданно для Димы, да и для всех бурсачей произнес: — Могу я предложить свою кандидатуру на должность заместителя старшины роты? Лесовский несколько секунд рассматривал самовыдвиженца, а затем, переведя взгляд на растерявшегося Димку, поинтересовался для проформы: — Возражения, старшина Лазарев? — и увидев неопределенное мотание, обратился к Глебу, который расплылся в радостной улыбке: — Возражений нет. Можете приступать к своим обязанностям. С приказом о назначении ознакомитесь через несколько дней. Встать в строй. — Ничего ты, Глебос, скорый, — заржал Пабло на весь коридор. А Димке захотелось взвыть от досады на Роша. Вот же сука! Спецом же вызвался! Со всех сторон обложил! Только тут ты ошибся, шоколадный! — Курсант Терентьев, два шага из строя, — приказал командир, заморозив рыжего своими льдинами и обратился к роте: — После окончания построения получите постельное белье, затем по расписанию обед. Вы все уже поставлены на котловое довольствие***, но разрешаю сегодня один-единственный раз пропустить посещение столовой тем, кто привёз из дома продукты. Срок вам до семи вечера съесть все домашние разносолы. Вечером самолично проверю каждый рундук и тумбочку, и если вы не успеете употребить по назначению все скоропортящееся продукты, то они отправятся на помойку. — А какие продукты считаются вами скоропортящимися? — не удержался, так и стоящий посреди коридора, Пабло, по всей видимости, решивший в вопросе о сроках хранения продуктов в кубрике дойти до сути. Половина его баула, все еще торчащего в дверях, была забита съестными припасами. — Все, — отрезал ротный, наблюдая за погрусневшим враз курсантом и продолжил: — После обеда в роте начинается большая приборка. Вы должны выдраить свои кубрики. Качество работ буду проверять по ходу уборки. Курсант Терентьев, вам объявляется наряд вне очереди на уборку гальюна, душевой, умывальной и коридора. А я с удовольствием проконтролирую ваш трудовой порыв. И запомните, в вашем случае последним смеётся гальюн. — А гальюны умеют смеяться? Или вы, товарищ майор, в этом на собственном опыте убедились? — вдруг на все ротное помещение спросил Славка и, самостоятельно выйдя из строя, встал рядом с Пабло. — Курсант Романовский. — Вы хотите опровергнуть мои слова, курсант Романовский? — заинтересованно посмотрел на него Лесовский, и Димке показалось, что он даже усмехнулся. — Ну что ж, объявляю вам внеочередной наряд. Отправляйтесь в помощь курсанту Терентьеву. И получите свой личный опыт. Старшина, через пять минут ко мне. Разойтись! — Славень, а ты хоть раз в жизни унитаз мыл? — когда майор ушел, Пабло смеясь заскакал перед другом, сверкая глазами. — Я, как посмотрю, ты их дохуя мыл, — спокойно ответил Слава и, развернувшись, запрыгнул в кубарь. Пашка тяжело вздохнул, некоторое время гипнотизируя проем двери, в котором скрылся Романовский, и объявил на весь коридор: — Бурсаки, всех приглашаю на банкет под скромным названием: «Жри, а когда уже нет сил жрать, то хотя бы надкуси»! Велком. А Димка, направляясь к кубрику с гордым названием «Канцелярия», где находилось логово ротного, продолжал рассуждать о странном поведении Славки и о Глебе, счастливая рожа которого светилась до рези в глазах. В помещении канцелярии стояла полярная стужа, излучаемая майором. Сам он расположился спиной к окну, облокотившись на подоконник, и, безэмоционально посмотрев на Диму, кивнул на стопку бумаг, сиротливо притулившихся на краю стола. — Тут все необходимое — изучай, завтра к утреннему осмотру предоставишь списки групп со старшинами и расписание дежурств по роте. На сегодня назначь в наряд по ротному помещению четверых — дежурного и троих дневальных. Свободен. И дождавшись, пока старшина выйдет, Алексей развернулся к окну и застыл, рассматривая уже, наверное, в сотый раз тёмный лес и виднеющуюся вдали тоненькую полоску залива. Чужое все. Ничего не напоминает любимое побережье. Даже запах здесь другой, и стихия иная. Столько месяцев, а привыкнуть не могу. Зачем согласился на предложение Бати? На мертвый якорь кинули бакан, И вот среди кипящего залива Он прыгает и мечется тоскливо, И звон его несется сквозь туман.**** Всплыли вдруг давно забытые строки. Я тот бакен. Алексей потер занывшее бедро. Шторм, что ли, идёт. Да какой там… К дождю, пожалуй.

***

В кубрике Димка застал, помимо своих соседей: Кирю, Кита и, конечно же, па-ба-ба-бам — Глеба, который, увидев Лазарева, сразу засиял, рассыпая лучи в разные стороны. Не, ну кто бы сомневался. Решил мне остопиздеть за один день? Тебе, шоколадный, это практически удалось. Выдвинув столы на середину, курсачи, разложив стратегические запасы рыжего, беззастенчиво уничтожали их, активно двигая челюстями. — Это все ты припер? — рассматривая гору разной снеди, удивился Димка и вспомнил размер негабаритного груза рыжего. Он что, весь хавчиком забит был?! — А я запасливый, — похвастался, повернувшись к нему, Пабло, в одной руке у него был батон колбасы, в другой — банан. — Ты ебанутый, а не запасливый, — спокойно констатировал Славка и оторвал зубами от зажатой в кулаке запеченной ноги куры кусок мяса. — Жалко, что нельзя нажраться впрок. Я про концлагерь фильм один вспомнил, — жуя бутерброд, мрачно выдал Кит, опять, очевидно, севший на своего любимого конька — предсказание будущего по кинолентам прошлого. — Когда наши солдаты туда попали, там с ними такая жесть началась… — Кит, вот что у тебя в башке? — задумчиво поинтересовался Пабло, почти ткнув тому в лоб половиной банана, и сам же ответил, хохотнув: — Архив Госкино. И харэ ужастики всякие рассказывать. Все будет ок! Верь мне! А после обеда началась жесть.