…и сразу зажмурился. Освещение от лампочки остро полоснуло по глазам своей яркостью — до болезненной рези, почти ослепляя, а на внутренней стороне век зигзагами отпечаталась нить накаливания. Блямц-блямц. Кто-то, ухватив Димку за щиколотку, с силой дернул, отчего тот немного съехал по матрасу, а нога со стуком ударилась о палубу.
— Подъем, караси! Ваш пиздец пришел! Всем строиться в коридоре! — раздался крик, которому вторили смех и топот.
Рывком сев на кровать, Димка уперся локтями о колени. Думалка еще не окончательно проснулась и была наполнена каким-то ровным гудением. Сейчас, сейчас… Несколько мгновений, показавшихся невероятно долгими, мозг отказывался воспринимать окружающее пространство, кажущееся ускользающим миражом. Который час? Что, блять, за кипиш вообще? Блямц-блямц.
— Ну привет, карась! Скучал? — он медленно поднял голову, фокусируя расплывающуюся перед глазами картинку. В проходе между койками, засунув руки в карманы, стоял, зло ухмыляясь, «швейцар», буравя его темным взглядом. — На выход, сука. Все, как хотел, сейчас тебе ключи от города будем торжественно вручать. Прямо на тумбочке перед строем.
Тексту дохера, дятел ты отморзяченный. Димка глубоко вздохнул, немного задержав дыхание, и с силой потер ладонями лицо, приходя в себя. Как всегда, паники не было, только сосредоточенность. По привычке, вбитой годами драк уже на подкорку, он, фиксируя детали, за пару секунд окинул представшую перед ним мизансцену. Ухахатывающиеся и переговаривающиеся между собой трое бурсаков. Две курсовки. Расстояние до каждого. Норм. Пабло с ошарашенным лицом, лежащий на палубе возле своей койки. Темень за окном, в котором, как в зеркале, отражается кубарь. Свисающие со второго яруса ноги Влада. Один из ночных гостей, обхвативший ступню Славки, которого, видимо, ждет участь остальных — быть сдернутым с постели, и тот, пока толком не проснувшись, лишь по-совиному лупает глазами. Другой второкурсник, лениво бьющий бляхой от ремня, накрученного на руку, по металлической спинке кровати. Блямц.
Внутри начал закручиваться, расширяясь, знакомый с детства вихрь и, подхватив сонную гладь, добежал волнами до кончиков пальцев, заполнив собой полностью.
Димка еще только выпрямлялся, а туловище начало вращение и правая рука, согнутая в локте, уже летела по необходимой траектории — снизу вверх. Выдох. Кулак впечатывается в солнечное сплетение. Вдох. Швейцар, согнувшись, судорожно хватает ртом воздух. Похож на рыбу. Короткий шаг. Левой рукой за плечо, отшвырнуть в сторону. Лежать, сука. Перешагнуть через его ноги. Заметно побелевшее лицо второго, как в замедленной съемке поднимающего руку. Бойся, дрыщ. И зря ты так открылся. Шаг. Контролируй силу. Выдох. Апперкот тебе в бороду. Оседает на палубу. Нокаут. Вдох. Что-то резко, словно бритвой, полоснуло по голове. По касательной, но кожа лопнет. Поворот. За ухом потекло теплое. Повторный замах импровизированной пращой визитером, пока еще оставшимся на ногах. Его испуганные глаза. Иди сюда, тварь. Левой рукой в захват ремень. Рывок на себя. Выдох. Корпус слегка повернуть, вынос руки по изогнутой. Короткий боковой, чуть сверху. Всхлип. Отпустить ремень. Падай давай, удод. Вдох. Все.
Димка оглядел созданную новую, более нравящуюся ему, раскладку фигур, а затем, переходя от одного прилегшего «отдохнуть» полночного навещателя к другому, по очереди осмотрел их. Так, двое пока в отключке, но через пару минут очнутся, а шутила так вообще, как посмотрю, огурцом. Швейцар, пытаясь выровнять дыхание, копошился на полу и, прожигая Димку ненавидящим взглядом, вдруг просипел:
— Тебе конец, урод! Пизд…
— Да понял я, понял. Не мороси, — перебил его Димка и в тишине, установившейся в кубрике после его старшинского «здрасти» нечаянным посетителям, стал натягивать треники.
Из коридора доносился шум и гам. Понятно, второкурсники решили не тянуть котяр за фабержехи, а сразу в первую ночь Большой королевский прием устроить. Годковщина*, значит, у нас тут. Ладно, блять, посмотрим. И он развернулся к своим соседям, которые все это время не сводили с него глаз, следя за каждым движением.
— Очуметь! Я сейчас, как в боевике побывал! Вот ты зверюга у нас! — восторженно заорал Пабло, обретший наконец после случившегося опять способность к воспроизведению речи. Славка только усмехнулся, весело разглядывая старшину. А Влад с нечитаемым выражением на своем самурайском лице безэмоционально рассматривал друга. Вспомнив, что именно такие пугающе грозовые глаза были у того в первые минуты их знакомства. Я, получается, был в шаге от вот такого приветствия?
— Пойдем, — сунув ноги в кроссы, Димка направился к выходу. Некогда базарить.
По дороге, из уже начинающих приходить в себя любителей шастать в гости по ночам, он прихватил одного и волоком потащил за собой. Оставшихся двух постигла та же участь — Славка, зацепив одного, а Пабло и Влад другого, последовали за старшиной. Бросив свои ноши на палубу в коридоре, ребята осмотрелись вокруг. В помещении стоял гвалт, сопровождающийся хохотом и ором. По какому-то невероятному стечению обстоятельств, практически все представители старшей роты находились на другом конце казармы, и часть из них в настоящее время воодушевленно занимались расставлением фестов, по только им понятной схеме. Вдоль стен уже выстроились в непонятном хаотичном порядке несколько первокурсников, сонных и обалдевших от ночного налета. Кого-то как раз выпинывали из комнат, а в ряде кубриков слышался шум драки. Хм, надо же как ребятки увлеклись новой забавой «Собери из карасей Энтерпрайз», даже не вдупляют, что диспозиция изменилась.
А дальше события понеслись вскачь, меняясь каждую секунду. За спиной с треском распахнулась дверь 6-го кубаря и наружу, матерясь, вывалился и начал кататься по палубе клубок из двух сцепившихся фигур: одна из которых принадлежала Глебу. В воздухе суматошно мелькали руки и ноги. Димка не успел сделать и шаг к борющимся в партере, как из тех же дверей вперед спиной вылетел Киря и завалился на рычащую парочку, но сразу же, словно неваляшка, подскочил, смахнул кровь с разбитой губы, и, не замечая никого вокруг, с криком: «Убью, нахуй», рванул обратно. Пабло, взвыв: «Пимпец вам, гоблины!», ломанулся следом за единомышленником, а за ним, но молча, залетел Славка. Оттуда послышались ругань, вскрики и непонятный звон. Из кубарей, расположенных рядом, начали выглядывать заспанные бурсачи. А старшине опять помешали растащить все еще катающуюся кучу малу. Выбежавший в коридор с круглыми глазами Кит, растопырив в стороны руки, только наклонился над дерущимися, как сразу же получил от них чьим-то вылетевшим локтем в лицо и, застонав, завалился рядом. Но выскочивший из своей комнаты Гор наконец довершил дело, врезав оказавшемуся в этот момент сверху старшекурснику боковым в голову, и оттащил его в сторону, когда тот завалился на Глеба. В этот момент из 9 кубаря выпрыгнул Большой и промчался мимо них в 10, громко хлопнув дверью.
— Я сейчас всех этих хуил с третьего этажа ушатаю, — уставившись на Димку, мрачно выдал Гор, ему не хватало только одного спецэффекта — порвать на груди тельняху — для усиления масштабности сказанного.
Активные действия жителей восьмого и близлежащих кубарей отвлекли второкурсников от их важного дела, и они, замерев, некоторое время удивленно рассматривали своих сокурсников, валяющихся на палубе, и полуголых карасей, имеющих наглость все это устроить, но их ступор длился недолго:
— Фесты, вы прихуели?! Вам же теперь хана! Вы в пападосе, козлы!
— 17 рота, бей чужих! — загрохотало старшинское под потолком, пролетев по всему коридору, и Димка первым кинулся на приближающихся старшекурсников, врезавшись в них, как таран, и тут же начал наносить удары, стараясь контролировать по мере возможности их ударную силу, чтоб никого не покалечить. Внутри торжествовал родной, воющий на все лады, ветер, поднимающий валы волн, слившись с биением сердца.
— Бей, — послышался крик со всех сторон, и началась свалка из судоводов 17 и 13 рот, в которой все махались кто во что горазд и разобрать в этой мешанине кто, кого, обо что и чем, тоже было затруднительно.
Но старшина, все равно выныривая из ритма драки, постоянно контролировал своих ребят. Глеб — не умело работает, но зато с энтузиазмом. Гор сказал ушатает — не соврал. Выскочивший из 10 кубаря прямо на линию огня двух войск, Большой, сразу ворвавшись в самую гущу свары, начал крутиться, воодушевленно раздавая направо и налево, и тут же получая в ответ. А Влад удивил его техникой блокирования чужих ударов и своими атаками «Айкидо, что ли?» — мелькнуло, где-то на краешке сознания, но тут же растворилось во внутренней стихии, стонущей в восторге от схватки. По правую руку от него на мгновенье пристроился вездесущий Пабло, но был отброшен за спину Славкой, занявшим его место, который немного повернув голову, проорал рыжему, оглушив при этом Димку:
— Куда ты, блять, опять полез, долбаеб! Охраняйте с Китом наши спины!
Куда-то делись усталость и сонливость, молодая и взрывоопасная кровь бурлила по венам первокурсников, которые наплевав на все законы о годковщине, во главе со своим стихийно образовавшимся, но оставшимся таким для них навсегда, предводителем — старшиной Димкой Лазаревым дрались за… да дрались и все тут. В том числе за свою свободу от уродских «неписанных» законов, когда такой же пацан, только на год старше, может приказывать тебе что делать. Как после охарактеризовал всех хроникер 17 роты Кит: «Мы сражались, как штрафбатники». И все посмеиваясь согласились с ним. А ведь и в самом деле похоже — только у бурсачей за спиной находился не заградотряд, а в случае поражения или трусливого бегства — годовая повинность у второкурсников. Мат, крики, грохот и звуки ударов, наполнили казарму.
Вскоре, старшаки, которых было меньше по численности и часть из них, усилиями Димки и ряда его сотоварищей, была в состоянии, когда не то что драться, а даже стоять тяжело — только лежать, поэтому они начали сдавать позиции. Спустя время, не выдержав напора фестов, курсанты 13 роты, подхватив раненых, пустились в бегство. Драка прекратилась, заняв по времени всего несколько минут, только Пабло с Кирей переругивались с отступающими, которые хотели получить реванш, хотя бы в разговорной баталии, но плохо они знали этих двоих. Победить их в словесной перепалке оказалось настоящей утопией, и второкурсники, потерпев окончательное поражение по всем фронтам, покинули этаж. Но Пабло этого было мало! Он, выскочив на лестницу, орал драпающему арьергарду противника все, что о них думает. Только вмешательство Славки утихомирило боевой дух рыжего. А Димка, с продолжающимися все еще гулять внутри огромными волнами, направился на третий этаж.
Удивленный Пашка крикнул ему в спину: — Дим, ты куда? — Но тот, поднимаясь по трапу, не собирался отвечать, и тогда два друга, не сговариваясь, последовали за ним, а следом и все бурсаки потянулись за старшиной.
Бойцы из 13-й роты все еще торчали в коридоре своего этажа, ругаясь между собой, и прифигели от наглости, когда вконец приборзевший высокий первокурсник с запекшейся на голове кровью, главный в той свалке, которая только что произошла, зайдя в их ротное помещение, сделал шаг к тумбочке и прорычал дневальному:
— Старшину позови.
— А на хуй иди! — вахтенный, не участвующий в боях по захвату плацдарма на втором этаже и толком еще не проанализировавший, чего это свои вернулись в таком состоянии, абсолютно не чуял беды.
— Я сказал, олень, старшину зови, — по слогам произнес Димка, подойдя вплотную к невысокому парню и схватив за грудки, слегка приподнял его над полом, не обращая внимания на треск ткани. И глядя в переливающееся серебро этого первокурсника, дежурный вдруг испугался, и, как загипнотизированный, был не в силах оторвать взгляд и произнести хоть слово в ответ. А Димка, отпустив вахтенного, кулем свалившегося на палубу, добавил: — И еще раз пошлешь, я тебе хер оторву.
— Что тебе надо? — к нему, распихивая в разные стороны второкурсников, стоящих в оцепенении от премьерного показа мини-спектакля: «Охуевший карась», приблизился коренастый курсант. После слов которого, бурсаки 13-й роты, наконец очнувшись, разом заорали, только не от восторга, а от возмущения.
Димка не обратил внимание на бурный и продолжительный гнев клакеров.
— Все ваши наезды, хоть на роту в целом, хоть на кого-то отдельно, закончатся так же.
— Ты мне угрожаешь, что ли? — для старшины 13-й роты это было немыслимо, да и не мог он припомнить подобного в Бурсе.
Но первокурсник не стал отвечать, а, развернувшись, вышел, пройдя между двух шеренг, образованных торчащими в дверях фестами. Спустившись на свой этаж и дождавшись пока все вернутся, Димка обратился к роте:
— Значит так, они заявятся еще раз или два. Можно, конечно, на ночь запирать ротное помещение, но мы этого делать не станем. Если вторяки нарисуются в вашу вахту, действия такие — сразу драпайте ко мне в кубарь и орите по пути как можно громче. Это не трусость — это необходимость. Если кого-то из вас начнут прессовать отдельно, сообщать мне немедленно. Это не стремно — это правильно для роты. Мы теперь вместе. А сейчас приводите себя в порядок, кому надо, я открою душевые. И отбой.
Но никто не двинулся с места. А Димка вдруг осознал, что все то время, пока он разговаривал с дневальным и старшиной второкурсников, его парни не произнесли ни слова и молчат до сих пор. И сейчас в коридоре роты стоит звенящая тишина. Курсанты 17-й роты, замерев, одни с восторгом, другие улыбаясь, а кто-то задумчиво, рассматривали старшину, который в такой переломный для роты момент смог объединить и возглавить их — сто пятьдесят чужих друг другу пацанов. И они все скопом смогли отстоять роту.
— Это было зашибенски! — как всегда очнувшись первым, громко затараторил Пабло, захлебываясь от эмоций. — У тебя кулаки, что кувалды. Молоты реально. Да, Тор! Один в один!
— Вот заебал со своими скандинавами и обозначениями, — тут же включился в разговор Славка. — Тебя, как замкнет, блять…
— Славень, да ты сам посмотри — Тор подходит, Димке, — начал доказывать другу рыжий и принялся уговаривать Лазарева: — Ну ведь круто же. Пусть все знают, кто у нас старшина. Можешь мне вломить, но я тебя так и буду звать.
— Нет, — твердо произнес Димка, прекращая все споры с Пабло, который услышав ответ, тут же скис и недовольно засопел.
Вот уже два месяца все называли Диму только паспортным именем, и иногда ему даже бывало не по себе, ведь последние пять лет так его не величал никто, кроме родителей и учителей. Даже Мишка. А он скучал — очень, по тому другому и совсем не прозвищу для него, а как казалось, самому настоящему имени, подходящему ему полностью — родному, близкому, бьющемуся внутри пульсом. Но после того предательства в тот безумный вечер — два месяца назад — всех и вся, себя и даже этого своего имени, он, словно в наказание, ни разу не представился своим именем-прозвищем. Но сейчас, показалось, будто пошел новый отсчет. Почему? Он и сам не знал. Новый и все. Он, несколько минут раздумывая, все-таки принял решение, и усмехнулся: — Не надо, Пабло, у меня уже есть… имя.
***
Первым его так окрестил Колька в тот же год, когда Димка решил, что станет капитаном.
Летом вся семья жила на даче и они вместе с отцом и Мишкой построили плот, чтобы, как, усмехаясь, сообщил брат — Димка тренировался бороздить просторы океана. Однако океана под рукой не оказалось, и даже какого-нибудь завалящего моря, только маленькое озеро, расположенное рядом с их садоводческим товариществом, которое все его участники считали общей собственностью. И Димка, являющийся единоличным хозяином плавучего средства, объявив себя капитаном, решил набрать команду матросов из пацанов, временно находящихся на заслуженном отдыхе между учебными годами. Но хоть плот и был сделан добротно, и имел не маленькие размеры, вместить всех желающих он просто не мог. Поэтому Димка сформировал два сменных экипажа, по четыре человека, правда, чем они будут заниматься, он внятно не определил, потому как сам толком не знал. Но потребовал одно исполнять неукоснительно: обращаться к нему «Капитан» и не мешаться под ногами. Остальных желающих он обозначил как пассажиров и торжественно объявил скрепленные бревна пассажирским лайнером, полив его соком «Моя семья».
Поздними вечерами, когда ходить на «судне» уже было не удобно, все экипажи и пассажиры собирались на берегу на вечернее деревенское пати. И бывало, что смех и танцы прекращались, и народ начинал рассказывать разные истории, предпочтение, конечно, отдавалось ужастикам и разного рода хоррору. Но Димка мог говорить только о том, что было мало-мальски связано с морем. И в один из вечеров, пересказывая недавно просмотренный фильм, и будучи вероятно в «ударе», он своим повествованием впечатлил некоторых чрезвычайно, особенно на фоне принятой ими наливки, взятой кем-то на прокат у родителей, и вложил в головы смельчаков навязчивую мысль — испытать себя, после чего было единогласно решено, что завтра капитан продемонстрирует примерную амплитуду качки на единственном плавучем средстве, имеющемся в его распоряжении.
Но в реальности назавтра что-то пошло не так. Димка, его бессменный старший помощник Колька и оба экипажа настолько увлеклись раскачкой плота, прыгая и топя одну из его сторон, что у того началась потеря остойчивости**, вышел опасный крен на левый борт, и все, пожелавшие накануне ощутить на себе действие морской стихии, посыпались с палубы в бурные волны «океана», как пьяные кегли, а борт, застыв на миг в наивысшей точке, начал падение, и «судно» перевернулось. Сам Димка чуть не получил по голове своим же «пассажирским лайнером», и только героические действия старпома, который в последний момент каким-то чудом выдернул своего капитана из-под падающего на него бревна, спасли его. Когда они вынырнули, Колька несколько минут истерически ржал и, перемежая с матами, повторял, передразнивая Димку, одно и то же слово — явление, которое они хотели продемонстрировать жаждущей хлеба и зрелищ публике. А в результате сыграли оверкиль***. Хотя с точки зрения достоверности, вариант перевертыша, как результат того проявления стихии, как раз очень даже подходил. Но с тех самых пор все прозвища Димы забылись на раз, и все без исключения стали называть его, с легкой руки Кольки, только так.
***
— Какое имя? Твое? — Пабло непонимающе уставился на старшину. Я ему про Тора, от всей души, а он…
И в этот момент Димка вдруг широко улыбнулся и, обведя взглядом продолжающих смотреть на него во все глаза бурсаков, отрывисто произнес:
— Шторм.
