Шторм. Бурса

В начале хмурого холодного апреля Джуниор вернулся в Бурсу. На самом деле ему был предоставлен шанс вычеркнуть из памяти и Академию, и роту — отец, появившись в клинике полмесяца назад, ошарашил своим решением — Сергей обязан немедленно покинуть страну. Но тот отказался. По многим причинам. Одна из них — нежелание вновь возвращаться к тому, что угнетало всю жизнь. И ни Франция, ни предложенные, как альтернатива, Англия или Голландия, не прельщали — везде ждала полная зависимость. Но главное, что не позволяло уехать — оставшиеся два долга, тяготеющие над ним. И еще безусловно… Гор. Приехавший без предупреждения Иван, внезапно возникнув в тот день на пороге палаты, не произнеся ни слова, кроме приветствия, устроился на диване и терпеливо дожидался, пока они с Гошкой закончат партию, при этом пробуравливая их тяжелыми взглядами. — Твой… еб… кхкм… парень? — нарушил он молчание после того, как Гор, не торопясь, сложил шахматы и, чрезвычайно вежливо попрощавшись, покинул палату. Вежливо! Сергей чуть не прыснул от его куртуазности. Хотя чему удивляться — Кравченко совсем не тот, кем кажется с первого взгляда. Вероятно, поэтому он сначала абсолютно не понял вопрос и, уставившись на отца, растерянно лупал глазами, забыв о своем намерении не разговаривать и не обращать на него внимание. Мой парень?! Гор?!.. И невольно представив последствия, в случае озвучивания при друге подобного, не выдержав, засмеялся. Тумбочек в палате две и журнальный столик в диванной зоне выглядит внушительно. А зная Гошку, забивающего, по большей части, на любые авторитеты и ненавидящего все, что связано с нетрадиционными отношениями, мог запросто случиться фарш! — Нет. Друг, — отсмеявшись, Сергей почувствовал, как уходит напряжение от необходимости общения с отцом. — Ясно, — медленно произнес тот и надолго замолчал, а когда заговорил, то выдал совершенно не предполагаемое: — Не думал, что ты столько продержишься в Бурсе. Не у каждого выходит. Тем более послабления тебе не светили, учитывая политику уравниловки. Да и Виктор был безапелляционен, когда все-таки поддался на уговоры Саны принять тебя. — Насколько помню, у меня не было выбора, — ультиматум отца, озвученный больше года назад после продолжительных криков и угроз, когда Сергея откачали и он по мнению врачей пришел в норму, не подразумевал других вариантов. Либо психушка, либо Бурса. Нет, было ещё два — лично его. Но об одном, именно сейчас, не хотелось думать, а для другого требовалось нахождение где угодно, но только не взаперти. — Ждал, что ты не выдержишь и позвонишь… И мы наконец поговорим, — глухо озвучил Иван свои мысли и посмотрел на сына, сидящего на кровати, обхватив колени. — Сейчас говорим, — Джуниора слегка удивили слова отца. Он всегда считал, что нежелание общаться у них обоюдное, к тому же учитывая, что тот был достаточно категоричен в намерении отправить Сергея в дурку. Даже невзирая на то, что это станет несмываемым пятном на его деловой репутации. — Почему не хочешь, чтобы я разобрался с той… тварью, — разговор не давался, перескакивая с темы на тему. — Ты обещал, — Сергей прямо посмотрел в глаза Ивану. Иногда ему казалось, что он видит наяву багровые подтеки чужой крови на его руках и до одурения боялся умножить их число. — Ладно, слово сдержу. Пусть живёт, гнида… — хоть ему и не нравилось такое решение, но пусть так. Суду быть. А затем озвучил намерение увезти сына из России и, услышав лаконичное: «Я остаюсь», долгих четверть часа грохотал, требуя подчиниться, но тот остался непреклонен, продолжая отрицательно мотать головой. Почти признав про себя, что в этот раз увезти Сережку не получится, он, не понимая до конца причин упрямства, полюбопытствовал: — Ты собрался ходить в моря? — Нет. Рабочий диплом* мне не светит, — Джуниор не сомневался, что один из самых старых страхов — гидрофобию**, ему никогда не преодолеть. Да и не собирался он быть штурманом. Выпускной в Бурсе пройдет без него. Отвернувшись и рассматривая за окном пробившиеся сквозь тучи редкие солнечные лучи, он добавил: — Я так решил. — Отрицай, не отрицай, но ты больше похож на меня, чем думаешь, — усмехнулся Иван, покачав головой. — Как Софи? — задал Сергей по-настоящему волнующий его вопрос, когда отец уже покидал палату. — Растет. Приехал бы, попроведал. — В августе, — кивнул тот, раздумывая, позволит ли Она ему в этот раз приблизиться к сестренке. Перед первой лекцией Сергей, разговаривая со Штормом, поймал раздраженный взгляд Роша и, не сдержавшись, спросил старшину, как у них с Глебом дела. — Поговорили, все выяснили. Тема закрыта. Больше ее не касайся, — резко развернувшись, Димка упал на свое место и уставился в окно, не желая вести беседы. Уже неделю что-то продолжало тихонько ныть внутри… И почему-то было сложно смотреть на Глеба. На смеющиеся уголки губ. В теплые кофейные глаза. Тот, кому «очень понравилось», оказался не из их роты, а с судомеханического. И буквально на следующий день, как по заказу, поднимаясь на лекцию по физике, Шторм увидел их вместе на площадке между лестничными пролетами. — …понял меня вчера… — о чем-то втолковывал Рошу белобрысый маслопуп, а тот не отводил взгляда от поравнявшегося с ними мрачного Димки, не желающего слушать новое «вчера», добавляющее к отравленным кляксам следующие. Не реагировать. Между нами все… Бля, не припомню этого блондинчика рядом с Глебом. До конца января точно нет. А после… Не помню… Может, и терся рядом, но я не фиксировал. На бесящегося Шоколадного смотрел. А был ли кто рядом?.. Твою же!.. Мне это не интересно. Абсолютно. И незаметно со стороны, что они вместе. Угу, мы тоже при всех не палились. Но на его вопросы, сам о том не подозревая, ответил Киря, всегда особо радеющий за сохранение бурсовских традиций, озвучив в курилке свое беспокойство: — Глебос, ты с маслопупом подружился? — С чего такие выводы? — удивился тот, а все покосились на механика, переминающегося в отдалении с ноги на ногу. — Да давненько заметил, слишком много его около нас стало, — подозрительно проворчал Вадька, на что Глеб лишь пожал плечами и посмотрел в упор на Шторма, стоящего с каменным выражением лица. По всей видимости, все это в чем-то и помогло — постоянное нахождение рядом с Рошем, трезвый взгляд на произошедшее и то, что происходит сейчас. И пришло окончательное понимание, что не было никогда «их», даже на миг, был отдельно Глеб со своими тайнами, и был Шторм — со своими. Вернувшись после занятий в экипаж, Джуниор первым делом рванул на свою лавочку, поход к которой задержался на три недели. И уже через пять минут увидел несущихся к нему на всех парах Моргана и Жужку. Встреча прошла в скулеже кудлатой и ворчании котеича, заехавшего Сереге лапой по лицу, видимо, в целях воспитательного процесса. Когда животинки немного успокоились, то, по ставшей неизменной привычке, устроились на нем и затихли. А через несколько минут на лавочку упала тень и чья-то фигура загородила обзор Джуниору, задумчиво рассматривающему свой любимый горизонт. Подняв голову, он уткнулся взглядом в Роша, тут же приземлившегося рядом. — Глеб… — Сергей не знал с чего начать. Столько хотелось сказать, но слова не шли. — Я пришел не для того, чтобы беседовать. А сказать одно — как ненавижу тебя. Ненавижу. Знай об этом. — И озвучив свои чувства, он внезапно понял, что ненавидит не Матвеева, а себя. Себя! За то, что творил, и никто в том не виноват, кроме него самого. И сейчас он об этом просто-напросто сказал вслух. Опустив голову, Глеб устало оперся руками о колени, и они так и сидели вдвоем — каждый думая о своем. А потом Рош подскочил и быстро направился в сторону экипажа. Провожая его взглядом, Джуниор надеялся, что Глеб легко не сдастся, да и Димка сейчас не выглядит довольным. Значит, есть надежда. А вина от той своей глупой ошибки плавилась внутри раскаленным куском лавы. Он понимал, что ему необходимо все исправить, но не знал самого важного — как. — Ты чего тут? — прервал его внутренний монолог подошедший Гор и тут же ошеломил: — Серый, ты мне нужен. От этих слов стало так хорошо, светло. Нужен! Кажется, три простых слова «ты», «мне», «нужен», но ради них хочется горы свернуть. Они стали очередным костылем от Гошки, а тот неожиданно выдал: — Не знаю, какая чумка пронеслась между вами с Большим. Но, Серый, в баталерке играть лучше, чем где-либо. Подумай. И на следующий день Джуниор пришел в баталерку в оговоренный с другом час. Матвей, застыв на месте, завороженно кивнул на приветствие, а когда тот устроился напротив Кравченко, то выскочил из помещения и вернулся спустя десяток минут с пакетом сладостей, уверенный, что Сереге они понравятся. Гор, мрачно рассматривая яства, выкладываемые на скомсомоленные из столовки тарелки, угрюмо пробасил: — У нас праздник какой-то? — и не дождавшись ответа, закончил: — День осла! А Джуниору захотелось провалиться сквозь палубу или лучше — встать и выйти, но остановило слово, данное Гошке. Хотя поведение Матвея разозлило. Как он не понимает, что это все повод для лишних вопросов и догадок? Ещё волна после сплетен Карского не улеглась, а тут вот так явно. Да еще перед Гошкой. В этот момент дверь баталерки распахнулась и в нее ввалились ржущие камрады. — О, вкуснятинка! — заорал Вадька и, усевшись за стол, немедленно начал наливать себе чай. — Кит, нас ждали. — Люблю эти конфеты, — разворачивая одну, заявил довольный Кит, не замечая растерянный взгляд Большого, следящего за каждым его движением. Но тут Серёга, как раз сердито разглядывающий Матвея, не сдержался и прыснул, детское недоумение на лице баталера растворило недовольство без следа. Что мне с ним делать? И он перевел взгляд на Гошку, внимательно наблюдающего за ним. И как поначалу Джуниор ни отрицал, но они тогда все-таки хорошо посидели, вопреки его хронической непереносимости ора компаний. А в процессе игры у него вообще вышло отключаться на время, и Гошка, словно догадавшись обо всем, вдруг слегка улыбнулся и, подмигнув, выдал: — Не дрейфь, бакланище, прорвемся. Хорошо, что есть Гор, которому не надо ничего говорить и он многое понимает. Так с тех пор и повелось — каждый день после вечерней поверки они играли в шахматы в баталерке, Матвей больше пиры не закатывал, но когда приходил Сергей, всегда доставал из загашника то печенье, то конфеты, на что Гошка лишь мотал головой, но ни разу ничего не сказал.

***

Пролетели последние месяцы весны, то радуя, то озадачивая переменчивостью погоды. Дни, обгоняя друг друга, пролились дождями, прошумели ветрами, проулыбались солнышком. 17-е перешагнули первый год обучения, уменьшившись в составе за весь период на двадцать девять курсантов, и наконец дотопали до второй сессии, как всегда подкравшейся незаметно. Пьянку, посвященную окончанию первого курса, было решено закатить в один из дней сразу после сдачи экзаменов, так как большая часть роты разъезжалась до начала практики. Поэтому сама дата проведения вызвала у некоторых бурсачей жаркие споры — до срыва глоток и непрекращающихся разборок — кто по жизни в числе попавших. Каждый считал необходимым постоянно, везде где было возможно, нудно перечислять другим свои дежурства, выпавшие за прошедший год на праздники и выходные. А несколько курсантов пошли еще дальше — была совершена, правда безуспешная, попытка подкупа старшины, который должен был обозначить вожделенное число. — За что? — орал Киря в окружении еще трех собратьев по дежурству, глядя на убегающую в слив раковины сорокоградусную взятку, не оцененную старшиной, зато наградившего взамен внеочередным. Примерно полмесяца роту лихорадило, как тяжелобольного, атмосфера накалилась добела, грозя перерасти в банальный мордобой между теми, у кого наряды, согласно расписанию, выпадали на следующую после последнего экзамена неделю. Даже приближающаяся сессия так не пугала, как перспектива скучать в пустом ротном помещении в тот момент, когда твои сокурсники где-то рвут пространство. Наконец Шторм назвал заветное число и все выдохнули, кроме четверых горемык, трое из которых завопили от разочарования, а четвертый лишь мрачно посмотрел на Димку и промолчал. Вместо него взвыл Большой, чувствуя, что без своего вечного напарника вечер будет прожит зря. — Шторм, почему Гор? — горланил он позже в старшинской. — Ты ведь знаешь, что без него никак! Он необходим! — Я выбирал не по личностям, а по дате, — терпеливо объяснил Димка. — На следующий день после его вахты уезжает пятнадцать человек. — Хрен с ними! Гор важней! — не успокаивался одинокий чечеточник, понимая при этом бесполезность любых разговоров со старшиной. Шторм никогда не отменял принятые решения. — Дим, — ор негодующего Большого прервал Джуниор, заходя в старшинскую, как обычно, не постучавшись. — Поменяй наши с Кравченко вахты. — А ты?! — Большой, до последнего надеявшийся уговорить Серегу присутствовать на тусовке, тут же переключился на него. — Я не пойду в любом случае, — руша все надежды Матвея, теперь не знающего, что ему хочется больше, твердо сказал Джуниор и, после того как Димка кивнул, соглашаясь с его предложением, улыбнулся: — Пойдем, нам ещё Гошку надо уговорить. И все тумбочки поймать, которые он сейчас начнет запускать. Вечеринка прошла, как всегда, на «ура», и небольшой клуб содрогнулся от прощания бурсаков со своим первым годом, с постоянной периодичностью скандирующих в сто глоток: «Ааааа! Второй! Второй!». И, естественно, каждый из них занимался своим обычным времяпрепровождением на подобных мероприятиях. Степисты, оккупировав сцену, били чечетку под все композиции подряд — безостановочно, лишь изредка прерываясь на дозаправку. Рядом на пилоне пытался вращаться Пабло, регулярно съезжая на пол, но, похихикав, запрыгивал повыше и упрямо продолжал мучить шест дальше, не реагируя на сыпавшиеся трехэтажные маты в исполнении страхующего его Славки. Двое камрадов, между обязательными возлияниями и непонятными танцами, сражались против темных сил — Толстого и еще пары курсачей, дружно скача́ по залу ополоумевшими адептами ордена рыцарей-миротворцев. Да и остальные бурсачи ни в чем не отставали от сокурсников, с азартом предаваясь тому же, что у них было принято обычно: бизонами орали, пытаясь то ли петь, то ли что-то высказать — главное громко и с задором, заглушая собой всех вокруг; демонстрируя немыслимые па, устраивали безумные батлы; и, разумеется, не забывали философствовать о глобальном и вечном, как было заведено после горящей самбуки; и неизменно, соревнуясь друг с другом, пили на скорость все подряд. Пространство клуба кипело пьяным весельем и, пожалуй, единственный из всех, оставшийся трезвым к середине ночи, был Шторм. Нет, употреблял, конечно, но пропускал еще больше. И, решив слегка передохнуть от творящейся вокруг анархии, вышел на улицу, но был немедленно зацеплен вылетевшим следом Глебом и затянут за угол. — Вот так?! Все?! Да?! — выкрикнул тот в лицо Димки, пьяно протягивая гласные, и, схватив за шею, впечатался в него со всей силы. — Глеб, мы обо всем договорились, — Шторм оторвал от себя Шоколадного, удерживая за запястья на вытянутых руках. — И продолжать не надо. Особенно здесь. — Сука, какая же ты сука… — Глеб, вырвав ладони, устало облокотился на стену рядом с ним, а затем сполз вниз и сел, обхватив голову руками, торопливо произнося слова, путаясь в них. — Не понял… Тогда… Надумал… За одну ошибку… Хорошо… Несколько… Почему… Без вариантов… Точка. Блять, точка… — Сука… Так и есть, — повторил эхом Димка, почему-то вспомнив Мишку. Не хотелось объясняться с Глебом. Совершенно. После их последнего разговора желания еще раз побеседовать, но уже с холодной головой, так и не появилось. Сам не знал почему. Ведь, казалось бы, все уже отныло и, по-хорошему, спокойный разговор пойдёт им обоим на пользу. Но не мог себя заставить. А, возможно, не хотел тревожить что-то неясное самому — еле заметную тень небольшого кусочка исчезнувшего тумана. И уже отойдя на несколько шагов, он повернулся, к так и застывшей у стены скрюченной фигуре: — Не сиди долго. И постарайся сегодня больше не пить. Их общение за эти два месяца свелось к совместным совещаниям раз в неделю, касающихся дел роты. Но уже во вторую встречу Глеб попытался завести разговор о них, а Шторм, тогда, не ожидая сам от себя, сразу завелся. От поразительной способности Шоколадного не помнить, что не хотел, словно у него происходила перезагрузка. И еще от наглости, учитывая, что маслопуп так и маячил постоянно рядом. Рявкнув, Димка оборвал его, пообещав отменить и эти встречи тоже, после чего тот прекратил. Хотя впоследствии периодически изредка повторял, раздражая. Зачем он упрямо продолжает?

***

А через две недели оставшиеся бурсаки отмечали сразу два совершеннолетия — Шторма и Пабло. Когда встал насущный вопрос — выбор места проведения сего грандиозного события, то Славка неожиданно предложил свой дом. Димка, пару раз гостивший в загородном особняке семьи Романовских, попытался отговорить друга от такого опрометчивого шага. Отдать свое родовое гнездо, расположенное на побережье среди вековых сосен, на разграбление отмороженным на всю голову буканирам 17-й роты, пусть и не в полном составе, было плохой идеей. Очень плохой. Но Слава отмел все его доводы: — Ты же сам видел. У нас на территории специальное место под вечеринки оборудовано, гуляй — не хочу. Да и насчёт ночевки — разместимся без проблем. Народу-то соберется всего ничего. А коттедж для гостей немаленький, там большинство курсачей и размещу. И не забывай об основном доме. Опять же в бане две здоровенные комнаты отдыха. Шторм, поверь — это реально годный вариант. И родители так удачно в отъезде. И, ко всему прочему, проводить день рождения у нас, желание Пашки. — Слав, все же кафешка была бы лучше. Нас хоть и будет примерно тридцать пять лбов, но знаешь же, как пацаны, увлекшись, способны легко разнести все к ебеням. — А ты на что? Застроишь, — засмеялся Славка, хлопнув Шторма по плечу. — Буду краток и лаконичен, — уверил его Дима, все-таки согласившись, несмотря на сомнения. Что-что, а отхватит от него каждый, кто нанесет малейший ущерб в усадьбе Романовских. — Спасибо, Слав. Но гудеж намечается более чем на сутки. Поэтому с закупкой всего необходимого и организацией требуется все продумать. — Так у нас ведь есть Пашка! Он обожает бордальеро устраивать. И без разницы — на пять человек или на тысячу. Из любви к искусству работает, — усмехнулся Славка. — А тут днюха. Да ещё двойная! Дай ему развернуться! — А мне что делать? — Готовиться принимать подарки! А в остальном довериться Пашке! На это Димке крыть было нечем, в организаторском таланте Пабло уже давно убедились все. На зависть другим бурсачам, курсанты 17-й гуляли сыто, пьяно, весело и беззаботно. А идейным вдохновителем и устроителем практически всегда был рыжий, и равных ему в этом не было. Как он умудрялся пронести в Бурсу то, что проносить было запрещено, договориться с теми, с кем договориться невозможно, выбить скидки и рассрочки в местных кафе — все это оставалось загадкой для всей роты, кроме, наверное, Славки. Хотя вполне вероятно и для него было тайной, но он молчал и не распространялся на сей счет. Как-то раз, случайно оказавшиеся на очередной пьянке 17-х, несколько второкурсников-судомехов, хоть это и было нарушением всех негласных — годами установившихся, правил, надумали перевести Пашку в свою роту. — Прям вот сейчас надо накропать ходатайство о зачислении к нам курсанта Пабло! Нахер ждать до завтра! И сразу на имя начальника факультета, хули размениваться на всяких там начальников курсов! — постановили судомехи прямо на пьянке, между тостами: о силе дружбы «рогатых» и «маслопупов» и о мире во всем мире. — Фесты, дайте кто-нибудь перо и пергамент. Эта возмутительная по своей дерзости наглость второкурсников вызвала, мягко говоря, протест в пьяных умах первокурсников, и они загомонили от такого форменного безобразия все разом, но громче всех орал пьяный Киря, хронически непереваривающий маслопупов и заключивший из всего услышанного, что вопрос с переводом друга уже решен. — Пабло наш! Хрен вам! Только попробуйте — я вам всю роту расхуярю! — и не откладывая в долгий ящик угрозы, Вадька зарядил в дыню первому попавшему в его поле зрения ненавистному судомеху. Ответ от второкурсника борец за возвращение друга к родным пенатам получил эквивалентный своему. И уже из положения лежа наблюдал, как повскакивали со своих мест пьяные курсачи, мгновенно забыв о вечном и нерушимом мире между ними, занимая позиции друг напротив друга. Но как только он собрался заорать: «Бей!», Шторм, перешагнув через него, поймав в воздухе молча летевшего на врага Гора, зажал брыкающегося танцора и встал между стенками курсачей, гаркнув, что порвет любого, кто дернется. Курсанты, по привычке еще немного попереругивались, но все же успокоились и продолжили гулять дальше, не вспоминая об инциденте. А причина едва не начавшегося эпического побоища еще долго косился на Славку, изо всех сил стараясь скрыть, насколько ему приятно, пусть это и не правильно, что две роты чуть не передрались из-за него. Но как он не пытался принять безразличный вид, ничего не получилось — все было написано на его порозовевшей от удовольствия мордахе. К организации своего и старшинского дней рождений Пашка подошел с невиданным размахом, развив нереальную по степени активности деятельность. Два его айфона, раскаленные от входящих и исходящих звонков, не замолкали ни днем ни ночью, а сам он носился со скоростью реактивного самолёта мимо курсачей, не замечая никого и ничего и не отрывая трубку от уха — горлопаня, споря или угорая с невидимыми собеседниками. Димка несколько раз пытался заводить разговор о своей доле, но рыжий на это неопределенно махал рукой: «Потом». Так и не дождавшись внятного ответа, Шторм, прикинув — потолок-пол, примерные финансовые траты на закатываемый банкет, насильно вручил денежные средства проносящемуся мимо Пабло, на что тот, горестно вздохнув, не пересчитывая, сунул деньги в задний карман и помчался дальше. И само собой, обращаться к нему с предложением помочь или с вопросами было бесполезно, он лишь фыркал в ответ и убегал. Зато у бурсачей появилась нескончаемая тема для дебатов и самых невероятных предположений. И они часами безуспешно старались составить общую картину намечающегося пати, делясь друг с другом обрывками разговоров, услышанных от пролетающего мимо устроителя. А Пабло, словно специально, добавлял им штрихи к портрету, задавая вопросы, повергающие большинство курсантов в ступор: — Думаю рассадочные карточки, то что надо, — заявлял он, рассеянно глядя на удивленных курсантов, большинство из которых понятия не имело, что это такое и с чем их едят, и улетал по своим делам. — Оставить или нет карпаччо из тунца? — задумчиво дымя сигаретой, спрашивал Пашка вслух сам себя, повергая 17-х в недоумениие — какое такое фигачо? Даешь мясо! — Блондинка, брюнетка или пусть сразу обе из торта выпрыгивают… — размышлял он в столовой, не обращая внимания на сраженных от нарисованного в воображении предстоящего действа бурсаков. — Да… Именно так. Одна для меня, другая для Шторма. — Как вы относитесь к групповому сексу? — вопрос в никуда, хотя судя по направлению его взгляда, заданный, скорее всего, лесу, вызвал оживление в рядах многих, а Киря после того как откашлялся, подавившись дымом, заорал вслед уже удаляющемуся на крейсерской скорости рыжему: «Пабло! Я готов!».

***

Утром в день рождения за пару часов до отбытия в дом Славки, к Димке подошел Глеб и, поздравив, обратился с просьбой: — Шторм, если не трудно, удели мне немного времени вечером. Тет-а-тет. — Глеб, не… — Просто хочу вручить подарок. Прошу, не отказывай мне в этом. Я еще зимой заказал его для тебя, — перебил Рош и после длительной паузы, возникшей между ними, дождавшись кивка Димки, вернулся в свой кубарь. А Димка, вздохнув, тоже потопал собираться. Подарок принимать не хотелось, как и оставаться наедине, предполагая, что дарение может запросто превратиться в очередную разборку. Но вместе с тем отчего-то стало приятно. Он, выходит, заранее думал о моем дне рождения? Территория усадьбы, начиная от входа и до зоны с деревянным навесом, предназначенной для пати, была ненавязчиво оформлена в морском стиле. И сразу рванув к месту проведения сабантуя по дорожкам, вдоль которых были натянуты леера***, бурсаки одобрительно загудели, увидев диджея, копающегося в своей аппаратуре, махнувшего им приветственно рукой и одновременно врубившего приветственный марш. Еще вызвали улыбку несколько импровизированных сцен — две совсем небольшие: одна с пилоном, другая, как пояснил Славка, для чечетки, и танцпол побольше — со штурвалом и с закрепленной рядом на столбе большой рындой****, маленькие висели по периметру площадки. Но особо их обрадовала расположенная рядом со столом барная стойка с барменом за ней. А витающий в воздухе аромат жарящегося на углях мяса, готовящийся в отдалении в специальной зоне барбекю, разбудил в курсантах зверский аппетит. — Когда начинаем? — потирая ладони, поинтересовался за всех Вадька. — Для начала, думаю, всем надо места ночевки застолбить, — засмеялся хозяин и принялся распределять приглашенных по комнатам. В главном доме планировалось устроить всего девять человек, включая Шторма, и, зайдя в него, бурсаки, помимо Ланы, лицезрели трех ее подружек, напросившихся на вечеринку, которым она не смогла отказать. И Киря, рассматривая снующих туда-сюда красоток, с глубокомысленным видом поведал Никите, что отрываться в чисто мужской компании в общем-то иногда неплохо, но вместе с телочками ни с чем не сравнимое удовольствие. На что Кит грустно мотнул головой — его Настена уехала с родителями на три недели, из-за чего они не увидятся до начала августа, так как через полмесяца у 17-х начинается практика. — Слав, где можно поговорить без посторонних, — едва зайдя в дом, Димка обратился к другу, покрутив мобильный в ладони. — Иди в кабинет отца, — махнул тот в сторону длинного коридора. — Дверь в самом конце. Там точно никто не помешает. И если тебе надолго, то стационарным воспользуйся. Не парься, все равно компания оплачивает. А я тем временем всех раскидаю по койко-местам, и как наговоришься, покажу, куда тебя определил. Лады? Да, рюкзак давай, сразу брошу в твою берлогу. Немного задержавшись, подъехали Влад с Кристиной. За этот год частое присутствие на гулянках роты девушки Казаха стало почти привычным и она уже не вызывала того первоначального онемения у многих, за исключением разве что нескольких бурсаков. А некоторых со временем она, наоборот, стала раздражать. — Слушай, я все понимаю, — не выдержал как-то Пашка, наблюдая, как она на очередной вписке, с брезгливым выражением на лице, рассматривает степистов. — Сам иногда Ланку таскаю с нами, хоть Славень и ругается. Но, Казах, иногда ведь тусич жёсткий, что ей делать одной среди нас. — А что тут такого? Кристи нравится. Да и к тому же мы всего-то на пару часов задерживаемся, а потом уезжаем, — пожал плечами Влад и постарался втолковать, но все равно вышло не особо понятно: — Пабло, ты же должен понимать, что из-за расписания мы и так не часто с ней встречаемся. Да к тому же у неё соседка по общаге капризная, ей постоянно надо поморщиться, прежде чем свалить, вот мы таким образом и сокращаем ожидание. Пашка промолчал, решив не вступать в спор, что убивание времени подобным образом глупо. Не хотелось обижать Казаха. К тому же рыжий опасался, что не сможет толком объяснить в чем дело. Он сам не понял, как Кристи умудрилась чётко и правильно разделить всех бурсаков согласно материальному достатку их семейств, учитывая, что большинство, чаще всего, гуляли в форме, но она демонстрировала свое отношение достаточно явно. Обеспеченным доставались улыбки и взмахи длинных пушистых ресниц, а тем кто был далеко не богат  — пренебрежение, сродни высокомерию, середнякам же — равнодушие. Пабло понимал, что ему не показалось и он не один это заметил — Шторм часто смотрел на нее тяжёлым взглядом, но тоже молчал. Оставленная Пашкой, прыгнувшим в новенькую Славкину тачку, схватив его права, и укатившим еще утром по каким-то своим делам, ответственной за сервировку, Лана несколько часов металась между зоной барбекю, кухней и столом по кругу, и в один из витков, переговорив с поваром, выскочив из дома, столкнулась с Владом и Кристиной. И расстроилась. Она искренне надеялась, что хоть сегодня не будет этой противной особы. Но куда там… Вон, как вцепилась в Вову. А сама стреляет глазами по всем. Как он не видит, что она… будто ищет кого бы подцепить… Вдруг стало гадко от своих злых мыслей. Зачем я так? Она, скорее всего… не плохая. Ведь не знаю ее совершенно. А выводы тороплюсь делать. И Лана улыбнулась, постаравшись не обращать внимания на еле заметный кивок в ответ, зато Вовка расплылся во все тридцать два. — Лан, и тебя заставили побегать? — Да нет, я сама вызвалась помочь. Мне приятно. — Принцессы не должны работать, — покачав головой, засмеялся Казах, внезапно осознав, что рассматривает залившуюся следом за ним девушку с какой-то жадностью, перебегая взглядом с длинных светлых волос по ладной фигурке и возвращаясь к нежным губам и небесным глазам. — Мы долго еще будем стоять, теряя драгоценные минуты на непонятные хихиканья, — Кристи не сдержалась и резко перебила раздражающий ее унисон. Эта тупорылая блондиночка ее бесила. Родилась с серебряной ложкой во рту и радуется! Извинившись перед Ланой, которая понеслась дальше, Казах, пройдя пару шагов, развернулся и притянул к себе Кристину. — Зачем ты так? — осуждающе произнес он, его самурайское спокойствие неожиданно дало сбой. — Как? — нервно дернулась та в ответ. — Грубо. — А не надо строить из себя святую невинность! Я её вижу насквозь! — если быть совсем честной с собой, то слово «бесит», слабо сказано. До белого каления почему-то доводит один вид этой мажорки. И она передразнила: — «Мне приятно»! — Перестань! Никого она из себя не строит. И ты понятия не имеешь, какая она. Вы виделись всего несколько раз! — Влад, разозлившись, непонимающе уставился на Кристи. Она часто высказывалась зло, но чтоб так ядовито отозваться о ком-то постороннем — это впервые. — И чем плохо быть чистым человечком? — Я тебя умоляю! Не обманывайся! Оглянись вокруг! Где ты видишь чистоту?! Здесь из всех щелей лезут большие деньги, что равно вседозволенности! Поверь, эта карлица червива насквозь и лицемерна! А для поржать кривляется перед нищебродами, изображая простушку! И не удивляйся, когда выяснится, что эта «нежная фиалка» с малолетства из постели в постель скачет! У деток богатеньких родителей подобное норма! Да далеко ходить не надо, даю гарантию, она со своим родным братцем шоркается… — Заткнись! — заорал Влад, с трудом сдерживаясь, чтобы не закрыть ей рот ладонью и прекратить наконец этот поток помоев. Постояв немного, он, сделав кругом марш, пошел к навесу. Настроение, непонятно отчего, было испорчено.

***

Празднование сдвоенного дня рождения началось без присутствия самих виновников торжества — Шторма где-то носило, и никто не мог его найти, а Пабло все еще не вернулся — но к чему эти условности, если держаться, глядя на стол, ломящийся от деликатесов и горячительного, у бурсаков не было сил и, пожелав именинникам лося, они приступили к проведению банкета. А спустя примерно час в ворота наконец-то въехала Славкина ауди, а следом за ней — не отставая, еще одна машина. Выскочив из тачки с упаковкой минералки, Пашка со счастливым выражением на физиономии уже собирался рвануть на всех парах к месту проведения пати, но был перехвачен ожидающим на дорожке перед парковкой Романовским, грубо вцепившимся за локоть и толкнувшим в направлении дома. — Сла, ты чего? — закинутый в пустой холл, он, растерявшись от внезапности такого «радушного» приема, недоуменно уставился на злющего друга. Вот постоянно он всем недоволен! — Что опять? — Вконец прихуел?! — Славень, прожигая Пабло желтыми молниями, был готов придушить того за очередное обострение кретинизма. — Какого хера ты приволок его сюда?! «Ааа, так ты о нем», — выдохнул про себя рыжий. У него с чего-то вдруг мелькнула мысль, что Сла узнал о привезенных ими бонге и марихуане. — Ну не предупредил, подумаешь. Встретились случайно. Он с днюхой поздравил, подарков разных задарил. Зырь, какие джи шоки! С альтиметром! Ржака, да? Я и подумал, чего не пригласить? Он, кстати, еще три ящика вискаря купил. — Да хоть с хуеметром! — зарычал Славка, откинув, подсунутую запястьем ему под нос в целях демонстрации ярко-оранжевого творения японских часовщиков, руку рыжего. — Нехер ему делать в моем доме! И клал я на все его дары, тебе принесенные! — А ничего, что это моя днюха?! Кого хочу, того и зову! — возмущенно завопил Пабло. — И хотя бы сегодня мог промолчать и обойтись без наездов на меня и моих гостей! — Паш! Ты совсем ебнутый? — взорвался Славка, взбешенный легкомыслием друга, как всегда не думающего о последствиях. — Тебе плюху презентовать в честь дня рождения, чтоб очнулся? — Сла, я реал тебя не понимаю! — Пабло постарался в последний раз воззвать к голосу разума друга и даже понизить громкость, хотя не очень успешно: — Ведь мы все столько лет дружили! А потом он ни с того ни с сего из-за лично твоих — долбанутых — заскоков, стал вселенским злом! И кстати, последние пару лет ты же чаще всего игнорил его присутствие где-либо. Что вдруг сегодня-то произошло? — Что?! А то, что ты тридцати пяти курсачам знатного педика привез! Он же с пятнадцати не скрывает, что по пацанам! В открытую, блять, говорит! И за все без разбору хуи держится! Это у него вместо «здрасти» при встрече! — И за твой? — яростно вскинулся Пашка, блеснув зеленью. Предположение, что кто-то посмел дотронутся до его Сла, чуть не сбило с ног. — За какой «за твой», уебан?! Совсем пизданулся? — Славка еле сдерживался, чтобы не дать имениннику леща. — Так, интересуюсь, — сразу успокоился тот от подобной реакции друга. — Лучше бы поинтересовался, когда он в штаны к кому-нибудь полезет своими, сука, шаловливыми ручонками и его всей ротой пиздить начнут, кто ещё на пару с ним получит по ебалу?! — Кто? — Ты! И лично от меня! В этот момент их прервал вышедший в холл Димка, уже закончивший в кабинете Романовского-старшего телефонное общение со всей родней, собравшейся дома у родителей, для того, чтобы отпраздновать его совершеннолетие, и потративший последний час в беседах с ними со всеми — по очереди, кроме, понятно, Мишки, отвечая на одни и те же вопросы. Увидев старшину, друзья сразу замолчали, и Славка переключился на него: — Твоя комната в левом крыле, вторая дверь от лестницы. Вещи уже там. Один в ней будешь, как… — Шторм, там со мной парень приехал, у него в кабрике вискаря три ящика и пивас на утро. Помоги донести, — вспомнив об оставшемся на стоянке госте, Пашка перебил друга, обратившись к старшине, и дождавшись, пока за ним закроется дверь, повернувшись к другу, продолжил: — Слав, что ты постоянно из него какого-то озабоченного делаешь?! Нормальный он парень. И ко мне, между прочим, никогда не лез! — Охуеть, достижение! Медаль ему! — Твоя гомофобия задолбала! — заорал Пабло, уже порядком измотанный этой затяжной, ничем не объяснимой ненавистью Романовского к геям. — Ты мне, млять, ещё про толерантность расскажи! — гаркнул Славка, после чего они еще пару минут мерялись гневными взглядами, а затем он с угрозой пообещал рыжему: — Пашка, я тебя предупредил! Широкая, мощенная гранитом площадка перед гаражом, расположенная справа от ворот, издали выглядела безлюдно. Но на ней действительно, помимо микроавтобуса, прибывшего еще утром со звуковым и световым оборудованием, трех машин работников и Славкиной ауди, обнаружился, оглашающий гитарными басами все пространство вокруг, сверкающий на солнце, режущий глаз перламутром, белый мерс с открытым багажником, правда, рядом с ним тоже никого не наблюдалось. Подойдя к кабриолету, Шторм обошёл его и застыл, подзависнув на несколько мгновений, рассматривая узкую спину в белой футболке — в облипку и стройные ноги с аппетитной задницей, обтянутые бежевыми потертыми джинсами, копающегося в багажнике парня. Внезапно окатило кипятком, а в горле моментально образовался ком, сглотнув который, Димка тряхнул головой, прогоняя накатившее наваждение, и, как можно грубее произнес, по-прежнему не в силах отвести взгляд от заманчивой картинки перед собой. — Здесь раздача огненной воды? Парень, резко разогнувшись, повернулся и… мир, остановившись на стук сердца… взорвался… А тёмные, по плечи, волосы незнакомца, выстриженные словно стрелками — напоминающими перья, взметнувшись вокруг лица, мгновенно проникли внутрь Димки заточенными стилетами — разрубая все своими лезвиями на части, разрезая, дробя, перекраивая, и… по новой соединяя, сваривая горячей карамелью глаз…