Ничто в этом мире не происходит случайно.
Пауло Коэльо «Вероника решает умереть»
— Аха-ха, здесь, — парень блеснул белозубой улыбкой, контрастирующей со слегка смуглой кожей, и на его щеках расцвели две небольшие ямочки, а светло-карие глаза, с чуть припухшими веками, озорно сверкнули. — Привет, я Эрик. — Шторм, — Димка на полном автопилоте, утопив в своей лапе, пожал протянутую узкую ладонь с музыкальными пальцами, от которой по телу начали разбегаться мурашками горячие искры, выжигая светящиеся тоннели. Внезапно стало трудно дышать. Вокруг беззвучно бабахали разноцветные фейерверки. И его ветер — новый — перекрученный, перестроенный, завыл в каком-то исступленном восторге, заполняя собой каждую клетку. — Как интересно! — лениво протягивая гласные, продолжал улыбаться новый знакомый, не торопясь прерывать рукопожатие. И от этих нараспев произносимых звуков потянуло внутри, словно волна решила сыграть перебором на натянувшихся вмиг шкотах. Музыка и летающие по венам искры — нереально. — Девятибалльный или все двенадцать? — Кхм… один скорее… — Было жарко — до удушения — говорить, смотреть, думать, а шторм внутри, в противовес сказанному, уже вовсю бушевал, стремясь к отметке «ураган». — Штиль! — засмеялся тот, запрокинув на миг голову, и небольшой кадык, — дернувшись, ошпарил загипнотизированно наблюдающего за ним Димку своим движением. И окончательно добивая, Эрик, дразняще усмехнувшись и глядя прямо в глаза, медленно произнес: — Не похож. — Я… вообще-то… Дима, — продолжая пребывать в области карамельного света, выдавил он из себя, понимая где-то на краешке сознания, что выглядит последним уебаном, но эти перья — лезвия, невозможные глаза и напевность — выдавили из него остатки разума, оставив одни бушующие волны в полыхающей оболочке кожи. — Эээрииик! — Мимо пронеслось маленькое торнадо с развевающимися светлыми волосами и, едва не сбив с ног, запрыгнуло с разбега на вновь прибывшего, обвив изящными руками за шею. — Ты вернулся! — Сюрпрааайз! — хохотнул тот и, прижав к себе Лану, закружил вокруг себя. — Скучал по тебе, принцесса! — И я, о, мой принц! Ужасно! Полгода! — смеясь, Славкина сестренка ткнулась губами куда-то в висок Эрика. — Я так рада! Думала, пересечемся только на Ибице! Ты же писал, что все лето там тусить собрался! Неожиданная помеха немного отрезвила, правда, в части обретения исключительно небольшого количества мыслей, вернувшихся после того, как все внутри разлетелось от удара лезвиями стилетов в разные стороны… Эрик… Он… Это гипноз?.. Непонятно… Надо… Что надо-то?.. Бля… Воздуха не хватает… — Внезапность наше все! — Эрик, продолжая обнимать удобно устроившуюся у него на руках Лану, чмокнул ее в нос. — Зато с бригантины сразу на бездей попал. Стоп! Приходи в себя, Шторм! П-Р-И-Х-О-Д-И! Ты глаза поломал в труху об натурала!.. И что?! Это ничего не меняет! Н-И-Ч-Е-ГО!.. Еб… гетеро запрещено быть… такими… Это же пиздец по нам — пидарасам! По всем органам чувств — … девять-десять-аут! Не соображаю нихера… Чистый нокаут!.. — Еще какой! У нас же двойное совершеннолетие! — продолжала весело щебетать Лана и, звонко рассмеявшись от удивленно вскинутых бровей, повернувшись к Шторму, гордо пояснила: — Дима сегодня тоже именинник! — Фелис кумплеаньос*! — сверкнув тридцатью двумя, Эрик в очередной раз окатил потерявшегося в пространстве Димку кипящей карамелью, срывающей кожу и проникающей варом до костей. — Подарок за мной! — Принц, я вас не узнаю! — спрыгнув на землю, прыснула Ланка. — Мерс белого цвета?! Оригинально! — Дареному мерину… — усмехнувшись, махнул рукой Эрик. — Сменю позже. И все то время, пока эти двое не прекращая болтали, смайлясь и радуясь встрече, Шторм плавился от жара внутри, мысленно повторяя бегущую по кругу в голове строку: «Смотреть не запрещено!». Спустя несколько минут Лана, попросив охранника донести до бара ящики с виски и пивом, схватив Эрика за руку, потащила его к месту проведения банкета, а Димка поплелся следом, чувствуя себя при этом, будто проплыл как минимум километр, оставив все силы в воде. И бредя за ними, он видел перед собой лишь стройную фигуру, от которой не выходило оторвать взгляд, даже на миг. Зрительные рецепторы, устроив себе пиршество, поглощали миллиметр за миллиметром идущего впереди парня, забивая мозг мелькающими кадрами. Голые щиколотки, виднеющиеся между подвернутым краем джинсов и зелеными замшевыми ботинками. Напоминающий царский поворот головы. Смуглость гладкой кожи, подчеркнутая кипенно-белой футболкой, под которой выделяется каждый мускул тонкой спины с небольшим прогибом в пояснице. Лёгкая, словно слегка танцующая, походка. И… аккуратная, округлая задница… Бляяя… — Внимание! — подойдя к столу и обняв Эрика за талию — из-за чего у Шторма появилось непреодолимое желание откинуть нафиг ее руку, — Лана дождалась пока стихнет рев бурсаков в нахлобученных как попало бескозырках, нашедших наконец-то пропавшего в неизвестном направлении почти полтора часа назад старшину, и торжественно представила: — Семнадцатые — это Эрик! Эрик — это семнадцатые! — Чувак, я тебя помню! — радостно завопил Киря. — Ты нам первую вписку устраивал! Где Тренд?! — Ола! — лучась улыбкой, Эрик помахал рукой бурсакам и пояснил любопытному Вадьке: — В Австралии. Приветы всем передавал. А полностью дезориентированный Димка, замерев за ним, так бы и простоял, не осознавая что делать дальше, если бы не вездесущая Ланка, потянувшая за собой и, нацепив на него капитанскую мицу, усадившая за стол на специально отведенное для новорожденных место. Рухнув в кресло, он уставился перед собой, не замечая сидящего напротив с растерянным выражением лица Глеба, не видя сервировку, не улавливая ароматов, не обращая внимания на курсантов, продолжающих горланить пожелания, прибегающих похлопать его по плечу и чокнуться. Внутри неожиданно родилось странное понимание: он боится тут находиться — до колик, и не отказался бы перенестись сейчас куда-нибудь в другое измерение, но одновременно по-идиотски доволен — до бурлящих по всем венам искристых пузырей, что присутствует именно здесь — в этой точке Вселенной. Через несколько минут к ним присоединились еще один исчезнувший именинник, фонтанирующий позитивом, и угрюмый хозяин дома. И разгул, выйдя на новый виток, приобрел грандиозный размах. Тосты лились непрерывным потоком, при этом все пили после каждого слова, не успевая даже стаканиться с именинниками, и никто толком не мог договорить свою поздравительную речь до конца, постоянно перебиваемый другими, добавляющими что-то сокровенное — от себя. После чего, естественно, все прерывалось гоготом и свистом, а тостующий начинал заново. Некоторые, запрыгнув на стулья, пытались переорать всех разом, срываясь на хохот, и Эрик в их числе, от которого Димка не мог оторвать взгляд, корчась при этом от жара внутри из-за любого его жеста. Но это оказалось детским лепетом по сравнению с дальнейшим, потому что когда начались танцы, состояние старшины 17-х надежно приблизилось к «щассдохнунахрен». Гибкая фигура, с разлетающимися при движении перьями волос, магнитила, ломая остатки воли. Все остальные, скачущие в такт музыке, казались массовкой — размытым фоном, посреди которой пылал маяком Эрик. Это невозможно… По-моему, у меня глаза загорелись. Млять, слюны капающей не хватает. Возьми себя в руки, дебил! Биты, грохоча, наполняли мир вокруг рваными звуками, танцполы, расположенные перед столом, отделенные с задней стороны полотнищами из мигающих лампочек, хоть и было светло, создавали особую атмосферу, а время от времени пускаемые специальным генератором тысячи мыльных пузырей добавляли восторженных воплей, ржача и волшебства. Народ, подогретый дриньком разнообразной крепости и цвета, сопровождая каждое свое действие неизменными здравицами, уже чаще произносимыми самим себе, попеременно кричал, угорал или выплясывал, мигрируя между сценами, баром, столом — кочуя с места на место, и перемещался ломаными траекториями по территории. Наблюдая за Ланой, которую по очереди подхватывали то Эрик, то Пабло, то Славка, кружа и подбрасывая, Казах чувствовал совершенно непонятные и не поддающееся никакому объяснению эмоции. Хотелось войти в круг танцующих и, вырвав ее из всех этих рук, унести. Куда, он не думал, лишь бы никто до нее не дотрагивался. — Полюбуйся. Ты и после этого скажешь, что я не права? — Шепот обнимающей его за плечи Кристи проник куда-то в солнечное сплетение Владу, рассматривающего в этот момент танцующего Славку, посадившего себе на плечи Лану, которая, прижавшись всем телом и обхватив его за шею, оглашала танцпол звонким смехом, иногда чмокая брата в макушку. — Я никогда не ошибаюсь! — Они, как всегда, дуркуют! — Внутри начал подниматься пугающий вал. После ссоры, не успев дойти до стола, они были перехвачены Славкой, потащившим их в дом показать комнату. Оставшись наедине, Кристи толкнула все еще недовольного Влада на кровать и, опустившись между его разведенных ног на колени, вжикнула молнией на джинсах, произнеся с обольстительной улыбкой: «Обижуха», после чего, высвободив член, провела кончиком языка по всей длине, дразняще облизала головку, а затем, обхватив ее губами, стала сосать. И злость вроде как ушла, а тут вот опять — будто бы и не проходила. — Внимательней смотри, — Кристи удивляла упорным нежеланием прекратить. Доводя до какого-то предела. — Шла бы лучше поплясала, — он желал одного — побыстрее избавиться от этого льющегося негатива. — Так же? — отстранившись, она с усмешкой посмотрела на его профиль. На что он чуть не брякнул: «Не получится», но промолчал. Кристина, стараясь не показать своего раздражения от вечного Вовкиного оправдания всех и вся, резко поднявшись, направилась в сторону гостевого коттеджа, решив рассмотреть его повнимательней. Хотя она до сих пор не отошла от вида основного дома. Да нет, от всего еще продолжало плющить! И от огроменной территории с личным куском пляжа, на который время от времени сбегали некоторые курсанты. Красивого соснового бора, занимающего левую часть участка. От перемешанных между собой, кажущихся бесконечными, английских лужаек, рокариев и островков деревьев и цветущих кустарников. И ко всему прочему еще бассейн с подогревом рядом с площадкой для мероприятий. А сам вид и интерьер дома напрочь вынес мозг, такое она видела только в журналах. Дворец. Даже в комнате для гостей все устроено как в королевской опочивальне. Почему кому-то достается все?! Почему?! В коттедже, совершенно не похожем на скромный домик для гостей, было тихо, и она, обойдя первый этаж, внимательно рассматривая мельчайшие детали, задумавшись, остановилась перед французским окном во всю стену, выходившем на фруктовый сад. Если бы это все было ее, то она и на пушечный выстрел не подпустила бы, даже к воротам, банду оголтелых бурсаков. Идиоты Романовские. В такую красотищу пустить стадо свиней. — Кристи… — она резко повернулась, уткнувшись взглядом в чистые, синие озера белобрысого курсантика, как ни странно, всегда забавляющего ее. — Давно хотел тебе сказать… сказать… ты самая красивая девушка… на свете. — В самом деле? — улыбнулась Кристина. Несмотря на то, что она слышала подобное миллион раз, внезапно дурное настроение ушло и стало легко от этой наивной искренности. — Ты мне снишься… — Киря, приблизившись, смотрел на нее с каким-то щенячьим выражением глаз. — Часто? — засмеялась она. Смешной какой. Дурашка. А Вадим, отрицательно мотнув головой, сглотнул застрявший в горле ком и осторожно провел ладонью по плечу неподвижно стоящей девушки, не отрывая взгляда от зелено-карих глубин. — Я редко вижу сны… — прошептал он и, обхватив ее руками, прижал к себе, а Кристи, не ожидая от самой себя, тотчас качнулась вперед, обнимая в ответ, и дотронулась до его губ своими, взорвав мир Вадьки на молекулы. — Вот думаю, я реально это зырю или глюк словил? — голос Пашки, возникшего в дверях гостиной с бонгом в руках, раздался громом небесным, заставив двоих, забывших обо всем, испуганно отпрянуть друг от друга. — Пабло… — развернувшись, Вадька попытался закрыть собой Кристи. — Милая девушка, не будете ли вы так любезны и не оставите ли нас наедине с другом? — перебил его рыжий, обращаясь к Кристине. На что она, откинув за спину копну рыжевато-каштановых волос, обошла Кирю и прошествовала мимо Пашки с едва заметной усмешкой. Терентьев ее бесил не меньше олигофренки, зовущейся Ланой. И еще она психанула на себя. Что на нее нашло?! Разменивать себя на этого… клоуна. — Ты охуел? — Аккуратно положив бульбулятор на кресло, Пабло приблизился к камраду и, размахнувшись, вдарил по роже. — Забыл чья это телка?! А если бы вместо меня это увидели Шторм или Гор?! Или вообще сам Казах?! Да от любого из них тебе бы такая кобзда прилетела, не отскребли бы потом от палубы! — Вломи посильнее, Пашк. Чтобы крыша вернулась, с октября улетевшая, — вытерев окрасившиеся кровью губы, Вадька облокотился на стекло за спиной. — Все думал, само пройдет… но нет. — Придурок, — помолчав, констатировал рыжий, разглядывая необычно понурого друга. — Так все запущено? Но Вадька едва кивнул и отвернулся. Не мог он говорить об этом, так долго боролся с собой, уговаривал, забивал. И порой казалось, что и не вспоминает, но все летело к черту, когда Кристи приходила во снах или он видел ее наяву. — Ладно, пошли дунем, мож полегчает, — предложил после долгой паузы Пабло, до этого раздумывающий стоит ли заправлять бонг или нет. Слово же дал. Хоть опять зачем-то приволок. Нафига спрашивается? А тут вот — Киря с таким нежданчиком. А если ему поможет? Меня же временно отпускает… вроде.***
— Внимание! Семнадцатые, все сюда! — закричала в микрофон Лана, привлекая внимание раскиданных по участку бурсаков. И терпеливо дождавшись пока все соберутся, засмеялась: — Хоть Пашка и шутил, но я-то ни капельки! Новорожденным от меня подарок! Усадив Шторма и прибежавшего на ее зов из дальней беседки запыхавшегося Пашку в кресла перед сценой с пилоном, она попросила их зажмуриться на время и крикнула кому-то «Поехали!». Грохнула музыка и ор в тридцать пять глоток взорвал воздух, заставив именинников распахнуть глаза. На танцполе в курсантской форме стояли спина к спине две девушки, которые как раз в этот момент одновременно сорвали фуражки и подбросили их в воздух, тряхнув тяжелыми прядями рассыпавшихся по спине волос, после чего начали танец вокруг пилона, лаская его, друг друга и синхронно снимая детали одежды, плавно изгибаясь и наклоняясь к носкам высоченных стрипов. — Блонди, — бликуя остекленелой зеленью, захихикал Пабло, повернувшись к Димке, уставившегося на его зрачки, но не успевшего ничего сказать, потому как облюбованная рыжим танцовщица, оставшись в одном блестящем бикини, спустилась с подиума и, усевшись на колени, принялась на нем извиваться. Решив, что вопросы к Терентьеву подождут пару минут, он, отвернувшись, привычно поймал взглядом Эрика, который, улыбаясь и смотря на него в упор, внезапно подмигнул, из-за чего Шторм опять заблудился на просторах астрала, даже не обратив внимания на брюнетку, скачущую на нем. Свист и гогот, сопровождающие номер, не умолкали долгое время и по его окончанию, перекрывая своими децибелами музыку, а несколько курсантов потащили стриптизерш к столу, уговаривая выпить с ними на брудершафт. Но к Пашке, опережая Шторма, подскочил Эрик, и они, о чем-то пошептавшись, ухохатываясь, рванули к диджею, откуда рыжий громко сообщил, что именинник и его друг всем присутствующим дарят ответный подарок. Запрыгнув на недавно покинутую стриптизершами сцену, они под крики бурсаков начали, танцуя, по очереди прокручиваться на шесте. И неожиданно Эрик медленно потянул свою футболку вверх. А вопли курсачей, на мгновение захлебнувшись, обрушились с новой силой, в очередной раз разрывая все вокруг. Тягуче сняв майку, он, кинув ее подбежавшей к сцене хохочущей Лане, запрыгнул на пилон, провернулся, подтянулся выше и, зацепившись ногами, прогнулся вниз, перехватив шест руками, а его обозначившиеся под кожей мышцы бесперебойно били наповал Димку. Не отставая от Эрика, угорающий Пашка сорвал, зашвырнув в толпу, свое поло и постарался отзеркалить на шесте движения того, но съехал вниз, едва не задохнувшись от смеха. Следом в воющих и свистящих зрителей полетели попеременно зеленые броги и белые кеды, сопровождающиеся ржачем выступающих. А когда Эрик, пританцовывая, расстегнул ремень и стал, не спеша — по сантиметру, выдергивать из шлевок, а затем, откинув в сторону, расстегнул болт на поясе джинсов, и не торопясь принялся за следующий, то Димке показалось, что ему вылили на голову котел с кипящим маслом. Неизвестно чем бы все это могло закончиться, если бы не вернулся отлучившийся на время Славка. Заскочив на сцену, он сгреб в охапку как раз пытающегося снять штаны Пашку и потащил его в направлении дома, а Эрик, задорно подмигнув гогочущим бурсакам, застегнул болты и спрыгнул со сцены. — Спасибо за внимание, — засмеялся он, раскланиваясь, и взял из рук Ланки футболку. — Эрик, ты как всегда! — прыснула она и грустно добавила: — А Пабло сейчас влетит! От всего происходящего Шторм не впал в полное беспамятство, видимо, по чистой случайности, тем не менее догадывался, что это всего лишь вопрос времени. Сопротивляться происходящему не хватало сил, а голос разума и банальное чувство самосохранения не могли пробиться сквозь охвативший его бушующий океан эмоций. Эрик напоминал мощный тайфун, сменивший свое направление, который, затянув в эпицентр, накрыл шквальным ветром. На него было невозможно одновременно и смотреть, и не смотреть. И… на Глеба, сидевшего напротив, напряженное лицо которого выхватывало самым краешком периферийное зрение. А мозг, не анализируя, добавлял картинку с ним, к остальным, смешивая их. И еще почему-то не хотелось встречаться с Шоколадным взглядом. Он не задумывался о причинах. Все же отныло. Так ведь, да? Он долгие недели упорно упаковывал в самые глубины ту едва заметную тень тумана, закрывая бронебойными дверями с невзламываемыми засовами. Не хочу вспоминать! Почему у него глаза такие тревожные? Не надо, Глеб. Все-таки, собрав оставшиеся крохи внутренних резервов, Димка, с трудом передвигая отяжелевшие ноги, направился прочь от зоны отдыха. — Шторм, — через несколько десятков метров его нагнал голос Глеба, заставив остановиться. — Надо поговорить. — Не сейчас… — Димка все так же не смотрел на него. Куда угодно, чтобы не видеть этих полных смятения глаз. Они же оказались лживыми. Да? Почему же беспокоит его взгляд? Пытаясь вскрыть спрятанное. — Глеб, мне подумать надо. В одиночестве. Потом поговорим… И Шторм, с мелькающими перед глазами черными лезвиями, оставив за спиной расстроенного Роша, побрел дальше, совершенно не соображая куда идёт. Главное, уйти от случившегося сумасшествия, от кипящей внутри — до боли, карамели… и от пробирающего насквозь беспокойством шоколада.***
Второй раз за день, закинув Пашку в холл, злющий Славка толкнул его на диванчик около входа и навис сверху. — Я тебя, ебанат, предупреждал? — зарычал он. — Сла, ну чё ты? — захихикал в ответ рыжий. — Весело же было. — Весело, блять?! Мудями трясти перед всеми — это тебе заебись?! Я сейчас точно тебе въебу! — Славка подтянул его за шею поближе и растерянно уставился на расширенные зрачки друга. Схватив за подбородок, он повертел его голову в стороны. — Сука-а-а! Снежком закинулся! — Нет! Я же обещал! — До Пашки сквозь дурман стало доходить, что надо срочно возвращаться, но по щелчку не получалось — продолжало тащить, и он выдохнул: — Ганджубасом. — Пизда тебе, кукушка гребанная! — Славка в ярости тряс друга, как тряпичную куклу. — Сла, — захныкал болтающийся рыжий. — Я последний раз. — Ты уже это обещал! — отвесив ему подзатыльник и с трудом переборов желание окончательно прибить рыжую напасть, заорал злой Романовский, а затем потащил друга в кухню, и, открыв морозилку, начал вытаскивать лёд, бормоча: — Мне тебя к себе навечно привязать? Ты ведь бросил этой хуетой заниматься! С чего вдруг сегодня?! Ааа, понятно! Компанию нашёл! Хуесоса этого недобитого! — Эрик ни при чём! Он не курил! Эт я чет расстроился так… и решил дунуть, — стараясь восстановить справедливость, разоткровенничался рыжий. И формально так и есть, а Вадькины страдания никого не касаются. — Хватит пиздеть! Расстроился он! Когда успел?! — продолжал реветь диким вепрем Славка, параллельно наводя другу холодное питье. — Ага, а в кустах план оказался, чисто случайно! Тебя, блять, ждал! Влив ледяной жидкости в Пашку, он загнал его под холодный душ, после которого опять заставил выпить чаю и приложил к дурной голове друга лёд. — Я правда больше не буду, — Пабло начало немного отпускать, и тело стало потряхивать в отходняке. — Сла, обещаю. — Утомил ты меня обещаниями. Где ганжа? — устало вздохнул Славка. С чего Пашку срывает? Нет же зависимости. Месяцами не притрагивается. А потом вдруг ни с того ни с сего то нюхнет, то курнет. Непонятно. После того, как Романовский усадил грустного Пабло за стол на площадке, он, дернув танцующего в кругу курсантов Эрика, мотнул головой в сторону и, отойдя на безопасное расстояние, повернулся к идущему следом гостю. — Я тебя, пидовку придорожную, порешу! За Пашку! И устроенную вакханалию! — А давай, пореши. Закончи то, о чем давно мечтаешь, — раскинув руки в стороны, усмехнулся Эрик, но его взгляд, в противовес поведению, остался серьезным. — И Пабло не пять лет. Он давно самостоятельный малыш. — Не смей к нему приближаться, урод! — зло выплюнул Славка и добавил: — Ты ещё на ногах, потому что мне прикасаться к тебе, вокзальной давалке, тошнотно. — Слава, Слава, — продолжая улыбаться, покачал головой Эрик, цепко глядя в глаза. — Угомонись уже. Мы все решили еще тогда. И с кем я сплю, и как часто — не твоё дело. — Если доебешься до кого-нибудь из роты, кончу. Без предупреждения, — отрезал мрачно Романовский, с трудом сдерживаясь, чтоб не уебать по наглой роже. — Ахах, мой бывший друг, ты прекрасно знаешь, что насилие не мой конек. А желающих, да страдающих, всегда вокруг предостаточно, я всего-то выбираю из них достойного. И к слову, здесь все взрослые мальчики. — Ты, хуесос, окончательно попутал?! Пиздуй, нахер, из моего дома! — Э, нет. Я в числе Пашкиных приглашенных. Побуду еще, — продолжая дразнить доведенного до стадии кипения Славку, ухмыльнулся Эрик и, развернувшись, не спеша направился в противоположную от грохочущей музыки сторону.***
Сергей привычно устроился на лавочке, стоящей в отдалении от зоны веселья, наслаждаясь видом сосен и видневшимся кусочком моря с родным горизонтом. Он не собирался сегодня присутствовать здесь, планировал ограничиться поздравлениями в роте. Но Гошка, узнав несколько недель назад, что Серега самовольно поменял их вахты, разозлившись, сначала собирался — уконтробобить виртуальной тумбочкой одного приборзевшего баклана, затем, сменив изначальное техническое задание — их с Матвеем на пару, а по итогу — Джуниор, смеясь от кровожадных обещаний Гора, сам не понял, как дал слово пойти на день рождения Шторма и Пашки. Праздник проходил… ммм, шумно. И весело. Все было для Джуниора впервой, наверное, поэтому необычно. К тому же оказалось действительно безопасно. Непонятно, то ли от присутствия рядом Гошки, или потому что хорошо знал почти всех присутствующих, но больше было похоже на нежелание бояться. Тем не менее, поприсутствовав какое-то время за столом, впитывая атмосферу праздника, и поддержав бесконечное количество раз бурными овациями знаменитый на всю Бурсу улетный танец чечеточников, он понял, что с непривычки подустал, тем более происходящее со Штормом обеспокоило не на шутку. Поэтому сейчас он и сидел в одиночестве, размышляя над всем, что произошло с ним и другими. На скамейку рядом бухнулся Рош, направившись к ней после разговора со Штормом, и, понуро опустив голову, уперевшись локтями в колени и сцепив кисти рук, замер так на несколько долгих минут. — Глеб… — Сергей чувствовал себя ужасно. Он видел застывший взгляд Шторма, пожирающий друга Паши. И сейчас внутри всё кровило от непроходящего чувства вины. — Прости меня… — Начерта мне твои извинения, а тебе моё прощение? — вздохнул тот, не поворачивая головы. — Я очень сожалею… — Лучше заткнись, Серый, — Глеб не собирался слушать в исполнении Матвеева ни звука. Было плохо. Физически. И невероятно больно. Последние два месяца он ежедневно почти терял и вновь обретал глупую надежду, теплившуюся горячим комочком внутри, не желая исчезать. Она дарила веру, что ничего не окончено и все у них наладится. Нет, поначалу он пытался выкорчевать занозу — по имени Шторм, но она оказалась острой металлической спиралеобразной стружкой, ввинтившейся глубоко в плоть и вырвать ее не получалось, казалось, каждая молекула металла, ощетинившись, сопротивлялась. Глеб снова тяжело вздохнул, сегодня он почувствовал, как теряет свой последний призрачный шанс. Его Димка так глядел на этого… смазливого Эрика. Он ведь сам знал подобный взгляд — слегка безумный и напоминающий кипящую сталь. Видел его. В их январе. Шторм смотрел на него именно так. Теперь это осталось исключительно в сновидениях. И сейчас он направлен на другого. Не на Серегу, к которому ревновал, как оказалось, безосновательно, или ещё на кого из роты, заподозренного им самим, а на чужака. Бесился, бегал, чуть этого заморыша Матвеева не пришиб, а Шторму было до него и остальных в параллель. Ветер налетел из неизвестности. Он скосил глаза на Джуниора, вытянувшегося в струнку и пробуривающего его своими странно меняющимися радужками. — Тебе бы жабо на шею, томик стихов Бодлера в лапки и образ тоскующего вьюноши закончен, — невесело усмехнулся Глеб. Непонятно, но ни злость и ни ярость на это недоразумение не ощущались, судя по всему, раз и навсегда трансформировались в ненависть к себе два месяца назад. — Бодлер — это вряд ли, — улыбнулся в ответ Джуниор. Он не собирался больше читать этого французского поэта. И Рембо. Никому. Но одно необъяснимо, зачем тогда его декламировал Матвею? Получается, сразу записывал его в прошлое. — Скорее — «За взросление нужно платить соответствующую цену»**. — Вот оно как? — Рош удивленно посмотрел на маленькое белобрысое чудовище и ни с того ни с сего ответил, хотя за долю секунды не собирался этого делать. — А мне ближе — «Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их»**. — Каждый живет в своем собственном мире. Но если ты посмотришь на звездное небо, то увидишь, что все эти разные миры соединяются в созвездия, солнечные системы, галактики**, — невпопад сообщил Матвеев, не отрывая от него взгляда. — Есть место в мире, где стоит наш истинный дом, куда в один прекрасный день мы придем**, — медленно, так же не в тему, произнес Глеб, с недоумением рассматривая скрытые словно туманом небеса глаз, но затем, тряхнув головой, резко поднявшись, раздраженный в очередной раз разговором с мелким, пошел к грохочущей вдалеке зоне отдыха, провожаемый растерянным взглядом Сергея. Странная вышла беседа. Впечатление такое, что каждый говорил о чем-то своем. Истинный дом? Джуниор посмотрел на линию горизонта. Я скоро отправлюсь на его поиски, после того как исправлю ошибку. А получится ли? Должно. Хочу этого, как, наверное, никогда и ничего. Как там «наши мечты, какими бы дурацкими они ни были». Верно. Задумавшись, он очнулся, когда рядом приземлился тот самый друг Пабло. Эрик, кажется. Вытянув стройные ноги и, не обращая внимания на Сергея, он сидел какое-то время, наблюдая за перемещающимися бурсаками, а затем, повернувшись, в течение нескольких минут с интересом осматривал соседа по лавочке. — А ты тоже из семнадцатых? — полюбопытствовал он, и, увидев кивок Джуниора, качнул головой: — Никогда бы не подумал. — В чем противоречие? — Сергей оглядел похожего на экзотическую птицу гостя. Красивый. Или скорее обаятельный? Пожалуй, и то и другое. Как же ему сказать про то, чтобы не трогал Шторма? — Да ни в чем, — пожал плечами Эрик, отвернувшись, и уставился на сосновый бор, но потом неожиданно продолжил: — Не удивился бы, встретив тебя где-нибудь на пленэре. А в Бурсе немного необычно. Хотя кто вас, мореманов, поймет… Не договорив, он сорвался и пошел в сторону дома, оставив расстроенного Джуниора, так и не нашедшего ни повода, ни причины остановить происходящее. Но была надежда, что Эрик не гей, а если все же и так, то возможно Шторм его не заинтересует. Шансов на их сближение почти нет. Значит, у Димы и Роша все еще образуется. И, повернув голову, он увидел приближающегося к нему со стороны залива немного покачивающегося старшину. Упав на лавочку, тот отзеркалил позу сидящего немного раньше на этом же месте Глеба. — Дим, тебе от алкоголя плохо? — глядя на его влажные после купания волосы, предположил Сергей. Если он пьяный, то тогда есть надежда, что случайно замкнуло. Проспится и пройдет. — Я не пил, — устало проговорил тот, разрушив мечты. — Рюмку текилы замахнул. — Шторм, не надо, — после долгого молчания произнес Джуниор, ужаснувшись от самого себя и произнесенной им вслух беспардонности, надеясь при этом, что Димка не догадается о чем речь, но тот все понял. — Это мои личные дела! — отрезал тот и, подорвавшись, пошел к столу, не обратив внимания на поравнявшегося с ним, идущего в сторону лавки Большого.***
Красивый у них сад, ухоженный. И посажен путево. Место хорошее, да и деревья с кустарниками не от балды понатыканы. Единое пространство. На лабиринт похоже, а в центре беседка. Прям французский двор. Гор забрел в это фруктовое-ягодное царство, едва начавшее наливаться еще ранними плодами, взяв паузу от танцев и для размышлений. Марина — подружка Ланы, взбаламутила все внутри. Да он банально не знал, что ответить на ее восхищение им. Ну понравилась, что скрывать, она красотка со своими светлыми волосами и глазами, но… не зажгла внутри. Абсолютно. А обязательно требуется, чтоб горело? Гошка подошел к высаженным недалеко от беседки кустам черной смородины. Он любил ее аромат, свежий, травянистый, слегка резковатый, ни с каким другим не перепутать. Запах детства. Баб Маня из соседнего подъезда часто угощала смородиновым вареньем. Может, поэтому он его и любил? И еще чай со смородиновым листом. Гошка оторвал маленький листочек и растер между пальцами, отчего воздух вокруг сразу же наполнился непередаваемым ярким ароматом. Вкусно пахнет… В беседку кто-то зашел, прервав его воспоминания. — Матвей… — Воробушек, ничего не говори, я собьюсь, — голос Большого звучал глухо. Нажрался, что ли? Когда успел, лосяра. Гор, усмехнувшись, уже сделал шаг к беседке, но застыл, услышав продолжение: — Почему ты не хочешь быть со мной? — Не называй меня воробушком. И я согласился прийти сюда, чтобы ты именно это не начал спрашивать при всех. Мой ответ — нет. — Но ведь ты не даешь даже шанса. — Какой шанс? — Быть вместе. Я люблю тебя… кажется… — Матвей не знал, что происходит с ним, но «р», попавшие когда-то в кровь, не выводились ни алкоголем, ни девушками. — Тебе это не более чем кажется, — сожалея о своей жестокости, но понимая, что по-другому нельзя, отрезал Джуниор. — Ты хочешь быть с ним? — Нет. Сто раз уже тебе говорил. Ни с ним, ни с тобой, ни с кем вообще. Это сложно понять?.. Раздавшийся треск, будто сквозь чащу ломится стадо бизонов, заставил испуганно замолчать обоих и повернуться к дверному проему беседки, в котором через несколько секунд с веткой смородины в руках возник мрачный Гор, напоминая всадника смерти. — У ме-ня слу-чил-ся смо-ро-ди-но-вый ка-тар-сис! — в бешенстве, по слогам пробасил Кравченко, взглядом роняя железобетонную плиту на Джуниора и Большого, замерших в ожидании конца света. — Оба моих друга пидарасы! Убейтесь, блять!***
Уже практически дойдя до машины, и миновав дом, Эрик решил заскочить внутрь выпить что-то охлаждающего на дорожку. Климат-контроль в доме подарил комфорт, а навстречу выскочил с заспанной мордой Бер и заскулил, что-то говоря по-собачьи, радостно завертевшись вокруг ног. — Да-да, узнал, мой хороший, — Эрик, присев, обнял за шею чау, принявшегося сразу же лизать щеку, похрюкивая от удовольствия. Четыре с половиной года назад они с Пашкой притащили Славке на день рождения этот маленький рыжий комочек. В тот день они сбежали с уроков, ничего не объясняя надувшемуся имениннику, и понеслись к заводчику выбирать щенка. Почти час они кувыркались с забавными пухлешами, похожими на живые игрушки, один из которых долго не подходил, серьезно наблюдая за всеми со своей подстилки, а потом, явно надумав что-то там себе, переваливаясь на коротких толстых лапках, подковылял к Эрику и ткнулся ему в ноги. Вероятно, это и решило все. Бер выбрал их сам. Наобнимавшись, Эрик прошел в гостиную и замер посередине. Ничего не изменилось. Все три года он нет-нет да и вспоминал этот дом, ставший ему почти родным. И скрывая подчас от себя, хотел в него попасть вновь. Ладно, что за ностальгии. Посмотрел. Пора ехать. Сейчас в ванную, потом попить и в путь. Развернувшись на середине дороги до праздничной зоны, Шторм решил не идти к столу, а направиться в дом в свою комнату. Нет, не спрятаться! Да! Исчезнуть на время! Тусовка идет своим путем и надобности в имениннике уже нет, так что можно и передохнуть. А я устал? Смертельно, млять! Сопротивляться острым перьям — большое искусство! Жизненно необходимо немного прийти в себя, вырваться из засасывающей сияющей прострации. А иначе попалюсь и перед Эриком, и вообще всеми. Потому как продолжу стопудов на него семафорить. Угу, мне ещё облизываться не помешает при этом, чтобы совсем всем ясно стало. Так, куда меня Славень определил? Не, попью сначала и в берлогу. Он прошел на кухню и, открыв холодильник, принялся рассматривать содержимое. — Нашёл что-нибудь интересное, — раздался сзади мягкий, напевный голос. И Димка, повернувшись, молча уставился в неотпускающие его целый день яркие карамельные глаза, не способный произнести что-нибудь членораздельное, с трудом осознавая — как сквозь вату, что от полной потери сознания его отделяет один шаг. А ураган, слегка успокоившийся, опять начал свой смертельный танец. — Интересное ищут не в холодильниках, — приблизившись вплотную, Эрик, улыбаясь, провел ладонью по груди Шторма, у которого там, где она касалась, пролегала горящая полоса. От радости, ужаса и эйфории. — А где? — Крышу, как и прогнозировалось, сорвало ураганом и унесло в безвоздушное пространство. — В других местах. — И Димка, с безумно выстукивающим сердцем и уже совершенно ничего не соображая, потянулся к пухловатым губам, пустивших после прикосновения к ним электрический разряд, пробивший насквозь. Он судорожно выдохнул, для того чтобы тут же вдохнуть воздух Эрика, и заполнить им все внутри себя. — Здесь увидят, — прошептал Эрик, обняв за шею, и Шторм, подхватив, заставив запрыгнуть на себя, практически бегом преодолел расстояние до лестницы и взлетел на второй этаж. Налево, вторая… Открыв ногой дверь, он ввалился в комнату и, захлопнув деревянное полотно, продолжил целовать Эрика, удерживая его на руках, не в состоянии прерваться ни на секунду и отпустить драгоценный груз. И, сделав несколько шагов вперед, так и рухнул на кровать, подмяв под себя подаренное ему, вероятно, кем-то наверху, чудо. Пересохшие губы, растворяющие в жесткой требовательности друг друга… Жадные руки, кружащиеся, желая насытить тактильность… Два слившихся тела, движущихся в древнем танце. И окружающий их шторм… шторм… шторм… вырвавшийся наружу, утопивший, разбив на атомы, и, унося, взметнувшийся к звездам.