Ой, дурааак… И не отмазка совсем, что давно на происходящее вокруг похуй-нахуй. По-видимому, было мало прошлого раза. Требовалось срочно повторить фэйсофтэйбл. И теперь вновь прекрасный итог — дерьма тачка. Жри, Лех, не обляпайся.
— Лёш? — Улыбка медленно сползла с лица Полины. Затянувшееся молчание в сочетании с напоминающим волчий взглядом и похожей на оскал ухмылкой пугали. И в эту минуту ей уже не казалось хорошей идеей все то, что она напланировала за прошедшие недели. Наоборот, внутри возникло некое мерзкое ощущение от самой себя, неприятно пульсируя, сконцентрировавшись где-то в районе солнечного сплетения. Отчего у меня все так?.. У Лизки ведь получилось. Сейчас счастливая жена. Второго ребенка ждут. О чем я рассуждаю? Разные у нас с ней ситуации. Совершенно… — Ты не рад?
— Рад. За тебя безмерно, — немного погодя выдохнул облако полярной стужи Алекс. — Поздравляю, Поль, с будущим ребенком.
— Меня? А себя? Нас? — Все шло наперекосяк со вчерашнего вечера. Алексей разгневался. Сильно. И ясно, из-за слов в адрес Ковалева. До конца не совсем объяснимо почему его настолько зацепило, но, без сомнений, собирался расстаться. Хотя, после такой новости, должен был поменять решение. А он тем не менее продолжает смотреть зверем.
— Ну себя-то всенепременно! — усмехнулся он. — Мне особые поздравления и орден «За долбоебизм»! Заслужил!
— Не понимаю… — растерялась она, из последних сил цепляясь за крохи, оставшиеся от стен рушащегося на глазах замка, созданного в мечтах.
— Полин, я тебе говорил, что жениться не собираюсь? И на это у меня достаточно веские причины? — жестко поинтересовался Алекс.
— Да… но разве это теперь имеет значение? — Хотелось плакать от его грубости, от своей глупости. Оттого, что на ней навсегда останется клеймо матери-одиночки, которое коснется и невинного малыша.
— И правда, не имеет, — поднялся он. Разговаривать было не о чем и не за чем. Все и так очевидно. — Передавай привет отцу ребенка.
— Прости меня, Алекс, — когда он уже дошел до двери, неожиданно всхлипнула ему в спину Полина, поняв, что он каким-то непостижимым образом обо всем догадался, отчего стало противно за все, что она натворила. И заговорила торопливо, сбиваясь на шепот, обрывая себя на полуслове. — Я виновата перед тобой. Очень. Не твой, да… Мамина подруга, гинеколог, почти два с половиной года назад сказала забеременеть… И поскорее… Легко сказать — роди. А где взять отца будущего ребенка? Нет желающих… Понимаешь, никого рядом! Не с первым же встречным. Мама измучила своими нравоучениями и постоянным недовольством… Пилила, пилила… А прошлой весной я с тобой познакомилась. Надежда появилась… Видела, что не нужна тебе. Да ты особо и не скрывал. Но подумала, сейчас замерзший, а вдруг… оттает… Но, похоже, мертво все у тебя внутри, оттепель так и не наступила… Его встретила в октябре… И решила уйти. Да, так и было. Удивлён? Лёш, ты даже не заметил, что я больше трех недель не приезжала. Нет меня, и ладно… А он исчез… Уехал в командировку и не позвонил больше… Прождала десять дней. Проплакала… Все, как всегда. И к тебе опять пришла. Не дура, знала прекрасно, что тебе-то по-прежнему тысячу лет не сдалась. Об одном лишь мечтала, чтоб получилось забеременеть. А через полмесяца обнаружила, что так и есть. Но по всем срокам не твой…
— Хотела чужого ребенка моим объявить? — Уже одетый он прошел в кухню и встал над сжавшейся в комочек на табуретке Полиной. Она показалась ему совсем молоденькой девчушкой. Глупой и потерянной. Она, всхлипнув, кивнула. — Как бы жила со всем этим?
— Мама с утра до вечера нудит — дурно и непростительно без мужа рожать. Не статусно. Все кому не лень клевать будут. Страшно, Лёш, стало… — прошептала она.
— Полин, мама-мама-мама. А что ты сама думаешь? — Сколько мусора в голове у этой еще, по сути, девчонки.
— Я не знаю. Так хотела забеременеть, что не размышляла над этим. А сейчас… Он ведь мой. И ничей больше. Растет внутри, каждый день… А нет мужа… так что уж. Значит, будем вдвоем с малышом. Он и я.
— Прощай, Полин, желаю тебе и ребенку счастья… — Алекс, развернувшись и не оглядываясь, вышел из квартиры той, которая никогда ему не была близкой и родной, а всего-то случайной женщиной, но её проблемы вдруг взбили все внутри миксером.
И вернувшись к себе, он кружил по комнатам, не находя себе покоя. Сотни мыслей, перекрутившись с воспоминаниями, будоражили, не давая перечеркнуть все, что сегодня произошло. Достав бутылку водки и набулькав половину стакана, он, замахнув, уселся за стол и, закурив, задумался, рассматривая хмарь за окном.
— Что, Леха, познакомишь родителей с невестой? Или до ЗАГСа скрывать будешь?
— Петь, ну чего ты такое говоришь? Парню четырнадцати нет! — мама шутливо журит отца, они возвращаются из райцентра, куда ездили за покупками.
А Лешка злится. Блииин, они всей компанией ходили в кино, а затем он провожал Ирку до дома. И это лицезрела половина городка — будто назло все мамины подружки на променад отправились. Уже неделю батя все шутки шутит, от которых горят уши и жар бьёт прямо в голову… и не только туда.
— Ты, главное, не дрейфь. Если совет понадобится, обращайся! — хохочет отец, глядя в зеркало заднего вида, и весело подмигивает. А Лешка, несмотря на стыд, не выдержав, все-таки прыскает, выхватывая взглядом самосвал, выскочивший из-за поворота на встречку. Старенькая Нива идет юзом по заиндевелой дороге, разворачиваясь, заскакивает передними колесами на невысокий обледенелый снежный отвал, ставший в миг смертельным трамплином, ее подбрасывает и она летит в обрыв, заросший стройными хвойными, задерживающими кувырок машины на полпути. Каленка лобовухи разлетается на тысячи режущих брызг, от проходящих сквозь нее веток и сучьев, насаживающих на себя автомобиль с телами в салоне, как на шампура…
— Лешенька, забрала бы тебя, но сам знаешь, по больницам постоянно… Органы опеки против… Ох, горюшко, горе…
— Да, ба.
— Я навещать тебя буду, хороший мой. А в шестнадцать, обещали, если в техникум поступишь, то разрешат ко мне переехать.
— Да, ба, — после аварии, в которой Лешка отделался исключительно порезами и ушибами, прошло пять недель. А он до сих пор находится в непроходящем кошмаре, начавшимся в полдень поздней осенью на том самом повороте с приближающейся многотонной громадиной, и никак не выходит очнуться. Перед глазами лицо матери. Когда их вытащили, она ещё жила некоторое время. Не реагируя, не видя, не слыша, заходясь в судорогах. «А-к-к… а-к-к… а-к-к… а-к-к…» сопровождают его все эти дни ее хрипы и лицо, залитое струйками крови.
— Знакомьтесь, ребята, это Лесовский Алексей. Он будет жить в нашем детском доме. Надеюсь, вы все постараетесь, чтобы он освоился и нашёл новых друзей. — Перед ним разновозрастные подростки, отчего-то с серыми лицами, но Лешке до них нет дела и до группки пацанов, стоящих в стороне и внимательно изучающих новичка. А если откровенно, то его вообще мало волнует происходящее вокруг. К тому же очень болит голова и все плывет перед глазами, да с чего-то безумно хочется пить. И еще не отпускает ощущение, что он находится в мультике, нет, в ужастике.
— Подъеееоом! — Ночью его сдирают с кровати и куда-то тащат, сопровождая пинками весь путь до душевой, окрашенной синей, кое-где уже облупившейся краской, где кидают на пол. — Прописка у тебя, Лесовский.
Все кружится, и сильно ноет горло. Зверея, он вскакивает, бросаясь на них. Убью нах. Кулаки и ноги мелькают в сумасшедше растянутом ритме. Удар по паху заставляет согнуться от режущей боли, молнией пронзающей насквозь все тело. На него сыплются удары, заставляя упасть. А следом шакалы набрасываются, не давая подняться. Оставшись один, Лешка долго пытается встать, но это удается лишь с третьего раза и, держась за стены, добирается до своей комнаты.
Утром у него не выходит подняться с кровати от навалившейся, какой-то нереальной, усталости, сопровождающейся головокружением и выкручивающей каждый сустав и мышцу боли. Воспитатель, не сумев докричаться до него, впавшего в своеобразный ступор, сдергивает одеяло и орёт уже в ужасе, разглядывая покрытое расплывшимися гематомами тело, безапелляционно требуя немедленного врачебного осмотра. Леша, собрав крупицы сил, садится на койке и начинает медленно одеваться. Отправив новичка в нужном направлении, воспитательница, причитая, убегает за директрисой, а он бредет по нескончаемо длинному коридору и, очнувшись около двери «Медицинский кабинет», абсолютно не въезжает, что здесь делает, поэтому, развернувшись, шаркает к лестнице. Нахуй этот зверинец, нахуй эту опеку, нахуй всех. Декабрьский воздух охлаждает, а он не знает, куда ему идти. В кармане брюк нащупывается колечко с ключом на нем. От бабушкиного дома. Сказала, если что случится, чтоб мог вернуться в любой момент. Это было вчера? Или миллион лет назад…
В памяти остались одни смазанные картинки, а еще ужасающий холод, чередующийся с невыносимым жаром. Уткнувшись лбом в старый дерматин и застыв пальцем на кнопке звонка, он мучительно долго ожидает, когда отворится дверь. Почему ба не открывает?.. Аааа… забыл… Она же сегодня легла в больницу в райцентре… В квартире пахнет лекарствами и нафталином, наверное, поэтому его мутит. И пройдя на кухню бесконечно глотает бьющую напором из крана ледяную воду, обжигая горло, но никак не выходит напиться. Сегодня отдохну, а завтра к бабуле, проведаю… Все чернеет перед глазами, мир делает виток и Леша падает в узкое пространство между холодильником и окном. Приходит в себя уже в сумерках — от сплошной боли во всем организме. Пах горит огнем и пульсирует, а еще челюсть опухла и сильно ноет. Суки! Отбили все, уроды! Добравшись до ванной, он долго рвёт желчью, а позже, снова попив воды, доползает до дивана и проваливается в мрачное безвременье.
— Очнулся, горемычный. Вот и славно. Вечерять сейчас будем. Проголодался, поди. — Лешка рассматривает комнату, окрашенную в бледно-салатный цвет, не сомневаясь, что спит. Единственное, тело разрывает… Неужели так бывает во сне?.. Над ним стоит сухонькая старушка в белом халате и, вздыхая, поправляет подушку. А он начинает постепенно припоминать, что спал, изредка выныривая из тьмы бреда от боли и жажды, как крайний раз ему вдруг захотелось молока. И доковыляв до серванта, достав из вазочки под гжель деньги, поплелся в магазин, но выйдя из подъезда, вновь столкнулся с крутящейся юлой вселенной. — Ох… Твой приют сейчас на карантине. А тебе тяжко пришлось с хворобой-то… лихорадка сильная. Затянул ты, милок… Если бы сразу начали лечение. А опосля стольких деньков… Но, даст бог, все обойдется, организм молодой…
— А наш Лес на Восток! — горланит на выпускном приятель, когда каждый начинает выкрикивать место, куда отправится на учебу. И он согласно кивает. Да, завтра у него поезд, его мечта в полутора сутках от исполнения, тем более в родном городке уже ничего не держит, кроме трех холмиков на погосте.
— Меня зовут Римма, — бойкая, улыбающаяся девчонка, которую он пригласил на танец, загадочно блестит темными топазами глаз. А у Лешки замирает все внутри. Она такая искристая, летящая, похожая на экзотическую бабочку. Хочется забрать это чудо себе навсегда.
Вся рота приглашена на свадьбу, устроенную в столовой училища. Пройдет месяц и курсанты разъедутся в разные стороны. Он тоже отправится, но уже вместе с молодой женой, туда, куда рвался с первого дня учебы — шесть недель назад пришло подтверждение. А сейчас веселье стоит столбом до потолка, и немного пьяный жених выплясывает посередине образованного однокурсниками круга, держа невесту на руках. Лешка счастлив. Мечты-то сбываются! У него есть любимая. И будет дом. Свой. Полный детишек. Дружная семья похожая на ту, которую потерял больше семи лет назад. Все будет!
Скандалы… Скандалы… Все начинается с непонятных, дурацких ссор, дальше больше. Ничего не помогает, даже вечные уступки. А мечта об уютном доме, с воскресными обедами и прогулками по парку, пойдя трещинами, медленно накренивается на пьедестале, грозя рухнуть, разлетевшись в пыль. И по истечении полутора лет он безотказно подменяет на вахтах сослуживцев и задерживается на службе, лишь бы не попадать вновь и вновь в театр военных действий, возвращаясь домой. Нет, они иногда мирятся, и ему представляется, что все хорошо. Но ненадолго. Так как одна из основных проблем — отсутствие денег — неразрешима. Все, что получает, Лешка до копейки отдаёт Римме, но этого мало. Кризис в стране.
И когда ему предлагают перевод в спецвзвод, в который старший лейтенант Лесовский рвался с самого начала, он не раздумывая соглашается. Пусть в семье неурядицы, но зато по службе, все, о чем грезил с двенадцати лет, проникнувшись советским боевиком, наконец сбылось. К тому же их проблема, благодаря этому, частично решилась. Безусловно, не полностью — денег много не бывает, но первое время Римма искренне рада и почти не устраивает разборок с заламыванием рук. Правда, идиллия длится недолго, вскоре находится новый повод — ревность. И скандалы об их нищете, отходя на задний план, заменяются другими, где основная тема — мифические измены Алексея со всеми бабами подряд. А спустя еще пару годиков все доходит до маразма. Жену посещает идея фикс, что он должен оставить службу. Его твердое и жесткое «Нет!» вызывает очередной виток злобы и оскорблений. И бессмысленно объяснять, что он занимается делом всей своей жизни и в ответе за взвод, все спотыкается об абсолютное непонимание и неприятие. Пожалуй, это и становится последней каплей. И оглянувшись назад на их брак, Леша внезапно понимает, что не нужны ему ожидаемые четыре с половиной года вкусные обеды, должные подарить тепло в груди, впрочем, так и не случившиеся, и уют, так до сих пор не поселившийся в их доме. Ничего этого уже не надо, включая молодую, красивую жену. Чувств давно нет у обоих. Прошли без следа? А были ли вообще? Возможно, он ошибся — мечты, обязательства и сумасшедшее кипение крови от красивой девушки принял за иное.
Почти год у Алексея не выходит развестись, по причине вечного отсутствия в стране. А Римма весь этот период не оставляет попыток вернуть его в семью, дойдя до Бати и требуя от того принятия жёстких мер в отношении морального облика капитана Лесовского. Но затем ни с того ни с сего съезжает из их служебной квартиры и не отвечает на звонки, неожиданно объявившись, примерно через четыре месяца, на праздновании Дня Победы под ручку с грузным сорокалетним подполковником — зам. по тылу их батальона. Лехе все равно, наиважнейшим является одно — наконец-то они разведутся. Конечно, ему немного тяжеловато смотреть на ее округлившийся животик, но тем не менее он рад за Римму. И еще доволен тем, что она нашла другой объект для мозговыноса и оставит его в покое, но одновременно жаль подполковника.
— Игнорируешь меня, муженек! — она выскакивает в курилку, перехватывая Алексея, ее зам. по тылу весь вечер не выходит из-за стола, закидывая одну рюмку за другой.
— Рим, тебе, судя по всему, развод необходим не меньше, чем и мне. Предлагаю созвониться по окончанию праздников и закруглиться с тем, что нас ещё формально связывает, — заведя ее в пустынный холл, подальше от чужих глаз и ушей, подытоживает он и, считая разговор завершенным, направляется в зал, откуда доносится смех и громкая музыка.
— С удовольствием! Не представляешь, как я мечтаю избавиться от тебя! — кричит бывшая, влетая за ним в распахнутые двери, и в установившейся в этот момент тишине громко добавляет: — Ты же никчемное существо, Лесовский! Даже ребенка не способен зачать.
Три года он ходил по врачам, не обойдя вниманием ни одну государственную и частную клиники их краевого центра, а заодно и соседнего. Бесчисленное количество сданных анализов, но приговор остался неизменен — бесплоден. Вздохнув, Алексей десяток секунд рассматривал пепельницу, полную бычков, а потом набрал номер. Спустя долгие гудки вызов все-таки приняли.
— Полина, у твоего ребенка будет отец. Завтра обговорим мои условия, — отчеканил Алексей и нажал отбой, а следом, усмехнувшись, резко разорвал кладбищенскую тишину квартиры, в голос запев любимую песню Мавра — лучшего друга, прихлопывая в такт неслышимой мелодии.
С нами память сидит у стола, а в руке её пламя свечи.
Ты такой хорошей была, посмотри на меня, не молчи.
Крики чайки на белой стене, окольцованы черной луной,
Нарисуй что-нибудь на окне и шепни на прощанье рекой.
Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.
Это все, что останется после меня,
Это все, что возьму я с собой.*
***
— Давно хочу сказать тебе, Шторм, что ты настоящий мужик, — присев рядом с оставшимся в одиночестве в столовой Димкой, когда Ланка унеслась поговорить по скайпу с Пашкой, неизменно желающего что-то срочняк сообщить, улыбнулась Кристина. И добившись переключения внимания с кружки с остатками кофе на себя повернувшегося к ней невозмутимого парня, ободренная продолжила: — Вы такая красивая пара и смотритесь классно. А сколько вам пришлось всего преодолеть! Знаешь, я не зная, что встречаетесь, всегда почему-то была уверена — вы созданы друг для друга. Лана замечательная, само собой она нравится многим, на руках носят. И с твоей стороны было очень благородно принять некоторые вещи.
— Например? — по прошествии продолжительного молчания спокойно поинтересовался Шторм. Вот вроде ничего эта скользкая Кристи и не сказала, а впечатление, что Ланку дрэком облила с ног до головы. И поняв, что она не собирается пояснять, уточнил: — Ты хочешь мне что-то сообщить?
— Кроме того, что вы идеальная пара, больше ничего, — засмеялась Кристина, скрывая разочарование. Лазарев все же опасный тип. И доподлинно неизвестно, что им движет в отношении этой дурехи. Хм… хотя с чего бы это? Знаю, бабки! От таких денег с бухты-барахты не отказываются. И вбивая клин между ними, необходимо быть начеку, он просто так не выпустит Романовскую из своих лапищ. Осторожность и все получится. Очень хочется в первых рядах видеть слезы этой бледной немочи Ланы, когда старшина бросит ее — влюбленную мышку.
— Мне казалось, вы подруги, — медленно произнес Димка, разглядывая девушку Казаха. Хотя последнее время она все чаще у Романовских обитает, а не с Владом. И каждую Ланкину свободную минуту старается оккупировать, да и через раз за нами повсюду таскается. Надо со Светлячком переговорить.
— Естественно! — воскликнула Кристина, злясь, что её бреющий полет едва не закончился авиакатастрофой. Ладно, зайду с других сторон. И она, все так же источая лучезарность, покинула задумчивого Шторма.
— Лан, извини за вопрос. Ты с Кристиной хорошо общаешься? — не выдержал он спустя час, когда они вдвоем валялись на кровати в его комнате, уткнувшись каждый в свой ноут. Так повелось, что он брал единственный увал в неделю, и полностью посвящал его Лане. Семья привыкла к его присутствию. Комната, выделенная Славкой еще на днюхе, так и осталась за ним.
— Да, — удивленно подтвердила та, оторвавшись от переписки с Пашкой, находящимся под гипнотическим воздействием своей же очередной идеи по поводу проведения Нового года ротой, которая, с его слов, будет огнеметней всех предыдущих.
— Принцесса, прошу, держи с ней свои красивые ушки на макушке. — Нет у него прямых доказательств, что Кристи еще та сука, одна чуйка, но её к делу нихуяси не пришьешь.
— Знаешь, Дим, я ведь на нее поначалу негативила, а теперь мне за свои мысли неудобняк. Она мировая девчонка, веселая, отзывчивая и всегда поддержит. Вот узнаешь ее поближе, изменишь мнение, — усевшись по-турецки, Ланка бросилась на защиту подруги.
— Ясно. Но все равно будь осторожней, Светлячок, — улыбнулся Шторм и легонько щелкнул ее по носу. Ланка есть Ланка, готова всех оправдать, забывая о себе. Главное, чтобы я был рядом, если с ней что-нибудь случится.
— Как тебе? — по прошествии четверти часа вырвала Димку из мрачных мыслей Света, снова устроившись на животе и мотая ножками в высоких вязаных гетрах, развернув лэптоп, с экрана которого на него смотрел красивый американский актёр. Кареглазый брюнет.
— Потянет, — усмехнулся тот, а Ланка, не выдержав, хохотнула и, уткнувшись в покрывало, спрятала покрасневшее лицо в ладонях, а маленькие ступни замерли в наивысшей точке. — Ты мне парня подыскиваешь?
— Не-а. Проверяла одну мысль. Прикинь, у нас с тобой один типаж, — приподняв смущенную мордашку, пролепетала она и, вновь опустив голову, добавила глухо: — Прости.
— Лаанааа, — заржал Шторм. Вот же хитрюга мелкая. А едва перевел дыхание, шутливо успокоил: — Клянусь, солнышко, не отбивать твоих поциков.
— А я твоих! — зазвенел колокольчиком ее смех, вторя его.
Странно, для Димки прошедшие месяцы поделились на три части, которые можно было сравнить с днями плутания в тумане, неделями ковыляния по узкой тропинке и, наконец, сейчас — топанье по нормальной дороге. Хотя не так, с самого начала дорога была и осталась прежней, но идти первые недели по ней было трудновато. Все время хотелось повернуть назад и на секундочку оказаться во мгле, где остались мечты об Эрике. А однажды он поймал себя на мысли, что с утра до вечера ни разу не подумал о принце и память, словно растеряв все картинки, тоже не потревожила. И подобное стало повторяться все чаще и чаще. Он не понимал, почему так. Может, днем мозг защищает меня от перенапряга, только ночью отключая барьеры, и тогда приходили сны с черными лезвиями и карамельными искрами. Но надо признать, все реже и реже. Хотя пульсирующая ожогом точка внутри никуда не делась, просто иногда почти не тревожила.
Неужели пройдет время и я забуду? Нет, не будет такого. Все останется в архивах памяти. Каждый миг, стон, улыбка. Знаю, что ничего не вычеркнуть. Уже проходил и не смог, не вышло. А, вероятно, на моё состояние сейчас влияет суета в роте, времени не остаётся на страдания. И ещё Шторм подозревал, что свою роль играет легкое, но не проходящее раздражение на Глеба, сбивающее, заставляя отвлекаться от мыслей об Эрике. Несколько раз Шоколадный пытался о чем-то поговорить с ним, и тут телепатом не надо быть, чтобы понять тему разговора, поэтому Димка отказывался даже слушать. Снова глотать его маты в свой адрес вместе с домыслами он не собирался, да и напрягало, что Глеб может невольно или вольно зацепить в разговоре Лану. Не хотелось вмешивать даже ее имя в их с Глебом отношения. Какие отношения? Нет между нами ничего, одни разборы полетов.
Но так незаметно ход дней, кажущийся поначалу едва ползущим после расставания с Эриком, постепенно начал наращивать скорость, пока не понесся скорым.
***
Новый год налетел на семнадцатых штормовыми метелями, сессией, растянувшейся с конца декабря до середины января, и очередной пьянкой. Бесконечная чистка дорожек, которую никто не отменял, с закидыванием друг друга в сугробы и игрой в морской бой, а еще стабильно прорезавшийся пару раз в год талант: скорочтение от корки до корки любого талмуда по спецухе за пару-тройку часов, стенографирование пухлых тетрадей с лекциями за полночи, кропотливое составление шпор и придумывание самых необычных мест их схрона на себе — отвлекло каждого почище групповой психотерапии от любых личных проблем.
И, безусловно, всех интересовала туса года. Пабло остался верен себе. И пусть идея была проста, но понравилась всем без исключения. Эпические кинохи. За неделю рыжий проделал титанический труд, переругался и тут же помирился с половиной роты, собрал заявки на костюмы и, перевернув город, нашел-таки их. И оставалось только догадываться, где он все это раздобыл, учитывая, что времени было в обрез. Хорошо, что зал был заказан заранее, а то бы все гуляли в Бурсе, хотя Кит настаивал тусить в роте, но все сочувственно покивали головой и проигнорили его доводы.
Димка вместе с Ланой приехал в кафе лишь к одиннадцати, последние пару часов он полностью одетый ждал, когда принцесса соберется. Она целиком взяла на себя их костюмирование, и превратилась в новогоднюю ночь в Арвен, а Шторм, да кто бы сомневался, был Арагорном. Осмотрев сюрреалистическое пространство кафе, выглядящее так из-за украшающих стены перемешанных между собой картинок, созданных осветителем из разных эпических кинолент, и особое внимание уделив бурсакам, старшина выдал заключение:
— По нам всем плачет психиатр! — И действительно, зал, разрываемый басами, был заполнен десятком Дарт Вейдеров, Сауронами, Саруманами, Дарт Молами, Императорами Палпатинами, Джокерами и остальными адептами тьмы.
— Это ещё мало Вейдеров, — пояснил как раз подошедший к ним Пашка в образе крестного отца. — Поначалу челов двадцать набралось. Запарился втолковывать этим фанатам зла, что они ебланы, а потом заколебался и определил планку — десять, вычеркнув лишних нафиг.
— У нас положительные герои в роте напрочь отсутствуют, как и фантазия? — полюбопытствовал Димка, проводив взглядом проходящих мимо трех Джокеров.
— Че эт? — огляделся Пабло и, увидев недалеко сидящих Серегу и Гошку, кивнул. — Джуниор, к примеру, Фродо. Славень — Тор. Киря — Оби-Ван Кеноби. И Глебос — Росомаха. Еще Тони Старков парочка. Супермен.
— Угу… Кучка смелых среди банды отморов. А Кравченко кто? — рассматривая обычную курсантскую форму того.
Уже несколько недель у Шторма вызывали недоумение зверские взгляды карапета в свой адрес. И как-то в курилке, не выдержав, он даже поинтересовался: «У тебя, Горыныч, какие-то сексуальные проблемы? С каких херов ты осатанел внезапничком?». Так чечеточник натурально дымом подавился, а от злости бурого цвета сразу стал. И вдобавок у Димки создалось стойкое ощущение, что тот сейчас бросится на него и перегрызет глотку, но вместо этого, выкинув сигарету и сжав кулаки, Гошка с суровым лицом потопал в экипаж.
— Так он у нас самый эпический перс из всех эпических — Дед Мороз, и Большой тоже, как повелось — Снегурка!
Семнадцатые остались верны себе, и кафе познакомилось с настоящей курсантской удалью. Нет-нет, все как всегда, но персонал впервые столкнулся с бурсаками и через час все, кто мог, были вовлечены в общее веселье. Остаться равнодушным, глядя на безбашенных пацанов со всей искренностью уходящих в отрыв, было невозможно.
Димка не отставал от всех, единственное, иногда, когда взгляд падал на Глеба, неожиданно всплывали картинки их прошлого Нового года. Они тогда пожелали друг другу: «С новым счастьем!». Так и вышло в реале. Но Димка теперь понимал, каким он был наивным дурачком, и еще точняк знал одно, что больше никогда в жизни и никому не станет желать «нового» счастья, максимум «огромного». А то херово в итоге выходит.
— С Новым годом, Шторм! — около двух часов ночи, когда энергия веселья грозила поднять всех вместе с кафе в космос, к нему подошёл Шоколадный. — Желаю тебе всего самого лучшего!
— Взаимно, Глеб! И счастья тебе! — перебегая взглядом с блестящих карих глаз на поднятые уголки рта, невольно вспоминая, как год назад они, убегая от всех, выскакивали на улицу и, не в силах остановиться, целовались до звездочек в глазах. Всего-то год прошел… такой долгий.
— Дим, прости меня, — когда они одновременно — не сговариваясь, вышли из кафе на мороз и, отойдя от входа на несколько метров, закурили. Через несколько секунд молчания, увидев удивление на лице любимого, пояснил Глеб: — За маты. Да и вообще за истерики мои.
— Ну мы все матюгаемся, — немного растерялся Шторм. Ему было непривычно слышать такое от Роша. Да и не любил Димка извинения других перед собой. Было и было.
— Не, за дело вломил тогда, — не соглашаясь, мотнул тот.
— Когда? — не особо догоняя, офигел старшина. Я же вломил ему один раз — недавно. И точно не за маты.
— На днюхах Димки и декабрьских, — выпуская струйку дыма в морозный воздух, уточнил тот, впитывая каждый его жест, наслаждаясь этими минутами лишь для них одних. Шторм так близко, и пальцы зудят от желания дотронуться до его родинки, провести по прямым бровям, прикоснуться к сжатым губам своими, вдохнуть его…
— Стоп. Какого Димки? — Он принялся перебирать имена всех именинников. Дим же вроде не было.
— Брата моего, — уже сказав, Глеб прикусил язык — не стоило говорить об этом сейчас. Не место, не время. И наблюдая за замершим Штормом, постарался сменить тему, кривобоко пошутив: — В общем, если заматерюсь, бей меня в бубен.
— Не бил я тебя за маты, — спустя паузу медленно произнес Шторм, думая об услышанном. Все внутри кричало, что быть такого не может. Это совпадение. Но одновременно волна внутри плеснулась непонятной радостью «Назвал в честь меня».
— Подожди, я помню — сказал «За маты» и вломил.
— Глеб, — все еще офигевший от новости и пытаясь ее переварить, не задумываясь объяснил Шторм, — за Макса.
— За кого? — перестал дышать Глеб. Блять, с какого хера за Макса! При чем тут он?! Тогда я ему по логике должен въебать за Эрика.
— Все, харэ с меня разборок. Счастья вам с Максом, — не желая разговаривать о маслопупе, Шторм повернулся, намереваясь уйти, но Глеб, жестоко захватив его локоть, дернул обратно.
— Я расстался с Максом второго ноября, — отчеканил он, глядя в хмурое небо глаз, что вызвало очередную минуту молчания, а следом Димка вдруг засмеялся, но как-то тяжело, и совсем не весело.
— И это стоило того, чтобы все похерить? — резко успокоившись, прохрипел он, а шторм внутри начал собираться в одно целое. — Стоило? И ты поэтому опять мосты наводишь? Совсем меня за дауна держишь?! Пиздец! Я тебе щас реально заряжу!
— Заряди! Нахер отбей мне башку, чтоб тебя в ней не было! — заорал взбесившись Глеб. Он совершенно не понимал, о чем говорит и с чего завелся Димка. Было обидно за себя, за него, за них, что пятиминутный разговор вновь заканчивается скандалом, и глядя в родное, любимое, но сейчас очень злое лицо, ему захотелось завыть.
— Ты, блять, Глебос, не подходи ко мне лучше, зашибу, — прорычал Шторм и пошел в направлении кафе, средней паршивости настроение превратилось в отвратное. А я, сука, голову ломал, что с ним. Вот, млять, и ответ. Маслопупа нахуй. Димас же есть рядом, достану-ка из утиля. Так? Я щас нас обоих грязью измазал. А он?
***
— Скучаете, курсант Ковалев? — В без пятнадцати двенадцать в экипаж нежданчиком пожаловал Лютый. Кит, наметивший втишь накатить с такими же, как он, залетчиками в честь Нового года по рюмахе, чуть не рухнул возле тумбочки бездыханным телом... Бляяя… Да что же ему дома-то не сидится? Шарится по ночам по городу, зараза!.. Ржущие на банке возле него уже принявшие пацаны из вахты, увидев майора, ретировались в кубари, боясь показать нос, чтоб не спалиться. А Симоникин с перепугу, куда-то зашхерился, скрывая свое ненормульное состояние, да так, что Никита подозревал, тот не отыщется до утра и хрена лысого его сменит.
— Никак нет, товарищ командир, — сдерживаясь, чтоб не обрушить на него всю свою обиду, сквозь зубы процедил он, но все-таки, не утерпев, добавил: — Веселюсь!
— Ну веселитесь, веселитесь, — хмыкнул тот и направился в свою берлогу для бандерлога, как окрестил про себя «Канцелярию» Кит.
Поздравив Полину и посидев меньше часа за праздничным столом со светящейся счастьем девушкой и с ее недовольной, скрипящей мамой — ну ещё бы, ребенка признает, но свадьба отменяется, да еще и разными домами жить будут, Алексей, вернувшись домой, начал готовить стол для встречи полуночи. И уже распаковывая купленные в супермаркете салаты, внезапно прервал свое занятие, а затем стал упаковывать обратно. Недоразумение, небось, на чае холодном, да всухомятку. Бабулины пироги и рассольник только завтра поест. Уложив часть продуктов в пакет, он прыгнул в еще не остывший Форестер и покатил по заснеженному городу в Бурсу.
Без двух минут до часа икс Лютый вышел из своей комнаты с двумя кружками и блюдом и направился к внимательно наблюдающему за каждым его движением курсанту. Устроив на тумбочке менажницу с аккуратной нарезкой, он протянул ошарашенному кинолюбителю синюю кружку и посмотрел на часы.
— С Новым годом, Ковалев! Счастья и успехов! — произнес он спокойно и как-то по-домашнему в тишине коридора, глядя в небесной чистоты глаза, в которых плескалось бескрайнее удивление, и чокнулся своей о кружку замеревшего Кита, держащего ее на вытянутой руке. А затем Алексей зачем-то пояснил: — Это сок.
— Персиковый. Мой любимый, — рефлекторно облизнув пухлые губы, когда допил, и также не отводя взгляда от льда радужки, показавшейся вдруг уютно тёплой, отчего-то шепотом произнес Кит, находящийся в этот миг будто в другой вселенной.
— Знаю, Никита.
