Looking beyond the embers of bridges glowing behind us To a glimpse of how green it was on the other side Steps taken forwards but sleepwalking back again Dragged by the force of some inner tide…
Pink Floyd — «High Hopes»* Выйдя из метро, Сергей пошел по авеню в сторону когда-то понравившегося своей простотой кафе, расположенного за перекрестком в одном из переулков. Конец августа — это смена власти. Шутка, конечно. Парижане начинают возвращаться из отпусков, и город, находившийся около месяца в плену у туристов, вновь обретает своих жителей. Десять дней назад Джуниор второй раз за лето приехал во Францию. Первый — на неделю в июле. И трое суток провел в столице — выставка Кандинского в Центре Помпиду, где музеи Парижа, Нью-Йорка, Мюнхена собрали воедино свои коллекции. С утра до вечера он бродил по залам Центра, наслаждаясь полотнами своего кумира. Задерживаясь подолгу возле каждого, но перед «Светлой картиной»** он простоял особенно долго. Она, казалось, отражала его нынешнего. Далее он направился в Бордо, куда в эти дни пришла «Нева». Соскучился по семнадцатым. Их шуму, сумасшедшей энергетике и неиссякаемому оптимизму. Но особенно по Гору и Шторму. Увидев его на причале, бурсаки так орали, что заглушили все звуки в радиусе двухсот метров. И Серега тоже кричал в ответ, как ненормальный. Оставшееся время он провел с ротой, упорно ловя себя на мысли, если бы можно было, то остался бы на фрегате и плевать на все фобии. А сейчас приехал на свой день рождения. Отец устроил шикарный ужин. Много шутил вместе с прибывшей накануне на пару суток Сусанной, не касаясь острых тем. На третий вечер терпение отца закончилось и вновь начались очередные ультиматумы и предположения о том, почему сын не хочет покинуть Бурсу. Поэтому четвертое утро он уезжал в центр города, где бродил несколько часов, а, возвращаясь, проводил все время в своей комнате или парке. Париж не был любимым местом Джуниора. Им восхищался тот глупый мальчик, умерший давным-давно. Хотя кое-что обожаемое тогда осталось. Это утро. Когда парижские кафе, открывая свои двери, зазывают ароматами кофе и свежеиспеченными круассанами и, садясь за столик, ты окунаешься в непередаваемую атмосферу. Вчера он поехал погулять в Люксембургский сад, а перед этим заскочил в первое попавшееся понравившееся бистро, полупустое в этот час, заняв место на террасе. Взгляд, перебегая по лицам посетителей, задержался, зацепившись за отдаленно знакомые черты парня за соседним столиком. — Привет, — вырвалось против воли. — Привет, — тоже по-русски в ответ. Медленно и напевно. Вопросительно приподняв брови. — Мы знакомы? — Семнадцатый, — коротко пояснил Джуниор, ругая себя за несдержанность. Он всего пару раз видел этого красавчика, да и то не при самых благоприятных обстоятельствах. Но что-то было в нем, что магнитило, не давая пройти мимо. — Я — Сергей. — Вспомнил. День рождения. Неужели парусник сейчас во Франции? — осмотрев его, нахмурился парень, но через пару секунд слегка улыбнулся. — Эрик. — «Нева» в Норвегии. Я здесь на каникулах. — Принц? Так его называла Лана. Точное определение. Есть в нем что-то царственное. Не высокомерное, а именно царственное. Некий код, тонкой линией проступающий в чертах, интонациях, движениях. И еще сильное притяжение. — Чем занимаешься в Париже? — откинувшись на стул, поинтересовался Эрик, не обращая внимания на мужчину, расположившегося недалеко и не сводящего с него взгляд. — Гуляю. — И как? — Но Сережка неопределенно пожал плечами — нынешний приезд разом напомнил банальное убивание времени. А Эрик, рассмеявшись, стал похож на мальчишку. — Вот и я думаю, тоска! В Париж на денек к отцу завернул. А дальше в Бельгию. На двенадцатый этап Гран-при! Трасса сказка! Лучшая в мире! — В Бельгию? — эхом повторил Джуниор. Он неожиданно подумал, что никогда не был ни в этой стране, ни на гонках. И отчего-то захотелось попасть туда. Да, сесть в поезд… — Поезд в одиннадцать. Друг уже на месте. Сутки телефон обрывает. До встречи, семнадцатый. Оставшись в одиночестве, Сергей отправился в Люксембургский сад и, побродив по извилистым дорожкам, устроившись на стуле, несколько часов размышлял о происходящих с ним непонятных изменениях. Пока еле уловимых. Похоже, дух свободы, ощущаемый им, когда он находился на паруснике, и сейчас от Эрика, толкал на немедленные действия — изменить ход своей жизни. Свобода. О ней он мечтал долгие годы. Другое дело, само ее понятие и способы достижения изменились за прошедшее время. Но она все так же манила к себе. Задерживаться еще на десять дней в Париже Джуниору представлялось неподъемным грузом. Да и ничего здесь не держит. Мать старается не замечать его, а когда иногда обращает внимание, то брезгливо морщится, видимо, по-прежнему оставаясь во власти своего заскока, что гомосексуальность — это сродни лихорадки Эбола. Для маленькой Софи он абсолютно посторонний. Попытка взять ее на руки закончилась тем, что прибежавшая нянечка, извиняясь, схватила малышку и унесла. Лучше продолжить подготовку помещений в Мажорке к приезду роты. Хотя вроде все готово, но дела ведь всегда найдутся. Вернувшись в поместье, он сообщил отцу, что возвращается в Питер. Тот психанул и орал минут пятнадцать о невменяемости сына, закончив монолог неизменными мифическими утверждениями, что для Сергея важнее ебари, ожидающие его в России и рассчитывающие на деньги семьи. Затем Матвеев-старший махнул рукой, матюгнулся и заперся в кабинете. Устроившись за столиком, Джуниор внимательно пролистывал сообщения на телефоне, пришедшие за утро, и отвлекся на миг, чтобы сделать заказ. — Серж? Серж, это ты?! До боли знакомый, давно забытый голос заставил повернуться… Париж — большая деревня! Встретить в многомиллионном городе, где практически никого не знаешь, подряд двух знакомых — немыслимо! А сегодняшний, ко всему, не совсем и знакомый… Высокий мужчина некоторое время странно смотрел на него, а затем вскочив, едва не упав — споткнувшись, рванул к столику, раскидывая стулья, и вцепился в Сергея, заставив того подняться. Они рассматривали друг друга, не замечая ничего вокруг. Один с жадностью, шепча: «Серж… Серж…», другой равнодушно, отмечая седину на висках, сеточку морщин вокруг глаз и легкую неопрятность. Отболело все давно, отмучило, выжгло химией горсти антидепрессантов. — Здравствуй, Этьен. За все эти годы он никогда не представлял их встречу. После того, как Сана, решив в тот осенний вечер проверить самочувствие племянника, в очередной раз вытянула его с того света, когда он уже шагнул за горизонт, Сергей размышлял о прошлом и своих ошибках, но не о будущем. Фантазий не было. Они умерли. Да и глупо рассчитывать, что если ты бросишь в лицо кому-то обличающие слова, то человек поймёт. Нет, не поймет. Люди редко принимают чужую правду, у каждого она своя, как и путь. — Серж, ты жив! Жив! Слава Деве Марии! — Этьен напоминал помешанного. — А я должен был умереть? — Джуниор непонимающе уставился на него. — Мне сказали, что ты покончил с собой. — Что за бред? Без сомнения, тогда — в первые часы, кто-то из прислуги сообщил. Но в общем-то это неважно. Сейчас совесть Этьена успокоится — я жив и здоров. — Тот человек ошибся. — Надо идти. В Париже много бистро, позавтракаю в другом. — Это была твоя тётя.***
Дом на Мойке воспринимался парящим среди реальности призраком, проскользнувшим из другого измерения. Замерев, Сергей пристально продолжительное время рассматривал серое здание, в детстве казавшееся спасительным убежищем, а сейчас — мрачным логовом привидения. Он не ушел тогда из кафе, как собирался. Они проговорили с Этьеном весь день. Сергей поверил. Каждому слову. Да и не было смысла врать. Да. Месье Матвеев встречался со мной. Предлагал деньги. Я не взял. Мы подрались. Охрана твоего отца разняла нас. Мы виделись с ним еще раз. Он показывал фотографии мои и Элен. Это моя кузина из Прованса. Приезжала на конференцию. Тогда Иван начал угрожать, что запрет тебя в клинике. Не здесь, в России. Я поверил ему, Серж, и испугался. За тебя. Поэтому когда он предложил сделку — прекратить с тобой любые контакты до совершеннолетия, а взамен он не отправит тебя на лечение и через три года не станет нам мешать — я пообещал. Но не знал, как сообщить о разговоре — не смог связаться с тобой. Телефон отключен, прислугу всю поменяли. А потом позвонила мадемуазель Сусанна. Я рассказал ей все. Она обещала передать слово в слово. И то, что люблю и не оставлю тебя. А еще, чтобы ты ничего не боялся. Спустя два дня она снова связалась со мной и назначила встречу в «Башмаке Капетинга». Бежал туда и думал, что это хороший знак. Сусанна плакала. Сообщила, что тебя уже кремировали. И завтра прах увозят в Россию. Я умер тогда. Не помнил ничего, что происходило. Очнулся в госпитале. Попытка самоубийства. Долго лечился. Я любил тебя, Серж. — Как ты жил потом, Этьен? — Джуниор сжал ладонью тонкие пальцы. Он не понимал, почему поверил подслушанному в тот день, что Этьен взял деньги. Мечтатель. Идеалист. Слегка наивный инженер по ландшафтному дизайну, любящий цветы, мечтающий создать волшебной красоты сад и написать на одной из его стен стихотворение Артюра Рембо «Пьяный корабль». И было щемяще больно за этого красивого мужчину, за себя, за их прошлое, которого уже никогда не будет. Их сломало, затянув обломки в темный горизонт. Однако Сергей сумел выбраться, а Этьен… — Плохо. Но уже полгода в моей жизни появилась женщина. Она музыкант. С ней я почувствовал себя прежним. Од много значит для меня. Я люблю её. — Надеюсь, что ты будешь счастлив. Теперь, когда Сергей узнал правду, в нем вновь возродилась благодарность к Этьену. Много лет назад тот спас его от самого себя, от сумасшествия, в котором он пребывал, приехав из России, дал надежду, что в жизни есть много света. И еще появилась вина, что из-за него Этьен попал в жернова семьи. Но к отцу у него не было вопросов. Лишь к тетушке… Сана открыла быстро и, удивленно моргнув, тут же засияла улыбкой: — Сереженька, здравствуй, мой родной! Проходи… Проходи… — засуетилась она, распахивая шире дверь. Не желая замечать молчание и серьезность гостя, не ответившего ни на приветствие, ни на улыбку, а, зайдя внутрь и аккуратно прикрыв за собой дверное полотно, враждебно уставившегося на нее. Не до нюансов его настроения — он же пришел. Сам! — Я так рада тебя видеть! Ждала, знала, что рано или поздно ты простишь меня и вернешься. И у нас все будет, как и прежде. — Зачем, Сана? — хрипло и ломано выдохнул Джуниор. — Объясни мне. Зачем ты это сделала? Она непонимающе моргнула, продолжая улыбаться, но спустя несколько мгновений цвет лица приобрел смертельную бледность, и оно превратилось в гипсовую маску. Живыми остались одни глаза, заполнившиеся паникой. В прихожей повисло оглушающее безмолвие, а Сережку накрыло ощущение надвигающейся катастрофы. Приход в дом детства сейчас выглядел его очередной глобальной ошибкой. Вольтанутой, как всегда. Зачем? Ведь, чтобы она сейчас ни сказала, прошлое не изменить. — Они не имели права жить дальше… После всего…. — ее сип разрушил атомы тишины. Все эти годы Сана молилась одному — чтобы Сереженька ничего не узнал. Но, вероятно, Бог давно отвернулся от неё. — Жить?.. — удивленно повторил Джуниор, споткнувшись на слове «они»… Про кого разговор? Кто они?! Право? После чего?.. Никак не выходило состыковать множественное число по отношению к Этьену. Понимание пришло резко. Арктической стужей. Сжало сердце стылыми пальцами, от которых побежали по всему телу холодные волны, замораживая кровь. Дыхание прервалось. Покрывшись ледяной коркой, легкие перестали работать. — Акхх… — Сереженька. — Подскочив к нему, Сана с тревогой заглянула в лицо с печатью ужаса на нем, моментально осознав — её мальчик ничего не знал. Сама. Дура, все испортила. Перечеркнула. По каждой клетке начал расползаться страх, какой-то животный, не поддающийся контролю. Цепляясь за рушащиеся надежды, она практически завыла от бессилия. — Они твари, Сереженька… И должны были сдохнуть! Время перестало идти. Оно замерло, наполнившись могильной бесконечностью. Заныл рубец на запястье, грозя прорваться черным гноем. Джуниора окружили жуткие визгливо-хохочущие уродливые морды и вместе с Саной заплясали вокруг… Позабытые, не тревожащие больше года, воспоминания хлынули болезненным потоком. Безостановочным. Перекручивающим сосуды. Корежащим все на своем пути. Понесшим назад, к рубежу, где он когда-то стоял на распутье. И хотелось, как и тогда, тонко завыть от безысходности… — Все в прошлом, мой хороший… Все в прошлом… — Он очнулся от монотонного поглаживания по спине и шепота на одной ноте. Скорее всего эта цикличность Саниных движений, задолбившая диссонансом по каждому нерву, и выбила из транса. — Как теперь жить? — Бескровные губы выпихнули слова-камни. На большее он был не способен. Из-за меня… Умерли… Из-за меня… Она пошла на это… Из-за меня… Вина спрутом проникла в каждый нейрон, став неподъемной, и он на непонятно почему еще оставшейся хрупкой тростинке воли еле удерживался в вертикальном положении… Надо уйти… Срочно… — Серёженька, у нас все будет хорошо. Это «хорошо» окончательно отрезвило. Хорошо?.. Джуниор внимательно смотрел на ту, роднее которой у него с самого детства никого не было. Даже когда игнорировал и ненавидел ее, делал больно, все равно где-то в глубине души не выходило обмануть себя — Сана для него близкий человек. Именно ее силу он постоянно зачем-то искал в других, делая одну ошибку за другой. Но сейчас, окунувшись в стальные, мерцающие будто сумасшедшим блеском глаза, он осознал, что все эти годы любил чудовище. Забирающее жизни. И его в том числе. Нет, мою в первую очередь. Изменяя меня, решая за меня, убивая ради меня, ломая чужие судьбы. Я ее собственность. Она поставила на мне свое тавро. — Я помогла их родителям пережить смерть… — абсолютно неуместно сообщила она, сделав шаг назад. — Сначала приговорив детей… — Сергей собирался произнести, что ненавидит ее, но вместо этого карканьем вырвалось продолжение фразы. Ненависть, родившаяся к ней сейчас, не была похожа на предыдущие — слабые копии этого чувства. Яркое — до прозрачности, пламя, сжигающее их обоих. — Запрещаю тебе приближаться ко мне. Не попадайся на моем пути. Никогда. Будь ты… И не сумев озвучить «проклята», выскочил из квартиры. Это я проклят. Навсегда… Около подъезда Сергей, казалось, бесконечно долго пытался вдохнуть, судорожно проталкивая воздух в замороженные легкие, с трудом сдерживая крик боли от пылающей теперь вечным огнем вины… И своих глупых надежд… Спустя время он побрел по чужому городу, не разбирая дороги… Сусанна не помнила сколько простояла, глядя на дверь, а потом, пройдя к бару, достала початую бутылку текилы. Силы закончились. Скатившись по стене, она уперлась невидящим взглядом в стену напротив и сделала большой глоток. Спиртное обожгло гортань и огненной лавой опустилось в желудок… Все будет хорошо. Сереженька добрый мальчик. Ангел. Он простит. И вернется.***
Морская странница «Нева» прибыла в Питер в середине сентября. Весь путь, пока парусник шел по фарватеру, рота, высыпав на палубу, рассматривала приближающийся берег. Дом. Вы знаете, что это такое? Когда очертания родного города становятся ближе, проступая из туманной дымки? Ты словно знакомишься с ним заново. Виды перед глазами, соединяясь с твоими воспоминаниями о них, становятся ярче, красивее. Мелькнувшее из-за туч солнце, пробежавшись по золоченым куполам расцвечивает их сиянием тысячи бликов. Все вокруг приветствует тебя. А на причале лица тех, кто ждал, и твердая земля под ногами, а за спиной о причальную стенку и борт судна бьется волна, тихо шепча: «До встречи». — Димка! — Когда прошла торжественная часть и бурсакам дали двадцать минут пообщаться с близкими, перед разгрузкой судна, к старшине подскочила Лана и повисла на нем, болтая ногами. Спустя несколько мгновений она спрыгнула и, немного отстранившись, с улыбкой осмотрела его. — Какой ты стааал! Еще больше! А красавчик! И загорелый. — Светлячок, ты тоже красавица! И выросла! — смеясь, передразнил он. — Надеюсь, не в ширь? — Колокольчиком зазвенел ее смех над причалом. — Ты к нам сейчас? — Не, рота в казарму. Устраиваться на новом месте. На днях заеду. — Приезжай завтра, — она замолчала и, схватив за руку, потянула подальше от остальных, и уже там выпалила на одном дыхании: — Дим, Эрик вернулся в Питер. Алиска опять активизировалась. Припомнила ту историю. Я закатила ей скандал. Она извинилась. И заткнулась. Но на девичнике Лерка ни с того ни с сего спрашивает «С чего бы Эрик Лондон на Питер променял, да еще в Универе восстановился? Может, соскучился по кому?». Чуть ей в лицо капучино не плеснула. Идиотка! Допускаю, что я перестраховываюсь, но уверена — сейчас нам расставаться совершенно не вариант. — Свет, да не закроешь хлебало всем и каждому… От новости, что Эрик в городе, его накрыло двоякое чувство. Плохо поддающееся анализу. С одной стороны, захотелось почему-то увидеться с принцем. Хрен знает, как объяснить это. Ведь не дергает, не тянет. Абсолютно. Но поговорить не прочь. Не о прошлом, естественно. Было и прошло. Хотя, чего я несу? У меня есть с кем разговоры разговаривать. Глебос мой еще тот оратор. Мастер слова! Пиздец, граждане. Его же порвет на ленточки от бескозырок. Это и было другой стороной. Какое решение не прими — полный атас. Сказать, что Эрик в городе — взрыв, промолчать, еще хуже, узнает — взрыв в кубе. Почему в кубе? Так, не отвлекаться… Пусть сначала съездит домой, отдохнет, с семьей увидится, а потом и расскажу. Свяжу крепко и сообщу. Как есть. Честно. Так, мол, и так, Эрик прибыл… Кляп еще надо не забыть. — Знаю! Но тебе Бурсу необходимо окончить, а не отбиваться от наездов, которые неизвестно, чем могут закончиться. — Да пошли все лесом! — Сколько, интересно, Глебоса связанным держать придётся? А вообще, в этом что-то есть… — Шторм, ты для семнадцатых авторитет — они будут отстаивать тебя до последнего, но… слухи, как пожар. И если твой парень из роты, болезненное внимание особо непримиримых может коснуться и его. Вот тут да! Мой Шоколадный прям смерть гомофобам. Во всех смыслах. И если злые дядьки начнут его Димаса, то бишь меня, забижать, ничего не могу им гарантировать, потому как если он заведется не подецки, то хер угадаешь, что наворотит. — Лан, я завтра приеду вечером и мы переговорим. Беги, тебя зовут. — Еще из-за Ланки жди взрыва, когда выяснится, что мы с ней все еще типа встречаемся и сейчас тоже будет, но скорее взрывик. — Практически рыдал от умиления, глядя на вашу нежную и трогательную встречу, — исполосовав вернувшегося на парусник Димку шоколадными молниями в труху, первое, что сообщил Глеб, когда появилась возможность перекинуться парой слов. — Доберемся до Мажорки, пизда тебе за подъебы! — пообещал Шторм, еле сдерживаясь, чтоб не заржать. Что и следовало ожидать! Мне чет все больше и больше нравится картина — связанный голый Глеб. — Доберемся до Мажорки, пизда тебе за то, что спецом бесишь! — не остался в долгу тот.***
Прямая, метров двести пятьдесят аллея вела от широкой площадки возле вахты Мажорки до плаца перед зданием экипажа N1, напоминающим скорее гостиницу, чем казарму, где роте и предстояло проживать следующие три с половиной года. И в самом начале аллеи семнадцатых уже встречали. Жужа, вытянувшись в струнку, не сводила взгляда с приближающихся подопечных, Морган напоминал статую, один Нелька носился по кругу то вокруг них, то за своим хвостом. — Смирно! Равнение на талисманов! — гаркнул Шторм, вскинув руку в воинском приветствии, а с ним синхронно, как один, и вся рота, улыбаясь, промаршировала мимо довольных животинок, которые, проводив каждого взглядами, поднявшись, потопали следом, пристроившись за Джуниором в конце строя. — Красавцы! Вот, видишь, все живы и здоровы. Серёжка же тебе говорил, что все в порядке. А ты переживал, — тявкнула кудлатая. — Надо было убедиться, — проворчал Морган. Он не стал напоминать подруге, что она путает, как всегда. Паникер в их компании один — это она. Топая по асфальтированной дорожке, семнадцатые крутили головами, до конца не веря, что будут жить в такой крутости. Тут ведь и спорткомплекс свой, и в каждом экипаже кафе, вместо столовок, и кубари, что номера в отеле. А территория какая ухоженная, и никакой лес убирать не надо — его здесь нет. За стройными рядами деревьев, выстроившихся по обеим сторонам дороги, радовали глаз ровно подстриженные газоны с художественно раскиданными цветниками. Дизайнерские уличные кашпо, повторяющие формой и цветом морскую волну, были установлены вокруг плаца, скрашивая атрибут муштры, и у основания гранитной лестницы, ведущей в экипаж. — Напоминают гробы, — неожиданно произнес кто-то из бурсаков, когда рота потянулась к входу в здание. А Сережка, замыкающий строй, замер от этих слов, уставившись на бетонный высокий вазон. Пол-лета и почти две недели сентября он проходил мимо них и у него не возникало такой странной ассоциации, но сейчас, глядя на кашпо с густо посаженной алой сальвией, он мысленно поправил одногруппника: «Гроб, полный крови». За время, прошедшее с момента возвращения из Парижа и разговора с Саной, его отложенное на неопределенный срок решение, возникшее еще в четырнадцать, тогда в виде попытки освободиться от всех, вновь вернулось, но сейчас, спустя пять лет, приобрело немного иной смысл. Находиться в Питере стало невыносимо. Город детства начал душить его чуждостью, и Джуниор всей кожей ощущал разлившуюся в атмосфере черную ядовитую марь от совершенного преступления, которая, проникая сквозь поры трупным ядом, убивала его каждый день. Невзирая на полную однозначность слов Саны, очнувшись в тот вечер спустя несколько часов топающим по дороге, ведущей в Бурсу, он, добравшись до экипажа, просерфил всю ночь, ища факты. И когда взошло солнце, для него все было предельно ясно.***
Выделенный старшине семнадцатых и его заместителю кубрик назвать таковым можно было с очень большим натягом, разве что опираясь на его месторасположение в экипаже для морских специальностей. Трехкомнатные апартаменты, не иначе. Старшинская, расположенная прямо от входа, была укомплектована современной офисной мебелью и оргтехникой, а комнаты налево для старшины, направо для заместителя, напоминали картинки из модного журнала. Оставленный за старшего Джуниор с оставшимися бурсаками, за время отсутствия роты, совершил практически подвиг. Мало того, что руководил ремонтом, по завершению которого каждый кубарь был отдраен до блеска, так вдобавок выбил где-то новую мебель, вместо еще достаточно приличной старой. Каким образом ему это удалось, было неведомым таинством. Совершая осмотр помещений вместе со Штормом, Глебом и Сергеем, Матвей, с важным видом пройдясь по комнатам, выдал вердикт: «Ученик превзошел своего учителя», а затем сообщил Джуни, что переучет состоится немедленно. И весь вечер, радуя бурсаков, из баталерки доносилось горлопанство Большого. Обживаемся. — Путево, — хмыкнул Димка, осмотревшись, когда они остались с Глебом одни, закончив с распределением роты по кубарям, получившей приказ до вечера разложить вещи и перемыть заново комнаты. — Вот, оказывается, как проживают белые люди в Академии, — хохотнул Глеб. Резкий контраст с обстановкой Бурсы немного резал глаз. — Джуниор отжег. Прикинь, он в баталерке все разложил по цветам, даже утюги. Матюха в ахуе. — А ты видел шкафы-купе? — Присев на стол, Шторм притянул к себе смеющегося Роша и уткнулся губами в поднятый уголок рта. — Наконец, твои шмотки обретут родину. — Я твой еще займу, — констатировал тот, а Димка и не был против. Ему самому такой громадина нафиг не нужен, достаточно пары полок и три вешалки. А в голове возникла картинка, как Глеб каждое утро роется в шкафу, а он лежа наблюдает за ним. Чет у меня в голове Шоколадный постоянно голый разгуливает. К чему бы это? И незамедлительно услышал ответ, прозвучавший по-деловому: — Надо надежность кроватей проверить. Щас прям.***
— Разрешите? — постучав, Кит открыл дверь «Канцелярии» и замялся на пороге. По размерам новое жилище ротного было похоже на старшинскую, но расположено зеркально — в противоположном торце коридора. Нафиг такие хоромы одному? Вон мы с Кирей вдвоем поселились. Само то. Жаль, что Вадька сейчас нечасто в роте будет появляться. Тоскливо. — Ты что-то хотел, Никита? — Переговорив с Полиной, последние десять минут Алексей бездумно пялился на пейзаж за окном, и, развернувшись на стук, увидел замершее у входа голубоглазое недоразумение. Их отношения после тумана стали напоминать сам туман. То минимальное общение, которое между ними наметилось, окончательно сошло на нет. Но отчего-то в мыслях нет-нет и проступали рассеянные пеленой образы. А спустя пару недель, вместо его регулярного реального кошмара — толстой мерзкой жужжащей мухи, ползающей по лицу Мавра, пришел странный сон. Покореженная палуба в дыму от пушек, и он, глотая гарь, стоя на скользких от крови досках, рубит направо и налево накатывающую толпу, осязая своей спиной спину другого человека. И там во сне он твердо знал, что это тот, кому он доверяет даже больше, чем себе. Проснувшись, Алекс долго смотрел на темный подволок каюты, а затем, поднявшись, до рассвета курил на верхней палубе, размышляя о непонятном сне и о том, что нет больше никого в мире, кому бы он мог доверять. — Ты завтра поедешь к бабуле? — Никита прошел на середину комнаты, а лучи заходящего солнца, запутавшись в волосах, вспыхнули яркими звездочками. — Нет, — отрубил Алексей, завороженно рассматривая игру света, вспоминая случай, когда «Нева» в очередной раз выиграла один из этапов гонки регаты между университетами северных стран, как орал Никита от восторга. И он едва не погладил его словно ребенка. В тот день первый раз после Ла-Манша они смотрели друг на друга, смеясь и радуясь победе. — Извини. Думал, что… — Сам не знал, о чем думал. Решил пойти и спросить, что и сделал. Не размышляя, совершенно. Все прошедшие недели Кит был чрезвычайно рад, что их мизерное общение прекратилось, напоминая игнор в легкой форме. Рад! Вот безмерно! Обидно… И, если честно, огорчен. Сильно. — Я приеду, через пару дней, Никит, — мягко улыбнулся Алексей. — Ба обрадуется, — сверкнул в ответ тот тридцатью двумя. И почему-то перевел дух. — Я тоже соскучился по Антонине Никитичне, но надо увидеть дочку, познакомиться с ней в конце концов, — Алексу стало отчего-то легко и, не замечая изменившегося в лице Никиту, он продолжил, улыбаясь: — А послезавтра обязательно приеду. Может, проведешь для меня экскурсию по своему городу. — Вы женаты?! — вырвалось удивление и, увидев отрицательное мотание, Кит окончательно запутался. — А откуда ребенок? — Никит, дети не всегда рождаются в браке, — Алекс зачем-то начал глупо объяснять очевидные вещи. Детский сад! Ковалев дите совсем. — Я в курсе, — насупился тот. Понятно все! Сделал Полине бебика и свалил. А я ещё… — Вот сейчас не надумывай ничего! — вдруг рявкнул майор, рассматривая упрямо выдвинутый подбородок. — И не собирался, — пробухтел Никита, отвернувшись. «Может, проведешь для меня экскурсию по своему городу», — передразнил он про себя ротного. Сам себе и проводи! А лучше гуляй с дочкой. — Пойду я… — Подожди. — Лесовский, не ожидая от самого себя, нагнал его у входа и уперся ладонью в дверное полотно, мешая уйти. Откуда-то пришла уверенность, что надо все разъяснить упрямцу, но, развернув Кита, он уставился в голубые озера, передумав. А о чем говорить? Я должен оправдываться перед своим курсантом? — Не надо, Алексей Петрович, ни перед кем оправдываться, — глухо выдал Никита и, убрав руку озадаченного майора, вышел из «Канцелярии». Я сейчас вслух говорил? Клиника! И чего я разнервничался? Какая разница, что подумает обо мне Ковалев. Да большая! Катерина запрыгнула на Кита прямо у порога, заставив забыть на время о совершенно не нравящихся ему раздумьях, нахлынувших три часа назад в логове ротного. Не моё это дело морализировать. Ну не женился он на матери своего ребёнка. Многие так живут. Что такого-то? Чего я психанул? И уже подходя к подъезду своей девушки, к нему пришли подряд несколько мыслей, выстроившихся в стройную цепочку. На вершине которой оказался вывод, едва не сбивший с ног. Я на Леху злюсь не из-за того, что он плохой отец и муж, а потому что он еще чей-то. Совсем я чет перенапрягся?! У него же личная жизнь, вообще-то, есть, помимо… Меня? Что за бред! Я сам по себе! Он сам!.. Всю ночь они с Катей наверстывали упущенные месяцы. И уже на рассвете на ее любимом кухонном подоконнике, обнимая девушку и делая последние фрикции, за миг до эякуляции, Никита в окне дома напротив ухватил расфокусированным взглядом, что кто-то снова наблюдает за ними.***
В начале октября семнадцатые, разлетевшись на несколько дней по домам, наконец-то собрались все вместе и устроили очередной ротный день граненого стакана. Хотя поводов было дофига — окончание практики, начало третьего курса, переезд в Мажорку. Ко всему, теперь местным было не обязательно жить в экипаже — разрешено дома. Заявление накорябай на имя начальника военного факультета и порядок. Из обязательного на утренние построения являться, да вахты никто не отменял. И все питерцы, конечно же, написали рапорты, кроме одного бурсака — Джуниора. «Банкет» по случаю стольких событий решили провести в ставшем уже родным кафе. Соскучившись по громким отрывам, рота в очередной раз разнесла пространство увеселительно-питейного заведения своей коллективной энергетикой и долбоебизмом каждого бурсака в отдельности. В середине вечера Сережка вскочил следом за Гошкой, направляющимся в одиночестве на перекур. Несколько дней он проигрывал в голове монолог о своих намерениях. Временами полностью отказываясь от разговора, считая несусветной глупостью распространяться на сей счет, то вновь не сомневался, что другу необходимо рассказать. — Гош, послушай и, пожалуйста, не перебивай, — резко оборвав пересказ приколов об их второй регате в Северном море и не обращая внимания на удивленно поднятые брови, он торопливо заговорил, боялся задержаться даже на миг, иначе не решится сообщить все, что необходимо. — Я скоро уйду… — Из Бурсы отчисляешься? — Подавившись дымом, непонимающе уставился на него Кравченко. — Нахрена? Два года муштры ведь норм пережил… — Нет, я ухожу вообще. Навсегда. — Что? Пффф… Не втяну. Как это «вообще»? — Выбросив сигарету, Гор развернул Джуниора и заглянул в странно меняющиеся, туманные глаза. — Ты тыквой с мачты наебнулся?! Куда? — Давно собирался, но… задержался немного. А теперь пора. Не спрашивай, Гош, ни о чем. Не смогу ответить. Прими, как есть. Ухожу. Так надо. Мне… — Что за херомантия?! — Не желалось ничего принимать, впрочем, и понимать. Категорически. — Когда уйду, объяснишь Шторму, что мое исчезновение не случайно. Хотя этот факт, думаю, следователи выяснят максимум в течение месяца. Но мне нужно выиграть время. А Дима должен знать сразу. Да и тебе проще будет. Вы все, что есть у меня… Знаешь, если я когда-нибудь соберусь написать картину, посвященную вам, то там будет изображен один человек. На первый взгляд вы разные, но на самом деле… — Сам и скажи ему, — хмуро перебил его Гошка. Такое, млять, творится, а Серега, как всегда, отвлекается на всякую муть. Хотя сравнение с Лазаревым… неприятно резануло. — Ну ты ведь знаешь, что будет, если он узнает до, — невесело усмехнулся Джуниор, на что друг угрюмо кивнул. — А меня задерживать не стоит, даже для пояснений. И ещё одно… если Матвей тяжело воспримет случившееся, тоже расскажи. Постарайся не сразу. Несколько дней потерпи, пока накал поисков не стихнет… — Не учи. Сам знаю. Большой у нас мужик уматный, но на нервяке спалится одной своей рожей. А если заведут, то тут без вариантов — жди полный расколбас… — Гошка даже не брался предполагать возможные пределы реакции Матвея на новость. Однако сегодня грядущие последствия виделись несущественными и крутились где-то на периферии сознания. Сейчас все раздумья перекрыло расставание с Серёгой. Навсегда?.. От этого слова было совсем херово. Оно, что бетонный блок, прибивало к земле. И он еле сдерживался, чтобы не схватить друга и с силой его потрясти, чтоб из мозгов высыпалось дурацкое решение. Хотя одновременно Гор понимал, это в нем говорят слабость и эгоизм, потому что нет у него никакого права останавливать. — Меня будут искать. Не хотел никого подставлять своим уходом, но именно так и случится… В роте будет организован локальный апокалипздец. Я не шучу. Бурсу и каждого семнадцатого перепашут, что бульдозером. Отец пойдет на все и… Сана. Особенно она. Не ведитесь на ее речи. Могу только догадываться, что ждет тебя и Диму. Если тетушка будет давить. Все, о чем мы говорим, сдавай дословно. Ничего не утаивай. О моем местонахождении тебе и врать не придётся. Не знаешь ничего. Главное, чтоб она поверила и не навредила вам. — Серег, мы увидимся когда-нибудь? — Его опять покидал близкий человек и было не до размышлений, что предпримут родственники. — Не знаю, Гош… — покачал головой Джуниор. Давать ложные обещания не любил. Сам он не верил, что они встретятся в ближайшие годы, да и не в ближайшие тоже. — Ваши с Димой звонки и аккаунты будут под контролем. Во всяком случае несколько месяцев точно. Будьте осторожны. Через год, как уйду, сделайте левую страничку… ВКонтакте. Назовитесь… — Бакланище… Меня будут звать Бакланище N17. — Зачетно, — слегка улыбнулся Джуниор. — Дашь пароль Шторму. К вам постучится… эммм… Тумбочка в английской раскладке… А позже они смотрели друг на друга и молчали, не обращая внимания на раздающиеся в кафе взрывы смеха и грохочущую музыку. — Я уйду не попрощавшись, Гош… На память закачал себе в плеер твой любимый Пинк Флойд. — Серег, все, что ты задумал, обязалово исполнится… — Надеюсь. Верю, что и у вас все будет отлично…***
Поздним октябрьским днем, когда граница между светом и тьмой начинает едва-едва размываться дрожащими мазками сумерек и вечер осторожно крадется со своей стороны луны в мир, Сергей в легкой куртке и небольшим рюкзачком за плечами миновал вахту Мажорки и направился к морским воротам Академии. Рапорт на четыре увала, начиная с завтрашнего дня, был заблаговременно подписан у ротного, а на сегодня достаточно заявления на имя старшины. Причины? По семейным обстоятельствам… Перед воротами, кроме дежурных, находились трое провожающих. Переминающаяся с лапы на лапу Жужа, носящийся вокруг нее Нелька и изображающий сфинкса, мерцающий желтым блеском глаз, Морган. — Меня ждёте? — грустно улыбнулся Сережка и, подхватив Моргана с Нельсоном, проследовал к пустынной набережной, где уселся на гранитный парапет. — Хоть утром мы и попрощались, но рад, что пришли проводить. Кудлатая тоскливо тявкнула, а Морган лапой дотронулся до подбородка Сережки, поворачивая к себе. Несколько мгновений тот вглядывался в мерцающие глаза котеича. — Не могу остаться, Морган. Я здесь, как в ловушке, чужой — не моей, жизни, навязанной другими. И вины, которая рано или поздно прикончит меня. Не выживу. Надо выбираться. Почему-то верю, что найду в мире место, где смогу излечиться. Знаю, глупо звучит. Но что ты хотел от шизика. Через некоторое время, погладив на прощание каждого, Джуниор направился в сторону темнеющего леса, а святая троица потопала за ним. Озябшие пальцы, ища в кармане плеер, наткнулись на прямоугольную картонку, и, немного поколебавшись, он одним движением выбросил ее за спину. Прошлое в прошлом. А впереди… Как там цитировал Глеб: «Есть место в мире, где стоит наш истинный дом, куда в один прекрасный день мы придем». Так и будет. Достав наушники, запустил одну из композиций полюбившейся группы. У самой кромки лесополосы, развернувшись, Сергей махнул животинкам и скрылся между деревьев. А они, усевшись, долго смотрели на чащу, кажущуюся особенно мрачной в этот стылый вечер, догадываясь, что никогда больше с ним не увидятся. По тропинке, вытоптанной тысячами ног, сопровождаемый шелестом листвы и поющим прощальную песню ветром, не задерживаясь, под звучащее в ушах непревзойденное гитарное соло Дэвида Гилмора, он пошел к трассе, а когда добрался, то темнота уже обняла мир. Перебежав четырехполоску, Сергей побрел вдоль дороги в противоположную от остановки сторону. Несущиеся машины с торопящимися водителями и пассажирами, выхватывая из темноты светом фар голосующего щуплого паренька, равнодушно пролетали мимо. Но спустя пять минут возле него притормозил старый, когда-то бордовый жигуленок. — Тебе куда, малец? — приоткрыв пассажирскую дверь, поинтересовался густым голосом пожилой водитель, и тут же озвучил свой конечный пункт, находящийся в соседней области. — По дороге.***
— Не в курсе, где Серый? — По окончании лекций уже около экипажа Шторм догнал Гора, не обращающего внимание на оклики, отгородившись от всех наушниками с Пинк Флойдом, и потряс за плечо. — С утра недоступен. — Ушел, — притормозив и не глядя на старшину, угрюмо отрезал тот, но звук на телефоне выключил. А в голове по-прежнему остались звучать набатом последние строки: «Forever and ever». Пятый день Гошку разрывали вина и уверенность в совершенной им непоправимой ошибке, отчего он толком так и не смог выбрать приемлемую форму сообщения для Лазарева. — В смысле?! — Не до конца вкуривая, какой из вариантов значения этого слова будет верным, Димка растерянно уставился на темно-русую макушку малого. — Что непонятного? — Слегка повернув голову, Кравченко зыркнул из-под нахмуренных бровей на старшину и, поддавшись на мгновение порыву послать вместо пояснений — и так херово, чуть слышно проворчал, прекрасно осознавая, что нарывается. Но, может, кулак Лазарева и вправду вправит мозги? — Хуи из ушей вынь. — Это что, блять, за звуки издал щас твой организм? — рявкнул Шторм и, грубо схватив за локоть, потащил не сопротивляющегося, насупленного карапета за угол здания в пустую курилку. Однако, схватив за грудки и слегка тряхнув ошалевшую борзоту, желание втащить улетучилось, а вместо него эмоции перекрыла остро-режущая тревога. — Горыныч, я хоть тебе и благодарен, но за такие базары люлей отвешиваю без разбору. — Рискни, — скорее на автомате огрызнулся Гошка, не реагируя на грозного старшину. Волнение за Серёгу и необоснуй своего поведения несколько дней долбили жутью по каждому нерву… О чем я думал, идиот? Почему не отговорил? И как этот бред передать Лазареву?.. Тем не менее, задержав взгляд на окаменевшем подбородке старшины, он начал говорить, мысленно готовясь принять бурю: — На прошлой вписке. Сказал, что уходит. Навсегда. Куда, не знаю… Просил молчать. Чтоб семья не узнала. Информация пока для тебя и меня. Чуть позже Большому скажем. Для остальных он пропал… Его будут искать… — Совсем прихуел?! Ты в башку свою только жрешь?! — Выпустив его из своих ручищ и, вылупившись, словно видел впервые, заорал Димка. — Как отпустил его?! — Именно поэтому он и просил переговорить с тобой позже, — опустил голову Гошка, где-то на краешке сознания неуместно удивившись, что Лазарев не зарядил с ходу, а, вопреки всему, держится вполне нормально, он бы на его месте раскромсал в лоскуты за такие дела. — Серый — наив по жизни! Он существует в отдельной, блять, реальности! Но ты-то почему повелся, еблан?! — У каждого должен быть выбор… — Пиздец щас! На хуй, Горыныч! Просто на хуй такой тухляк! Куда он денется от своего папаши? На тот свет? Назови мне, блять, на шарике шхеру, где его не вычислят? И что потом? Напомнить, если у тебя выпадение памяти? Запрут до конца жизни в дурке! А то, что, прежде чем поймают, его любой, сука, шаромыжник поимеет по дороге этого самого выбора! Знаешь же! Или тоже отшибло? Как мы с тобой после этого жить будем?! — Надеюсь, у него все получится… — Больше недели, убивая очевидностью, его мучили те же вопросы. И оттого, что позволил уйти, хотелось со всей дури расхерачить свою глупую черепуху. Однако сейчас, глядя в бушующие штормом глаза, Гошке стало немного… спокойней, что ли? Совсем чуть-чуть. Точнее, тревога за Джуниора осталась, уменьшилось уничтожающее одиночество, измотавшее предыдущие дни. Друг был прав, требуя рассказать Лазареву. И теперь, когда тот рядом… пусть злой и бесящийся, появилась уверенность, что вдвоем они смогут пережить сводящую с ума неизвестность. Хотя по-настоящему удастся выдохнуть, когда через год к ним постучится Тумбочка… А еще в душе поселилась надежда, что Серега обязательно доберется до нужного ему места назначения.***
Старшина семнадцатых, дождавшись вечерней поверки, объявил Лютому о не вернувшемся из увала курсанте Матвееве и его молчащей мобиле. Майор позвонил Сусанне Николаевне и, переговорив, следом сообщил службе безопасности Академии об исчезновении курсанта. Через час все были подняты на уши. А утром из Парижа прилетел мрачный Матвеев-старший. Мажорку и всех её обитателей вывернули наизнанку. Вахта на морском КПП вспомнила Сергея, утопавшего в сторону моря. Поисковая собака, поплутав по лесу, довела до трассы и почему-то повернула обратно. На берегу был отрыт из песка курсантский билет. Других улик не обнаружилось. Телефон нашёлся в рундуке отключенный, с бахнутой информацией. А когда спустя время её восстановили, то она не дала даже намека на хоть малейшую версию или направление поиска. То же самое произошло со всеми его аккаунтами, включая фейковые, естественно, известные службе безопасности отца и Сане. Ничего. Ноль. Одно только, на каждом из них, сразу после взлома пароля запускалось двадцатисекундное гей-порно, без пояснений. Семнадцатые в полном составе и добровольцы из других рот три дня прочесывали лес, пока не осмотрели каждый сантиметр — ничего, и поиски в этом направлении прекратились. Курсантов отправили обратно на учебу. Но Большой не успокоился. Он перестал спать, есть и, забив на все, не вылезал из леса, повторно обследуя каждый куст. И, вероятно, поселился бы в чаще, где загнулся от голода или холода, если бы не хмурые Шторм и Гор, загоняющие его, когда наступала непроглядная темень, в экипаж и насильно впихивающие в него еду. На пятый день, не выдержав страданий Матвея, они рассказали все, что знали. Выслушав, баталер послал по отдельности Шторма, Гора и Серёгу и нажрался в хлам. А когда очнулся, то впал в депру. Надежды, растаяв, оставили в его душе один пепел. В течение нескольких недель каждый из роты был опрошен бесчисленное количество раз. Но бурсаки, что заведенные, твердили одно и то же — не видели, не знаем… Когда крайний раз лицезрели Матвеева? В четверг на лекциях. Ааа, точно, он ещё в экипаже мелькнул. Вроде… Свои планы? Кто? Джуня? Да не тот он чел, чтоб пиздеть о своих планах!.. Особенно мордовали Лазарева и Кравченко, близких друзей пропавшего. В ход шли угрозы и посулы. — Так-так, Дмитрий Александрович, у нас оказывается есть один маленький, но очень грязный секретик. По имени Эрик. — Их с Гором добровольно-принудительно привезли мордовороты Матвеева-старшего в какое-то пустующее здание. И уже больше двух часов Шторму выносили мозг бесконечными вопросами. По кругу. Гошка дожидался своей очереди мозгодробилова, а пока уставшие от своих же допросов служба безопасности Серегиного отца и детективы удалились на перекур, их место заняла, до этого тихо сидевшая в уголочке, Сусанна Николаевна. — Кто? — Ошарашено уставился на нее Димка… Эрик? Что за хуета?.. — А наш старшина, оказывается, педик. Ай-яй-яй. Как нехорошо. Удивлен? Думал, это тайна. Люблю, знаешь ли, забавляться с болтливыми девочками и мальчиками, готовыми за дозу продать родную мать, — как-то дико заулыбалась она, при этом едва сдержавшись, чтоб не передернуться от воспоминаний о цепляющихся за нее тонких паучьих пальцах малолетней дурочки, шепчущей: «Я люблю тебя, Сана». — Вы купились на туфту, Сусанна Николаевна. Бородатая деза. Не знали? Так это же известный факт. И все тухлые пиздаболы получили по рогам за то, что такие вещи про реальных пацанов носят, — подбирая каждое слово, усмехнулся Димка, придя в себя от нежданчика. Мозги, как всегда в экстренных случаях, заработали, что компьютер, просеивая возможные варианты… Бьет наугад, домыслами. Ищет, за что ухватить. Слабое место нащупывает. О Глебе не знает. Это заебись. Шоколадный — моя точка. И родители. Не, их не посмеет тронуть. Эрик. А тут тебе, сучка, хуй остается нюхать, потому как до принца не добраться. Он парень умный, тебя к себе на длину струи не подпустит. Из ориентации тайны не делает — шантаж не прокатит. Наркота? Замечен был один раз. Но Тренд почти всегда рядом — он мужик серьезный — не позволит. Безопасность? Обломинго, вам, папаша и отчим волосу не дадут упасть с его головы, приглядывают. Светлячок. Стопудов одна из ее подружек-лягушек пропизделась. Надо с ней переговорить. Сегодня же. Вот она принца и предупредит. Береженого… Мне нельзя. Значит, тетушка Сереги в курсе наших с Ланкой отношений и, естественно, все знает о Романовских. Скоростная…. Но тут более-менее спокоен. В дом мало кто вхож. Да и папик крутой перец. Не рискнет Сана. Со Светой везде водитель-охранник. Универ? Здесь провал. И еще тусовка. Эх, запереть бы ее на пару лет. Присмотрю… И Славеню еще надо сказать… — Ты, тварь, его изнасиловал, поэтому мой Сереженька и убежал! — вдруг резко поменялось настроение Саны. Истерично закричав, она с размаху ударила Димку по щеке, отчего его голова мотнулась в сторону. — Ты, твааарь, и сдохнешь, твааррррь… — Сдохнуть можно, — согласно кивнул Шторм, аккуратно перехватывая ее руки и заглядывая в похожие на его серые глаза. Странная штука жизнь. По всем раскладам я должен был подохнуть за Вовку, а получится за Серегу. А вообще норм обмен. Важен же итог. — Ахах, я не стану тебя трогать, — настрой опять внезапно повернулся на сто восемьдесят градусов, пугая, и она улыбнулась. — А знаешь, Димочка, что такое терять близких? Нет? Это мучительно. Поверь. Очень. Они уходят навсегда, а ты остаешься. Один. Корчась от боли. — Вы не посмеете… — прошептал он, моментально приняв и поверив — от неё можно ждать всего чего угодно. Сука, все-таки ударила в точку. — Любишь маму с папой? И братика с сестренкой? — оскалилась она, напоминая ведьму из ужастика. — Лююбиишшшь. Родители у тебя старенькие. Им мало осталось. А остальные… — Вы не посмеете… — проглотив колючий ком, повторил он. Сердце грозило выскочить из груди от дурного предчувствия за родных, но в то же время после того, что увидел и услышал, Шторм понимал желание Джуниора свалить от своей пизданутой семейки подальше. — Посмею, — серьезно проговорила она, безумно блеснув глазами. — Мне интересно, в какой момент, теряя родных одного за другим, ты захочешь собственноручно прекратить свою жалкую жизнь? Жаль, что с твоим дружком Кравченко так не получится. Одна мать, и та пьянь подзаборная. Если помрет, то ему от этого, напротив, облегчение. Остаётся прикончить его самого. — Сусанна Николаевна, — Внутри взвился, громко плача, ветер и, крича, закрутились в диком вихре волны, а еще стало ворочаться то древнее — спрятанное, пытаясь вырваться, желая убить Сану. С трудом сдерживаясь, чтобы не разорвать ее голыми руками, Димка, в попытке достучаться до нее, соскользнув на пол, встал на колени. — Если надо кого-то грохнуть, то меня одного. Родных не трожьте, пожалуйста. И Кравченко. Прошу вас. Он правда не знает ничего. Серега ушел втишь. — Свободен пока… — устало махнула она рукой и, отвернувшись, уставилась в окно. Нервный срыв случился у Сусанны во время допроса Гора. Может, угрюмое немногословие того стало причиной, или у нее закончились силы, или она начала верить, что Лазарев и Кравченко ничего не знают, и её Сереженька стал жертвой преступления. Истерично визжа: «Убью, падаль», она набросилась на ошарашенного Гошку, пытаясь задушить. Охрана Матвеева-старшего с трудом оттащила ее. Отброшенный в угол, он растерянно наблюдал за жутко визжащей женщиной, бьющейся в страшном эпилептическом припадке. Комната наполнилась людьми, захлопотавшими над ней, прибежал старичок со шприцем. Укол помог, крики постепенно стихли, остался лишь бессвязный бред — Сана звала ангела. Один из бодигардов, осторожно подняв, понес ее на выход, а Гошка обнаружил, что рядом с ним сидит Лазарев, который, по идее, должен находиться в коридоре, и крепко сжимает плечо. Встретившись одинаково потемневшими от происходящего кошмара взглядами, в которых читалось одно, оба одновременно слегка покачали головами и отвернулись — каждый понимал, что не скажет ни слова. Несмотря на то, что Серега не заставлял клясться, наоборот, наверняка предполагая такое развитие событий, советовал в случае чего рассказать все, что знают, но они были уверены — друг надеялся на их молчание. Милиция, службы безопасности и детективы, щедро оплачиваемые богатыми родственниками, много месяцев вели поиски, роя носом землю. Все, что удалось узнать — в начале октября Сергей посетил Ригу. Цель визита — выставка абстракционистов. Детективы, уверенные, что причина мнимая, перетряхнули через сито все его передвижения и возможные контакты. На удивление нашлось немало свидетелей. А у Ивана, когда он читал сводки от детективов, создалось впечатление, что они не о его сыне, а о ком-то другом — отмороженном на всю голову придурке. Джуниор ненормально сорил деньгами и где попало расплачивался кредиткой. Не скрывался, а будто нарочно демонстративно находился на виду. Вел себя чересчур вызывающе и, что само по себе было немыслимо, закатил пару скандалов — в баре рядом с гостиницей и на ресепшен, следуя в свой номер в обнимку с неизвестным парнем. Спутника Джуниора отыскали быстро. Им оказался танцовщик одного из местных клубов. Однако по существу вопроса тот ничего пояснить не смог… Да, на фото Сергей… Сколько раз встречались? Три… Чем занимались? Нуу, что за вопрооосы? Развлекались. Пояснять обязательно? Ой, да ладно. Трахал он меня. Андестенд?.. Что говорил? Мне? Дайте вспомнить. Суперская задница. Прогнись. Классно сосешь. Быстрее. Ты невероятен. Стоны надо повторять?.. Кому звонил? При мне никому… Перемещения Сергея были воссозданы достаточно подробно. Исключительно экспозиции, кафе, отель, экскурсии по городу и гей-клуб. Единственное, имелись несколько временных промежутков — по паре часов за три из четырех дней. Но попытки выяснить, где он был, успехом не увенчались. Проверка банков и компаний-посредников, до которых сумел дотянуться Иван, также ничего не дали. Тупик. Истинная цель визита осталась не выяснена. Кроме того, что у следователей пропали сомнения — исчезновение не было случайным, во всяком случае вначале. А еще осталось стойкое впечатление, что их водили за нос. По телевидению и радио объявили награду за любую информацию о пропавшем. Были перепаханы больницы, морги, отделения полиции Ленинградской и соседних областей. Фотографии и данные Сергея направили в аэропорты, вокзалы, пункты пропуска. Улетели в разные города тысячи запросов. Опрошены все, кто откликнулся. Пересмотрены километры видеозаписей. Проверены сотни парней мало-мальски похожих на него. И хоть оперативно-розыскные мероприятия не были прекращены, все усилия оказались безрезультатны. Не нашлось ни малейшей зацепки, куда Джуниор мог направиться, ни одного реального свидетеля, видевшего его в тот злополучный вечер четверга или следующие дни. Он не садился в автобусы или маршрутки, проходящие мимо Бурсы или близлежащих остановок. Не покупал ни на один из всех видов транспорта ни в одном направлении именные билеты на свой или чужой паспорт. Не пересекал границу Российской Федерации. Иван вернулся в Париж, контролировать поиски оттуда. Сану перевезли из России в частную клинику в Швейцарии. Матвеев Сергей Иванович пропал без вести.