Два слова об успешном сотрудничестве

Пробуждение было чудовищно… Настолько мерзко Рокэ не чувствовал себя даже в период юношеских загулов и нескончаемых пирушек, на которых он, сын кэналлийского владыки, всегда был желанным гостем. В голове гудело, словно там комфортно размещался церковный колокол, а кто-то из самых прилежных олларианцев со вкусом звонил в него без малейшей остановки на короткий отдых. И самое обидное было в том, что… Рокэ, пошатываясь, поднялся с кресла, разминая затекшую спину и болевшую шею, все это чрезвычайно осторожно, чтобы не побеспокоить сверх меры готовую взорваться голову, и огляделся по сторонам. — В том, что, — шипяще продолжил Алва свою мысль вслух, — вчера я не выпил ни грамма. Твари тебя задери, Лионель! Рокэ осторожно коснулся затылка, и сквозь спутанные волосы нащупал громадную шишку. — Попадись мне только, — зашипел Ворон громче, — олень доморощенный… Немного придя в себя, щурясь на пробивающийся через шторы утренний свет и гадая, спал ли он ночью или же все это время провел в глубокой предательской отключке, Рокэ пошел прочь из кабинета Савиньяка. Утро… События вчерашнего вечера нахлынули на измученный ноющей болью мозг, стоило лишь подумать о том, что нынешнее утро он встретил во дворце, проспав ночь в приемной Лионеля. Утро… Леворукий и все его твари! Благодаря Савиньяку Рокэ не смог предотвратить то, о чём даже думать было куда мучительнее, чем переносить донимавшую головную боль. Окделл — стучало в висках, созвучно с проклятым незамолкающим колоколом… Всю ночь мальчишка, оставшись без поддержки и защиты своего эра, провел наедине с Фердинандом. Рокэ, стискивая зубы, поспешил туда, откуда его вчера притащили молодцы Лионеля, — к королевским покоям. Маршал торопился и, судя по тому, как на него реагировал дворцовый «планктон» (придворные дамы и господа в ужасе шарахались в стороны, словно видели перед собой не герцога Алву, а выходца или того хуже — тварь Закатную), выглядел маршал не слишком роскошно. А впрочем, кого бы это сейчас волновало?! Главное  — разыскать оруженосца, и не расшаркиваясь с Олларом, забрать у короля СВОЕГО юношу. Пусть даже разбитого, обесчещенного и оттого находящегося на грани жизни и смерти… А как могло быть иначе? Представить Окделла, развратничавшего в ватных объятиях Фердинанда, у Рокэ фантазии не хватало, даже если призвать на помощь стонущую память и заставить ее освежить увиденную вчера в купальне картину  — Дикон, облаченный в порочного вида ночную рубаху. Карьярра! Рокэ не сдержал тихого стона, припоминая тончайшее кружево, едва прикрывающее наготу Ричарда… Остановиться Алву заставила небольшая чинная процессия, появившаяся из королевской спальни, которую Рокэ, подслеповато прищурившись от все еще не унявшейся боли, заметил, как только повернул за угол коридора, ведущего к личным покоям Фердинанда. Из спальни, весело и непривычно жизнерадостно что-то рассказывая, появился Его Величество Похититель-Чужих-Юношей, ведя под руку того самого, вполне себе живого и на первый взгляд довольного происходящим юношу. Окделл! Рокэ юркнул за мраморное изваяние эврота-переростка, обитающего в коридоре, и затаился, ожидая, когда король и его фаворит в сопровождении нескольких слуг неспешно прошествуют мимо. Зачем спрятался? Да чтобы понаблюдать со стороны и наконец понять, что же это такое происходит. Ворон, нахохлившийся и прижавшийся виском к спасительно-холодному мрамору, не спускал внимательного и злого взгляда с того, на кого еще вчера утром смотреть можно было сколько угодно, когда угодно, куда угодно, не вызывая ни у кого вопросов. Кто бы мог подумать, что все так изменится. Теперь, чтобы пялиться на Окделла, Рокэ приходилось прятаться. И ведь как назло пялиться хотелось долго, мучительно, бесконечно. Разглядывая легкий здоровый румянец, озорную улыбку, красиво уложенную кем-то из слуг русую челку, задорно блестящие и удивительно живые серые глаза Дикона, обращенные в сторону короля едва ли не с нежностью… А ведь раньше подобные взгляды Окделл украдкой бросал на своего равнодушного монсеньора. — Не может этого быть! — тихо произнес Рокэ, вглядываясь в Ричарда. Рука юноши совершенно спокойно покоилась на руке Фердинанда, словно это было самым обычным делом, и… на безымянном пальце поблескивал перстень, которого Рокэ прежде не видел. Отлично ограненный крупный алмаз. За какие такие деяния Окделл получил подобный подарок?! Ясное дело за какие — двусмысленности в подобном даре быть не могло… Квальдэто цэра! Маршал еще раз глянул на лицо смеющегося над какой-то шуткой короля Ричарда, ища там подтверждение своим опасениям. Мальчик словно лучился счастьем. Таким Рокэ своего оруженосца прежде не видел. И это задевало его куда сильнее всего остального. Все очень походило на дурной сон, который по странности оказался явью. Мальчишка жался к королю, смело и беззастенчиво, как к близкому человеку. Выглядело это так естественно, что Рокэ поверил бы, если б не знал Дикона, юного праведника, воспитанного в духе сурового эсператизма, в холодном, загнанном тем же Олларом в нищету, далёком от столицы Надоре. Да там даже хвори лечили молитвами, не имея денег на лекарства. Так как же можно поверить, что столь неиспорченное существо за несколько часов попрало все заповеди строгой матушки Мирабеллы и отдало себя на милость ненавистному для всей Честной братии потомку Марагонского ублюдка? Впрочем, несмотря на факты, Рокэ, который вполне был готов и сам присоединиться к не жалующей Фердинанда старой знати, так просто верить своим глазам не собирался. Не хотел. Не мог. «Не верю!» — решил Алва, вопреки здравому смыслу и вопиющей очевидности происходящего. Маршал, прикинув план дальнейших действий и провожая глазами сворачивающую за угол процессию, совершенно не хотел верить в то, что его юноша питает возвышенные и во всех смыслах невозможные чувства к нелепому в своей беспомощности и бесхребетности королю. Стоило коридору опустеть, Рокэ выбрался из своего укрытия и, не обращая внимания на дурное самочувствие, решительно направился в сторону королевской опочивальни, чтобы взглянуть на место грехопадения Дикона или, напротив, убедиться в том, что его ловко надули. В спальне суетились слуги, прибиравшие королевскую постель. — Господа, прошу всех оставаться на своих местах, — гаркнул маршал, разглядывая комнату в надежде отыскать еще одно спальное место: кровать, софу, кресло, да хоть что-нибудь, что Ричард мог бы использовать для сна, но кроме пары затянутых в бархат пуфиков и предметов мебели, ну совершенно не подходящих для ночевки, ничего не отыскал. Прислуга замерла и испуганно взирала на сверкающего глазами, растрепанного и имеющего совершенно безумный вид Первого маршала. Отлично! Рокэ заложил руки за спину и шагнул к королевской кровати. — Вы, — обратился он к побелевшему от страха невысокому и полному слуге, — вы знаете, что случается с человеком, дающим ложные показания одному из первых лиц государства? Толстяк белизной сравнялся с королевскими простынями и нетвёрдо кивнул, едва не роняя на пол подушку, которую только что взбивал. — Очень хорошо, — улыбнулся несчастному Рокэ, — значит, я могу рассчитывать на совершенно искренние и правдивые ответы? Слуга закивал активнее. — В таком случае, — Рокэ забрал из пухлых дрожащих пальцев подушку, которая рисковала нечаянно оказаться на полу, и почти ласково уложил ее на расправленную уже простыню, — расскажите мне все то, что вы, любезный, знаете о произошедшем этой ночью в этой комнате. Вам ясен вопрос? — Монсеньор… — чуть слышно промямлил слуга, — что я могу такого знать? Когда мы пришли, Его Величество и господин герцог уже покинули покои… Рокэ недоверчиво приподнял брови и покачал головой, давая понять страдальцу, что подобный ответ его не устраивает. — Я ничего не знаю, господин Первый маршал, — толстяка затрясло. — Меня интересует не только информация о том, что видели лично вы, или вы, — Рокэ обернулся ко второму слуге, который норовил спрятаться от неожиданной напасти, слившись с надкроватным пологом, — вас это касается в той же мере. Я хочу знать все, включая разговоры, которые вы могли слышать от господ, присутствующих при пробуждении Его Величества. Я ясно выражаюсь? Рокэ удивлял сам себя. Опускаться до угроз чужим слугам ему прежде не доводилось. Впрочем, как гласит древняя мудрость: «В любви, как на войне — все средства хороши». Стойте, в какой-такой любви? Алва рваным полным страдания движением прикрыл руками глаза. Глубоко вздохнул, отгоняя от себя накатившее вдруг понимание того, что все это время внутри него происходило, и едва не застонал от внезапной жалости к самому себе. Подумать только, попасть в такую скверную историю и воспылать интересом не просто к мальчишке, а к собственному оруженосцу, да если бы только это… К собственному оруженосцу, которого угораздило стать фаворитом и любовником короля. Впрочем, в последнем Рокэ, как утопающий, хватавшийся за тонкую соломинку, до сих пор позволял себе сомневаться. — Во дворце говорят, — до постельного, наконец, дошло, что желает услышать господин Первый маршал, — что Его Величество изволили ночевать сегодня с молодым герцогом. — Это я и без тебя знаю! — зло фыркнул Рокэ. — Так вот, — продолжал постельный, выпучив желтоватые то ли от страха, то ли по природе своей глаза, — Антуан Резье рассказывал, что когда они явились будить Его Величество, тот спал в обнимку с молодым господином, и вид у них был такой… вы уж меня простите… — За что я должен вас простить? — едва сдерживаясь, уточнил Рокэ. — Ну… — толстяк замялся, а потом все же высказался. — Все знают, что… герцог Окделл… ваш… как бы это помягче… — Герцог Окделл — мой оруженосец! — окончательно вышел из себя Алва, — я клялся в том, что буду беречь его, самому… Создателю! Именно потому меня волнует все, что связано с моим юным подопечным. Моральный облик моего оруженосца не может меня не беспокоить! Какая восхитительная чушь! Рокэ, ты превзошел сам себя! Осталось еще дойти до того, чтобы на всех углах кричать о том, что ты не питаешь к юному развратнику никаких чувств. То есть — заведомую и наглую ложь. — Мне жаль… — едва слышно, вжав плечи в голову, пожалел Первого Маршала королевский постельный. Рокэ больше не слушал столь проницательного идиота и не смотрел в его сторону. В обнимку, значит, спали… Внутри поднималась волна, которую натура поэтичная, вроде Дика, могла бы назвать ревностью. Проклятье! Рокэ резко развернулся на каблуках и отправился на поиски Фердинада и Ричарда. Влюбленные голубки обнаружились в столовой, где изволили завтракать. Там же, к некоторому злорадству Ворона, обнаружился и всполошившийся нежнейший гиацинт. Оно и понятно, тревожные слухи не могли миновать нежные ушки Катарины. Ее Величество, лишь прослышав о чудачестве мужа, тут же встала в боевую стойку. Рокэ отлично это видел, данная стойка явственно просвечивала во всем хрупком облике Катари. Королева собиралась биться за свое женское счастье даже с глупым мальчишкой, не представляющим, во что он имел неосторожность вляпаться. «Что ж… Враг моего врага — мой друг» — Алва мысленно поморщился, сегодня из него просто фонтанировала разная, высказанная кем-то другим, мудрость. К чему бы это? Рокэ, всем своим видом изображая негодование, удобно расположился за столом, где уже собрались все персонажи этого восхитительного в своей дикости фарса: Окделл, едва не захлебнувшийся шадди, оказывающий неловкому мальчику посильную помощь, а по ходу еще и нагло лапающий юношу, король, и готовая проглотить обоих без соли и перца королева, на власть которой посмел покуситься попорченный королём юноша. «Приятного вам всем аппетита, мои хорошие, — зло подумал Рокэ, знаком показывая слуге, что желает получить свою чашку шадди, хотя с куда большим удовольствием он сейчас выпил бы бокал «Черной крови».