Психо города 604

"Да, Лис знает, Лис непростительно вновь затянула главу, ведь после окончания Грани, где я пояснила свое долгое отсутствие, обещала продолжить Психо и за неделю выложить главу, но Лис не успевала, а выкладывать сырую и невкусную часть не в моем стиле. Еще раз прошу прощения у всех своих читателей за своё ооочень долгое отсутствие и за то, что вновь заставила ждать обещанную часть! В мини оправдание могу сказать, что эта глава получилось большой, и я надеюсь чутка интригующей. Приятного чтения, дорогие мои!)" Глава III. Солнце — вновь оно… Закрытое едва сероватой дымкой паровых облаков, но все равно палит нещадно — выжигающее, заставляя воздух плавиться, людей задыхаться от разъедающей легкие духоты и взрывать незащищенные трубы с легко воспламеняемой жидкостью, которые в некоторых районах поставляли энергию. Мозги у людей тоже плавились, и каждый становился еще агрессивнее, ожесточеннее, словно под куполом в который специально закачивали хлор… А люди всё брели, кто куда и кто откуда, давясь едкими парами и каленым воздухом, проклиная этот день и эту жизнь. «Да, наверное, в других районах людишки действительно медленно плетутся. Только не у нас, правда? А7 зашевелился абсолютно весь, как термитник, на которого направили лупу в жаркий солнечный день…» — пакостное замечание от подсознания, но он не обращает внимание. Ему даже не хочется улыбнуться. Фрост сжимает губы в тонкую линию и на бегу уворачивается от нескольких тоже бегущих в противоположную сторону бритоголовых парней, чей громкий мат был слышен на половину оживленной улицы.  — Зашевелились они, блять… — цедит паренек, сворачивая в тупик, заканчивающийся заржавевшим двухметровым забором. Пристальный взгляд серых глаз из-под капюшона и с разбегу, уже по выученной схеме, запрыгнуть на металлическую раму старых сетчатых ворот, быстро подтянуться и перепрыгнуть, оказываясь в узком пространстве шириной максимум сантиметров восемьдесят. Он делает всего один выдох и один глубокий вдох и вновь срывается с места по узкому коридору. Да — это тоже окольные пути Кромки. Через десять минут он должен быть у знакомого поставщика, забрать нужные вещи и еду, и желательно раздобыть пару вакуумных пакетиков с соевым мясом. Этого должно хватить… Отдаленно слышится визг тормозов, чей-то громкий крик и маты на всю улицу. «Похоже кто-то кого-то не пропустил.» Эта десятая авария коим свидетелем, пусть и косвенно, но он является. Но сейчас местные разбираются сами. Гребанным хранителям порядка не до этого. Все на ушах стоят, как же, комендантский час, уже три часа подряд с тех пор как он выбежал из дому, везде только и говорят об убийстве Шкурника и о поднятых группах спецназа и специального реагирования. «Только что вот они сделают? Бред. Конченные идиоты…» Фрост цыкает, резко переводит дыхание, но не останавливается, ему нужно, нужно бежать и не останавливаться. Если остановится — упустит время, упустит его, значит все возможности для дальнейшего существования. «Господи, как же это хреново звучит…» — подмечает внутренний голос и Джек согласен. Да тут не просто может потерять возможности для этого существования, а само свое существование. Ведь и прирезать могут, да за ту же воду или карточки, что он взял с собой. — Как в сезон голода, твою мать, — шипит паренек, но не выдерживает бешенного темпа и ему приходится притормозить, выбегая в более широкий проулок. Он резко тормозит, оглядывает однотипную грязную местность и шумно дышит, глотая нужный воздух. И хотя бы здесь, среди бетонных старых построек, он не такой раскаленный. Как всегда воняет гнилью и ржавым металлом, затхлый и влажный, но не такой хотя бы горячий… Сердце отбивает больше ста ударов в минуту, а по вискам и носу стекают капельки пота. Чертова толстовка… Но он не может снять капюшон. Да десять метров не пройдет. «Гребанный город, со своей гребанной серой массой и ублюдками на каждом шагу», — мысль автономная, уже почти не замечаемая, потому что произносится внутренним голосом практически каждые пять минут. Фрост кривит бледные, потрескавшиеся губы, слегка проводит по ним языком и, набрав в грудь побольше воздуха, вновь срывается с места. Кромка, априори приближающемуся закату, не стихала и не замирала. Тут уж все, у кого ещё остался хоть грамм извилин, повылазили на улицу и начали скупать побольше всего, что можно сожрать и выпить. Люди поумнели за четыре официальных года пиздеца, даже такие отбросы, что живут в А7. Есть, конечно, психи, обдолбанные всякой дурью, которым плевать или просто тупые неадекватные личности, но основной косяк Кромки и часть А7 умно сматывается или запирается в своих комнатах-коробках — четыре на четыре, и подсоединив порты к новостным блокам или соц. интернету начинают следить за происходящим, выкуривая по несколько пачек в день и матерясь на чем стоит свет. Беловолосый парень фыркает, злится еще больше, выбегает на оживленный тротуар, рядом с проездной дорогой, где маячат стрелы-машины, а над тротуарной и проездной частью мост, по которому течет магистраль, и не раздумывая, пулей подрывается к автомату с разнообразными синтетическими напитками и энергетиками. Плевать. Да, не пил он эту гадость уже как пять месяцев, но на то он и комендантский час, чтобы принимать крайние меры. Бегать по Кромке придется еще как минимум часа два сегодня и около четырех завтра… А на свой ресурс энергии организма Фрост уже давно забил и не надеется. Парнишка воровато оглядывается; на его счастье на узком в пятнах тротуаре никого нет. Вверху слышен рев быстро мчащегося потока машин, который увеличился, ведь половина зажравшейся части А7 сваливают в более благополучные и охраняемые районы. Он хмыкает, почти презренно, чиркая пластиковой карточкой по черному сканеру автомата и привычно слыша щелчок, и глухой стук от двух банок энергетика, что упали в нижний ящик. Прежде чем нагнуться за своим напитком, Фрост задумывается всего на секунду, вспоминая, как эта гадость действует на него и насколько противная она на вкус, но он уже заплатил за них, да и необходимо это. Но проезжающая машина возле, громко сигналит, скорее всего впереди едущему внедорожнику, но Фрост расценивает этот как личный знак к действию и забрав свое, вновь срывается с места. Да, это тебе не те вкусные и сладкие, немного газированные энергетики, что были еще десять лет назад, отдаленно напоминающие нормальный напиток… Парень морщится, проклинает всю создающуюся химию, и проскользнув в темный проулок, прислоняется к черной, обшелушенной стене, одну тару с холодной гадостью пряча в тот же рюкзак, а вторую немедленно открывая. В прохладном и благо не таком шумном проулке эхом отдается щелчок, едва слышное шипение и заверения паренька вперемешку с ругательствами, что он никогда больше после этого комендантского часа не будет пить эту гадость … Мерзость. Она обжигает горло из-за повышенной газированности, едва ощутимый, сладковатый привкус перебивается горечью от плохо очищенной пищевой синтетики, а глотать это практически невозможно из-за запаха, но его самочувствие уже после трех глотков становится лучше, и чувствуется, как кровь начинает быстрее гнать по венам, заставляя сердце работать на полную, а общий тонус поднять до максимума. — Да чтоб еще раз… — приглушенного хрипит сероглазый, откидывая голову к стене и делая пару глубоких вдохов. Опустевшая псевдо жестянка летит в противоположную стену, ударяясь с металлическим стуком. Скоро заболит сердце, начнется тахикардия, боль распространится на всю грудную клетку, а через три часа у него закружится голова и пульс может превысить знакомые сто пятьдесят два удара в минуту. Да, таковы последствия этой мерзости для него лично, но без этого тонуса он не сможет быстрее добежать вовремя, не успеет проверить все точки и забрать нужные продукты и карты… Он вновь за два часа износит свой организм до предела, а последующие два дня будет валятся в бессознанке. Но если выбирать по другим перспективам, то лучше уж это, чем, еще в чей-то крови, нож в почках или перерезанная глотка за карточки… Чертово небо, как же ему надоело. Но сдаться вот так просто, да пусть уж лучше сохнут все остальные! Фрост с силой отталкивается от стены, так, что зачерненная штукатурка сыпется на землю, и перезакрепив фиксаторы на рюкзаке, посильнее нацепляет капюшон и, выскользнув незаметной серой тенью из проулка, убегает на другую часть улицы, пока машины стоят под красными лучами светофора. И по кругу: всё одно и то же, серые мосты, закопченные окна многоэтажек в которых еще отражается покрасневшее солнце, смог стоит где-то на уровне пятидесятого этажа, жара добивает и калит метал, делая и без того разозленных водителей абсолютно неадекватными животными, только тротуар отчего-то покрылся красивыми, разноцветными кругами, через которые он перепрыгивает. А нет, беловолосый парень вновь кривит губы, это всего лишь разлившееся топливо для снабжения генераторов, что вытекло на проезжую часть — аналог давно позабытого бензина: маслянистая, хоть и красиво переливающаяся, жидкость. Синтетическая красота от которой даже нельзя отмыться, ядовито-липкая, как и все в этом мире, к чему не притронешься, на что не посмотришь — всё, абсолютно всё — едкое, ядовитое и грязное, какой бы частичкой красоты не обладало… даже он. Он такой же. Только внешне, природа и… родители создали его таким неподходящим к этому миру: миловидным, милым, таким на вид хорошеньким и беззащитным, только внутри пустота. «Как в этом гребанном здании!..» — матерится подсознание, когда приходиться выбегать ближе к центру А7 перебегая линию Кромки, и мчаться вдоль зеркального шпиля-небоскреба. Внешне привлекающего своими красно-фиолетовыми окнами-зеркалами с первого по восемьдесят шестой этаж, а внутри у него лишь пустой каркас из недостроенных этажей, половина из которых заляпаны кровью и засушенными, подобно уникальному декору, ошметками чей-то плоти, которые так и не смогли соскрести. Он мотает головой, вовремя сворачивает налево, вновь посильнее натягивает капюшон и на бегу, благо что пространство суженных улиц без препятствий, достает из того же кармана таймер с циферками времени: пять тридцать два.  — Черррт! Чуть не поскользнуться на новой луже, такой же маслянистой, но в этот раз раскаленной, но удачно схватиться за решетку закрытого маркета, и успеть перескочить, пока и второй кроссовок не испорчен окончательно. Фрост благодарит хотя бы одежду и обувь в этом придурошном мире, так-как синтетика тканевых кроссовок водонепроницаема и почти огнеупорна, и кожа ноги спасена от раскаленного масла, переливающегося цвета. Он переводит дыхание, проносится сквозь узко стоящих домов-семиэтажек, тут всего ничего осталось — десять метров, вновь с идеальной точностью сворачивает вправо и не врезается в бетонный тупик, и теперь убегает целенаправленно вниз, под мост, что давным-давно был построен, практически врезаясь в высотное здание. Сейчас по нему никто не ездит, асфальт давно испортился и крошится подобно глине, здание стоит в аресте за неуплату, но вот спуск по старой дороге вниз, как в тоннелях, всегда оживлен, ведь там — в глубине, рай для таких как он. Подземный «супермаркет» всевозможных товаров, точек приема сбыта и почти трудовая биржа для нелегалов, что тянется через все здание и уходит подвальной улицей на многие сотни метров. И достать здесь можно всё, от того же вакуумного, мерзкого мяса и до новых винтовок с убойной мощностью, что пробивают три пласта уплотненного вольфрама. Тут он уже почти свой, только вот на глаза крупным ребятам, что ходят стаями, попадаться не лучший вариант, потому Джек и сворачивает, вливается в своеобразный разноцветный поток. Он наконец переводит дыхание, осматриваясь: здесь вновь до самого конца подземной улицы, горят лампы и неоновые светильники, привычный мат преобладает, а отовсюду слышатся противные голоса дикторов новостей и помехи в старых теле и радио коммуникаторах. «Уж лучше призрачные помехи, чем нудные и безэмоциональные голоса ведущих, сообщающие новые подробности в деле Шкурника и новых мобилизованных группах», — фыркает внутренний голос и паренек согласен, юрко ускользая от банды в зеленых плащах, что славятся в пределах центра А7, как банда Дейних, но из-за начавшегося движения равносильно остальным рыщут в разноцветном тоннеле, желая поскорее отовариться и залечь на дно. При каждом новом сведении люди быстрее норовят купить что-то и смыться в свои бетонные коробки, надеясь, что будут в безопасности. Он брезгливо дергает плечом, знает, что это бесполезно, кого надо или кто был самым плохим мальчиком в этом году, все равно найдет Ужас… Фроста самого передергивает, даже когда он находится посреди не менее отъявленных садистов и ублюдков. Тут каждого так передергивает, когда слышатся с помехами сообщения о пропавших вещах Шкурника. «Первые трофеи…» — и так думает каждый, даже слышатся шепотки и большая волна нарастающей агрессии и мата. Трофеи — это хреново. Это значит у кого-то охренительно веселое настроение, а значит и мясорубка будет масштабнее, чем в прошлом году. Беловолосый парень почти весело усмехается, зная что его личная паника уже настойчиво и шизануто стучится в двери разума. Не хватало еще и этого. И на первый взгляд, кажется что в этом филиале ада, в отделении психически нездоровых тварей не может быть такого резонанса и паники вперемешку с ужасом, уже ничто не заставит конченных ублюдков, убийц и психов настолько бояться. Но нет …. — это ведь 604, это ведь летний сезон, началась жара и началась мясорубка. Он тоже когда-то не думал, что такое может быть… Его с силой бьют в плечо из-за того что он задумался и не обошел препятствие в виде какого-то идиота. Фрост шугается, прижимается к правым витринам не обращая внимание на остальной поток разношерстных, и на миг поднимает голову, чтобы обсмотреть тихушника в которого он врезался. Парень недобро рычит и ускоряется, чувствуя, как его начинает мутить. Вот такие вот тихушкники, на вид забытые, в простой одежде и без гонора, а ночью они режут и насилуют в переулках, брызжа слюной и догоняясь от вида распотрошенной жертвы… И возможно этот, завтра или уже сегодня, сам будет с порезанным горлом. — Да сосредоточься ты уже, идиот!.. — он шипит на самого себя, мотает головой не то от мыслей и эмоций, не то от шума и запаха разъедающих носоглотку химикатов. Барыги выставили свой товар повсюду, предлагая дурь на любой вкус, цвет, запах и глюк. «Вот он пир перед чумой, мать твою…» — Фрост раздражается и лавирует серой тенью, прекрасно зная к какому магазинчику ему нужно. «Хаос полумертвого города… Самое выгодное здесь уже быть мертвым, не правда ли?» — острое воспоминание с отголоском давно позабытого голоса заставляет с силой врезаться в открытую железную дверь магазина. Джек шипит хуже разъяренной змеи, и с силой пнув металлическое препятствие вновь исчезает в толпе, пока его не засек хозяин. «Не думай, не думай, не вспоминай! Ты знаешь, будет только хуже… Не думай! Не смей!» — орет подсознание и он знает наверняка, что будет только хуже, но мысли, подобно органическому яду рептилий, уже молниеносно распространяются по венам и заставляют голову пульсировать от боли, а чертовы эмоции зашевелиться одним единым черным клубков. Словно кто-то пустил ток по давно омертвевшему телу и мышцы непроизвольно сокращаются, но жизни в них уже давно нет. Парень в капюшоне морщит нос и благополучно сворачивает, невидимкой проскальзывая в неприметный магазинчик с давно выцветшей зеленой вывеской «M.r.c.l».* Тут всё по старому — обветшалая точка сбыта и оптовка, где есть всё. Серая штукатурка на давно потрескавшихся, высоких стенах, несколько стеклянных, давно кое-где разбитых и заклеенных черной лентой витрин, стоящих от входа буквой «Г», пару шкафов-холодильников со всевозможными напитками и легкими наркотиками, и всё тот же ядовитый свет от дневных, неоновых осветителей, что делают магазинчик похожим больше на кабинет патологоанатома… — Твою ж мать, и какого именно сейчас ему понадобилось вылезать? Что за… — О, кому-то не нравится внезапная спешка, да, Джек? — за самой дальней параллельной входу витриной, нахально облокотив руки на хрупкое стекло, ухмыляется темноволосый паренек. На вид он кажется таким же беспредельником-подростком, что и многие на улице, что под стать и Джеку. Но карие глаза горят неподдельным живым интересом ко всему происходящему и красным огоньком хитрости, а вся расслабленная и пофигистичная поза так и кричит о наигранном нахальстве и желании показать себя крутым. На нем как всегда черная кепка, повернутая в бок, и ярко оранжевая безрукавка, что великовата на пару размеров. Вид естественно абсурдный и наглядно, как всегда, для всех свидетельствует о раздолбайстве и не умении мыслить хоть на долю серьезнее в этом черством мире. Этот пожалуй один из немногих близких знакомых Фроста, кому плевать на загнивающую жизнь вокруг, и он с истинным оптимизмом относится к любому происшествию за пределами своего магазинчика… Пацан странный, вроде и взрослый, но по мозгам и поведению ведет себя на лет четырнадцать, не больше… И скорее всего, если бы не магазин и умение доставать редкости и деликатесы, его давно бы прибили те же сволочи, что порой вламываются в эту неприметную коробку, похожую на морг… отваливая бешенные пэйнты** и кредиты за ту или иную вещь. — Я же просил так меня не называть! — огрызается светловолосый юноша, смотря из-под капюшона и сверкая гневом серых глаз, но так и не снимая его, — Забыл как меня это бесит, Джейми?! — Ха! Мне пофигу, как меня хочешь так и называй, а вот тебя до сих пор цепляет! — фыркает парень, в мгновение перепрыгивая через высокую витрину, благо и так давно потрескавшееся стекло не разлетается на тысячу осколков, и подходит к ближайшему шкафу-холодильнику, — Ты зачем? Еда, нормальная вода, кредит или пэйнты с более серьезным лимитом? О, слушай! Тут пришли контрабандой пять грузовиков с натуральным, не синтезированным алкоголем, говорят чистый бурбон, я себе выбил пару ящичков, но вот тут ажиотаж начался… Короче, если будешь брать то осталось всего три бутылки, да и дорогие они заразы… — Ты забыл, да? — тихим голосом припоминает Фрост, он меланхолично подходит ближе и прислоняется плечом к прохладной дверце холодильника, на секунды довольствуясь ледяным сквозняком, что как всегда выдувается из камеры из-за плохо прорезиненных створок шкафа. — О да, наш «Ледяной» парень всея Кромки не пьет и ведет до мерзости правильную жизнь! — скривившись, передергивает плечами Джейми. Он кидает многозначительный взгляд на тут же напрягшегося Фроста, который низко опустил голову, и тихо фыркает, — Может тебе реально подогнать несколько пачек краски? Бесплатно даже! Ну какого хрена ты рискуешь, псих недобитый? Много еще раз тебе будет везти, пока вот те ублюдки за окнами не узнают, какой ты весь у нас беленький и миленький, а? — А просто заткнуться и обменять карточки на провизию влом? Или я должен рассказать твоему дядюшке, что не собираюсь больше… — Тихо-тихо-тихо! Не заводись! Твою ж, и чего вы все дерганные стали? Ну вышла наша всеобщая лапочка на охоту, ну открыла новый сезон, так радоваться надо! Столько шизоидов положит! — Твои бы слова, да в министерство… А лучше тебя туда, под особый контроль психослужбы, — мрачно хмыкает Джек, следя за резкими подрывами пацаненка по всему магазину, и немного отвлекаясь от болящего сердца холодными потоками воздуха. — Не, дружок. Я в дурку поеду не раньше сто восемнадцати… — пригрозив пальцем, и с важным видом задрав голову вверх, объявляет Джейми. — Хотя бы до восемнадцати доживи, фантазер хренов! — Да ты чего такой злой, Фрост? Не первый год такое. Угомонись! Наш Ужас слабых и адекватных не трогает, а до отметки психов, которых он вырезает нам с тобой еще расти и расти, — бурчит темноволосый, вновь перепрыгнув через витрину и выискивая на дальних подвесных полках нужные кредиты и списки с провиантом для Джека, — Да и тем более не встретишь ты его на улице, так что угомонись. Вероятность этого равна — ноль целых, триста двенадцать тысячных… — Пэйнты есть на полторы тысячи? Мне хотя бы пять. Или кредиты, по тысяче? Еще пару баночек быстроусвояемого белка и… провиант в виде пайков на пять дней. Я конечно пробегусь еще через пару дней, но проще, чтоб были в запасе, — не обращая внимания на болтовню паренька, грубо переводит тему Джек, совершенно точно не желая слышать каковы там цифры и проценты встретить самого отъявленного психа города 604. Он неохотно отцепляется от холодильника, через плечо осматривает оживленную подземную улицу и тихо матерится, не зная как после будет добираться до привычных спальных районов. Ведь есть и такие личности, что следят за каждой более менее приличной точкой сбыта, и когда человек, затарившись товарами, выходит из подобного местечка за ним тут же отправляется хвост… А в неприметном закоулке, коих тысячи на один квадратный километр, покупателя в лучшем случае избивают, забирая нужное, в худшем человек так и подыхает в темном тупике, пока бродячие псы не растащат его по кускам и это не увидят прохожие, которым кстати тоже нет особого дела до чужой смерти… — Эй? Фрост, твою душу? Ты меня слушаешь? — громко рявкает Джейми, стоя напротив парня и щелкая перед ним пальцами, — Прием! Ты здесь? Что вообще сегодня с тобой творится?! — Да что ж ты орешь то так, половина А7 тебя уже услышала, придурок! — отмахиваясь от протянутой руки, что норовила сбросить капюшон, морщится юноша, раздражаясь даже пусть от невинного, но всё равно внимания по отношению к себе. Он этого не любит, и ненавидит прикосновения… — У тебя зрачки расширенны… Дыхание сбито. Что, опять энергетик? — сменяя свою придурковатую легкость и задор, на холодную проницательность, выдает Джейми, с недовольством пытаясь посмотреть в серые глаза приятеля. — Не твое дело. Мне без него не добраться до других, да и обратно… — Обратно в глушь Кромки тебе тоже не добраться, учитывая, что эта дрянь на тебя действовать стала хлеще прежнего! Совсем сдурел, или хочешь кони двинуть? — Не твое дело, сказал же! — морщась от поучительного тона в котором действительно слышится беспокойство, Джек на автомате забирает из рук паренька пластиковые пэйнты, и несколько пачек сухпайков, и в отдельном пакете банки с жидким белком и тем самым проклятым мясом. — Доведешь себя, — хмыкнув на мрачного Фроста, Джейми не глядя берет у него карточки и несколько талонов оплаты за прошлые две недели работы. — Моё дело. Хотя не стоит переживать и в данное время подыхать я не намерен, так что возможно еще загляну на днях, не получится — значит уже после жары… Джек даже не прощается, просто сразу все скидывает в рюкзак, рассовывает нужные деньги и кредиты по карманам, и вновь хорошенько закрепив черный рюкзак на спине, быстро выходит из прохладного магазинчика-морга. Острый взгляд осматривает множество тварей, что как пираньи снуют по всем направлениям, интуиция пока молчит, а значит слежки за ним пока нет, потому Фрост вновь сливается с общей массой, надеясь заскочить еще в одно место перед тем, как выбежать из этого балагана, возвращаясь в ставшие почти родными края Кромки. Как глупо… Считать хоть одно место в этом городе почти родным… *** Он хрипло выдыхает, глухо опускает рюкзак рядом с разворошенной кроватью и нараспашку открывает окно, вопреки остальным соседям по кварталу. Да, он псих, никто и не сомневался… особенно сам. Темные облака нависшие над далекими шпилями почти скрывают острые верхушки, разряды ярко-фиолетового цвета пробегают изогнутыми молниями над городом, словно внизу и так не хватает ярких, неоновых вспышек от закоротивших рекламных баннеров. Парень щуриться от ядовитой цветовой гаммы, что давит на зрение постоянным миганием и фыркнув, отходит от окна, сразу же заваливаясь на кровать и закидывая руки за голову. Едкий воздух с ощутимым дымом от химии пробирается в темную комнату, освещаемую лишь изредка вспышками молний и неоновых подцветок, и вместе с легкими порывами летнего ветра заносит капли начавшегося ливня. Скотство. Но так приятно почувствовать на себе холодные брызги дождя и ощущать сквозняк, что заставляет разгоряченную кожу покрыться мурашками. Ради этого стоило со скоростью метеора нестись обратно по Кромке и, не взирая на боль и недосток кислорода в легких, перепрыгивать через метровые препятствия, и даже не заботясь о том, что наступил темный вечер… Всё, он точно труп на ближайшие сутки. Ухмылка криво бежит по бледному лицу, а веки невольно опускаются, но он всё еще в сознании, пытаясь расслышать окрики в подъезде и включенное на полную мощность радио в соседней комнате. Опять новостные блоки, со звоном гремят арматурой — видимо решили этими палочками в случае чего защищаться. Джек вновь гадко ухмыляется, прекрасно зная, что от монстра не убежать и не защититься. «И тебе не защититься… И ты это знаешь», — шепчет подобно змее внутренний голос, но сил его прогнать или переключить мысли нет, боль с каждым новым стуком капель по подоконнику, распространяется по всему телу, вгрызаясь стальными челюстями. Ему хочется выгнуться дугой на кровати, завыть в голос или прокусить губу до крови, настолько организм отторгает синтетические добавки, что просочились в кровь, но ничего из желаемого Фрост не делает. Он просто тяжело дышит, плотно зажмурившись и стараясь отвлечься на шум усилившегося ветра и дождя, и мерзкий вдалеке, скрип от проезжающей электрички. Как же ему осточертел этот город, эта жизнь и как же он ненавидит собственное бессилие, даже сейчас, бессилие от невозможности скорректировать мысли и запереть в дальнем ящике подсознания картинки прошлого. А всё ведь начиналось с обычной вылазки по Кромке… Парнишка ощетинивается, преодолевая боль в грудине, и с хрипом вытягивает вниз руку, нашаривая рядом проклятый рюкзак. Пара крепких ругательств сквозь крепко сжатые зубы, вжикает молния на боковом кармане и слышится плеск в пластмассовой банке. Вновь несколько глубоких хриплых выдохов, под зажмуренными веками проносятся картинки сегодняшнего дня, крики, маты… Шум, воспоминания о комендантском часе, невольно мозг начинает паниковать от сменяющихся слайдов и Джек чувствует, как подступает новая волна паники. Нет. Только не снова. Одновременно с агрессивным шипением на самого себя щелкается крышка банки и делается первый глоток практически безвкусной желтовато-молочной жидкости. Парень морщится, не хочет открывать глаза и на ощупь ставит баночку обратно на пол, откидываясь на старое подобие синтетической подушки. — Не смей… — шипит он в пустоту, и морщиться от своего скрипучего голоса. Вроде сегодня точно не орал… Ан нет… Это все чертов энергетик. Он же еще с повышенной дозой углекислоты, что обдирает гортань не хуже наждачной бумаги. «Какая досада, наш мальчик не может не только шевелиться, и собрать мысли в кучу, но и говорить тоже не способен…» — ехидно подцепляет подсознание и от этого становиться более тошно, так, что хочется удавиться. Но новый раскат грома и яркая белая вспышка отвлекают, и немного успокаивают разыгравшееся воображение. У него с дождем ничего не связано… С летом и жарой — да, в это время объявляется ублюдский Ужас, с зимой связаны холод и боль от ненавистного одиночества и пустоты, с засушливым ветром и тихими весенним ночами… тот гребанный этаж небоскреба, и ненавистный белый свет от прожекторов, но вот с дождем — практически ничего. Дождь его спасает. Единственно отвлечение от боли физической и морального пожирания себя, хотя… Фрост улыбается вымученным оскалом. Уже сожрать-то и нечего: один стальной каркас переломанных костей, напрочь испорченные химией внутренности и черный клубок эмоций, который только с виду живой, хотя на самом деле это просто сокращение мертвых мышц… надежд, мечтаний, чувств. Всё атрофировано. Надсадный, хриплый смех заполняет комнату, приглушая посторонние звуки и создавая жуткое ощущение одного психа в закрытой камере больницы. Как же ему надоело быть… Просто быть! Фрост сглатывает, чувствуя как горло першит от каждого движения, но не обращает на это внимание, вновь улыбается и вспышки молний соединяются со слайдами-картинками в голове, отчего создается сюрреалистичная картинка что происходит всё заново. Боль из-за энергетика добавляет реальности происходящему, и в голове и в эмоциях. Эмоции. Есть они у него? Остались ли еще или это просто одно название вровень и засохшим чувствам? Он хочет порвать этот круг, и больше не спрашивать себя, больше не влезать в глубины души, проверяя, есть ли изменения в этом черном клубке. Да нет же! Нет изменений, и не будет! Он всего лишь… функция. Всего лишь направленное живое существо, которое живет — старается выжить, но не больше. Робот, андроид, киборг? Как там писалось в фэнтезийных книжках полувека тому назад? Бред! Он — просто идея. Он просто существует и знает, что ему нужно выжить… Но самого желания жить, вот чтоб с эмоциями, рвением и красочной пеленой перед глазами, нет… Сердце не стучит быстрее из-за чувств, адреналин пусть и зашкаливает, но только на стимуляторах, ему почти не страшно за следующий день, уже почти не страшно, потому что жить не для чего, не для кого. Для себя? Вновь смех, только теперь природа или просто чертова гроза не позволяет — заглушает оглушительным раскатом скрипучий смех, и Джека отпускает, а дыхание становиться быстрым и слишком шумным. Как же он ненавидит быть просто одним из миллиона. Таким же… Сам говорит себе, что не опуститься до этого ублюдства и серости, а сам всего лишь еще одна единица существования, которая нихрена не чувствует и даже не пытается. — Да потому что всё вытащили с корнем и сожрали на моих же глазах! «Нет… Ты сам дал сожрать — вытащил свои эмоции, чувства и все светлое вместе с мечтами и надеждами и дал это сожрать! Еще и вилочку с ножичком протянул, чтоб было проще этим тварям, и сидел, радовался, что кому-то стал нужен в свои шестнадцать…» — ядом цедит внутренний голос — тот самый одичавший мальчишка, которым он стал за последние четыре года, и Фросту нечего ответить самому себе. Лишь сглотнуть колкий ком вставший в горле, поморщится от боли и вновь опустить руку вниз, за банкой с белком. Он — вектор, лишь идущий к цели, цели, где нельзя умереть, нельзя стать подстилкой. У него немеют и холодеют руки, он — всего лишь функция… Признайся, смирись! У тебя просто работает мозг и тело, но нет ничего внутри… Лишь воспоминания и тупая, такая уже привычная боль, что въелась в каждую клеточку — в кожу, в голову, в сердце и душу… Она — фон, как серый шум. Ничего кроме неё нет, всё остальное только список в голове который выполняешь каждодневно, чтобы не подохнуть серой тенью в очередном кровавом закоулке или, чтоб в нём же тебя не трахнули, перерезая глотку. Заткни свой вой внутри и просто продолжай жить, не заглядывая себе внутрь. Ничего нового там не найдешь и так же, как и зеленая вывеска «M.r.c.l» не появится в твоей жизни…*** После родителей, после… выжигающих своим светом прожекторов уже ничего не появиться. Просто поставь режим ожидания на «надежду» и старайся выжить, не уподобляясь сучкам, что пытаются увидеть мир в разноцветных тонах под граммами галлюциногенов, предлагая себя за дозу каждой психованной твари. Фрост стискивает до скрежета зубы и замирает, стараясь через силу взять себя под контроль, успокоиться — не думать, переключиться пусть на эту ноющую боль в сердце, на грозу или новостной блок, что орет за стенкой, но только не вспоминать что он такое. Так проще. Не задумываться, просто выполнять свои действия и жить… Точнее, выживать. Дождь лил как из ведра, и скорее всего капли были серого цвета, вода не пригодна к употреблению, но хотя бы воздух сменился, стал на несколько долей процента чище, запахло чистотой, а с улиц смывалась копоть, всё масло и, главное, кровь… От представления, что сейчас течет ручьями по тротуарам, сливаясь в водостоки, Джека замутило и всё ощущение чистоты развеялось мерзким ощущением реальности. Всё к херам и ничего не станет чище или прекраснее..! В подтверждение завыли вдалеке сирены патрульных, где-то по магистрали параллельной от их спального квартала донеслось скрипучее оповещение, которое частично глушилось шумом от ливня и порывами разбушевавшегося ветра: «… Еще раз повторяем… Просим вас сохранять спокойствие и соблюдать правила комендантского часа. Вы сами можете обеспечить себе лучшую безопасность, оставаясь в своих жилищах после захода солнца и не рискуя выходить на темные улицы. Внимание, еще раз повторяем…» Глоток спасающего белка, усмешка на побледневших губах, порыв мокрого ветра, что брызгами обдувает всю левую сторону его руки и шеи, и вновь глоток прохладной жидкости. Джек открывает глаза, безразлично пялясь в серый, унылый потолок, хоть гари нет, уже что-то не столь отвратительное. А чертова бронированная машина с рупором на крыше, всё так же вещает однотипную запись с правилами предупреждения, чем непомерно выбешивает каждого жителя Кромки и его в частности, медленно двигаясь по пустой магистрали. Все и так прекрасно знают эти правила, ровно, как и прекрасно знают, что бронированный патруль уедет, и это чистая формальность для галочки… Через две квартиры с резким стуком распахивается окно и всегда на вид спокойная женщина, затюканная из-за работы на фабрике, кроет десятиэтажным матом проезжающую вдалеке машину. Джек улыбается, слыша как еще несколько жителей открывают окна и начинают собачиться как между собой, так и орать на бронированный патруль, который естественно их не услышит из-за расстояния и сплошной стены дождя и раскатов грома. Но все взвинчены, все повысовывались из окон и наполовину промокши, включили агр, матеря друг друга всеми известными и неизвестными словами.  — Да вы блять заткнетесь или нет?! Или специально привлекаете к нам внимание, дебилы?! — не выдерживает Фрост после пяти минут ора со всех сторон. Ему даже не стоит подниматься и так же собачится из окна, он просто продолжает пить белок и смотреть в потолок пустым нечитаемым взглядом. Откуда-то сверху — чуть левее, на него наезжает взрослый пацан, указывая на какое-то там место и поливая матами. — Вот тебя, долбаеба, как конченного психа первым Ужас и прирежет! — не выдержав последнего эпитета в свою сторону, рявкает Фрост и тут же все смолкают, позволяя в деталях расслышать как ливень набирает силу и как льется ручейками черная от копоти вода с крыши. Со скрипом закрываются окна, слышатся тихие шепотки и вновь включаются на полную громкость новостные блоки за стенами его коробки… «…Просим вас сохранять спокойствие и соблюдать правила комендантского часа…» — вновь зашуршал вдалеке рупор, и вякнув очередной раз сиреной машина набрала скорость с визгом срываясь с места. Вот тебе и оповещение. Вот тебе и безопасность от хранителей порядка, чтоб они всё посдыхали, ублюдки. «Но мы ведь пытаемся заботиться обо всех гражданах города 604! И несмотря на их нелегальную деятельность, нам важна каждая жизнь и каждый член социума…» — лживый, до ядовитой приторности, голосок женщины психолога, что раз в два сезона вещала на главном новостном блоке, едкой щелочью въелся в память беловолосого юноши, и теперь каждый раз он вспоминал её лицемерие, когда такие вот полицейские извещали жителей о комендантском часе. Никому нет дела. Им главное на высшем уровне все организовать, доложить и главное выловить, и плевать сколько будет жертв среди гражданских. Этот ведь легендарный Кромешный Ужас. Хочется сплюнуть и поматериться уже самому, смачно, припоминая все словечки что он знает, но во-первых, двигаться сейчас совершенно не рекомендуется, во-вторых пусть и во временном пристанище, но плеваться Джек никогда не будет, а в третьих ему слишком лень… Да и толку не будет. Остается лежать, допивать невкусную, но благо полезную в его случае гадость и надеяться, что дождь не закончится до утра. Под него он сможет заснуть, забывая про скрип электричек, нудные голоса ведущих за стеной и мерный, сводящий с ума, гул от работающих неоновых подцветок, что преображает комнату в разные цвета. Сейчас еще не глубокая ночь, только наступающий темный вечер, в преддверии очередного жестокого убийства. Может оно будет полезно этому городу и очередной трусливый хранитель порядка будет уничтожен? А может убьют и его, пробравшись через окно в комнату? Черт, какого хрена он думает? Неужели уже настолько не важно свое существование? «Или ты сошел с ума став психом, маленький Оверланд? А может хуже… Ты окончательно стал машиной, с единственной потребностью выживания?.. Или ты считаешь что кто-то…» Он так и засыпает, провалившись в темноту и так и не поняв, что было последней мыслью подсознания. *** — Здесь чертовски холодно, не находишь? — Заткнись, Банниманд! — глухо одергивает злой и уставший старший детектив. Зеленые стены нескончаемого коридора словно поросли густым слоем мха, отталкивая своим холодом и запахом сырости, старые, тусклые светильники и одна единственная дорожка, выцветшего красного цвета тянущаяся до дальней, такой же единственной, двери. Норд хмыкает, но идет молча. Они оба на нервах, прошли неполные сутки с тех пор как объявили комендантский час, сверху отдел уже засыпали гневными звонками и приказами в кратчайшие сроки достать этого ублюдка. Хоть что делайте, хоть землю жрите, но чтоб этот псих был пойман в этот раз. Угрозы на этот раз были поистине устрашающие, а половина уже полетела со своих мест, верхушка, мать её, всё-таки зашевелилась, наблюдая, какая паника воцаряется в городе. Что уж там… главы безопасности сами начали укреплять свои дома и рабочие кабинеты, не желая и носа совать на небезопасные улицы. А разбираться со всей этой грязью и кровью как всегда обычным сошкам-следователям, таким как они. Только в этот раз их вызвали на самый верх неспроста и что ожидать за бронированной дверью Николас не знает, впрочем, как и идущий недовольный Астер. Седоволосый напарник, перед тем как дойти до злополучной двери и постучать в неё оборачивается, предупредительно кидая взгляд на недовольного младшего детектива, но Астер лишь прищуривает и по взгляду становиться понятно, что выкидывать свои шуточки при верхушке он не будет. Это хоть немного, но успокаивает, но дотронуться до двери Норду не суждено, дверь открывается сама и их встречает услужливый офицер в гражданском, коротко кивая и впуская в просторный кабинет, как оказалось конференц-залы, где нет ни единого окна. Как и в других серьезных, городских заведениях власти, тут лишь длинный стол, множество стульев и огромный экран на всю дальнюю стену. Ну и руководство, состоящее из одного человека: презентабельного молодого мужчины в очках, что одет в строгий костюм и держит в руках серую папку. По тихому цоканью от младшего серого детектива, Николас понимает, что тот ожидал большего — как минимум полный состав Департамента Безопасности. Но видимо это слишком много чести для таких как они. — Сэр? Вызывали? — прочистив горло, привлекает внимание Николас, но желание подойти ближе и разглядеть серьезного мужчину служащего не имеет. — Вы знаете, для чего вы здесь? — как оказалось, стены здесь совсем не отдают эхо, может из-за усиленной прочности, а может из-за полимерного покрытия, так или иначе голос руководителя отдела безопасности звучит ровно и сухо, без единой лишней эмоции, что и заставляет старшего детектива подобраться, вспоминая зачем они здесь. — Так точно. Из-за Ужаса небось. Что, поручите это дело верхушке ДБ или мобильным группам контрактников? — хмыкнув, в своем излюбленном репертуаре начинает Банниманд, он хоть и понимает кто перед ним, но стоять еще и здесь на цыпочках перед очередным зажравшимся главой он не собирается, учитывая, что выспаться ему так и не удалось, а за последние десять часов их так помотали, что уже никакой выгон или выговор не страшен. Однако вопреки возмущенному взгляду Ника и собственному предчувствию, ничего не происходит, и мужчина в очках молча швыряет через стол папку, с невозмутимым видом отворачиваясь к экрану.  — Нет, это дело теперь полностью ваше. Департамент Безопасности, полностью освобождает вас от других дел и просит заняться только этим. Николас Норд, вы ведь, насколько мне известно, уже больше шести лет занимаетесь делом Ужаса? — Семь лет, если быть точным, сэр! — скрывая свое удивление таким решением министерства и департамента, быстро отвечает Ник, пытаясь теперь выглядеть более достойно и соответствующе в глазах главы. — Что ж, тогда, вы как никто другой знаете все обстоятельства и сложность данного дела. Департамент принял решение организовать группу, состоящую из следователей, группы быстрого реагирования и… ищеек, что должны в кратчайшие сроки вывести это дело на новую ступень, расширить информацию о субъекте и по возможности выловить и уничтожить. Возглавите эту группу вы и детектив Банниманд. — Есть, сэр! — в два голоса отзываются следователи, мимолетно переглядываясь и не понимая, почему именно в этот сезон настолько активно начал действовать департамент. Но каковы бы не были причины, это лучше, чем пытаться одним отделением полиции вплотную заниматься этим делом и искать проклятого психа. Хотя откуда у департамента появилось такое снабжение, на проведение столь масштабной операции, оба хранителя порядка так и не поняли. — Кстати… — глава безопасности оборачивается, осматривает детективов и незаметно для них кивает стоящему возле двери офицеру, — Вам потребуется помощь, остальных наберете, либо выберете сами, а вот с одной личностью вам придется познакомиться сейчас. И да, департамент настаивает, чтобы вы работали именно с ней. Мужчина замолкает, как только открывается дверь, и на острый звук от каблуков оборачиваются два напарника с расширившимися глазами смотря на входящую в помещение хрупкую на вид девушку. — Да ладно… — не веря своим глазам, фыркает Астер, был бы в другом месте, сказал бы не такими культурными словами. — Она? — практически не взглянув на девушку в окружении четырех здоровенных головорезов, Норд резко оборачивается к главе, — Работать с ней?! — Да. Я лично и пятеро других глав ДБ приняли решение и одобрили кандидатуру Туоф, как одной из лучших ищеек города. Она в вашей команде. — Работать с Феей? Да вы с ума посходили? — непозволительно громко рявкает теперь младший детектив, переводя шокированный взгляд то на главу, то на девушку. А та лишь хлопает густыми накрашенными ресницами, и быстро откидывает прядь разноцветных волос назад, хитро ухмыляясь. Пожалуй, это задание для неё будет самым интересным и непредсказуемым. И, возможно, её список отправленных на тот свет психов, под конец этой заварушки, пополнится самым известнейшим убийцей за всю историю 604.