Психо города 604

Город тоскливо отсвечивал неоном, всяким — желтым, фиолетовым, красным, синим, но по большей части зелёным. Разными оттенками мерзкой яркости и насыщенности зеленого. А из-за тумана, вызванного дождем, что так кстати двигался к центру, к высоким черным небоскребам, создавалась сюреалестичная картина умирающего в ядовитом, зеленом газе города. Такого сгнившего и такого опустошенного. И было бы просто охренительно, если б 604 город действительно потравился теми же, на блядство случая, едкими химикатами, которые тоннами производит каждый день. А люди бы умирали… Превосходно — один за одним… Задыхаясь, харкаясь кровью и с животным страхом в покрасневших глазах пытаясь найти хоть одно место, где бы смогли вдохнуть чистый воздух… На железные перила, что квадратом окружали крышу невысокого небоскреба, попали слишком громкие капли дождя, разбиваясь на микронных собратьев и отдаваясь противным звонким эхом по металлу — старому, липкому, местами ржавому. Это отвлекало от созерцательной картины внизу. Там, где туман уплывал, еще было что разглядеть — узкие вереницы машин подсвечивающие желтым светом, встали одной некрасивой поломанной линией: очередная ночная авария, произошедшая на главной ветке магистрали, недалеко от А7, была несколько забавнее того, что находилось за его спиной. Больше двенадцати машин всмятку, шестнадцать покорежены, и более полусотни получили, как минимум, вмятины и царапины. Но вот людей больше… Пострадавших и погибших — гораздо больше. Не пострадавшие, не дожидаясь хранителей порядка и карет скорой помощи, сами вытаскивали из-под груд, уже не подлежащего ремонту, железа покореженные трупы, которые разваливались у них на руках, и на асфальт потоком брызгало еще больше крови и густой бордовой смеси, что еще недавно представляла собой важные органы. А ливень всё размывал, словно в отместку за уничтоженную природу, силясь сделать всю магистраль красной рекой смерти, смешиваясь с густой жидкостью и давая людям больше повода для страха и тошнотворной паники. Темно-красная река стекала все дальше к югу, вниз по скату с дороги… Она красиво поблескивала, даже с такой высоты, в желтом свете машинных фар… Три капельки вновь ударили о железные перила, своим звуком опять побеспокоив его, и моментально, повинно разбиваясь в мелкие брызги. Он тихо цокнул. Позади же раздался душещипательный вой человека, ну, или отчасти когда-то принадлежавший человеку. А дождь все усиливался, словно желая и порадовать картиной внизу и разозлить окончательно, отбивая непонятный ритм на железных полых перилах. Снизу вновь донеслись крики и маты, вой девчонок и женщин, порой даже мужчин, потерявших кого-то из близких, через квартал завыли сирены — двадцать минут после того, как случилась авария. И года, твою мать, не прошло. Ничего не меняется в мутировавшем термитнике с давно подохшим духом. Жизнь окружающего социума, как запускная голограмма, мелькающая от помех белыми линиями — вроде и движется, и что-то делает, а все искусственное, давно уже сдохшее, разложившееся, сгнившее и заменившееся бездушной электроникой. Человек позади заскулил, видимо силясь либо позвать на помощь, либо… позвать на помощь, перекричав дождь. Он хмыкнул, медленно наблюдая за красно-синими вспышками сирен скорой. Поняв, что действия туповатых, как всегда, медиков могут затянуться, и зрелище утратит свою пугающую привлекательность, неохотно оттолкнулся от мокрого ограждения, наконец выпрямляясь и поворачиваясь к звавшему на помощь. Звавший на помощь на неповинного узника походил слабо. Можно сказать совсем не подходил, и виной была даже не бандитская внешность с учетом бальзаковского возраста, да и не часть изъявленного холодного оружия, а скорее… Ожерелье. Светло-бежевое ожерелье на шее, постоянно мотающееся из-за попыток его владельца вырваться. Ожерелье из костей — человеческих, отполированных, покрытых лаком, блестящих от отсвета того же ядовитого неона, в виде бусин. Каждая бусина — одна жизнь миловидной, двадцатилетней девушки, обязательно с черными волосами и ростом не ниже ста шестидесяти. Тридцать восемь бусин. Тридцать восемь бусин за три года «коллекционирования». Холодный, циничный взгляд проходится по связанному и напуганному коллекционеру. Априори своей деятельности на протяжении нескольких лет, он не выглядит хладнокровным, последовательным и расчетливым нарциссом, как сказано в депортаменском профиле. Скорее дергающимся, до исступления или сказать лучше — истерики, перепуганным и даже, как-то по обидному, готовым признаться во всем и покаяться перед законом, и уже давно несуществующими богами. Мужчина в длинном черном плаще недовольно хмыкает и переводит взгляд в сторону, который раз осматривая нехитрый механизм; на неистовый крик Кровавого Душителя он не обращает никакого внимания, позволяя тому сорвать себе голос и в конец разодрать из-за напряженности все связки в глотке. Плевать, все равно вдоволь не поорать — скотч давно сделал свое дело. Шум ливня глушит новые шаги к цели, капли упорно бьют по железному ограждению и мокрой крыше, содействуя в новом издевательстве над городом, а страх в глазах недоублюдка становится явственней — ярче, что с довольством наблюдает мужчина в черном, подобно хищнику приближаясь ближе. Сверкает молния, отражаясь яркой белой вспышкой в лезвии загнутого ножа, походящего больше на серп. Бусины уже не понадобятся доживающему последние минуты хозяину. Холодная усмешка на тонких губах — последняя нужная капля страха для его сегодняшней жертвы. Выверенное движение острым ножом — механизм запущен. Благосклонность чертовой погоды удивляет — крышу вновь освещает острая молния, словно в довершение ночной работы, четче показывая Кровавому, что его ждет через сорок восемь секунд. Он не оставляет ничего лишнего, только представление для города, который через три пустых часа проснется, и социум с мертвыми глазами вновь ринется по жаркому термитнику, сжирая подобных себе на своем пути и травясь химией собственного производства… Но зато — им будет наверняка весело, найдя они по утру его «подарок». Туман, так некстати растворяется полностью, сбивается ливнем, уничтожая картину отравленного, остроконечного шестьсот четвертого, и жаль химия — не его специализация. Горящие желтые глаза сверкают презрением и самой отдаленной крупицей довольства. Через еще одну блеклую молнию темной фигуры уже нет на мокрой крыше. Остаются пятнадцать секунд и тридцать две бусины… *** Гребаная погода не вдохновляла, гребаная погода даже не давала шанса спокойно сунуть нос на улицу. Было мерзко, противно сыро и невыносимо воняло мхом, химикатами и кровью. Астер поморщился, стоя возле кофейного автомата и пытаясь в пятый раз нажать заевшую кнопку. Он передернул плечами, ощущая, как и в эту узкую и тесную комнатку с дохренищем сотрудником спец назначения проникает противный холодок, а кнопка так и не хочет нажиматься. — Ну и духота! И как твою мать в такой жаркий и влажный, как в теплице, вечер выезжать на облаву?! Вот скажи мне, Астер? — негодующе пробасил Ник, неожиданно появившейся за спиной у младшего детектива, и с силой по привычке хлопнув того по спине.  — Так и выезжать! А если тебе заняться нечем, кроме как трепаться о погоде, то иди и помоги этой стерве! — шипит раздраженный Банниманд, оборачиваясь к напарнику и сверкая злым зеленым взглядом. Он недобро щурится, но легкий сквозняк от открытого дальнего окна заставляет отвлечься, тихо проматерится и передернуть плечами. — А, забыл, ты ведь свой мех в участке забыл… — моментально сообразив причину раздражительности коллеги, Норд лишь почесал затылок, отходя от молодого мужчины на пару шагов назад. — И хватит мой жилет называть мехом! Там всего лишь начес, и то на внутренней стороне… — хмурится Банниманд и наконец нажимает эту чертову кнопку, автомат запускает механизм и становится слышно, как в пластмассовый стаканчик медленно наливается примерзкий напиток. — Эй! Вы, двое! Живо подтянулись в кабинет! — Фея, появившаяся в начале темного коридора, что тянулся по правую часть от них, секунду сверлит их глазами, но получив кивок от старшего фыркает и, развернувшись на каблуках, быстро скрывается за поворотом. Напарники мрачно переглядываются, и вязкое молчание затягивается. Они знают, что с наступлением сумерек их ждет слишком крутой поворот в событиях, а будущая операция, на которую черт возьми, все же выбила разрешение эта стервозная женщина, повлияет не только на карьеру, но и на будущую жизнь. Ник сомневается в поимке Ужаса, ведь эта сволочь слишком долго и удачно ускользала столько лет, не оставляя зацепок, но вот то что в конце сегодняшней ночи они смогут продвинуться, возможно даже зацепят его или получат несколько отличных улик и сомнений не возникало. Как же всё поменялось с появлением Туф и Сандерсона… Щелчок автомата отсигнализировал, что кофе готов и стаканчик можно забирать, часть спецотряда и оперативников рассосалась — возможно уже получили новый приказ готовить экипировку и оружие, а возможно завидев Фею решили от греха подальше смыться на улицу. Банниманд матернулся, как всегда хватая горячий кофе и обжигаясь. — Пошли, — мрачно позвал Николас, тяжелыми шагами приближаясь к месту сбора ведущих операцию. Всё было спонтанно, хрен пойми как устроено, жестко и без промедлений. Если б он не знал всех подводных камней, то живую инициативу Феи он списал бы на личные счеты с этим психом. «Но у Феи просто был хорошо так проплачен контракт, чтоб эту женщину в тартар…» За последние сутки случилось многое интересное, но и холодящее кровь одновременно, однако подвинуть сроки операции решил никто иной, как сам Кромешный Ужас. А утро ведь в участке начиналось совсем неплохо: паршивый кофе, маты Астера, новая пачка сигарет и пачка дополнительных дел на столе, срыв операции с бандой Альфы, и… И тут их внезапно вызывают на пересечение главной магистральной, а по прибытию они с отпавшими от ахера челюстями наблюдают просто охренительную картину — на серединном, пятнадцатом, этаже высотки свисает разорванный труп с раскуроченные нараспашку ребрами и воткнутыми в горло тремя короткими арматуринами. Он был подвешен за три крепких троса, расправленные руки на манер полета птицы, а голова свисала под неправильным углом, держась лишь на одной коже. Ночной ливень создал еще больший тошнотворный ужас, размывая кровь по окнам и смывая её вниз так, что красный шлейф тянулся до самого первого этажа. Эдакий новый вид рекламного баннера — «Будешь плохим мальчиком в 604 и с тобой случится тоже самое» Насмешка, как в самом виде убийства, так и в здании, являвшемся центром по борьбе с насилием. Насмешка над всеми ними. Но больший немой ступор без последующих матов, ибо даже они столько не знали, был на самой крыше, когда увидели механизм с помощью которого Ужас спустил жертву. А в том, что на такое способен только он и никто другой — ни у кого сомнения не возникало. Да и все наличественные улики, а точнее их отсутствие, профессионализм, жестокость и садизм сей казни говорили явственно и четко. Паршивое настроение сменилось на хреново-омерзительно-паршивое, а на языке так явственно ощущался металлический привкус, от которого начинало мутить. Через час, находясь уже на своей временной базе, выяснилось, что убитым был никто иной, как тот самый Кровавый Душитель из С17. А мертвая, давящая тишина длилась еще долго, прерывалась только шуршанием из рации и мерным гулом от ноутбуков, и даже Фея не проронила ни единого ехидного комментария, лишь потом сорвалась, набирая бешенный темп и организуя срочную операцию. Шаги так некстати закончились, не дав ему обдумать всё, что маячило в голове, а факты не уложились на нужные полки. Перед ним появилась все та же затемненная комната без окон, лишь с тремя плазменными экранами по правую часть, огромным столом с множеством важных папок, оружия и переносных компьютеров, горели всего две люминесцентные лампы в стенах, а находившиеся трое агентов и Фея нетерпеливо ждали только их. Карта города зашуршала на столе, рядом с громким шлепком упала новая папка, Туф зло зыркнула на них, и Астер, как всегда, зашипел себе под нос. — Откуда такая оперативность? Да и с чего ты вообще взяла, что эта операция удастся? Уж прости, но мы эту сволочь семь лет выловить не можем, вровень и крупным, хорошо снабженным бандам как в А7 так и в С17. А ты явилась и настолько самоуверенно выдала о его незамедлительной поимке, — не замедляя шаг сходу начал Ник. Он даже не дал открыть рот Банниманду, пригрозив ему открытой ладонью. — А с того, что ловить будем на живца, — прищурилась раздраженная Фея, но видя легкое недоумение на лицах детективов, закатила глаза и приказала молоденькому агенту вывести на главный экран нужную закладку. На центральном экране появилось закрытое дело, многочисленно закрашенное черным и с единственным фото достаточно привлекательного на вид и молодо выглядевшего брюнета. — Шип. Он же Потрошитель из восьмой параллели, — в тонких пальчиках Туф вновь появился пульт, и она переключила картинки, на экране появились фото растерзанных людей, опознать лица которых, ровно как и пол было невозможно, — Он же Дэвид Альрон, бывший владелец Найровских компаний по производству эко-фреона, и соучредитель заправок «Экс» торгующих углеродным топливом. Фея вздохнула, слегка поморщилась, и вновь щелкнула по пульту. — Доказать пять лет тому назад, что он виновник первых убийств, которые вы видели, было невозможным. Нет, опережая ваш вопрос — доказательств и улик было предостаточно, но вот его статус и положение на тот момент даже в Белом Шпиле говорили за себя, а его адвокатура могла судиться даже с Департаментом. Дело закрыли, списали еще тогда на банду Синих и часть раскидали на психов из С17. Три года после было затишье, два года тому назад появилось еще четыре трупа в разных районах города, привлечь его второй раз не удалось, даже несмотря на его уход из бизнеса и компаний. Слайды вновь сменились, по изощренности и жестокости не уступающие и даже превосходящие первые — личности на них, если и опознали, то только по отпечаткам или ДНК. Вся же картинка больше представляла из себя кровавое неузнаваемое месиво, с клочками костей, разорванной одежды, мяса и волос. Фея цыкнула, не обращая внимание, как молодые агенты стараются на это не смотреть, впрочем, она их понимала, так же, как и двое угрюмых детективов. Изуродованные, распотрошенные тела, на которых живого места не было. — Он предпочитает подростков, мальчиков или девочек. Сначала разрезает сухожилия и связки на руках и ногах, потом насилует, удары начинает с лица, потом — хаотично, не меньше пятидесяти — семидесяти на каждой жертве, не считая поперечных разрезов и побоев. Последние фотографии с места преступления недельной давности… Да. Он объявился вновь. И с этими подвижками есть новые идеи. — Хочешь сказать, что нас помимо Ужаса еще и его ловить заставят? — Ник приподнял брови, посмотрел на миниатюрную девушку, и вновь перевел усталый взгляд на жестокие фотографии. — Хочу сказать, что благодаря ему… Мы выловим Ужаса. — И как, позволь узнать? Ворвемся к нему в особняк, арестуем, подвесим на какой-нибудь крыше и будем ждать пока Ужас не объявится, чтобы его порешить? Да, он такой дурак! — повышая голос, разошелся младший хранитель порядка, с недоверием оглядывая Фею и словно этим бросая ей вызов. — Дураки вы, раз до того чтобы дослушать, толкаете ваши никчемные идеи! — вспылила Фея, но тут же замолчала, переступая с одной ноги на другую, громко цокнув каблуками и скрещивая руки на груди. Она устало выдохнула, приняла решение, и бросила взгляд на мальчишек-агентов, что совсем притихли и, зарывшись в компьютеры, не отсвечивали своим присутствием. — Выйдите, живо! Новички же были только рады: они резко подорвались и захватив свою переносную аппаратуру, покинули кабинет, прикрыв за собой дверь. В комнате совсем стало тихо, лишь мерный и от того нервирующий гул от работающих генераторов энергии и экранов плазмы. — В обед, после того как вы приехали, мой информатор доложил, где и когда будет Шип. И будет он сегодня. — Может еще место назвал и точное время? — язвит Астер. — Представь себе! — аналогично язвит Фея, понижая голос, — Или вы думали, что Департамент хоть и закрыл глаза на его дела, так просто снял наблюдение? Три года назад именно я взяла это дело, шишки в депе как бы открестились и даже взяли взятку, навсегда «забывая» это дело, но внутреннее расследование до сих пор ведется, выискивая подходящий случай, чтобы его поймать с поличным и посадить на электрический стул. Жаль лишь то, что эта сука выходит на охоту раз в три — два года. И да, сегодня он решит поразвлекаться на границе А7, а по его старым убийствам время предсказать тоже можно… То, что за ним начнем охоту не только мы, но и Ужас ясно как день. Он добрался и вычислил Кровавого, значит решил развлекаться по полной, то что он будет вылавливать Шипа, стопроцентно. — А с чего такая активность у Шипа? После первого убийства прошло три года, второго — два, между третьим и предположительно четвертым — неделя! Уж прости, милая Туф… — Астер пакостно усмехнулся, наблюдая как сощурилась девушка, — Но это подозрительно. Даже для тупых шестерок Загонщиков. — Что ж, раз ты так по вежливому меня спросил, то отвечу, Пасхальный Кролик, — Фея скопировала недавнюю усмешку Астера, завидев, как он побледнел и сжал кулаки, — В первую очередь он совершенствуется, входит во вкус и его жажда убийств растет пропорционально его асоциальности в последнее время. И второй не менее важный фактор, дело опять-таки в Ужасе. Конкуренция или скорее желание превзойти, показать себя и свою силу. В общем, один психопат бросает другому вызов и показывает свое мастерство… Подробный отчет и оценка Шипа лежит вон в той черной папочке, захотите — ознакомитесь. И вообще слова не мои — агенты по профилированию в депе посвятили. — Но… — после не слишком долгой паузы начинает Норд, догадываясь и хмурясь еще сильнее. Туф же понимает его ход мыслей и как бы ей не хотелось, она кивает, опережая его и, еще больше понизив голос, холодно отвечает: — Да. Шип по любому сегодня выйдет, и возможно кого-то убьет. Однако… Нам не нужно, чтобы это случилось раньше или позже неопределенного срока. Всё должно совпасть по плану операции и он должен быть там, где мы легко сможем его поймать. Ровно, как и Ужаса, если он уж клюнет на этого ублюдка. — И как же ты это сделаешь? — осмотрев девушку с верху до низу, хмыкает серый детектив, без особого желания пока что жестко задевать эту зазнавшуюся наемницу. — А это уже мои заботы, — хищно прищуривается Фея, явно не желая раскрывать все нынешние карты этим двум остолопам, — Всё, техническая часть и ознакомление закончено. Через три часа мы выдвигаемся на место, на вас проработка места, которое я сообщу через час, и подготовка бойцов, проинструктируйте и введите в общий курс дела. Последние указания, как они, так и вы получите на месте. А теперь извините, мне нужно получить на кое-что разрешение. — На что? Нейтронную бомбардировку всего А7? — Если б было это в кодексе 604, то это бы я сделала еще пять лет назад… *** Это должно продолжаться. Продолжаться вечно… Легкий скрип кровати, из окна подул влажный, жаркий ветерок, пропитанный убийственным запахом мха и химикатов. Серые глаза с упорством пытались просверлить дыру в потолке, а за стенкой вещал новостной блок нудным гнусавым голосом. Все идет по кругу изо дня в день. «Ты живешь в аду.» И правда — в аду. Он улыбнулся, слишком резко и слишком широко, из-за чего ранка на нижней губе вновь разошлась, а на языке через секунду вновь почувствовался соленый теплый вкус крови. Джек не обратил на это внимание, лишь медленно прошелся языком по нижней губе, слизывая еще пару капель. А магистрали вдалеке шумели — сегодня на редкость громче и яростней. «Ты можешь погибнуть!» Да. «Ты хочешь погибнуть?» Непременно. Безапелляционно. Навечно. На кухне медленно капала из крана вода, стуком капель отсчитывая секунды и минуты, и солнце так медленно и лениво скатывалось за западную линию горизонта. Словно предвещало долгожданный конец ублюдской цивилизации и его в целом. — Скоро стемнеет, — неизвестно почему, вслух проговорил парень, вновь не обращая внимания на скрипучий хриплый голос, который еще недавно он бы ни за что не принял за свой. «Дошел до ручки, Фрост?» Он фыркнул, поднял руку, медленно отодвигая ее влево и пытаясь поймать желтый свет от окна. Снаружи бетонных стен было слишком противно и гадко, из-за плавящегося не то от жары, не то от духоты воздуха казалось, что ближайшие здания и магистрали всего лишь мираж — жалкий, злобный, уничтожающий своим видом веру… Или того хуже — газ, весь город заполонил едкий прозрачный газ, который и вызывал страшные галлюцинации. Но была реальность — желтая, жестокая, обыденная. А мысли вновь вернулись, не побоявшись вытеснить раздумья о мире и его паскудстве. И лучше ему так, чем принимать факт… «Какой?» Он вновь улыбнулся, машинально облизывая потрескавшиеся губы. Ведь он сосуд — всего лишь сосуд. Даром, что бездонный, все равно пустой. Так лучше… «Тогда, если так лучше, скажи, какого хрена ты все еще думаешь о жизни? О своей спасенной, чтоб тебя мальчишка, жизни?!» Он не выносит: подрывается, вскакивает с кровати и резко высовывается в окно, из-за чего сразу зажмуривается — слишком ярко и приторно желто. И опять блок новостей: Кровавый Душитель… Арматура. Шлейф из крови с пятнадцатого по первый… Ужас веселится — полиция в ахуе… Сам от себя и своих решений тоже в… — Да что за черт? — не сдержавшись выкрикивает парень, плюет даже на то, что его могут услышать, но уже намного тише добавляет: — Что со мной творится? Какого черта?.. Хочется чего-то спонтанного, неожиданного, выходящего за рамки и так его безумной жизни, так чтоб понял, что делать дальше, так, чтоб все встало на свои места и было понятно, даже такому идиоту как он, чтобы хоть одна ситуация решила всё наконец и он понял! Парень зажмуривается сильно, до боли и красных точек перед глазами, не то от ненавистной желтизны словно гниющего города, не то от своих идиотских мыслей и желаний. И хочется глотнуть воздуха — не этого, а настоящего или, как минимум, чистого — одуряющего своей холодностью так, чтоб и мозги, и легкие к чертовой матери выморозились и стало больно от этой чистоты. «Мальчишка всё никак не может понять… Что, Джек, добегался? Теперь не можешь решить сам жить или нет? Что, хорошенько тебе незнакомый псих нервы потрепал? Или дело в твоем желании?» — почти как наяву — почти как рядом, цедит злым голосом подсознание, и он готов сам на себя окрыситься или завыть. От безысходности, от тупой боли под ребрами, нет, не в органах — где-то между ними, где-то, где лежат останки подохшей души… «Тогда, почему все еще желаешь, если подох изнутри, а?» — Желаю… — шепотом, так что шум города заглушает его слова, — Желаю все же. Хочу, желаю. Сильно… Очень сильно. До одури хочу! Нет, так не должно быть! Он трясет головой, будто это поможет вытрясти все ненужное и останавливающее. Всю эту хрень. — Да хватит уже! Я не хочу бороться! Не из-за чего, не из-за кого… не хочу! И просто убиться, неважно как. Плевать. Заебали — все… И город, и жители, и ненавижу, всех — каждого! Он срывает помятую кофту со спинки кровати, что так неудобно зацепилась за острый край и наскоро одевшись, захватывает ключи и выбегает из дому. Плевать куда, Джек не знает где окажется, лишь бы не в этом бетонном гробу. Плевать что будет с ним, и плевать даже на усилившийся патруль и панику и так давно съехавшего города. Ему уже плевать, его желание не сбудется, как бы он отчаянно этого не хотел.