Психо города 604

А воздух становился гуще — удушающее, невыносимее, и плевать, что уже сумерки и по идее заход солнца принес с собой противный холодок и едва ли разбушевавшийся ветер. Он цыкает, шмыгает носом и наперекор орущей интуиции сворачивает налево. «А надо было направо, твою ж мать, Оверланд, на право!» — Заткнись! — словно в приступе паранойи шикает на самого себя Фрост и воровато оглядывается. Но на узкой улочке меж стеклянных высоток никого нет, лишь потрепанные целлофановые пакеты, раздуваемые с ближайшей свалки и жестянки, когда-то полные напитков и энергетиков. Только грязь, только вонь и тотальная пустота… А он хренов идиот-самоубийца. И беловолосый всё думает, думает, думает, и ничего не помогает вернуться в адекват, и всё его злит — абсолютно и бесповоротно. Выжигающая ненависть не уходит — бесят все и всё. Он готов даже зарычать на весь этот чертов мир, ощетиниться и послать всех и каждого поименно, но поможет ли, толку ли будет? И как бы противно ему не было, ничего не помогает… ничего и никто? «Ты опять за свое?» — Отъебись! — хриплый рык, что отдается глухим эхом от бетонок. Скоро зажгут фонари, а неон уже и так просачивается своим противно-тусклым и ядовитым светом на пустынные улочки и шумные магистрали. Он не любит этот неон — слишком ядовитый, слишком приторный порой, слишком искусственный, не оставляющий надежды хотя бы на что-то настоящее. Всё лишь призрачное — ненужное, разъедающее последнюю надежду. Ему пора кончать с самим собой. Уж лучше нож в глотке или легких, нежели безумие сдыхающего мозга. Какого хрена продержался столь долго, Фрост и сам не может себе ответить. Вокруг пустынно, темнеет быстрее, чем ему казалось, где-то за три небольших улочки перед ним слышны пьяные разборки и звук бьющегося стекла. Удары, еще удары, выкрики и вновь несколько ударов, медленно стихающих и заглушаемых шумом от стаи полицейских патрульных машин, что промчались по магистральной ветке на юго-западе. Уж слишком добрейшие хранители порядка распалились сегодня, гоняя свои машинки туда-сюда и завывая пуще прежнего. Такое происходило крайне редко, но если и происходило, то в последствии приводило к лютому пиздецу, а значит, по хорошему, нужно было в крайние сроки убраться с улиц, и вновь забиться в бетонные гробики. Но для него последнее было хуже ада, так что парень лишь злобно рыкнув, набрал быстрый темп, и вновь запетлял по зеркально-каменным лабиринтам, не думая вообще ни о чем и ни о ком. Он больше ничего не хочет, и не видит никакого будущего для себя, а значит, и скрываться не ради чего. *** Из полицейского патруля № 316, вечерней смены района А7: — … Повторяю… Выявлена еще одна группа подростков из трех человек, регистрация ОЦР не подтверждена, направляются на пересечении пятой Западной и А7, соблюдать протокол 89?.. — … Всем патрулям района А7, прилегающих А9, В12, Кромки и пересечение Западных Ди5 и Ди7, нелегалов без ОЦР, в особенности подросткового возраста не задерживать! Повторяю — не задерживать, выявлять и соблюдать протокол 89!.. Гоните их к 75 магистрали на юго-запад … — …Вас понял, соблюдаем протокол 89… *** Солнце уже не отсвечивало, оно давно зашло, опуская мрак и затхлую вечернюю сырость на весь неоновый город. Но огни не спасали — не давали надежду, яркие люминесцентные лампы, рекламы, отсветы от зеркальных высоток-шпилей, свет в квартирах… Ничего не спасало и не защищало от грифельной темноты гребаных улиц, и холодных вспышек сирен на бронированных патрульных машинах. А те по-паскудски загоняли их как скот, отрезая пути отступления, и не давая сбежать по своим знакомым переулкам. Где, зачем, когда конкретно, и с какого хрена всё завертелось таким ебучим образом, ответить он бы не смог, даже при спокойных обстоятельствах и будучи в безопасности. А сейчас и подавно, ровно и на то, с какого вообще перепуга оказался в это же вмешан, и как, твою мать, не уследил за той черненькой машинкой, лениво выворачивающей из переулка. «Да, а как же, Джек? Будто у тебя вообще есть время думать, какой жареный петух клюнул этих ублюдков спустить все патрули на таких долбоклюев как ты!» И вылилось ведь всё в паскудное и даже для него не такое желанное стечение обстоятельств, а как так — ответа не находилось, ни своему охреневшему мозгу, ни в принципе по логике даже этого ебанутого города. Но проблема, с блеском появившаяся из ничего, уходить не хотела, напротив — она издевательски, даже по меркам психов, и таких же конченных суицидников как он, росла ледяным комом, приобретая охренительно непомерные масштабы. Словно пыталась, иль грозила поглотить, а потом еще и пережевать каждого, кто в нее попадет. А «желающих» набежало не так уж и мало… — Блядь! Звук рвущейся джинсы и боль от острых шипов раскуроченного забора, что разодрал кожу на колене, но обращать на это внимание или отвлекаться на кровящую рану времени нет. На ближайшей стене вновь виден сине-красный отсвет от сирены патрульных и он матерится, желая в принципе не рождаться, перепрыгивая все же через небольшой заборчик, не обращая внимание на еще двух таких же долбанутых как он. С какого такого полового органа полиция взялась за их отлов, и сгоняет стайки ребят к старой части А7, граничащего с А9, никто так и не понял, ровно, как и не поняли, что отлов будет масштабным, с загоном, как чертовых рабов. Но бежали все быстро, ибо остановка равна смерти, а то что эти ублюдки применят свои шокеры или того хуже — отловят и нацепят ошейник, гарантия стопроцентная. В любом из случаев это будет смерть, либо быстрая — под колесами массивных пятитонников-броневиков, либо долгая и мучительная — на принудительных черных работах, в подземных хим-отделениях. Парень уже видел такое, парень знает что, когда идет «отлов», а патрульные дополнительно оснащены винтовками, хорошего исхода не будет. И неизвестно отчего сейчас, априори внутреннему состоянию, ему вовсе не хочется останавливаться и получать пулю в спину, а хуже того очутиться на тех чертовых работах, с ошейником на шее, и без шанса даже вдохнуть пусть и городской, но этот «чистый» воздух. К черту.  — С дороги! — злобно рявкает он, толкая какого-то паренька в сторону. Нет. Не стыдно. А совесть давно и навсегда выжжена. Глаза сверкнули решимостью и хладнокровием, мельком подмечая откинутого парнишку. Темноволосый, судя по росту и виду, ровесник все же теряет равновесие и падает к старому раскуроченному автомату, а для Фроста выиграно еще пол минуты, и он не задумываясь, что будет за поворотом, сворачивает, даже не обращая внимание на крики позади. Скоро дыхалка его подведет, впереди старые заброшки и кварталы с давно изжившими свое приютами для бездомных, неизвестные петли, темнота улиц, а он задыхается. С разных сторон доносится ругань, вскрики и такое же загнанное дыхание как у него, и все, все твою мать, его или почти ровесники, мальчишки-беспризорники, наверняка с просрочкой ОЦР, иначе бы так не бежали. А патрули с завидным упорством и паскудством догоняют, словно нарочно загоняют в тупик, где они будут отрезаны, как от Кромки, так и от более оживленной части А7.  — Сука, они Ди5 перекрывают и Седьмую тоже! — рявк по левую сторону слышится отчетливо не только беловолосому, но и тем, кто бежит в десяти метров от него позади. «Прекрасно! Просто замечательно!» — цедит мысленно парнишка, а новые выкрики доносятся с разных сторон: — Что с Западной и магистралью? — Аналогично, три патрульных ублюдка и там облаву… устроили… — Да что за хрень? Он по-умному не вякает, по-умному просто продолжает лететь вперед, едва ли разбирая черную от липкости и копоти дорогу, не обращая внимания на вспышки позади, и резво перескакивая через поваленные мусорные баки. Воздух надо экономить, ровно, как и силы, а бесполезные, ничего не дающие возгласы и крики не помогут. Никому. Но даже без глупых, почти детских матов по правую сторону он понимает, что дело дрянь, хреновая такая дрянь, и что до этого, жизнь не ставила его в подобное, не загоняла в такой психологический, черт бы его дери, и фактический тупик. Хотя… «С психологическим, ты сам себе помог, Фрост» — Как нарочно сманивают! — Райн, твою мать, не туда! Отсюда не прорваться, и на севере засада! — кричит подросток в ярко-красной толстовке более мелкому седоволосому пацаненку, — Куда?! — На Кромку, через старые заброшки складов, помнишь? — рявкает в ответ малец, и Фрост на это ведет ухом, заслышав знакомое слово. Ему ведь может повезти, да? — Нельзя, дебилы!.. — из ближайшего закоулка выскакивает новый тип, на вид парню больше девятнадцати и вид более матерый, он тоже запыхавшийся, злой и, с секунду отдышавшись, нагоняет остальных. «Повезло, как утопленнику, угу…» — мрачно доканчивает про себя, и не сбавляет скорость бега. Они, как дебильные марафонцы, почти в одну линию, уже бегут не оглядываясь и не препираясь, кто в чье личное пространство влез. Им не до этого. Лишь позади слышен вой и вдалеке остаточное эхо от стрельбы. Именно этот звук неплохо так мотивирует не останавливаться. И плевать на выгорающие легкие от запаха едкой химии… Темень и едва ли яркий магистральный неон от баннеров и щитов. — Через пятнадцать метров, за старой клиникой, девятиэтажки, мелкие дворики, а дома… построены так, что патрули не проедут, планировка там десятилетней давности… Там проще скрыться и переждать! — на бегу выкрикивает недавно присоединившийся. — Но они могут выйти и… и пойти искать! — Да заебутся! Гоу, если выжить хотите. Двоих они уже положили. Одного при… мне. И да, ребятки, ошейничков не… будет. Только пули, только хард!.. «Что, маленький Оверланд, жить захотелось или это легкое приключение перед твоим окончательным уходом из жизни?» — смеется его внутренний голос, и Джек так некстати усмехается, почти улыбаясь. Он сам не знает, какие эмоции и инстинкты сейчас им движут, что его так гонит вперед. Но он точно знает, что до этажки он доберется, он будет там, он переживет эту облаву, во что бы то ни стало. А потом будет думать, как ему попроще и живописнее подохнуть. Вот только, почему-то, мозг никак не хочет рассматривать такой подходящий и доступный вариант винтовки и ублюдских рож полицейских. *** Сердце почти выпрыгивает из груди, грудную клетку и легкие сводит в болезненном спазме, когда он перепрыгивает через оградительный бордюр и оказывается на небольшой площадке, окруженный пяти и девятиэтажными домами. Дворик маленький, захламленный, раньше здесь велись забастовки и жили такие же нелегалы как они, только более отмороженные и вели борьбу с органами порядка, оттого и бордюры везде, чтоб тяжелые броневики не смогли проехать вплотную к домам, теперь же здесь гуляет только эхо, влажный, едкий ветер и пыль… А еще они, что преодолев скорость пули, несутся к той самой заброшке, стоящей левее остальных, в глубине сектора. Взявший на себя инициативу — старший пацан, кричит что-то вроде рассредоточения по этажам, а беловолосый просто не слушает. Он впервые благодарит неяркие уличные фонари, которые работают даже здесь и отсветы от недалеких магазинов, и центров быстрой покупки, ибо в незастекленные окна падает какой-никакой свет, и можно быстро подняться вверх по лестнице, не сломав себе что-нибудь или не навернувшись, благо и лестница еще крепкая, и не рассыпается под ногами. Шум, приглушенные маты, громкий топот стайки подростков по этажам, какие-то слова, разговоры, а у него уже не хватает сил и воздуха. На шестой этаж он заползает, в прямом смысле, кляня город и хранителей порядка на чем свет стоит, да заодно и себя, хватает ртом пыльный до невозможности воздух, и на несколько минут просто приваливается к коридорной ледяной стене. Через какое-то время вымотанный парень начинает отрубаться от реальности, без шанса проигрывая свое сознание. В конце концов, организм дает сбой и он просто сидит, закрыв глаз и отдаленно только и может, что слышать как пробегают остальные по зданию, тихо переругиваются, матерятся, и начинают спорить об вылазке из этого недоделанного убежища ненормальных. Судя же по голосу, кажись старшего парня, что и указал сюда путь, облава будет проходить по всем районам и им лучше отсидеться подольше, ибо полицейский рейд заканчивается не раньше пяти часов утра. «Заебись! А сейчас только десятый час вечера…» — последняя яркая фраза в голове медленно стихает — Джек просто вырубается, не в состоянии запустить вымотанный организм и уставший, от всего хаоса творившегося эту неделю, мозг. Он знает, что нельзя, знает, что должен быть на чеку, а с другой стороны, почему бы и нет? «Смерть во сне не такая уж и плохая идея. Не так ли?» *** — Да какой к фигам тебе Белый? Это был Серый, слышь, Серый Палач! Не разбираешься в серийниках так и нехрен спорить, дебила кусок! — ор возмущенного раздался слишком резко и громко, заставляя еще нескольких ребят проматерится и заорать в ответ, чтоб сидели тише.  — И это с учетом, что эти дебилы находятся на разных этажах. — презрительно фыркнул беловолосый, сидя на широком подоконнике и слыша гомон с пятого, шестого и седьмого этажей. Он свесил ногу вниз, а другую поджал под себя, смотря вдаль и в кои-то веки наслаждаясь не таким едким ветром. Благо на шестом этаже и конкретно там, где он находился не было стекол, так что можно было спокойно сидеть со свешенными ногами и наблюдать за яркими вспышками-машинами, что не так далеко проносились по оживленной дороге. Дальше за магистралью начинается А9 и ближайшие Ди… Там, как рассказывалось недавно пацанами за стенкой, есть жизнь и подобие на приличие. Но только вот, Джек знает, что это всего лишь подобие, показушничество с пеленой для людей, словно всё под контролем, словно можно жить. Словно всё прекрасно и сладко-розово. «Ну что ж за скотство за такое?!» Он выдыхает, прикрывая на секунду глаза и прислоняясь затылком к холодной стене. Джек очнулся полчаса назад с болью в сердце и злобой на суку жизнь, а на его маленьком таймере уже было полдвенадцатого… Значит, сейчас уже полночь, сирены замолкли пару раз, но затем вновь врубались, и патрули, как и сказал тот пацан, даже и не собирались сворачиваться. А вывод один — куковать ему здесь почти до рассвета, и счастье, что сюда пока никто не сунулся, и ни одна машина даже близко в эту зону отчуждения не заехала. Может и пронесет. Где-то на третьем-четвертом этаже послышались шаги, и беловолосый моментально напрягся, быстро натягивая скинутый не так давно капюшон и подбираясь всем телом. Шаги приближались, отдаваясь четким эхом, так что вместе с идущем можно было посчитать и ступеньки. Наверху затихли, несколькими комнатами впереди тоже, там, где собралась основная часть ребят. Когда на пятом шаги затихли, а вместе с ним и все здание, Фрост уже хотел подорваться к выходу, как неожиданно один из совсем зеленых подростков обложил приличным матом пришедшего, а после послышался смех. — Придурки… — шипит себе под нос парнишка и медленно расслабляется, а шаги по лестнице через какое-то время возобновляются, и вскоре в его небольшую пустую комнату входит тот самый пацанчик, что на вид старше его, и, собственно, чья идея была схорониться пока что здесь. Но вот смогут ли они спокойно здесь отсидеться? Да и сколько еще патрули будут ездить вокруг этого сектора? Может быть ему стоит уйти отсюда?.. — Эй? Я тебя оклика… — Чего надо? — без перехода одергивает беловолосый, недовольный, что отвлекли от важных мыслей и склонив голову ниже. Фрост искоса смотрит на паренька в подранной черной футболке и таких же подранных черных джинсах. Расположение света играет на руку Джеку, и вошедший видит только силуэт в капюшоне. А вот Джеку наоборот хорошо виден парень, что не представляет из себя такого уж серьезно и взрослого типа. Сейчас, когда никто не мелькает и не нужно бежать, беловолосый подмечает слишком спокойный взгляд парня, который запросто можно посчитать наивным, расслабленную позу, и, в принципе, не сосредоточенность, что по сути в их положении вообще не допустимы. И это напрягает больше остального. С какого такого хрена этот чувак ведет себя так, словно зажравшийся лидер, у которого за спиной целый гарнизон отъявленных головорезов? — Не будь таким борзым, пацан, я ж на мировую! Хожу, проверяю тут, а ты сразу бросаешься на людей! — вроде как дружелюбно возникает временный «староста», но Джека это только бесит, а этот тип доверия вообще не вызывает. — Как хочу, так и говорю. Если ты приперся банально узнать как у меня дела, то можешь топать дальше. Мне помощь или моральная поддержка не нужны, а малышне, дальше по коридору, возможно. — Вообще то я старше тебя, знаешь ли… могу и… — Я может еще старше тебя, и без разговоров могу тебе кишки выпустить пока ты тут разглагольствуешь. Так что лучше заткнись и вали дальше, — понизив голос, спокойно проговаривает Джек и вновь отворачивается, наглядно давая понять, чтоб данный тип ушел с его временной территории. Он надеется, что его вид и тон подействуют на чужака, и тот свалит куда подальше. Однако в голове уже крутится вторичный план, если этот недолидер взбрыкнет на его обращение и решит выяснить отношения. Но это срабатывает: позади слышится тихое «конченный псих» и шаги вновь возобновляются, шуршащим эхом расплываясь по бетонным комнатам. И вроде вид у него был матерый, и путь правильный указал… Но парнишка всё же удивляется как при всей жизни на улице можно остаться отчасти с таким наивным взглядом, притом в такой-то ситуации как у них сейчас. И как, как черт возьми, люди к двадцати годам не теряют веру и желание… жить? Безразличный взгляд серых глаз вновь переводится на живущий своей токсичной жизнью город, и Джек опять начинает злиться, жалея, какого хрена он не сдался пару лет назад, да, и, вообще, зачем в принципе живет? *** — Без семи минут два… Порыв ветра почти заглушает тихие слова, и он хмыкает, с долей грусти посмотрев на светящуюся панель таймера. «Ты ведь сам это выбрал, и сам, по своей вине оказался здесь, Джек.» И он уже не обращает внимания на чертов свой же голос, будто в подтверждение, что он абсолютно спятил, и это кто-то другой, постоянно с ним разговаривает. Ему почти уже все равно на внутренний голос, на положение вещей и на непонятные скрипы внизу — на первых этажах. И опять же, опять! Это ненужное и засевшее где-то под ребрами, как огромная заноза — «почти». Почти не нужно, почти всё равно… и в неверии что-то еще теплится, а парень так хочет уже всё искоренить, добить — разорвать, чтоб не мучиться, не страдать, не существовать. Вымученная улыбка на бледных губах, а звук удара по металлическому заграждению внизу он почти пропускает. Но когда понимает, что это явно не шпана внизу, уже остается лишь остаточное эхо, противно оседая холодным звоном на бетоне. Всё постепенно стихает, а притихшие подростки, в соседних помещениях, выждав еще минуту, вновь заводят приглушенные разговоры, словно ничего и не происходило. Возможно, действительно ничего страшного, но Джек всё равно настороженно слезает с подоконника, подбираясь всем телом, и направляется к выходу из комнаты. Причины ударов ему были неизвестны, но нехорошее предчувствие уже поселилось в груди, разрастаясь панической черной кляксой всё больше и не оставляя место спокойствию. Что-то явно было не так, а может и так, но не для него. Фрост всегда чувствовал приближающуюся опасность, как бы она не проявлялась, и сейчас явственно ощущал неправильность происходящего. Внутреннего возмущения, почему же остальные не придали этому должного значения уже не появлялось: парень давно знал, что многие предпочитают мнительную безопасность, вместо того, чтобы всё перепроверять и быть начеку каждую минуту. Даже если это матерые хулиганы, что с детства жили на улице. Плевать, на них уж точно, но своя же интуиция никогда не подводила, а значит проверить стоило бы, и для этого лучше подняться еще на пару этажей выше. В сумеречном коридоре, куда серой тенью вышел беловолосый, с гулким эхом, и едва ли гуляющим влажным ветром, никого не было, ровно, как и опасности в виде поднимающихся по лестнице полицейских. Фрост цыкнул, шаркнул носком кроссовка по неровному полу и медленно поплелся к лестницам, надеясь сначала осмотреть верхние этажи, приглядеть себе место для ночевки и ближайшие выходы на пожарные лестницы, а только потом уже подумать о том, чтобы спуститься вниз и узнать, какого хрена произошло, и что вообще грохнулось у этих придурков внизу. После трех пролетов и порции матов о несообразительности шпаны, парень добирается до девятого этажа, пустынного, пропитанного запахом плесени и дыма, но светлого. Скорее, последний этаж предполагался когда-то для более состоятельных граждан, ибо фасадная часть была одним сплошным длинным коридором с панорамными окнами, дабы достопочтенные граждане, выходя из своих квартир, могли лицезреть весь вид района и в принципе части города, что открывается с этого ракурса. А он сейчас насмехается, наблюдая убогую картину голых бетонных стен, то тут, то там заляпанных копотью и кровью, и окон без стекол, лишь с погнутыми вставочными рамами. Вот тебе и задумка для жителей 604… Никто так и не оценил, судя по всему, вид. Да и сам вид на город представлял из себя жалкое подобие на что-то красивое или хотя бы приятное созерцанию. Парень лениво повернул голову, осматривая магистраль, часть кварталов с пяти и трехэтажками, и по правую часть панорамы башенные высотки, что отзеркаливали свет неоновых вывесок и света от несущихся по дорогам машин. — Если б я только мог сбежать… «От себя не сбежишь, Фрост.» Точно. Он и забыл… Парень паршиво усмехнулся, пнул маленький камушек и свернул налево, в тень недостроенных квартир. Благо планировка спасала и некоторые квартиры были с двойными выходами, и таким способом можно было пересечь дом вдоль или поперек, практически в любой части. Все же на заброшках есть свой плюс. Гравий по новой зашуршал под ногами, а Джек чертыхнулся, поминая и того самого черта, и желая проектировщикам подохнуть в самой грязной из канав, ибо совсем не было на руку идти по полу засыпанному мелкими камушками, и обозначать невесть для кого каждый свой шаг. Это нервировало. Но больше нервировала тишина и легкое, так и висящее в воздухе спокойствие… «Ага, как перед бурей, твою ж мать! А еще ты стал конченным параноиком, Фрост, поздравляю!» Вдалеке, внизу, скорее на этаже пятом, что-то зазвенело, словно кто-то с силой кинул пустую жестянку от газировки в стену и та отскочив, покатилась по полу… — Твою ж!.. — паренек немедля свернул в следующий проход, более темный, куда практически не проникало света и ориентироваться пришлось чисто на ощупь стен и дальний, едва ли видный, синий отсвет: видимо там находился выход из квартир на противоположную часть дома. Сорок пять секунд и он действительно добирается, выходит на другую часть здания, где, по всей видимости, должен был располагаться такой же коридор, только теперь с балконами и просто широкими проемами для квадратных окон. Здесь было тише, свет от ближайших жилых строений и реклам тускней, но чтобы разглядеть, куда двигаться и где по идее пожарные выходы хватало. Фрост воровато заоглядывался, проверяя, нет ли слежки, и в принципе прислушиваясь. Стало намного тише, лишь отдаленное, неразборчивое бурчание от какой-то там группки ребят внизу. Ничего больше не грохало, не шумело и не звенело… Возможно это было и к лучшему, в противном случае не хочется парню вновь попадать в непредвиденные обстоятельства. «Да у тебя каждый день непредвиденные обстоятельства!» — шикнул сам на себя парень, быстрым шагом пересекая коридор, и уходя в дальнюю часть постройки, в сторону, где по идее должен быть выход на уличную лестницу. Отодвинув кусок когда-то плотной клеенки, что представляла собой «дверь» на пожарный выход, беловолосый с облегчением выдохнул, убеждаясь в наличии покореженной и давно с облезшей краской лестнице, но все-таки она была крепкая, еще не совсем даже ржавая. Спуститься было можно, и конструкция вела до самого первого этажа. Постояв так пару минут и все же жалея, что бросил курить, парень быстро развернулся и исчез в тени здания; пару мест для своей ночлежки он приглядел по пути сюда, ровно, как и нашел запасной выход. План побега на случай облавы уже выстроился в голове, и мозги так некстати просто отлично все продумывали, а пока оставалось одно: обогнуть дом крюком и спустившись по второму лестничному проходу на первый этаж, все-таки проверить, какого хрена творилось у этой мелкотни. *** Спускаясь вниз и не зная, что там ожидает, может засада, может прикол или вовсе что-то из ряда вон выходящее даже для него, но на удивление парень не застает никого и ничего на первом этаже. Там, в глубине здания, где судя по всему должны были делать большой общий холл и сидели ребята, пусто. Подростков не было, ровно, как и не было намека на какую-то масштабную борьбу. И это… ошеломило. Он ожидал всего, абсолютно всего, но не пустоты, не такой пронизывающей тишины, и только визги машин по магистралям, да дорогам, только едва слышный, отдаленный вой сирен в паре кварталов.… Только эхо и тихие разговоры других наверху, но не здесь… — Что?.. — недоуменно высказывает беловолосый, и больше не находит слов. Слова моментально превращаются в шелест и развеиваются влажным сквозняком. Ему вовсе кажется, что все кого он видел и слышал — галлюцинация собственного мозга, на грани паранойи. Ничто не напоминало о присутствии парней здесь несколько минут назад. А может… Джек резко оглядывается, в надежде, желая понять, что ошибся просто блоком, но нет, именно с этого входа они забежали в здание, именно последняя группа пацанов осталась в этом недоделанном холле, именно они голосили здесь пару часов назад. Да какие часы, вот ведь — минут десять назад! И какого хрена сейчас здесь ничто не напоминает о их присутствии? Даже если ушли наверх, почему Фрост не слышит голосов, и во всем здании стало настолько тихо, что кажется он здесь один… «Как, твою мать, самоубийца в зоне отчуждения после апокалипсиса.» Хочется зарычать или, как минимум, поматериться во весь голос, но внутренняя самозащита сдавливает глотку в болезненном спазме, и парень всего лишь морщится, проходя вглубь просторного серого холла. Ничего нет, лишь разбросанный мусор, жестянки, пластик и шуршащие пакеты, что разносит ветер. За одним таким Джек прослеживает ленивым взглядом, но тут же замирает, наткнувшись на дальней стене, там, где желтый свет от фонарей падает удачно, на темно-бордовую большую кляксу… Только вот от осознания, что клякса совсем свежая и тоненькие полоски всё еще стекают по стене вниз, образуя маленькую блестящую лужицу на полу становится тошно, а ужас медленно, словно издеваясь сковывает железным капканом все тело и дышать уже невозможно. Порыв резкого, влажного сквозняка усугубляет, наполняя холл запахом свежей крови, перемешанной с химией, запахом пыли и мха, но крови, что так паршиво оседает металлическим привкусом даже на языке и его начинает мутить. «Нет», — сказанное на границе осознанного для самого же себя, и сразу же не веря в собственные слова и обманчивые домыслы. Картинка никак не хочет вязаться с наигранным сценарием в голове Фроста. Нет, защитная реакция мозга не спасает, и он прекрасно понимает истину, что предстает перед напуганным взором. Мальчишки не ушли — их кто-то вырезал… Он не хочет верить, ровно, как и не хочет понимать, что вновь влип в какой-то тотальный пиздец. Но и это еще не всё: следы на полу, что следующим замечает он, явно смазанные, свежие и липкие, словно тащили кусок кровящего мяса. Они говорят о многом, совершенно о другом, самом хреновом раскладе, и Джек уже видел такое. Паршивая усмешка как фактор подступающей истерики, и он ничего не может с собой поделать, и ноги сами ведут его по противно поблескивающему, еще даже не высохшему следу вглубь холла, в следующий небольшой коридорчик, больше похожий на небольшую гостиную или комнату ожиданий, но точно он не понимает, да и не до формальностей планировки сейчас. «Беги…» — мрачный, свой же голос явно пытается помочь, появляясь на задворках паникующего сознания и пытаясь повлиять на мальчишку. А беловолосый словно завороженный или лучше уж сказать пришибленный, понимает, что туда нельзя, там опасно, там — ТРУПЫ, но нет, твою мать, он идет, ступая медленно и тихо, крадясь подобно кошке, а зачем и для чего, сам не знает, ровно, как и не знает, что делать дальше. Слишком резко заканчивается темно-красная полоса, слишком резко начинается другое помещение, слишком неудачно сюда падают фонарные лучи и слишком ярко падает свет, слишком судорожный, громкий выдох беловолосого, и слишком неестественно валяются трое мальчишек в начале комнаты, поломанными куклами. Вокруг них много крови, медленно растекающейся и становящейся большой черно-глянцевой лужей. Слишком неестественный — живой взгляд, смотрящий в потолок, словно притворяются, сволочи. И Джека начинает не по-детски так мутить и трясти, что приходится сделать шаг назад и почти рухнуть, отбивая колени, и схватившись за живот. «Беги!» — Но… кто? За-Зачем?.. Его шепот обезличенно срывается с губ, а глаза мечутся от одного к другому, и он пытается в суматохе своей же паники понять. Кто и когда, почему так бесшумно и жестоко… почему так извращенно и бездушно? Ведь на полицейских и вовсе не похоже. Мозг априори всему остальному организму, что сковал страх, анализирует за доли секунд и приходит к выводу. Это не хреновы хранители порядка. Даже близко. Они стреляют, бьют железными дубинками или хреначат шокерами, а тут… изрезанные тела, с которых сняли верхнюю одежду, а грудины разрезаны вдоль и поперек, словно кто-то отыгрывался на бедных беспризорниках за что-то непростительное. Такое не сделают наркоманы, главари банд или другие сталкеры… На такое способна лишь одна категория нелюдей. «Беги!!!» — что есть сил рявкает подсознание, и только в третий раз Джек осознает всю ситуацию и себя. Он подрывается и срывается стремительно, без оглядки проносясь мимо погибших, и выбежав с другой стороны голого коридора, кидается наверх.