Психо города 604

Доброго времени суток, и с пошедшими праздниками! Лис вернулся и просит прощения за такое длительное отсутствие. Пояснения, возможно напишу позже, впрочем и причины запоздалого выхода проды. С автором всё вроде как в порядке, и он даже может уже вполне браться за продолжение сей истории. Спасибо большое тем кто ждал и верил, что я вернусь, непомерна вам благодарна за поддержку. И по традиции, вот несколько глав, которые оказались больше задуманного. Надеюсь они понравятся вам и немного сгладят факт моего долгого отсутствия. Всем приятного чтения!

Глава XVII Черные блики от зеркальных окон небоскребов, на паскудство черное небо и темно-грифельные облака, подобно искусственным — свинцовым опускались на затуманенный грешный город. Чертов, непригодный даже для бактерий, но на иронию для человека. А он был его властителем, незамеченным, неизвестным воочию, но пугающим до исступления. Он был тенью, хищной, опасной, вновь жаждущей кровопролития и жестокости — хищник, изголодавшийся по крови и страху — ужасу любого, кто посмотрит в его глаза… И полуиздевательская усмешка над всем 604 вновь проявляется на тонких губах. Год за годом, сезон за сезоном, день за днем он изменяет этот город, заставляет все больше биться в бешеной агонии ужаса и паники — уничтожает 604 изнутри, подобно смертельному вирусу. Не знает почему, просто хочет, просто привык, просто нужно продолжать, а какая была цель изначально, его уже почти не заботит и не волнует. Так проще — даже не помнить, не вспоминать, направляться вперед, возможно в такую же чернильную бездну, куда и катится весь чертов мир, вкупе с этим треклятьем. Его нумерация продолжается, новый насыщенный страх так и оседает горьковато-сладким привкусом на языке, а охота только начинается. Ночь сама только начинается. И почти довольный оскал единственного совершенного хищника видится в одну из несовершенных, но все же ярких вспышек молний. Этого не забудет никто. Он знает, предугадывает и наслаждается своим издевательством над ублюдочным муравейником. Ненавистным и неизменным. Дождь начинается как всегда не вовремя, и даже не по его идеальному плану, но уже плевать. И главное чувство вновь растекается по венам расплавленным жгучим металлом, заставляя находить очередную — да, уже вторую за сегодняшнюю ночь — жертву. Незапоминающуюся… Они все для него не слишком яркие и запоминающиеся, но хотя бы более невменяемую и опасную, нежели предыдущая. Они трясутся от страха — весь никчемнейший муравейник или уж термитник, а ему смешно, смешно и также скучно. Может поэтому сегодня не один подарочек городу, а целых… два? Бесшумной тенью пересекая полупустую улицу так никем и незамеченный, а накаленная до предела лампа в обветшалом фонаре, единственная в этом переулке, с громкий звоном взрывается и пересечение между двумя улицами А7 погружается почти в идеальный мрак. Возможно по воле случая, а возможно… Просто все более светлое и яркое, где он появляется не справляется с его внутренней тьмой, и исчезает… Белые стены окрашиваются густой кровью, почти черной и липкой, лампы на улицах коротят или взрываются, люди, которые могли бы зваться нормальными, инстинктивно впадают в ужас, и остаются так навсегда, с поскудским чувством страха, превращаясь в истинных подлых тварей. Страх срывает маски. Страх открывает правду сущности недокукол, что все еще по ошибке зовутся людьми. И его презрение к ним безгранично. Все светлое меркнет, и делает это он, наслаждаясь, ухитряясь не попасться, и играючи издеваясь. Над всем городом, над всеми истерически-перепуганными «главами» банд, над полицией и департаментом, над всеми термитами этого хренового 604. Молнии, как по заказу, вновь освещают половину города и ближайшие пустыри с полуразрушенными парковками и магазинами возле них, это помогает выявить нежелательных свидетелей, но их нет. А тень скользит дальше, в этом квартале придется так — пешком, но это ничуть не смущает. Он знает, всё свое недовольство он выразит вот тому идиоту, который вчера вечером осмелился перерезать горло трем женщинам и оставить ему, Ему, свое тупое послание. Он тихо цыкает и даже не обращает внимание на начавшийся мелко моросящий дождь. А молния вновь озаряет на миг невидимого в ночи хищника, в желтых глазах которого азарт смешивается с предвкушением и крупицей безумного довольства. *** — Итак, что мы знаем? — она устало падает в массивное офисное кресло на колесиках, и едва исподлобья смотрит по очереди на трех экспертов, что сидят по другую сторону стола. — Для начала давайте поясним то, Туф, что поймать этого субъекта будет сложнее в несколько раз, чем мы предполагали, — издалека начинает самый молодой из приглашенных сотрудников. Фее кажется, что он не заслужил свое место в этой команде, учитывая его возраст в двадцать три года… А за окном противно сверкает новая природная вспышка, освещая изуродованный страхом город. Но она отвлеклась… И все-таки ученая степень по психологии и работа наравне с такими экспертами которые сидят рядом явно намекает на эрудицию и действительно гениальный ум, в своей области, этого почти мальчишки. Она же только тихо матерится, но для других просто приподнимает в вопросе бровь. — Мой коллега, Арон, прав, и я бы даже его поправил, утверждая, что поймать его будет сложнее не в несколько раз, а в несколько сотен раз. И возможно даже вся эта операция закончится провалом, — это уже добавляет знакомый ей пожилой мужчина, что вечно в очках и со странным акцентом. — С какого такого ху… Гм… С чего это бы, пояснить можете? — Он организованный несоциальный серийный маньяк, действующий строго по четко выстроенному плану, с непредсказуемым модус операнди.* И, забегая ненамного вперед, я уверен, что даже маска нормальности у него хорошо выражена. Даже отлично, я бы сказал. Особенно учитывая, простите, такой город и такие условиях выживания.** — Хорошо… — Туф вздохнула, потом немного потерла виски, вновь выдохнула и опять перевела взгляд на экспертов, — А теперь, будьте добры, на человеческий нормальный язык. Я может и работаю в структурах, где постоянно нужно сталкиваться с психами, но ваши чертовы термины мне непонятны до сих пор. И с какого перепуга эту тварь нельзя практически выловить?! — Простым для вас языком, у этого субъекта острый аналитический ум, и как следствие с айкью выше среднего, он продумывает каждое свое действие, а способ совершения им преступлений всегда четко спланирован и довольно сложен, но в то же время безумен и непонятен. Однако, помимо того, что он миссионер, гедонист, не сексуального подтипа, с повадками садиста, его модус операнди не выражает ничего характеризующего его как личность и не ведет к его поимке.*** — То есть?? — То есть, он не показывает важна ли ему жертва, во имя чего действительно он это делает, что могло повлечь его к такому образу жизни, и что спровоцировало его вспышку ярости, когда он впервые убил. Нет четко выраженного характера поведения, Туф. Он хаотичен, и непостоянен, но притом с четкими сроками и графиком. Все его жертвы это худшие отбросы города, психопаты и убийцы, однако даже по этим признакам сказать что-то об Ужасе сложно даже нам. Все что он показывает — насмешка, над вами, над городом, над полицией и над всеми психопатами. Он высмеивает и грозится страшным чудищем придти к каждому. Он эгоист, не любящий когда кто-то забирает у него внимание и становится равным. Он совершенствуется, и при этом идеально заметает любые следы. И, заметьте, он держит этот город, как бы вам тошно и противно не было от этих слов. Он объявляет сезон — весь город сходит с ума, он убивает вторую жертву — объявляют комендантский час. Выраженная власть над людьми, желание подчинять, но нет никаких нитей, ведущих в прошлое, откуда появилось такое стремление к власти и подчинению, ненависти и гольной садисткой ярости… Его характер не виден в его модус операнди. Подстроить его характер или его проблемы под его тип жертвы невозможно, он отзеркаливает в своих убийствах лишь то, что творили сами жертвы, но притом не вплетая в это своих страхов, личной мести или возмездия! Этот мужчина не прокололся вне сезонов, не сорвался на внезапные убийства, и стиль убийств вне сезонов его почерком тоже замечен не был, а значит ведет более умеренную, по меркам вашего города, жизнь, не привлекая к себе вообще никакого внимания окружающих. Тень, и только. — Хрень какая-то… Он ж не призрак, твою мать! Должен же был хоть что-то оставить, хоть как-то себя проявить! Черт, вы говорите он эгоист, значит хотя бы отчасти гордится тем чего достиг, и что страх кроет весь 604, значит давайте сыграем на этом, дадим версию по блокам и в прямом эфире, что его поймали — это оказался некчемнейшая грязь из под ногтей, вытащим таким образом на действия, ведь оскорбления он не любит. Отнимем власть у этой твари и выиграем на этом. Он начнет совершать провальные шаги. — Не получится, — с толикой скептицизма смотря на Фею, проговаривает эксперт, — Эмоции. Еще одна его защита. Он наплевал, что о нем будут писать или говорить. Свою славу он уже получил, и хуже того, чтобы вы не предприняли, страх в людях останется подсознательно, и в этом он давно победил. А после вашей затеи он скроется, возможно, даже на больший срок нежели его межсезонье, но после… Я не желаю даже вам разгребать то, что он будет творить. — Но как-то его можно задеть! Подцепить на больном, выудить из зоны комфорта! Спровоцировать на неожиданные поступки… — Рычаг, Туоф. Мы ничего не можем сделать, к глубочайшему нашему разочарованию, и у вас за все семь лет не накопилось информации о нем, чтобы хоть что-то смогло на него повлиять. Ни единой зацепки. Максимум, что вы добьетесь… это большее число трупов. Ваши люди еще тогда проворонили все зацепки по нему, если вообще они были. На нынешних же убийствах его поймать невозможно. — Но… — Поймите: он играет, он азартен, это единственное его развлечение, и поверьте, если попытаетесь загнать его в угол, просто попытаетесь, он выгрызет половину из всех кого вы пошлете на эту бойню. Ему, уж поверьте, по всем его безумным поступкам, терять нечего. От слова абсолютно. Возможно в этом его сила и неуловимость. А власть, не так уж и важна, не теперь, прошло семь лет, он не юнец, недавно вставший на кровавую дорожку и упивающийся первыми лучами такой «славы». Потому и здесь у нас проигрыш. — Да что-то же вы можете сделать? Вы поймали столько психопатов и психов, стольких ублюдков вытащили и посадили на электрический стул! — Поймите, — отодвигая стул и поднимаясь из-за стола, мужчина в очках с легким сожалением посмотрел на Фею, — Те были психами и психопатами, этот же не относится ни к первым не ко вторым, я вообще уже не уверен что его можно выловить с классической схемой поимки организованных серийников. И максимум, что сейчас возможно, это поднять все первые дела семилетней давности и по новой их изучить, возможно и будет зацепка, а пока… Вам придется ждать и изучать новые убийства буквально по атомам, и опять ждать. *** Черные облака, нависшие над 604, создавали слишком гиперреалистичную адову картинку подыхающей цивилизации, пусть современной, еще не до конца забытой и пока шевелящейся, но наверняка вымирающей. Чертов город пытался выжить еще одну ночь. Машины так же паскудно стояли в пробках из-за аварий на крупных магистралях, душный воздух был пропитан ненавистными химикатами и загазованностью, а люди слишком раздраженно мельтешили везде, пытаясь как можно скорее скрыться с пугающих улиц и запереться дома на все замки. Броневики также гоняли везде и всюду, к чертовой матери показывая, как они доблестно защищают жителей и контролируют время комендантского часа. Город вымирал и выживал одновременно. Проклятый и ненавистный всеми 604. Правила не поменялись. Ничего не поменялось. А он медленно вытирает кровь с черного ножа, безразлично осматривая скукоженный возле его ног труп молодого мужчины. Еще одна молния, и он почти привыкает к ним. Они дают порой неплохой обзор на его проделанную работу, впрочем, всё и так идеально, чтоб проверять на третий раз. Театрально разбросанные жуткие рисунки на полу, заляпанные кровью того кто их рисовал, острые тридцатисантиметровые спицы, воткнутые в тело недохудожника, отрезанные пальцы на руках и частично разъетое наполовину лицо: ну кто ж знал, что приготовленный коктейль, не примечательно оставшийся на рабочем столе маньяка-художника, тот так запросто перепутает и выпьет залпом… А серная кислота не лимонад синтетического производства, последствия другие. Он поморщился, брезгливо вспоминая, что из-за тупости этого дилетанта пришлось сокращать работу по минимуму, и должных издевательств этот неврастеник так и не получил. Мало. Ничтожно мало... Еще одна молния и оглушительный раскат грома следующий за ней. Но он не ведет даже бровью, просто смотрит в последний раз на убитого и бесшумно исчезает из квартиры на четвертом этаже. Мало. Это не то чего он хочет. Ещё одно? *** Слишком сильно, слишком больно — удар за ударом… Чего? В очередной раз открыть глаза, только не верить вновь. «Блядство!..» Он еще не подох. Боль всё еще отдается в затылке, а звон раздается в голове или это не звон, а перешедший в надрывный вой крик той девчушки... Фрост морщится, и не может ничего сделать, руки постепенно затекают и он уже не ощущает замерзшие кончики пальцев. В забвение. Снова уйти в забвение и больше не просыпаться. Он не хочет. Не хочет понимать, что дело дойдет скоро и до него: их осталось всего двое — он и девушка, что так же как и он подвешенная руками вверх к крюку, в каком-то металлическом шкафу. Они не могут говорить, лишь переглядываются изредка. Жесткая тряпка, во рту парня, служащая кляпом, сильно натирает уголки губ, а щека горит едким огнем от пощечины, полученной часа полтора или два назад. Никогда еще не было настолько мерзко. Никогда. «Мерзко, невыносимо, страшно… Страшно. И за тобой никто не придет» Джек вновь морщится, но его хуевый подсознательный голос прав и от этого становится еще паскудней. Его чертово везение больше не работает. Вскрик где-то в другой комнате вновь раздается слишком неожиданно и ошеломляюще громко, так, что они оба дергаются, а девчонка, по правую сторону от него, начинает опять дергаться, раскачивая тяжелые цепи вверху. Бесполезно. Безнадежно. Лишь лязг металла об металл, как предсмертное эхо. Он тихо всхлипывает. Не потому что пацан, и не должен показывать слабости при девушке, а потому что на что-то громкое уже не остается сил. Чертово самомнение, чертово ощущение, что он все контролирует. И если б он только заметил эту тварь раньше… «Ебаная ирония, Оверланд! Ты готов был умереть когда угодно, даже тогда на квартире у персонального Ужаса, но сейчас ты боишься смерти больше всего на свете, и упрямо не желаешь покидать этот паскудный мир!..» Да. Не хочет, не желает. Не от этих рук. Кто угодно… «Но лучше ведь Он… Да?» Не было бы повязки, он бы послал сам себя нахуй. Голова по новой начинает кружиться из-за утомляемости организма и он откидывается назад, словно поломанная марионетка, и пытается справиться с тошнотой, подступающей к горлу: даже здесь, в узком железном шкафчике, с железными дверцами, где есть всего несколько небольших прорезей под вентиляцию, Фрост чувствует, как из другой комнаты тянет сладковато-металлическим запахом свежей крови. «Нужно все-таки было наложить на себя руки гораздо раньше» — мысль мрачная, но абсолютно верная, жаль исполнить у него не выйдет. Громкие всхлипы вновь начинают доноситься с правой стороны, но как успокоить девчонку он не знает, да и с этой жесткой тряпкой во рту удается лишь только мычать. «Блять, идиот! Возьми себя в руки! Думай, пока башка еще может хоть что-то соображать! Думай!» — почти рявк внутреннего голоса, и он с трудом вдыхает опять, стараясь проглотить ком в горле и действительно начать соображать. Опять. Но что? Какого хера он может? Парень передумал уже все ему знакомые варианты и ни черта. Выхода он не видит. Вверху не веревки, которые можно было развязать, шкаф совершенно не деревянный, чтоб можно было попытаться выбить дверцу, ублюдочный псих с пистолетом и ножами, дорезает очередную «игрушку» в пыточной, а у Фроста уже тупо плавятся мозги от паники и страха. Совсем весело. «Скоро станет совсем поровну...» Наверное, для него проходит целая микровселенная или просто миг, но Джек пропускает момент, когда становится тихо в соседних помещениях, и до исступленного ужаса пропускает первые звуки приближающихся шагов. «Нет!» А девочка вскрикивает первой, так неожиданно и громко, что это выдергивает его из образовавшегося вакуума мыслей. И вдобавок блядский скрежет лезвий об нечто металлическое снаружи заставляет заледенеть и так уже ебнутое от страха сердце. Фрост морщится от противного звука и на сто процентов уверен, что следующий он. Ублюдок «сломал» очередную игрушку и теперь остаются только они вдвоем. Фрост почти уверен, что первым будет он. «Пощады не будет?» — тупо и однообразно, но на большее не способен даже его внутренний голос. Наверняка… А цепи звенят, но от резко распахнутой дверцы он вздрагивает сильнее ожидаемого, панически смотря на суку, что представляет из себя взрослого мужчину в заляпанном кровью белом халате и с маниакальным оскалом на пол лица. «Не от этих рук… Не так ведь, да? Так какого черта ты словно кролик перед удавом? Действуй, твою мать!» Только вот даже мычать и брыкаться резко становится невозможно, и страх сковывает, стоит завидеть уляпанный в крови скальпель в руках садиста. А девочка, бедная, напротив, впадает в большую панику, дергаясь из цепей и переходя на визг, когда умалишенный психопат прикладывает палец к губам и делает шаг по направлению к ней. Джек знает, что сейчас будет, только вот этот не спешит отвязывать девчонку и уводить в другую комнату. «Решил так, для наглядности?» От этого становится совсем хуево, а когда красная рука быстро вскидывается и скальпель вонзается в плечо девчонки, Фрост дергается непроизвольно, словно пытаясь отскочить. И чертова пелена перед глазами в момент замутняет все виденье. Он не понимает, какого черта, но заглушенный крик девочки слышится отзвуком не только в этой комнате, но и в соседних, и бьет набатом в ушах так, что хочется заорать самому. И это словно спусковой. Словно Джек на финишной — перед херовым тоннелем, в конце которого для него всё же не зажгут свет — пробки к хуям давно вырубило. Противно и страшно, не от его же участи, а от бессилия что-либо изменить. Внутренний голос орет верить и не сдаваться, но Фрост понимает, что надежды уже как больше ночи, или все же дня, нет. Она пропала стоило погибнуть в страшных муках второму парню. Его не вытащат отсюда. Некому тупо. А тот, кого он видит каждый раз когда закрывает глаза, наверняка даже и не догадывается, да и великому Ужасу и дела нет до обычного мальчишки. Вновь непривычно больно, где-то внутри. Тупая боль под сердцем сейчас хуже, чем его разрезанная кожа на шее и руках. Он ненавидит себя же за эту ублюдочную слабость. Слабость перед черным хищником с горящими желтыми глазами, которая скоро перерастет в его погибель. Сто процентов и без обоснуя. «Не перерастет, Фрост. Тебя просто не станет», — замогильно констатирует подсознание и тут, твою мать, он не может не согласиться. А возможно это и к лучшему? Его ненормальные мысли резко обрывают, ведь с девчушкой заканчивают быстро, за каких-то примерные пятнадцать, блядских, минут, но Джек не хочет это видеть — не хочет слышать, отстраняется тонкой пеленой от мерзости, и почти не слышит последний заглушенный хрип. Фрост так же прекрасно знает, что он для таких тварей, как неоновая вывеска для насекомых, чертов лакомый кусочек, который замечают все ненормальные этого города. Он знает, чувствует, что обречен, но сделать ничего не может, да и смысл? Осознание, что нужно бороться и нежелание, чтобы ему делали больно приходит слишком поздно в почти разрушенный мозг, только тогда, когда лезвие режет покрасневшую ткань толстовки вновь, и ощущение разрезаемой вместе с тканью кожи обжигают сознание, и в стихшей комнате раздается новый невыносимый крик. *** Шкаф со злостью захлопывается, но не закрывается на задвижку, тварь, психуя, уходит в другое помещение, а ненавидящий этот мир и эту суку Фрост позволяет себе зашипеть, закусывая с силой губу. Повязку тот снял почти в начале, чтобы наслаждаться криками, изрезал толстовку теперь полностью в лоскуты, а на теле оставил больше десяти тонких разрезов, пытаясь насладиться криками и страданиями. «Хотел послушать как маленький и напуганный мальчик орет от боли…» Фрост вымученно думает, что не на того напал, твою мать, но все же тихо шмыгает носом, сейчас уже не в состоянии сдерживать глупые слезы и тихое шипение от боли. Тело горит, порезы хоть и не смертельные, но кровь больше не останавливается, и тонкими струйками течет по телу, и это словно в кипяток. Он словно уже варится в адском котле. Блядский псих, и блядское везение. Еще одного такого раунда парень не выдержит. И не только от садистских развлечений, но и от усталости и вымотанности организма: прошло больше суток, как он не ел, не спал и находится в одном положении. Это его предел, и предел его организма. Плюс кровопотеря обеспечена. И если уж не телом, то разумом он ебнется раньше. Хватит, твою мать, с него. Спасительная тьма уже здесь — подкралась в сознание, и Фрост радостно её принимает. Понимая на дальнем островке оставшегося в адеквате мозга, что нельзя, не имеет право вот так сдаваться, но уже становится похуй. Больно, низко, омерзительно противно и до дрожи жутко не очнуться вновь, но похуй. Лимит превышен, стремление выжить выжжено. Чувства угасают, и он наконец может выдохнуть свободнее. «Нужно бороться? Заебался. Похуй!» Единственное, что еще остается где-то в укромном темном уголке под ребрами — это сожаление, чистое и не выжигаемое. Сожаление и потеря. «И как иронично, херов ты конченный романтик, Оверланд!» Он не увидит больше свой персональный Ужас, не сможет почувствовать, как замирает комок мышц при взгляде в желтые глаза матерого хищника. «А так хотелось…» Едкая вымотанная полуухмылка, и Джек вымученно прикрывает глаза, надеясь, что его тьма заберет навсегда, и далекий шум от скрипа дверей он пропускает. К черту весь мир, к черту… *** Неинтересно… Скучно… Однообразно. А еще коллекционером марионеток зовется. Мужчина невесело оглядывает заляпанное кровью второе помещение, по оценке уж походящее на неорганизованную пыточную, и брезгливо морщится. Всего лишь ошметки вырванного мяса и сгустки подсыхающей крови — ничего нового. Трое молодых людей: девушка и два парня, валяются у дальней стены поломанными куклами, с разрезанными руками, ногами и ножевыми колотыми ранами в хаотичном порядке по всему телу. Изрезал, истерзал… Медленно, заставляя кричать, сначала просто издеваясь и наслаждаясь, не нанося особый вред организму, а когда жертва не могла больше кричать, резко вонзал ножи в грудину или живот. Вырезал куски плоти… Так, чтоб вновь разогреть, дать настоящую боль. Словно куклы: нажимаешь на кнопку, и кукла плачет, и жмешь — втыкаешь нож, до тех пор пока механизм не сломается. Еще, еще, еще! Пырнуть — услышать крик… Еще, еще, еще… Надрезать кожу, вырвать кусок кровящего мяса вместе с жировой тканью. Еще и еще! Почему не работает?! Кукла сломалась? Плохая кукла! Еще глубже нож, заставляя захлебываться кровью, разрывая внутренние органы, превращая их в кашу. Плохая, дешевая кукла! Нужна новая… Прогрессирующий психоз с отклонением на шизофрению и неконтролируемый садизм. Как весело! Псих конченный, но убить будет слишком просто. И он уже знает, что не интересно. Опять неорганизованный… Херовая ночь. Непродуктивная. Хищник недовольно цыкает, и, убедившись, что недотварь находится в соседней комнате, бесшумно направляется туда же. И без тени довольства, без единой усмешки. Слишком скучно и неинтересно его найти. В секунды осмотреть более тускло освещаемую комнату, где держались пойманные. В этом нет сомнения, судя по разбросанной чужой одежде, окровавленным веревкам и цепям на полу и… И судя по трупу молоденькой девчушки возле дальнего шкафа, у кого-то сдвиг окончательный. Ужас, идеально научившийся подкрадываться сзади, словно тень, непредсказуем, но он наблюдает пока спокойно, как маньяк торопливо раскладывает хирургические инструменты на заляпанном кровью и грязью операционном столе, что стоит ровно посредине комнаты. Существо, невысокого роста, щуплого телосложения… да и слишком раскоординирован, чтобы мог дать отпор. Тихий говор сам с собой, упоминание какого-то мальчишки, шипение и распределение еще нескольких скальпелей. Ебнулся окончательно… Ему не актуально наблюдать за этим, ему не хочется долго возиться. Уж слишком много чести этому экспериментатору. Даже пытать… Недовольный вздох, подходя со спины еще на два шага ближе. На шум сученыш отвлекается, хватая со стола первое попавшееся и резко разворачиваясь. И хищник этого ждал. Серповидный нож входит под ребра, вонзаясь в левое легкое идеально и почти бесшумно. Вывернуть занесенную для удара руку и медленно двинуть ножом в сторону, вспарывая легкое и скучно наблюдая за расширившимися зрачками и ужасом в них. Обыденно. Даже сопротивления должного оказать не может. Или вякнуть хоть что-то… Только булькает кровью и хрипит. Цыкнуть так недовольно и почти капризно, хватая еще трепыхающуюся тварюшку за шею и с разворота отшвыривая к выходу, откуда зашел. Не эстетично получилось в этот раз. Недовольство читается в желтом взгляде, и ему жаль, что вымазал черный нож в этой паскудной крови. Дело сделано, можно спокойно уходить в тень. Он даже не будет ничего предпринимать с этим ничтожеством, которое априори ранению еще живое. Только вот… Злобный взгляд темных глаз направлен не на него, и рука в крови словно пытается дотянуться до… Шкаф? Еще одна кукла? Ему надоело. Рассекающим взмахом ножа смахивая кровь, что россыпью бурых капель брызгает по полу, и ничего не меняя просто преодолеть расстояние, распахивая дверцы на себя и… никак не ожидая встретиться со взглядом серебристых глаз, напуганных до исступления. Мальчишка… Его несчастный белоснежный смертник. Невольное шипение вырывается сквозь плотно сжатые зубы, а крепеж цепей на удивление распутывается слишком быстро, или это из-за его скорости и злости? Блядский Фрост, с его хуевейшим везением! Но даже он не предполагал такого поворота; и после оглушительного лязга цепей ничего не остается, как просто словить полубессознательного мальчишку на себя. Слов нет, вновь безмолвие, только сиплый выдох на грани различимого, такой неверящий, облегченный, и серый взгляд такой же: неверящий, ошеломленный. В оправдание, ошеломление наступает у каждого. Но первое что делает Ужас, немедля вытаскивает мальчишку из шкафа, а Джек… Джек не может понять — это уже Рай или еще несбыточная реальность. Чертова, мучительная, но такая желанная. Его Ужас? «Твой ли?.. А, Оверланд?» — Питч?.. — Угомонись. Но очередной сиплый стон приводит в реальность и она такова: на мальчишке нет не единого чистого, не залитого кровью места, вровень что и живого. Глухой животный рык на грани различимого, почти неконтролируемый, и желание оживить подыхающую неподалеку тварь… Но спохватываясь через мгновение, чтобы мальчишка не понял реакции, только мелкий и так ни черта не соображает и отключается через секунду на его глазах. Херов недосмертник. Некстати и совсем не вовремя скользя взглядом вниз и видя резаные глубокие полосы под разодранной в хлам толстовкой… Значит пытка была долгой. «Эта тварь все же посмела?..» Созданный за мгновение план меняется еще несколько раз, ведь по-другому ничего не сделаешь. Мальчишку надо вытаскивать. И его решение слишком очевидно, хоть и признавать так противно и несвойственно. Закономерность — мелкий смертник опять меняет его планы на вечер. Через три минуты темный силуэт держащий на руках подростка выходит с черного выхода, и поспешно увозит его на машине, припаркованной в безлюдном темном проулке. Через еще две минуты в сумрачном дешевом квартале происходит взрыв и пыточная, вместе с убитым маньяком, жертвами и всеми уликами взлетает на воздух, не оставляя ничего после себя, кроме окружающей паники и грязного пепла падающего на мокрый асфальт. *** «Рай или все же иллюзия, такая жестокая и несбыточная? Жжется, твою ж… Как же жжется!» Он шипит похуже разъяренной кошки и резко дергается всем телом, пытаясь моментально не думать, не чувствовать, не открывать глаза. И какого, сука, он еще жив и… — Твою мать, Фрост! Не дергайся, сученыш! Голос, настолько злобный, раздраженный, но до боли знакомый, почти родной. Скорее от этого, нежели от нового ожога, беловолосый тихо стонет, моментально расслабляясь. Да, он дорвался до Рая. Абсурдно и нелепо, крыша съезжает уже совсем в дебри девятого круга, но об этом он будет задумываться точно не сегодня. Если это все еще не выдуманная галлюцинация больного мозга. «Только бы не она, не так ли?» Новая порция лавы, разъедающая кожу, растекается по ребрам справа, и Джек невольно вздрагивает, морщась от жгущих ощущений. Это не похоже на ту сюрреалистичную иллюзию, которую строил мозг несколько минут назад. Или часов? Время, сколько же его прошло? От поднимающегося из глубин шока и нового страха за неизвестность он дергается резко, открывая глаза, щурясь и тут же шипя от саднящей боли в затылке. Все же позади была стена? «Что?..» — мысли, вслух не может, а реальность с прошлым обрывком воспоминаний не совпадает, хотя чертовски ему знакома. Только осознать какого хера он оказывается дома у персонального палача, Фрост не успевает: его не церемонясь хватают за плечо и несильно встряхивают, приводя в сознание, так, что вновь боль во всем теле напоминает о себе, и приходится с силой закусить губу, чтобы не заорать в голос. Паршивое состояние, убитый в хлам организм, раскалывающаяся голова и нихрена непонятные события, которые развиваются с такой скоростью, что мозг не успевает ни черта проанализировать, и беловолосый чувствует себя полным дебилом. Но все-таки… — Где он?.. — голос прорезается, фраза дается сипло и неохотно, а серые глаза без боязни смотрят на своего спасителя-убийцу. — По ветру пеплом развеялся, — нехотя отвечает хищник, небрежно фыркает и вновь смачивает кусок почти уже красной марли в какой-то жидкости и злобно сверкает желтым взглядом на Джека. — Как ты там… — Заткнись! — Опять? — Снова, никчемыш. — Спасибо. — В сотый раз, твою мать. — Я в этот раз не… Ай… Твою ж! — Не дергайся! — Больно! С нетерпящим рыком хватая мальчишку за горло и прижимая к стене: — А было бы больнее! Он бы знатно над тобой еще поиздевался, а потом разорвал, и ты бы сдох даже не от потери крови, а от болевого шока, если бы мне не взбрело в голову потешить себя еще одним ублюдком на сон грядущий! И какого хуя, Фрост? Где ты подцепил эту блядину? И как у тебя так выходит, чертов смертник?! — А я знаю?! — ощетинивается Джек, откидывает от себя чужую руку. — Между прочим, я с тех общаг возвращался, почти на Кромке был и… Дальше не помню, только тупая боль в голове и я уже в шкафу. — Значит больше суток, — тихо, почти спокойно, только от этого неспокойней становится Джеку и он поднимает взгляд на мужчину. — Вроде… Я потерял ход времени. А Ужас только раздраженно хмыкает и быстро встает с кровати, громко оставляя медикаменты на круглом столе и подходя к дальнему шкафу. Мальчишке повезло, однако злость на него не проходит, это почти уже закономерность, только в этой ли ситуации злиться на него? Тихое недовольное цыканье и хочется отчего-то вернуться в ту пыточную, на несколько часов назад… А Фрост с негодованием и теперешней рассеянностью только сейчас понимает, что на нем лишь серые джинсы и кроссовки, и часть грудины в пластырях, но никакой верхней одежды нет. Картинки изорванной ткани висящей на нем кровавыми лоскутами выскакивают слишком быстро из подсознания, и он вновь дергается, только теперь как от рассекающего кнута. Противно. Мерзко… Холодно и больно. Приходится сглотнуть чертов ком вставший горле, и вернуться к неоконченному разговору, если их диалог вообще можно назвать недоконченным. Только когда Джек опять поворачивается в сторону Блэка, в него уже швыряется серое пятно, а сам Ужас уходит по направлению к кухне, бросая на ходу: — Надень. Завтра утром по заброшенным линиям уйдешь на свою чертову Кромку, и чтоб я тебя больше не видел. Слишком непонятно для Фроста, слом всего опять наступает, только вот кинутое пятно оказывается почти такой же толстовкой, как и у него, только еще тоньше и на пару размеров больше. Вновь слом, вновь сюрреализм и где-то чувствуется подвох, нет, не в действиях Ужаса, скорее в вере Джека в эту реальность. Не может же быть все настолько… хорошо и безопасно? Он тихо выдыхает и стараясь не шипеть от саднящей боли от обработанных ран надевает чужую вещь. Слишком… Невозможно. Не для него. Не ради него. Нереально! — Фрост? Какого черта?! — Джек опять проморгал момент, когда мужчина вернулся к кровати и сейчас стоит над ним, держа его привычно за подбородок, из-за чего вновь приходиться задрать голову. — Что?.. Я опять что ли… — Пей, — перебивая подростка и поднося к его губам стакан с прозрачной жидкостью, — Живо. Всё. До капли. Командный злой тон, либо обычная после шока и долгого заточения жажда заставляют парня моментально перехватить стакан и даже не задумываясь выпить полностью всё содержимое. Ужас даже слегка усмехается, пока Фрост не видит: ведь так просто было бы его убить, подмешав, скажем, что-то другое, а этот глупый никчемыш даже и не задумался бы. Глупый… — Спасибо. Только вот, — Джек облизывает губы и отдает обратно стакан, но на странность мысли начинают путаться, — Странный вкус. До Фроста доходит постепенно, но этих секунд хватает, чтоб он в неверии поднял глаза на Блэка. — Что ты?.. — но договорить парнишка не успевает, теряя контроль над телом и теряя сознание. Мужчина лишь нервозно выдыхает и думает, какого хера. Про всё — какого сука хера? Однако, с дозой он рассчитал правильно. Хотя, проще было бы убить. Для всех проще. Особенно для него. *** А на утро город уже кипит от сумасшествия и кровавых новостей, и как только первые лучи озаряют восточные кварталы 604, Фрост, с кучей невысказанных вопросов, сонный и потрепанный, все в той же чужой толстовке, но более менее живой выставляется из квартиры, и недовольный уходит по тоннелям на Кромку. Благо на сей раз и чертов случай, добираясь до своего временного дома без каких-либо прецедентов. А у Ужаса по-прежнему чешутся руки и неудовлетворенное желание крови бесит, как никогда. Только вот убить того кого хочется он не сможет. Из пепла ведь не восстают...