Психо города 604

Это блядство случая или с недавних пор его кара за семь лет издевательств над городом? Однако… По-другому с недавних пор не получается. Мальчишку немедля хватают за ворот толстовки и, моментально, с силой дергают в квартиру, захлопывая за ним дверь и отшвыривая к стене. Парень никакой, он вроде здесь, и в то же время взгляд блуждает далеко за осознанностью реальности — типичный шок для такой мелкоты, как он. Фрост же пытается успокоиться, внутренне угомонить твою ж мать себя, и хотя бы осознанием, что его не вышвырнули, вернуть свой мир в привычный адекват… Но получается крайне херово: руки по-прежнему трясутся, его мутит от собственного вида, а металлический запах на пальцах сводит с ума, в самом хуевищном смысле. Ему хочется орать, разбить что-нибудь или броситься под ебучий поток машин на магистрали, но магистрали рядом нет, вровень и машинам. Хуёво, страшно, осознавать позорно и до мути невозможно то, что он сделал. Его грань — херово дно наконец найдено. Только завыть в голос от этого всего не дают: Блэк не церемонясь хватает его за подбородок, больно сдавливая челюсть пальцами и молча заставляет смотреть в глаза. И чертовой вечной раздраженности нет в горящем желтом взгляде. — Какого. Хуя. Ты. Натворил? — шипяще по словам интересуется Ужас, но даже не придает акцента на вопрос. Равно, как и не ожидает услышать адекватный и осмысленный ответ. Сказать, что он не ожидал, ровно промолчать. Потому он и не спускает всех собак на дрожащего Фроста — бесполезно. Беловолосый щенок в состоянии шока, и не надо быть матерым убийцей, чтобы понять, что эта мелочь кого-то прирезала, а теперь и двух слов не в состоянии связать. — Они там… Я не хотел, понимаешь?.. — блестящие из-за слез серые глаза с испугом смотрят на него, и Джек словно не слышит своих же слов, шок берет в свои права всё осознание и парнишку заклинивает на одном: — Это случайность, не было выбора… Питч, они там, под мостом… Сами начали ведь! Как только мальчишка севшим голосом договаривает последнее, до Блэка доходит вся паршивость херни в которую опять попал Фрост. — И как же, твою мать? — не отпуская из цепкой хватки, против воли заставляя мелочь смотреть в глаза. — Не знаю, не помню… — в панике шепчет Джек, который потихоньку начинает реально осознавать. — Я не хотел. И эти четверо… — Значит четверо. — Я правда, я же не… Джек осекается и опять замирает, даже не скрывая, что на глаза вновь наворачиваются слезы. Он хочет продолжить, однако его больше не слушают: Блэк отпускает его и выхватывает грязный нож из оцепеневших пальцев; окровавленный увесистый полукинжал швыряется на пол, отчего Фрост вздрагивает, как от удара, и загнанно смотрит на своего персонального убийцу. — Я правда… Я не хотел, — вновь шепчет в непонимании беловолосый, пока мужчина обдумывает дальнейшие действия, — И они во всем виноваты, убить меня хотели, а теперь... Питч, я не знаю что делать… Они же еще там, шевелятся… Живы… — Живы? — вкрадчиво, переспрашивая ледяным голосом, и беловолосому ничего не остается, как только неуверенно кивнуть. А Блэк не может найти слов для этого малолетнего идиота, только шипит, впервые действительно яростно, зверино — не сдерживаясь. Пиздец мальчишке. Он-то знает. Только априори тому, чтобы выставить того за дверь или проще — убить, моментально срывается, захватив со стула черную кофту, хватая паренька под локоть и выставляя его за порог. Решая и в этот раз вытащить Фроста из жопы, в которую тот попал по своей невинности или же дури. Пока хрен его поймешь. Дверь хлопает с такой силой, что рядом обваливаются кусочки старой штукатурки, а Ужас материт и себя, за чертовы ненужные действия, и Джека, и вообще случай, что когда-то их свел. Блэк небрежно накидывает тонкую кофту с капюшоном поверх черной майки, но даже не заботится застегнуть и волком смотрит на невменяемого Джека. — Молись, чтобы они подохли! — рычит Ужас, смотря в серые большущие глаза парня. Тот только кивает, смаргивая влагу на ресницах, и прячет взгляд под выпавшей белой челкой, начиная быстро застегивать свою толстовку, словно только понял, в каком виде был. А Питч зверем смотрит на это недоразумение, матерится и несдержанно толкает его в плечо, спешно направляя к выходу из коридора, перекручивая в руке родной черный нож. Главное время, выиграть на нем — скрыть улики и в идеале убедиться, что свидетели никуда не доползут. А после, может быть, он возьмет себя под контроль и всё же прирежет это существо, что так нагло вторглось в его жизнь и которому он, отчего не пойми, помогает даже в этой херне. — Показывай дорогу! — рявкает мужчина, когда они выходят из дома, и более тихо добавляет: — Белоснежная моя погибель… *** Всё спешно, быстро, мужчина хищной тенью следует за мальчишкой, постоянно подгоняя того, потому что последствия того, что натворил этот сволочной подросток — и похуй что ему почти двадцать — слишком серьезны. Если кто выживет — распознать Фроста проще некуда. Херов альбинос — взгляд единственный раз переводится на парня, когда они почти на месте — ладно, кровавый альбинос… К тому же, до сих пор в состоянии аффекта. Только у Блэка в голове не укладывается, какие, твою мать, эмоции могли спровоцировать эту белоснежную жертву маньяков к расправе над людьми. Учитывая, что такой как он, по натуре и внутренним принципам — херов невинный агнец-пацифист. Слишком много вопросов, слишком мизерный процент, что хоть один ответ он когда-нибудь узнает. Джек — ни живой, ни мертвый, под конец терпения Ужаса, приводит того на место предполагаемого убийства, ровно через шесть минут, запыхавшись, но четко и быстро. И перед Фростом та же картина, что полчаса назад, а может час или всего лишь четверть часа. Ебаное время… Он не может вспомнить по времени, он не может определить хоть что-либо в этом кровавом хаосе собственного разума и картины перед глазами. Фрост ублюдочно труслив, когда понимает, что не может на это смотреть: на кровь, на покрытый грязно-алыми разводами асфальт, на самих дергающихся — они еще живы, и спазм тошноты в горле по новой заставляет зажмуриться и тихо застонать, пятясь к ближайшей, все той же судьбоносной колонне. Блэк же осматривает всю картину молча и с присущим ему хладнокровием, заодно подмечая, что в забытом дьяволе тупике под мостом нет ни свидетелей, ни камер, ни вообще живых сущностей кроме них. Бордель, в начале переулка, он не считает, тамошним вообще похер, даже если будет происходить массовая резня у них под окнами. Джек до сих пор не верит, но хочет что-то сказать, подбодрить себя же, что, может, обойдется, но рот открывается лишь в беззвучном возгласе, и на его глазах ближайший, в серой олимпийке, дергается, и чужой хриплый мучительный стон разрезает пустынную тишину. Кто-то из четверки резко кашляет, а кто-то просто дергается. Все похоже на дешевую сценку из фильма про зомби, или фигового триллера. Они все еще не умерли, действительно ведь, Джек медленно выходит из шока, но грозится вновь в него вернуться, ибо осознание накатывает подобно чернильной небоскребной волне — все это время они дергались, кто-то хрипел, а кто-то пытался подняться даже или ползти. Просто Фрост этого не замечал — не видел. «Они живы», — и только это сейчас бьется в подкорке красным опасным огнем. Трое, на странность случая и, несмотря на смертельные раны, еще в сознании, с четвертым неизвестно. Главный, которому Фрост порезал горло, не до конца задев артерию, как-то пытается подняться: издавая булькающие кряхтящие звуки, он старается переползти на четвереньки и прокричать, чтобы его услышали. Это будет бесполезно, связки всё равно перерезаны, но даже так Ужас не дает смертнику ни единого шанса: он в несколько шагов оказывается рядом с плюющимся кровью парнем, вставая сзади и хватая того за волосы, без эмоций доделывая за Фростом всю работу. На этот раз пацан падает на землю замертво, без шансов на выживание, неудачник дергается в последний раз, но из порезанного второй раз горла продолжает пульсируя вытекать кровь, покрывая засохший красный участок земли вокруг новой блестящей пленкой. Оценивающий взгляд убийцы переводится на остальных — еще трое, двое с половиной, если дальнего распотрошенного можно считать еще за выжившего, а потом резко переводится на Джека. А беловолосое, перепуганное насмерть, чудовище не ожидало таких действий, по крайней мере, не ожидал наверняка и поспешно. И всерьез не брал, что ему помогут — спятивший и неверящий ни во что чертенок. Наивный, перепуганный чертенок, который смотрит сейчас почти завороженно, не смея даже отвести взгляд, как тело отшвыривается на кровавый асфальт и Ужас идет к следующей цели, безразлично и до дрожи буднично, словно на променад, — без эмоций всаживая нож в сердце следующего и брезгливо отшвыривая его от себя через секунды. Предпоследнему, загибающему и хрипящему, которому Джек неудачно вспорол грудину, задевая легкое, Питч вспарывает аналогично глотку, просто и не церемонясь. Но для надежности, а может ради собственного секундного успокоения, и чтобы после не сорваться на беловолосого, с силой всаживает нож под ребра, под углом, пропарывая печень и дергая лезвие наискось вниз, разрезая желудок, чувствуя как ткани разрываются под острием лезвия, и хлюпает кровь, вырываясь из глубокой раны. Адреналина нет, гольное холодное мышление, ему не интересно, просто профессионализм и ненормальная искра внутри — почти ответственность, почти одичалость — первобытное безумие защиты, и всё это за мальчишку, но его самого тошнит от этой формулировки. Скорее, просто из-за Фроста может подставиться он, вот и подчищает хвосты. Так проще думать и не желать убить мальчишку прямо здесь. А наивный смертник, и в то же время единственное бессмертное существо рядом с ним, только и может, что хлопать глазами и что-то там шептать бледными, все еще измазанными кое-где кровью, губами. Мальчишка и… такой глупый. Последнего Питч добивает совсем без лишних движений: вонзает острый нож между пятым и шестым позвонком, отделяя голову от тела и прекращая мучения парня, у которого кишки уже полностью вывалились на асфальт. Благо лежал он дальше всех и спиной к Джеку. Мужчина мимолетно усмехается своим мыслям, но его мастер-класс на этом закончен. Он рассекает ножом воздух и с серповидного лезвия брызгает кровь, но это не удовлетворяет и он брезгливо обтирает черное лезвие о серую кофту убитого. И только после этого Ужас спокойно подходит к Джеку, не сводя с него взгляда. — Я убил… — опять лепечет мальчишка, понимая, что все четверо мертвы, однако Блэку это надоедает, и он хватает парня привычно за подбородок. — Не, — желтые глаза сверкают праведной яростью и раздражением, — Я убил, а при тебе же они еще были живы и выжили бы, притом еще и настучать успели бы, сволочь мелкая! Так что, распотрошенные мелкие выродки — чисто моя заслуга. Уясни и выдохни, никчемыш! «И нехер тебе осознавать, что ты, как нехуй делать, вырезал четверых ублюдков, заставив их подыхать достаточно болезненной, но неминуемой смертью» Питч ухмыляется, уже практически в привычном жесте перемещая пальцы на беззащитную бледную шею, в мыслях даже дивясь, как это белоснежное существо в состоянии аффекта умудрилось попасть настолько четко по жизненно-важным органам, а одного полностью распотрошить, вспарывая живот и кишки. Растет малец… И, возможно, эта мысль принесла бы, в другой ситуации — с другим тваренышем, легкое тепло и довольствие, но не с Джеком. Он не хочет, чтобы мальчишка становился похож на него. Не с Фростом это должно происходить. И вот это действительно выбешивает и не хило так волнует. Ему было похуй на многих за кем он следил, за малолетками и уже совершеннолетними подростками, и кто впоследствии стал убийцами, ублюдками, маньяками… психами. Но этот… Белоснежное бедствие его жизни. Питч обрывает себя же, и рефлекторно сжимает пальцы сильней, но от этого Фрост только доверчиво откидывает голову назад, прислоняясь к колонне и хрипло, едва слышно, стонет. Весь в крови, ярко констатирующей на белой коже, порезанный, с темно красными губами и настолько доверчиво открытый, с этим блядско белым клоком волос, что выпадает из-за съехавшего капюшона… Бледный и беззащитный, такой доступный и равносильно дикий — маленький белый, почти пушистый зверек, с оскаленной кровавой пастью и острыми зубками. Представленная картина почти завораживает, и он наплевательски теряет секунды, просто наблюдая за неприкрыто доверчивым Фростом. Слишком дорогое удовольствие. Редкое и подлинное. Не факт, что его стаж в семь лет и горы расковерканных трупов послужат достойной платой за этот вид. Тихий рык приводя себя в реальность и заодно приводя мальчишку в адекват, от чего тот дергается, в непонимании поднимая большущие глаза. Словно в возмущении что эффект жертвы обрывают, словно в издевательство самому Блэку. Но длинные пальцы тут же исчезают с шеи, и мальчишку несильно дергают за все тот же ворот толстовки, оттаскивая от опорной стойки моста. Их дело сделано. Хотя по всей логике и херовым обстоятельством это только дело Фроста. Но опять блядский пацан втянул его в хер пойми что, и он, как ебаный школьник, повелся на неоткуда взявшуюся доблесть. Славы не хватает, а заодно уже и мозгов, судя по поступкам. Блэк бесится, но Фрост еще жив, и парнишку только и делают, что толкают небрежно в плечо, побуждая уйти из этого места. *** Привести скрепя зубами Джека обратно, слишком херовая идея, но она единственная более здравая. Учитывая, что Фрост вообще не соображает и покорно плелся за ним, не высказав ни единого противоречивого слова. Нарвался, твою мать, называется. У Блэка нет настроения проявлять гостеприимство, да и вообще быть сейчас спокойным и более-менее нормальным, но он уже знает, что будет делать с этим смертником. Он с ноги открывает дверь, матеря себя за то, что в спешке даже забыл закрыть квартиру на ключ. А все блядский Фрост, который послушно заходит за ним — бычок на привязи, твою ебическую силу. Это уже нозит, присутствие парня в его квартире, почти нескончаемые спасения его шкурки из лап ублюдков-извращенцев, разгребания всей этой чернушной хуеты в которую удивительно легко вляпывается Джек. Его заебало это настолько, что он действительно готов попортить личико пацану, чтоб тот и мысли о дороге сюда забыл. Однако его действия, на полном автомате, выверенные и отточенные годами, разнятся с яростными мыслями. Слишком противоречиво. Хуево и предсказуемо неотвратимо. Он ведь должен помочь этому щенку… А еще это блядкое окно, которое он забыл закрыть. А там, за ним, закат — оранжевый, почти всепоглощающий, от которого нет спасения — херова антиутопия… Утопить бы город в напалме. Только он шипит, и продолжает свою задумку, открывая несколько пузырьков с антисептиком и небрежно откидывая нужные хирургические инструменты на свободную часть стола. Джек по-прежнему молчит, стоя посередине комнаты, понуро смотрит в пол и порой хлопает своими длинными ресницами, на которых еще видны мелкие слезинки. Мальчишка, твою мать. Даже не обращает внимания на разрезанные в кровь костяшки и несколько осколков, красочно торчащих в коже. Всё же это его карма. Но лучше бы электрический стул. Мысли Ужаса невеселые, но он не произносит ни единого слова. И тишина становится почти осязаемой, густой и плотной, а любое шумное действие бесит до невозможности, и звук от пододвигаемого ко столу второго стула режет сейчас слух. Слишком неестественно. Так не должно быть и не с ними. Не в их жизни, не с такой подачей на благотворительное лечение. Но Питч упрямо не желает по-другому, дергая пацана за рукав перепачканой толстовки и заставляя тем самым сесть на стул. — Дай руку, — садясь рядом, грубо требует Ужас, смерив пацана строгим взглядом. — Зачем? — апатично и почти шепотом, как будто Джек не понимает почему с ним всё еще возятся. — Бляденыш… не выводи меня, — в последний раз предупреждающе тянет мужчина, недобро прищуриваясь и из последних сил сдерживая гребаную волну ярости внутри. Ярости, которая в принципе не должна присутствовать в эмоциях. Вообще и априори его похуистичному хладнокровию! — Питч… — Что?! — рявкает Блэк, не выдерживая сопливый тон Фроста и взбешиваясь окончательно. — Да блядь ничего! Ничего! Твою мать! — Джек вскакивает первый, с бешенной загнанностью одичавшего зверя смотря ему в глаза, — Я… я… тебя… — он задыхается не в силах досказать, потому что ком в горле сдавливает хуже удавки, потому что боль внутри расползается по новой, потому что он не имеет права продолжать, — Я тебя… Опять подставил, а ты какого-то черта… Ты ведь… Черт! Твою мать! Я их убил, понимаешь? И…и даже если нет, то из-за меня пострадали люди!  — Ублюдки из-за тебя пострадали, а не люди! Ты где людей увидел, недорослик? — поднимаясь со своего места, скрипуче отодвигая стул и надвигаясь на Фроста, — Где блядь в этих суках ты увидел людей? Или может сейчас ты их видишь? — Да хоть трижды суки и твари моральные! Мой порог! Питч, мой перейдён! — выкрикивает парень, делая шаг назад, — Я поднял оружие на другого, какой бы гнидой тот не был! — Свой ебучий порог ты перешел, когда родился в этом блядском городе, мальчишка! — резко сокращая расстояние, рявкает мужчина, желая залепить беловолосой сволочи пощечину. — Да блядь, Блэк! — вскрикивает взбешенный Фрост, не обращай вообще внимания и полностью забывая кто перед ним, — Ты не возьмешь в толк, что это пиздец! Ниже мне некуда! Всё, дно! Питч резко преодолевает всего шаг, нависая над мальчишкой и хватает его за горло, в момент сбивая всю спесь с того, и в образовавшейся тишине едко ухмыляясь: — Осторожно, Джек, снизу могу постучаться я… — Ты… — ошарашено и полностью теряя волю, Джек наконец понимает с кем опять посмел спорить и на кого поднимать голос, но даже не это его приводит в дрожь, а осознание что его четверо порезанных и вровень не стояли с теми десятками или даже сотнями тварей которых убил Ужас. — Заткнись! — громко рявкает Блэк, готовый ушатать мальца об ближайший косяк, чтобы у того мозги на место встали, праведник твою мать, — У тебя только два выхода, Оверланд: либо становиться приспособленным ублюдком, выключать эмоции и выживать, забыв о своей нудятине и соплях, либо складывать лапки крестиком на грудь и подыхать в своей бетонной конуре, без шанса на чьё-либо милосердие! Это жизнь, мальчишка! Жизнь в уебищном поганом мире, где смерть уже не закономерность увядания жизни, а норма в расцвете лет, причем жестокая и изощренная смерть. — Ужас ухмыляется, и сжимает хрупкое горло сильнее, даже не намереваясь сбавлять тон: — Говоришь дно, сученыш? Нихуя. И теперь думай своими остатками мозгов как жить с этим дальше, но если не справишься, то — пожалуйста! Я разрисую тебе твое будущее! — опасный прищур горящих глаз и мужчина нависает над парнем угрожающе близко, шипя ядовитые слова, — Либо ты станешь конченным психопатом, таким же каких сотни в этом ебучем термитнике, и будешь упиваться своей шизофренией, разрезая в клочья других и дроча на ошметки мышц и внутренних органов... Либо станешь шлюхой, растраханой, дешевой шалавой, в конечном итоге скончавшись от передоза в вонючем притоне или от какого-нибудь такого же ебанутого на всю голову, который и прирежет тебя где-нибудь в подворотне! И благо, если прирежет быстро и безболезненно, не нанизывая на нож, как на шампур, и при этом не трахая тебя во все щели! Как тебе? Вкусно, маленький Джек? Еще хочешь? Или ожидал розовый замок и пуховое одеяло, сказку на ночь и молоко с медом перед сном? Джек грозно рычит, позволяет себе это и просто впервые со злостью одергивает чужую руку, и повернувшись в право с силой бьет об косяк второй двери, что ведет в чужую ванную. Взвыв и матерясь от новой боли, наплевав на хозяина, Фрост пинком открывает дверь и прячется в прохладной кафельной комнате. И ему похуй, невербально похуй, что об его поведении подумает Ужас. Уж лучше так, чем съездить по этой наглой роже. Хотя, если так, то может шанс что его прикончат возрастет… На секунды его мир вновь изменяется, и становится до странности тихо и непривычно. Здесь почти как у него, только чище… меньше пространства, и холоднее, горит постоянно свет, ибо никаких окон нет — комната находится посередине планировки, и сыростью тянет с темного кафельного пола. Но ему плевать на детали и тонкости — не сейчас. Плевать даже на свою ебнутую борзость. Он дышит шумно, злобно, опираясь о раковину и даже не обращая внимания, что рука вновь начала кровоточить. Больно. Безумно. Но не руке… «Лучше убей! Задуши, перережь глотку. Только прекрати… Умоляю!.. Хватит читать нотации! Хватит вправлять мозги… Не ты, не ты ведь это должен делать! Не такой как ты… И… Ты не догадался, мой черный хищник, что я чуть тебе не сказал… » — Твою мать, как же хуево это звучит, просто омерзительно хреново, Оверланд, — хрипло шепчет Джек, прикрывая глаза и почти забываясь в создавшейся тишине. Ему плохо, ему тошно. Его трясет. И боль физическая ничерта не отрезвляет. А душевная просто сжирает к чертовой матери, грозясь сделать из него шизофреника. Действительно того шизофреника которого сейчас описывал Блэк. Он почти теряет связь с реальностью и временем, пытаясь заглушить и страх от произошедшего, и возмущение от представленной картины из-за слов мужчины, и с ума сводящую боль внутри, как возле него появляется хозяин квартиры. — Долбаеб, — следует сухое за спиной, а Джек только вздрагивает от этого шелестящего злого голоса, но даже не смеет поднять голову, чтобы через зеркало над раковиной увидеть своего палача. А мужчина же почти удивляется безбашенности и дурости этого малолетнего мазохиста. Но кран с холодной водой всё же откручивает, сглаживая острую тишину и ненавидя в душе этого мальчишку. На шум воды Джек равносильно не поднимает голову, понуро смотря вниз и не реагируя. Но Питчу похер, он бесцеремонно хватает парнишку за запястье правой руки и прихваченным пинцетом вытаскивает первый крупный осколок из открытой раны, который Джек из-за удара умудрился вогнать еще глубже. Мальчишка дергается, пытаясь вырвать запястье, но тонкие чужие пальцы сжимаются сильнее, до боли и синяков. — Не дергайся или утоплю, — предупреждающе охлаждает пыл парня Блэк, жалеющий, что прихватил с собой пинцет, а не нож. — Здесь слишком мелко и слив не закрыт… — едва слышно поддается на разговор Джек, мысленно все же умоляя этого зверя закончить его мучения. — Тогда в унитазе, уж наверняка, поверь! — Слишком грубо и не эстетично, не твой стиль… — против воли краешек губ приподнимается, но Фрост все равно бубнит злобно. — Допиздишься… — предупреждающе шипит Ужас. — Да неуже… Ай! Блять! — Допизделся, — с ноткой довольствия подтверждает Питч, скидывая еще один окровавленный осколок под струю воды. Четвертый кусок стекла летит в раковину и Блэк от болезненного шипения мальчишки удовлетворенно хмыкает — хотя бы так моральную компенсацию получить от того, что мелкое беловолосое чучело нервы на вилки наматывает. Сученыш недоделанный. Еще и дерзить пытается. Блэк заканчивает с правой кистью достаточно быстро, переключаясь на левую, а ошарашенному парнишке приказывает держать поврежденную, но уже без осколков, руку под струей воды. Джек же, умный мальчик, выполняет молча, даже не возникает, наверняка поняв, что раз приказали промыть, значит на трубах стоят фильтры, и вода вполне пригодна для очистки ран. Порой слишком умный, а порой слишком тупой и упертый идиот, едва ли думает про мальчишку Блэк, наслаждаясь тихим шипением и вздрагиванием паренька, когда кончики пинцета грубо раскрывают рану и глубже вонзаются в открытое мясо, подцепляя удобнее мелкие куски стекла. Почти законченно, вода так же шумит, но в довершение последний осколок с тихим звоном падает в воду, а парню по-прежнему тошно, мужчина видит это в отражении, но молчит, продолжая стоять за его спиной, почти прижимая мальчишку к своей груди. Джек только медленно качает головой, заканчивает ополаскивать руки в том же мерном шуме воды, и, наконец, полностью выпрямляется, поднимая голову и через зеркало смотря на мужчину. — Угомонился? — спокойно спрашивает Блэк, смотря Фросту в глаза через отражение. Джек не отвечает, только коротко кивает, неотрывно смотря на своего палача и пытаясь понять. — Зачем? — едва слышное и такое же хриплое срывается с потрескавшихся губ. Но мужчина ничего не отвечает, только смотрит так же прожигающе, не сводя своего взгляда и едва ли усмехается, и Джек понимает, что ответа так и не последует. Возможно, никогда. Его Ужас за спиной вечно будет недостижим, как словно в этом чертовом отражении. И ответы на его поступки равносильно непостижимы. Фрост только мучает себя, себя и свою ебнутую полностью повернутую на этом индивиде душу, и, не выдержав, прерывает их контакт, прикрывая глаза и доверчиво — вновь слишком открыто — откидывает голову назад, ему на грудь, медленно выдыхая и на секунды успокаиваясь. Все вопросы, всё возмущение и всё время он оставляет хищнику, который в сотый раз сам не понимает этого мальчишку и не знает как назвать то, что сейчас происходит в этой чертовой ванной. И что с этим сученышем не так? *** — Я пойду… — Пиздуй. И не приведи, еще раз появишься — по любому поводу — вздерну, Фрост, — Блэк действительно пытается быть злым и серьезным, обещая больше себе, нежели Джеку, в следующий раз поступить именно так с подростком. — Я… не приду больше. Обещаю, Питч, — Джеку слишком тяжело даются эти слова, но, твою мать, он их всё же говорит, перечеркивая собственные надежды и мизерные шансы. Он кусает губу, но всё же мягко усмехается и выходит. *** Фрост почти на Кромке, несколько окольных переулков, смятение в мыслях и желание добраться до бетонной каморки, переодеться в любимую чужую кофту и завалится спать, и больше ни о чем не думать — выключить чертов процесс, что именуется размышлением. Парень в капюшоне проходит еще десять метров по извилистым, едва освещаемым тусклыми фонарями, тропкам между домами, и сворачивает в комплекс общежитий, проходя в мнимо безопасную зону ненормальных жильцов. Мужчина же, незаметно стоявший в тени, за несколькими зданиями дальше, лишь злобно провожает парнишку взглядом и размазанной тенью ускользает в неосвещаемые переулки. Ужас не понимает, зачем ему пришло в голову вести этого идиота до самой Кромки, невидимо следовать практически по пятам, и ни на секунду не упускать мелочь из вида… Возможно, чтобы парня не спалили в его кровавой толстовке и с его помощью не вышли на него самого. Или, возможно, чтоб на еще одно приключение не нарвался, с его-то долбоебическим везением… В любом случае… Он не хочет идентифицировать свой поступок, понимать и знать «зачем, мать твою?!», но злость свойственно остается. И неудовлетворенность от проебаного начала ночи раздраженностью оседает на коже. Сученыш. Белоснежный, ебучий сученыш. Ужас ухмыляется самой ядовитой из своих усмешек, практически так же, как когда в глазах опасных психопатов видит первобытный ужас от осознания кто перед ними… Всё же пиздец пришел в его жизнь. Окончательно и пересмотру не подлежа. А план на ночь вновь изящно и охуенно точно сорван никем иным, как Джеком Фростом.