Психо города 604

Просыпаясь не так, как хотелось, с недовольством на чертов луч ядовитого солнца, открывая глаза и моментально щурясь. И какого черта, в этой захламленной пыльной комнатке с замахом на дешевую богему? Какого хуя это было? Он недовольно продолжает щуриться, окидывая злым взглядом не до конца зашторенное красными тяжелыми шторами окно. Едва пошевелиться хватает, чтобы окончательно убедиться — он проебал всю ночь, причем, как в прямом, так и в переносном смысле. Питч фыркает пренебрежительно и поворачивает голову налево, цокает языком, подтверждая свои догадки, и вновь отворачивается, предпочитая видеть обшелушенный розоватый потолок, который когда-то все же был ярко-красным, нежели то что находится слева. Дергаться поздно, ровно, как и в эту ебучую душную рань съебывать домой. Он вытаскивает левую руку из-под махрового, тоже красного, покрывала и закидывает под голову, не обращая внимание на сырую прохладу расползающуюся по голой груди, и в издевательство себе же подетально воссоздавая вчерашний вечер и ночь. А поиздеваться над собой и над гудящими мозгами есть за что. Бедствие уровня Армагеддон. Херов персональный Рагнарёк, из древних легенд. Ебучий беловолосый мальчишка. Питч цыкает — в таком формате ему совершенно не думается, а где-то возле кровати, если он не полностью проебал остатки мозгов, валяются брюки, в которых, где-то в заднем кармане, была начатая и почти выкуренная за полчаса пачка сигарет. Нет. Похуй. Слишком лень. Тело до сих пор не слушается, и слишком лениво даже шевелиться. А всё случившееся красочно предстает перед внутренним взором, как раз после телохранительства одной мелкой пакости, и слежки за ней же до самой Кромки. Те найденные двое извратов-садистов, которых он уже как неделю выслеживал и надеялся спокойно придушить колючей проволокой. Медленно затягивая тонкую петлю в острых иглах… ломая гортань, трахею, заставляя задыхаться от страха, и чувствуя боль от врезающихся в плоть кусков хряща, и под конец отрывая голову, разрезая плоть и ломая позвоночник. Но все красочно составленные планы, так и не сбылись по-нормальному и уже стандартному. Ведь твари поменяли местонахождение, проволока оказалась тоньше, чем представлялась на первый взгляд, и ткань на шеях разошлась скоропостижно, не предоставив ему довольства понаблюдать за агонией подонков, а из-за внутренней кипящей злости позвоночник сломался с досадой легче и быстрей планируемого. Всё к хуям и в тартар. Удовольствия процесс так и не доставил, в голове вместо привычной четкой последовательности был невъебучий бардак из мыслей и — что самое паршивое в его деле — эмоций. Случившееся вечером выбивало, заставляло вспоминать и этот не контроль собственных воспоминаний и эмоционального блока херил всё время и все труды, над которыми он корпел на протяжении всей недели. Развесить тела на той самой проволоке под потолком именитого выставочного центра, который организовали ведущие главы Белого Шпиля — как нехуй делать, без всяких улик и свидетелей — уже автомат и чистая механика… Но насыщения не было. Ни в одной нейронной сети мозга, ни в одной клеточке тела. Ему неинтересно убивать этих тварей. Понимание о смене внутреннего приоритета, как становление перед смертельным фактом — нерушимо и изменению не подлежит. Всё последующее, лишь обрывки и ненужные движения, ненужная потраченная впустую энергия. Знакомые бары, лабиринты пустующих линий под ними, выход, закрытый от полиции и обычных шавок, на блядскую улицу А7. Блядская улица, оправдывающая, через каждые пять метров, свое название. Как и зачем — он просто не задумывался, всё равно ночь была похерена, а время перевалило за два ночи. Он лишь бесился, сильнее, злее, не понимая и упрямо, тугодумно не желая понимать. Он — сильнейший и, возможно, хитрейший ублюдок этого города, он создал себе имя нарицательное, он управляет массами, и за его голову грызутся все ебучие шишки этого ублюдочного муравейника. Большей славы — если только уничтожить сам Белый Шпиль вместе с основателями… Впрочем, мысль крутящаяся не первый год, и вскоре вполне реализуемая. Но, ему не хватает чего-то — чего, умудренный опытом и жизнью матерый хищник не может взять в толк, и, подобно тигру в клетке, бесится, желая разорвать каждого, кого видит вокруг себя. Это не хорошо, так и до душевного расстройства и срыва недалеко. Но нет, он не психопат — не подходит под стандартную классификацию и «маски нормальности» у него нихуя нет, потому что все части психики функционируют нормально: разрыва между бессознательным и сознательным нет, все три работают как у обычного человека.* И срывается он всегда, злится, бесится, но верный, выверенный контроль самого себя каждый раз на публике приводит в нужный адекват и норму. Но не сейчас. Ярость почему-то захлестывает, не дает нормально дышать и думать, да даже работать, твою мать, не дает. Потому он останавливается всего на двоих, потому не идет на другого психа поздней ночью, знает — не сможет сдержаться, наследит, что-то после себя оставит, даст почерк сучкам из отдела Феи. Единственное отступление и норма, как и у каждого мужика, это сбросить напряжение через секс. Банально, буднично, практично и эффективно. Ему тоже помогает, просто и без ебнутых фетишей. Взгляд скользит по шумной улице с множеством освещенных хостов и борделей, девочки и мальчики стоят возле своих «домов» и призывно зазывают клиентов, все пестрое — яркое, неестественное, вульгарно-пошлое и бешено дорогое. Здесь — качественные проститутки, без болячек и зависимости, и с уравновешенной психикой: чистые, покладистые, готовые ко всему и на всё. Плюс процент за нестандартную, порой даже очень красивую внешность. Но, ему не нужны эти сучки выставляющие себя на улице. Нужно всего одно место, до которого остается десять шагов влево. Прислуга приветливо открывает двери и провожает в холл, где уже дохера на разных диванчиках и креслах расселись ждущие своего клиента девочки. А хозяйка, увидевшая редкого, но все же постоянного гостя сразу понятливо улыбается. Щелчок наманикюренными пальцами и перед ним нужные, в его вкусе, «девочки». Мальчишек было всего семь, и еще двое новеньких. А его не смущало медленное и придирчивое выбирание одного из них. Уже ничего не могло смутить или вызвать на эмоции. Тем более последнее… Кроме одного ебнутого беловолосого сученыша. Молодые стройные тела уже совершеннолетних парней были выставлены на показ, и все игривые, желающие, явно под легкой, не вызывающей привыкания наркотой или возбудителями — новеньким особенно это нужно, чтобы начать работать. Чертов шлюховатый город с повернутыми жителями. Блэк медленно неслышно выдыхает и ему не нравится здешний воздух: спертый, пропитанный запахом пота, сладкого парфюма и многократного секса — грязного, развязного, не только случившегося этой ночью. Успокоенные за ночь мысли и приведенные в относительную холодность эмоции теперь почти молчат, но он всё же еще раз поворачивает голову, оглядывая нагое тело, спящее у стены. Недовольная усмешка, оценивая худое существо на свежую голову. А надо было догадаться еще вчера. Еще только когда без слов и лишних движений он оставил кредит на стойке ресепшена в холле, и молча указал мальчишке подниматься на второй этаж, через секунду, как только его увидел. Пиздец все-таки наступил. Теперь окончательно Ужас всея 604 убеждается в этом. А раньше блядская искушенная придирчивость не давала за такое малое количество времени не то, чтобы выбрать сучку на ночь, но даже оглядеться или решить, кого он хочет в этот раз. Блэк убирает руку из-под головы и взлохмачивает волосы. Все хуево, и надо было это понять еще в тот момент с оторванной головой первого изврата, ведь проволока была не такой уж и тонкой… А сучка, которую он заметил в определенный момент, была новенькой. Девятнадцатилетний, худющий, с красивой мордашкой пацан, с хитрым взглядом светло-голубых глаз, естественно же в линзах, и белоснежными волосами. Питч прикрывает глаза и убирает из памяти картинки прошедшей ночи, жесткого, почти на грани животного, секса, и как драл пацана на этой кровати почти до утра. А сучка подставлялась, выгибалась в пояснице и прогибалась под ним, со стонами в подушку и после сорванными криками… Ведь специально нужно было грубо швырнуть на постель эту шлюшку сразу, как только позади него закрылась дверь на ключ. Сразу обозначить и поставить его в коленно-локтевую, срываясь и отпуская себя, вцепившись в белые волосы, оттягивая голову назад и жестко трахая хнычущего мальчишку, но представляя на его месте… Тихий капризный стон слышится по левую сторону и отвлекает, а Блэк едва ли удосуживает взглядом потянувшегося и отвернувшегося к стене, но не проснувшегося пацана. Блядский бордель. Всё он. Мужчина презрительно фыркает, херова иносказательная тавтология. Тогда гребаный, в недрах ада, бордель. Драные сучки и его чертово поведение. Вот и всё. И нехер страдать херней и загоняться. Однако, собственные мысли призванные, чтобы увести от одного конкретного факта, не срабатывают: слишком сильно мозг привык моментально анализировать, продумывать и оценивать, приводя к логическому ответу. Сказать, что он удивлен, в бешенстве, раздосадован или не может поверить — равно соврать самому себе. А врать себе Блэк не привык. С правдой проще жить и проще разгребать ту дрянь, что творится вокруг. Но сейчас дрянь творилась внутри. И хуй бы с ними — с мыслями, мыслеобразами, фантазиями. Вполне оправданный недотрах в полтора месяца и слишком охуенно неправдоподобная внешность для этого города и мира в целом. Один на сто тысяч, так, кажется, говорили тремя годами раньше, по спец программе «необычных рождений детей». Один на весь город… Ебаный ты смертник. Но дрянь заключается не в образах и картинках, так ведь. Мальчишка рядом нежно простонал во сне, а его передергивает от недовольства и отвращения. Херова шлюшка. Слишком отвлекает от размышлений и Питч жалеет, что не взял с собой нормального оружия: складной нож в кармане тех же брюк ему сейчас доставать крайне лень. Дрянь заключалась в поднявшихся, как кобра в стойке, эмоциях, гольных, ничем не затронутых, чистых — чистая ледяная ярость, злость, ненависть, презрение, желание убить, желание причинить боль, желание не видеть больше никогда, интерес, издевательства, и бешенство, каждый раз, когда сволоченыш открывал свой рот. Под сто или больше ста, Блэку лень сейчас вспоминать и отвлекать внимание на цифры, паскуд и полных морально разложившихся ублюдков, которых он размазал ровным кровавым слоем за эти семь лет. То, что ему говорили, как его преподносили, что только не делали и как его только не пытались поймать, всё это ни разу не давало настолько оголенного желания прибить и закопать живьем. Хотя, он закапывал живьем, заливал цементом, фиксировал в долго застывающем клее и пускал трупных жуков, заживо сжирающих суку, бальзамирующую маленьких девочек живьем. Но ярости тогда не было, такой ярости и злости. В своей профессиональной работе, семь лет не шутка, он никогда не испытывал и не стремился испытывать бешенство. Гордость, наслаждение, удовлетворение, власть и сила, превосходство, насыщение внутреннего голода… Дрожь по телу от предвкушаемого азарта пыток и ужаса в глазах падали, что и человеком не может зваться. Всё последнее — да, и еще раз да, с большим довольством. А сученыш выводил, бесил, и профессиональная этика хладнокровнейшего убийцы медленно уползала в тень, давая волю бешеным эмоциям. Такого не было с тех самых пор, как он вычислил и пришел к ублюдку, который поломал… Блэк цыкает на свои мысли, и не хочет вспоминать, эмоции уже выветрились давно, смысл ворошить воспоминания и придаваться этому размышлизму он не видит. А вот с комком внутри нужно разобраться. Но он не всемогущ, особенно над собой, и не может изменить это, а простые тесты с сознанием подтверждают, что нихера это не побочный эффект от недотраха, что в следующий раз бешенство и ярость будут такими же, а интерес издеваться и дразнить вырастет десятикратно. Нестандартная малолетняя хрень, даром, что девятнадцать. И не боится, мелочь. Мужчина усмехается совсем невесело, устраивает голову поудобнее на слишком мягкой подушке и принимает как данность, что определенная личность, единственная в ебучем городе, его заинтересовала на уровне почти несуществующих эмоций. Просто, но даже без фанатизма, просто временное, и тратить еще и на это внимание, тем более дорогое ему время, Питч не собирается. Это всего лишь скачок эмоций в напряженный сезон — не более и не менее. Нестандартно, но грузиться такой хуетой Ужас не собирается. Шуршание сбоку вновь отвлекает, а он не любит лишний шум, лишние движения, чужие движения. Блэк недовольно переводит внимание на сучку рядом; мальчишка спит глубоким сном и даже не подозревает, кто был его клиент. Мужчина лишь только хмыкает, протягивает руку и касается белых волос. Крашенные… Выжженные и ломкие волосы, слишком сухие, и даже при таком скудном свете видно, что испорченные, хуже синтетического парика. А вчера и незаметно было. Ебучий белый цвет волос, как красная тряпка для быка. Херов ебарь-бык, который кинулся к этой шлюшке, как только увидел. Клиника, сука. Но он только презрительно кривит губы и убирает руку. Блядский суррогат. Никчемный, неестественный, отдаленно похожий. Но даже этого хватило. Сейчас же, замечая и подмечая, что ничерта не такой — хренова сформировавшаяся в его мозгу копия, которую можно было использовать. Фальшивка с крашенными белыми волосами... А у Фроста свои — мягкие, белоснежные. И отодрать его хочется до одури. Питч сжимает челюсть до скрипа зубов и закрывает сознание от дурных картинок и фантазий. Чертов мелкий сученыш, похеривший практически весь сезон, убить бы его! А лучше отодрать до потери сознания. Мужчина шевелится и приподнимается на локтях, садясь на кровати. Недовольство и общее состояние злости медленно, но верно, перебивается ебучим утренним стояком, и всё благодаря вспоминанию Фроста в мыслеобразах. Взгляд устало бросается на шлюшку, продолжающую спокойно спать, и Питч тут же морщится, матерясь, скидывая покрывало и резко вставая с постели. Хер там. У него всё падает только от одного вида этой никчемнейшей фальшивки. Чтоб еще раз он приперся в это место! Блэк собирается быстро, не упуская ни одну свою вещь, и подетально вспоминая, где что вчера разбрасывал. Последним остается накинуть ту же легкую черную кофту на голое тело и застегнуть почти до верха, оставляя острый вырез на бледной груди. Капюшон пока что не нужен. Он проверяет наличие всех вещей в карманах, убеждаясь, что ничего нигде не выпало, и бесшумно открывает дверь, намереваясь уйти и закурить, как только выйдет на улицу. Хрень полная, и его эго почти верит, что всё безопасно и переживать не о чем. Только на редкость свежий и прохладный воздух на улице приводит в реальность и… Он врет самому себе. Не так ли, да? Не просто. Да, дважды ублюдское нет, вот как всё не просто. Пресного «просто» нет в его блядском случае, и не будет нормы, такой же как раньше, даже после того как, навряд ли возможно гипотетически когда-нибудь, у них что-то будет. Невпопад и совершенно не вовремя вспоминается стонущий Джек, прижимающийся к нему возле тех общаг: развратный, с пошлым взглядом и льнущий к нему откровенно и нагло. Горячий юркий язык ведущий дорожку вверх по горлу, один влажный поцелуй теплых губ на подбородке, и капризный охуенный голос, с нотками хрипотцы, как после долгого жесткого секса. Фрост безвозмездно отдавал себя в те минуты. Бешеный. Он был на грани — идущий по лезвию, но развязный, обещающий и, сука, искренний. Мужчина закуривает, ускользая тенью из серой опустевшей улицы по тайному переулку, и действительно надеется на обещание смертника, что тот больше никогда его не побеспокоит. *** «Трое неизвестных найдены сегодня ранним утром под северной магистральной ветвью района С17. Все они повешены на…» Это было эффектно. Чистая работа. Не изящная, но чистая. Вздернутые на колючей проволоке психопаты, за которыми не один год охотились спецы, главари Альф и… не только. Жаль, конечно, что для первого представления пришлось поиздеваться так. Но это было почти приближено к его идеалу. И в тоже время авторскую подпись, незаметную полиции, он оставил. Ребра, к сожалению, пришлось раскурочить сразу же, на живую, когда сердце еще билось, а легкие вздымались от дыхания. Однако, в свое оправдание, он сделал последние им одолжение — усыпил перед смертью. И после украсил разорванную наружу грудную клетку живыми полевыми цветами, а это, кстати, более чем дорогое удовольствие. Но так хотя бы почтил дань памяти. Нет, он не варвар. Конечно же нет. Мужчина закусывает губу и щурится довольно, щелкая курсором и открывая запрещенную программу для взлома. Что там по остальному списку? Скольких он пометил, как своих жертв? Сколько виновных нужно обязательно жестоко наказать? Правителю, такому как он, не интересен садизм и варварство. А вот звезда всего 604 очень любит кровавые представления и жестокость. Но грубость не его конек — пусть кровавый садизм остается этому неподражаемому и неуловимому. А он не жестокий. Всего лишь вынужденная мера. Челка опять выпадает из общей копны коричневых волос и молодой мужчина легким взмахом руки убирает её с глаз, вычитывая коды на черном экране с синими цифрами. Эстет этому черту все-таки уступил, и Шип не оправдал ожидания даже в начале сезона. Что же, у него нет выбора, как самому — лично, преподать урок этой выскочке, которая затмевает его уже не один год. Хотя, он стареет. Динамичность падает. Ему уже не так интересно. Все же, семь лет дают свои результаты. Правитель улыбается милостиво, попечительно, словно перед ним маленький ребенок, просящий конфетку. Он наверняка уверен в том, о чем думает. Взламывая еще один электронный замок и наслаждаясь чьей-то взбешенностью. Жаль он еще не нашел его. Но наверняка темная звездочка обосновался на окраине А7. Он даже не удивится, если в Призрачном Севере. Черные глаза блестят от азарта и предвкушения, новости перебиваются новой информацией от репортеров на месте события, и у него на душе разливается тепло и ликующее чувство первенства. А еще несмышленый, теряющий хватку, коллега поймет, что к чему только под конец игры. Ведь воплощение страха 604 до сих пор не понял, что его изящную программу, действительно отлично составленную, взломали уже как пару дней. Стареет всё же, стареет. Интересно, ему все-таки тридцать два или тридцать четыре? Молодой мужчина сыто улыбается, услышав заветный всклик открытой защищенной программы, и играючи снова закусывает пухлую нижнюю губу. — Пожалуй, Альфа не обидится, если его сынишек законсервировать в серной кислоте. Негуманно, и отвратительно больно. Но, что только не сделаешь к вступительному подарку?.. *** Он допускал такой расклад. Но не на данном этапе. Уже и забыл, как бывает. А тварь спокойно проехалась по нему, как по прыщавому несмышленому школьнику с базовыми знаниями сети. Умная, достаточно умная тварь. Найдет — сдерет кожу, освежует, оскопит, польет мясо уксусом и осыплет солью, наслаждаясь ором и скулежом, а потом сожжет заживо, предварительно пробивая грудину и закрепляя на ребрах зажимы, которые будут разрывать грудную клетку еще живого орущего паскуды, горящего на живое, незащищенное кожей, мясо. Как-то так, только с большим подетальным обдумом. Прищуренный взгляд желтых глаз быстро пробегается по строчкам взломанной системы и Питч фыркает, пренебрежительно осматривая хаки и ключи по которым тварь опередила его. А трое сочных блядских психопатов, одного из которых он вылавливал уже полтора года, не эстетично болтались повешенными под эстакадой. Заебись! Еще и цветочками их украсил. Позер херов! Не сказать, что неделя выдалась продуктивной: в начале сучка из Депа, именуемая Феей, заново плела свою паутинку, хилую правда, подключив спецов из аналитики, пытаясь подкопать под него, взяв за основу его первые крупные убийства семь лет назад. В середине же недели всё становится более интереснее, и начинает идти по наклонной из-за мелкой сволочи, который припирается перепуганный и в крови. Последующие же сутки после этого Блэк и вовсе не хочет вспоминать, и даже думать о том, к чему привели его выходки помочь мелкому и личные размышления. А теперь, под конец недели… Вот такая вот хрень. Которую, ну никак он не предполагал. Чертов ублюдок с замашками властолюбца-нарцисиста, мнящего себя уже чуть ли не Богом. Ему было бы смешно, почти весело, если б не было всё так серьезно и с реальными зацепками на него. Ужас цинично прикидывает, каково будет опустить эту тварь, предварительно сломав ему психику и сравняв его эго с никчемным микробом. Одно для него играет большую выгоду и роль — такая сука ни за что не поделится с полицией или еще кем-то информацией — все лавры ему, собственник в неправильном смысле этого слова. Он сам должен самоутвердиться. Не садист, но отчасти миротворец-миссионер. Без шансов оскопит, предварительно еще кастрировав. Питч зло улыбается краешками губ и прикидывает в голове дальнейшее развитие событий. Только вот мозги — мозги у твари есть и, причем, хорошие. Впрочем, и со стратегией и логикой, к его сожалению, всё в порядке. Второй этап открытого сезона только начинается, а его пытается зажать в угол неизвестная дрянь, к данным которого и его взламывающим программам подключиться невозможно и нереально. Выбешивает. Кто-то бросил вызов — похуй. Кто-то начал играть по его же правилам, глумясь над ним — уже весомее. Амбициозен. Молод. Лет двадцать пять — двадцать шесть. — Щенок, — презрительно выплевывает Блэк, хлопает крышкой ноутбука, и идет на кухню. Надолго эту тварь оставлять в живых нельзя, безэмоционально продумывает мужчина, мимолетно подмечая, что за окном уже давно стемнело, и наступила ночь, однако прекрасно знает, что поймать тот себя не даст, пока сам не захочет. Игрок, как-никак, и хочет произвести должное впечатление, чтобы с ним считались на равных. Блэк прищуривается, обдумывая последующие шаги, залпом допивая оставленный на столе сок, с удовольствием ощущая, как единственная вещь к которой он пристрастился, льется по горлу разъедая слизистую и изменяя своей сладостью все вкусовые рецепторы. Он считает слишком своевременную спешку расточительной и нецелесообразной, а бахвальство твари, лишь первым открытым шагом в новой партии. В своем тщеславии и бахвальстве тот и проиграет, сделает слишком уверенный и самодовольный шаг. Он знает на сто процентов, уже проходил. Но в конце ничего не помешает ему славно, возможно не один день и ночь, поиздеваться над этим щенком. Он ехидно усмехается и возвращается к неповинно закрытому ноутбуку. Однако стоит Блэку приблизиться к столу, как шорох за дверью отвлекает. Лежавший рядом нож с ловкостью за мгновение оказывается зажатым в руке, и мужчина полностью подбирается, в шаг приближаясь ближе к двери. Резкий громкий стук выбивает всю настороженность, это бесит, и он достигает двери и открывает её быстрее, чем успевает подумать и отвести нож в сторону. Острый конец серповидного лезвия за мгновение чуть не пропарывает бледную кожу, но останавливается в миллиметре от горла, едва касаясь зажившего старого пореза, его пореза, а недобрый грозный взгляд поднимается на мальчишку. Что на этот раз Питч даже не спрашивает, потому что с первого же взгляда понятно, что, блять, не так на этот раз. Отходняк у кого-то, походу. А Фрост — никакой, стоит, покачиваясь, придерживая за лямку сползающий с плеча рюкзак, а в другой руке удерживая полупустую бутылку с синтетическим алкоголем. В блестящих весельем и одновременно отчаянием глазах пляшут бесенята, а капюшон нафиг скинут с головы, и белые волосы растрепались в разные стороны. Он не контролирует движение и поддается вперед, но получается у него крайне вон херово. Ужас только благодаря своей выработанной реакции успевает убрать нож, чтобы мальчишка не напоролся на лезвие и делает шаг назад, пропуская пацана в квартиру. Джек же, только кивает и пьяно растягивает губы в кривой усмешке. Он весь взлохмаченный, неконтролируемо расслабленный, с влажными губами от частого прикладывания к обслюнявленному горлышку бутылки и пропитанный на километр запахом херовейшего виски или ликера. Чертов малолетка со сдвинутой психикой. — А вот и мы… Бля. Я, точнее, — весело проговаривает паренек и икает, бурчит себе под нос и всё же подходит ближе, но моментально запинается об собственную ногу и теряет равновесие. Питч лишь матерится, но ловит, и вторично охуевает от того, как этот мелкий организм еще не выключился от такой дозы алкоголя. А судя по всему Джек влил в себя больше, чем может выдержать его ЦНСка и мозг в придачу, но сволоченыш еще даже в сознании и поднимая голову, довольно выдыхает, заглядывая в желтые глаза хищника. Джек такой идиот и сейчас не скрывает своей придурошности, он похуистично фыркает и, отодвинувшись, кидает свой рюкзак в сторону кровати, но промахивается и тихо ржет, отпивая с горла еще один, достаточно большой, глоток обжигающей жидкости. Фрост хочет еще — дорваться до последнего, но ему не дают: мужчина резко выхватывает матовый бутыль из ослабевших пальцев, дотягиваясь рукой в сторону и отставляя ненужное пойло на стол. — Питч… — тянет почти невинно Джек, улыбаясь и закидывая руки ему на шею, — Не будь сегодня страшным букой… — он запинается и видя как в возмущении приподнимает брови мужчина, быстро спохватывается: — Блядь. Прости. Неконтроль слов. И всё такое… Ты.. в смысле, не будь как на работе, а? Блэк лишь на последнее охеревающе фыркает, мотнув головой в сторону и не понимая, откуда такое в этой башке без мозгов. — Херово сказал, да? — справляется с произнесением вопроса Фрост, и заглядывает в глаза предано аж пиздец. — Да, — невесело хмыкает мужчина, придерживая мальчишку за талию и понимая, что сейчас это бедствие совсем никак не вышвырнешь на улицу, — И какой был повод так нажраться? — приподнимая бровь в вопросе, левой рукой по-прежнему придерживая это бедствие, чтобы не ебнулось на пол, а правой наконец убирая нож за пояс. — Я… — парень слишком пристально смотрит ему в глаза, кусает губы и словно решается, но после только резко качает головой, — Слишком много всего, слишком сильно страшно… Хочу от этого избавиться, понимаешь? Не могу так больше — это сжирает. Фрост зажмуривается, прекрасно еще где-то в подсознании понимая, что говорит вовсе не о страхе или покалеченных им пацанах. Он совершенно о другом. Ему слишком хуево и одновременно охуительно похуй, так что… — Не может же вот так продолжаться, это рвет, — хрипло шепчет он, лихорадочно, через каждое слово, облизывая губы, — Жжет где-то под чертовой толстовкой, под кожей, ребрами, внутри ебучего сердца, может там, где душа. И это уже невыносимо. Не могу так больше. — Ты не к тому обратился. Я не восстановлю твои мозги как элитный мозгоправ, только сломать могу. Для тебя даже со скидкой и почти даром, — Питч ухмыляется, видя растерянный и не соображающий взгляд мальчишки. — А что еще можешь предложить? Что еще, Блэк? — Джек хмурит брови и подается ближе, господи как же хуево внутри, — Может тупо убьешь, а? Ведь невозможно так… Ужас. А Ужаса последнее только веселит, на мгновение отвлекая от поднимающейся внутри волны ярости. — Всех твоих кредитов за год заработка не хватит, чтобы мои услуги оплатить. — Но ты же сказал о скидке! — наивно восклицает Джек, стараясь не терять ниточку разговора и неуклюже переступая с ноги на ногу, прижимаясь к мужчине более плотней. Его пиздецки штормит. — На слом твоей жижи в голове, но не на убийство тебя. — Почему еще не убил?.. — самое главное, самое нужное, что нужно спросить, пока еще он соображает и задает серьезные вопросы. Повисает тишина, почти оседая на стенах и потолке, даже становится слышно, как лампы на потолке накаливаются сильнее и тихо шумят током, а Блэк продолжает молча смотреть в пьяные серые глаза, зная, что Фрост больше всего ждет ответа именно на этот вопрос. Впрочем, как и он сам. — Сам задаюсь этим вопросом уже как с месяц, — через минуту нарушает молчание Блэк. — Глупый Ужас, — медленно качает головой Джек, обдавая хмельным дыханием дешевого ликера и даже не понимая, как они отошли на середину комнаты, и минули заваленный всяким хламом, книгами и ноутбуком, стол, — И жестокий… Мучаешь, издеваешься… — Лучше захлопни пасть, — шипит Питч, понимая, что слова пацана начинают провоцировать внутреннюю ярость, которая довольно облизывается и ломится наружу, ломая барьеры, а это не то, что нравится Блэку, и он угрожающе смотрит на мальчишку. — Оскорбляешь, а я тебя прощаю… — Джек чуть разворачивается и отступает, заставляя мужчину следовать за ним, и так же продолжая обнимать его за шею. — Заткнись, Фрост. — Постоянно опускаешь меня своими шуточками, подначиваешь, за горло хватаешь… — Я кому сказал! — встряхивая пацана за плечи и заставляя теперь его сделать еще один шаг к кровати. — Режешь мне постоянно шею… — расскоординировано заглядывая в глаза цвета золота и даже не обращая внимание на последние перемещения в пространстве, — Так перерезать мне глотку хочешь? Так дерзай! Медленно, наверное, да? Чтоб… чтоб подольше помучился. — Молчать, сволочь! — рычит на мальчишку Блэк, сжимая худые плечи больнее и понимая, что сейчас будет та самая последняя кровавая капля. — Вот, орешь на меня, причиняешь боль… Ты ненавидишь меня… — Заткнись я сказал! — рявкая и швыряя пацана на кровать. Всего пять — пять секунд, медленно досчитать от пяти до нуля, выдохнуть, пока эта сволочь заткнулась. Хорошо, что нож он заткнул за пояс сразу, как словил Фроста на себя. Он почти хочет его убить — ведь ничего не стоит черкануть лезвием по этому беззащитному горлу. Ужас рычит на мальчишку, с неподдельной ненавистью смотря на пьяного смертника. Вывел всё же, сука! Довел бляденыш! — Даже сейчас бесишься, а убить не можешь, — ухмыляется Джек, поднимая глаза на Блэка и в неверии качая головой, — И хули так мучить меня, а, Питч? Парень неровно поднимается с кровати и несильно пихает мужчину в грудь, отодвигая со своего пути и привычно, охуенно так привычно, плетясь в ванную, хлопая закрывшейся дверью и под глухой стон включая там воду. — Долбаеб, — охуевше от ситуации в целом, констатирует Блэк, даже не пытаясь понять, к кому из них было употреблено оскорбление. Питч садится на кровать, пока Джека нет, и обдумывает что дальше, уже даже не пытаясь натянуть на себя ебучее, хер пойми куда подевавшееся, безразличие. Мальчишка выебывается, городит всякую хуету, но вот эмоции неподдельные и его пьяные выходки искренние. Докатился, гребаный недоверчивый сволоченыш приходит с душевными травмами и зализывать раны к нему, к, сука, Ужасу, что косит десятками! К чокнутому садисту со стажем, от упоминания которого шарахаются самые влиятельные твари этого города. Приходит буднично, позволяет себе распускать язык, быть здесь как дома, спорить, препираться, материт и вообще не боится! Доверяет, льнет к нему, обнимает и заглядывает в глаза с безумной преданностью и доверием, даже без ноты отвращения или страха. Питч взлохмачивает волосы, проводя двумя руками по голове, и действительно не знает что, твою мать, делать. Не в его юрисдикции вести разговоры по душам с пьяными малолетками, которые страдают хуй пойми от чего. Блядский Фрост. Он позволяет времени течь по-своему, не засекает секунд — минут. Просто сидит и думает, когда он сам до такого докатился, что позволяет подростку такое вытворять. Он не замечает, как парень неуверенно придерживаясь стенки, выбирается из другой комнаты и, пошатываясь, подходит к нему, смотрит снизу вверх и чему-то едва улыбается. А когда поднимает голову, взгляд Фроста слишком задумчивый, уставший и отчаянный. И стоит он слишком близко. Хреново. — Я устал, Питч, так устал… — едва слышно произносит беловолосый, он жмурится, словно боится, смаргивает капли воды с ресниц, или не воды, и кладет руки на плечи мужчины, слегка наклоняясь, — Как же я чертовски заебался. Джеку уже действительно плевать и он заебался, он опирается на чужие плечи и, подавшись, позволяет себе забраться на мужчину, усаживаясь к нему на колени и обнимая за шею, обвивая его ногами за пояс. — Пиздец, как заебался. И заебался держать себя, не думать, не анализировать. А тут ты и… — он дышит шумно, облизывает губы, чувствуя синтетическую сладость ликера, и в принципе с истинным похуизмом приговоренного к расстрелу смертника пользуется не пресеченной вседозволенностью. — Какого хуя, сволочь? — цедит Блэк, замирая на месте и проклиная мальчишку. Ведь скинуть его проще некуда, только тело, суко, не хочет — деревенеет, и даже отстранить нахаленыша не получается. — Знаешь, а ебись оно всё конем, а? — Джек хрипло смеется, и вскользь проводит губами по шее мужчины, обдавая кожу горячим дыханием. — Не могу больше… — Лучше слезь. Иначе уебу, обещаю, Джек, — Ужас даже называет его по имени для большей убедительности, но на Фроста это действует совершенно по-другому, и он только жмется ближе, тихо всхлипывая. — Обними меня, как тогда, когда нас ловили. Помнишь ведь?.. — дыхание жаркое, алкогольно-сладкое, а губы вновь касаются шеи, только теперь с языком, медленно ведя влажную дорожку и пробуя своего мужчину на вкус. — Помнишь, как дернул меня к себе? — сбивчивый хриплый шепот на грани различимого, — А у меня еще неделю потом синяки от твоих пальцев сходили, Питч… Блэк лишь шипит змеино — злобно, опасно, руки сами по себе сжимаются в кулаки, но он не притрагивается к пареньку. Выдержка трещит по швам, и убийца впервые так ярко чувствует, как в нем почти ликует чистое, неразбавленное ничем, бешенство и ярость: урчит, чувствуя потерю контроля хозяина. И это полный тотальный пиздец. Позорный для него. — Значит, было не только пойло, но и афродизиак, да? — отвлекая скорее себя, нежели пацана, — И нахуя? — А? Что… — Джек невменяемо смеется, — Нихрена никакой дизиак я не принимал, мне не нужен. Только четыре ликерного вискаря. Это всё из-за… Чееерт! Ну какого тебе еще нужно?! Просто обними, сожми ребра, как тогда! Это выходит требовательно, грубо, наглее и разрывая предел допустимого; лизнув своего хищника в губы и моментально, играючи, прикусывая его за горло. — Джек… — рычит Ужас, резко вцепляясь мальчишке в шею и отстраняя от себя. — Совсем охуел? Убью тварь! — Так убивай! — срывая руку со своего горла и вновь подаваясь ближе, — Какого тянешь? Какого ты издеваешься?! Сказал — делай, уж ты можешь наверняка! И прекращай, прекращай так смотреть… Джек всхлипывает, сдаваясь полностью, роняет голову Питчу на плечо и неожиданно тихо стонет. Глухо, сипло, сексуально. Персональный Рагнарёк. — Блэк, ты чудовище… Ну чего тебе стоит, а? Мальчишка перед тобой, ерзает на тебе, целует. Сволочь бесчувственная! Ну коснись ты меня! —  жарко просит, хнычет, лижет подбородок, легкими поцелуями переходя на линию челюсти и ниже, вновь на шею. — Не могу уже, ты же чувствуешь. Питч, просто поцелуй, обними, это всего-то ебаные реакции, всего лишь на одну ночь... У меня... Бля... У меня в кармане всё есть, всё что нужно для этого, только сделай это. Прошу… Я твой, слышишь? Слышит, Блэк еще как слышит, и чувствует. Мальчишка ерзает на нем, всхлипывает несдержанно, протирается о его пах уже приличным стояком и откровенно предлагает себя. Благо не замечает ответной на него реакции, благо ебучий алкоголь раскоординировал мальчишку и не дает понять, что не он один тут хочет… Остается валить и трахать. Но мысль приносит лишь бешеную злость. Да нихуя! — Не могу больше… Умоляю тебя, просто зажми, укуси, коснись, возьми… — сбивчивый глухой шепот доводит, и его полустоны ставят пиздец на всем представлении. Блэк взбешивается, резко хватая парня за плечи и, повернувшись в бок, швыряет парнишку на кровать, сам же вскакивая с места и отшатываясь от скулящего в подушку парня. Тот уже никакой — вышка в опьянении, плюс возбуждение, тело не выдерживает нагрузки и психо-эмоционального раздрая. Джек не соображает, и тихо материт его, заплетаясь в словах. — Завтра, тварь, — рычит Питч, когда Джек поднимает всё же на него взгляд и смотрит странно-осознано, — Ты поднимаешься с раннего утра и молча, без единого, сука, слова, съебываешь от меня, забывая сюда дорогу раз и навсегда! Я проклинаю тот день, когда впервые вытащил тебя. И жаль, что те ублюдки тебя там и не пришили, предварительно выебав. Презрения и отвращения в голосе хватает, чтобы Фрост дернулся как от удара кнута. Мальчишка скулит, зажмуривается, словно пытаясь не верить, мотает головой и пошатывается, но всё же утыкается лицом в серый плед, через мгновение отключаясь. А Питч молча смотрит на него еще с минут пять, убеждаясь что пацан вырубился глубоко и надолго, а после с чувством, наплевав на любовь к тишине, громко матерится, проклиная и Фроста, и свою ебучую нерешительность его убить, и себя же, и ебаный стояк на действия мальчишки. Джек почти довел, еще бы слово, еще бы один хриплый вздох, стон, поцелуй и сейчас бы он уже наверняка втрахивал эту развязную белоснежную заразу в кровать, наслаждаясь его криками и просьбами еще. Но так проще — нужнее. Не мальчишке — ебал он на пиздострадания последнего — проще ему. Проще выгнать и удержать свой хуй в штанах, нежели после разгребать всю ту черноту, что начнется после их «ночи любви». Питч плюется, не понимая, откуда эти эпитеты у него в голове, и с прожигающей ненавистью смотрит на парня. Чертов смертник. Ужас мечется в собственной квартире и не знает, что еще может пойти не так. Он уже не обращает внимания ни на боль в штанах, ни на сбившееся собственное дыхание, ни на тремор внутри. Удивительно и невероятно, но, сука, факт! Ему удалось. Оверланду блять удалось то, что не удавалось ни одному существу на протяжении семи лет! Да, блядь, ему стоя аплодировать можно! Вывел, вызверил. Его самого. Его, сука. Но, как всегда, он возьмет всё под контроль: угомонит себя, сможет не придушить мальчишку утром, и, судя по последнему взгляду мелочи, тот действительно больше не припрется. Завтра с этим ебучим подростком будет закончено, еще одна страница жизни перевернется и можно будет забыть, и переключиться на шута, что пытается ему быть равным. Никто не имеет право быть равным ему. Блэк подходит к открытому окну, достает сигареты и зажигалку из заднего кармана черных брюк и щелкает колесиком. Он прикуривает сигарету, медленно затягиваясь и позволяя себе задержать жгучий дым в легких и дышать только этой отравой. Невесть что, дрянь, но порой нравится. Хотя сейчас отвлекает хуево. Остается потерпеть всего каких-то четыре-пять часов, и парнишка свалит от него навсегда, и ебучего состояния взбешености больше не будет, доставучих слов и вытаскивания пацана из жопы тоже, не будет выводящих из себя эмоций, и драного болезненного стояка также. Всё, тайм будет окончен и больше никогда, ни разу в жизни, Питч не будет его спасать. Даже если тварюшка будет подыхать от кучки отбросов у него на глазах. Проигрались, поняли новые грани своих состояний и хватит на этом. Пора завязывать. Либо всё пойдет по пизде, вот тогда уже реально тотальной. Вторая затяжка и сигарета кончается, а он, не думая, на автомате выкидывает окурок в окно, пытаясь отрешиться от реалии, смотрит в черное никуда и прикуривая моментально вторую, подавляя часть ярости и невыгодных мыслей. Это всего-лишь побочка, индифферентный ему глюк в собственном разуме, который легко устраняется.