Психо города 604

Там нет ничего… Оставь надежду, мальчик, и шагай к испепеляющему свету, что уничтожит до конца. Ступай аккуратно по пеплу своей судьбы… ©

Слишком погано, чтобы вновь просыпаться… Не правда ли? Тогда, всё же, ответь на вопрос, Оверланд: зачем признавался? Зачем было гнаться за несбыточным? Может потому, что хотел знать? Не хотел прощаться вот так, не хотел уходить без последнего слова? Упертый, упрямый осел и полный долбаеб. Конечно же… Джек кривит губы и прикрывает устало глаза, давая хотя бы иллюзорность тому, что всё путем, что всё так хорошо, как могло было бы быть. Он проклинает тот момент, когда решил срезать и столкнулся со своим проклятьем на пустырях. Он проклинает, что предупредил об облаве…. Он проклинает себя за то, что тогда полез в высотки. Проклинает каждую секунду того дня, когда решил выдвинуться за провиантом. Проклинает. Потому что невозможно сейчас так любить и ненавидеть! И при том… себя же! Себя! Джек яростно, до выжженной кожи, ненавидит себя! Ненавидит свою слабость и ебаное сердце, которое ёкает только лишь про воспоминании об Ужасе, ёкает так, что уж лучше бы эти два сукиных сына застрелили. Правда ведь, он устал, и это будет избавлением. Ну невозможно же так!.. Когда скрипучая дверь отодвигается, и в просторную хламень, бывшую некогда складом, входит та же худющая низкая фигурка, Джек сплевывает себе под ноги кровавую слюну и морщится от того клочка света, что лучом режет темное помещение. Там день. Светлый, яркий, или у него настолько уже привыкли глаза к этой темноте, что он обложной день посчитал солнечным? Похуй. Он только прижимается горящим лбом к куску трубы, к которому прикован наручниками и сгибает левую ногу в колене, поджимая ближе к груди. Сидеть в таком положении на грамм проще, нежели с вытянутыми ногами, так хотя бы наручники не натягивают и не режут запястья. Да, блядь! Он в очередной раз проебался, он в забытом богом амбаре, на краю города, на полу, прикованный к старой системе охлаждения… Его, сука, морально выебывают через каждый гребаный час, и, сука, проще было бы там — в допросной, нежели с этими двумя психами! — Привет, чокнутый! — весело здоровается сученок, которого зовут Дай, и резко запрыгивает на пустую старую бочку, приставленную специально близко возле места, где сидит сам Джек. — Пошел нахуй! — режет сухо Джек и не обращает внимания на лыбу придурка-садиста. Блядь. Он думал, он сам отбитый, а нихуя, есть малолетки похлеще него. Хоть Даю и шестнадцать стукнуло, но, сука, мозгов на двенадцать, хотя жестокости на все сорок… Или около того. Тот ещё разъебаный мальчик с психикой Шипа. — Наша куколка проснулась? — воодушевленно, не обращая внимания на посыл Джека, спрашивает волчонок, забавно склоняя голову вбок, и Джек материт себя только за то, что всё ещё жив. Но на кое-что всё же решается. Ведь… так и крышей поехать недолго, даже с его диагнозом. Сколько же можно не спрашивать, сколько можно себя истязать? Помимо того, что с ним делают эти двое, сколько можно замалчивать и храбрится?.. И потому Фрост решается: — Сколько? — сухо спрашивая осипшим голосом. — Гм… Почитай три дня прошло. А чо, красавица? — и Дайли тихо подленько начинает хихикать. — Ни чо!.. Пошел нахуй! — Джек сплевывает вновь на пол, рядом с кросовком Дая, и знает, что перед тем как уйти, этот уёбок мелкий обязательно за такое вновь врежет ему в челюсть. Ну и похуй. — Ты всё ещё борзый… — фыркает, словно авторитет, мальчонка, запихивая в рот окурок недавно наполовину скуренной сигареты и шманает свой жилет на наличие зажигалки, — А знаешь, почему мы всё ещё тебя не убили или не приступили к настоящим пыткам? — Можете только друг другу отсасывать, а на других времени нет, да? Бедненькие… — кто тянет его за язык, Джек не знает. Джек ебнувшийся. Джеку уже почти параллельно и с болтом на всё, и он даже херит этот злющий взгляд пацана напротив, — Да поебать мне! — А зря… Но всё же скажу, — Дай прерывается на затяжку, подкуривая сигарету, медленно втягивает и так же медленно, специально затягивая время, выдыхает белый дым, — Мы можем всё что угодно, но пока хотим, чтобы ты промариновался в собственном соку. Осознал, что выбора у тебя нет, так как и выхода, и искать тебя никто не будет… Не найдут. Да и кому ты нахуй нужен? Дайли усмехается по подростковому, но и внимательно при этом смотрит в глаза Джеку, выжидает и, наконец, наслаждается, когда после этих слов беловолосый едва ли дергается, осознавая сказанное, и Дай, радостный, сразу же заливается хохотом. — Пра-а-авильно… — растягивает волчонок, — Ты и нахуй никому не нужен… Блядь, а я ж чуть не забыл это! — Ещё что-то? Или будешь повторять это каждый день? — холодно шипит Джек, давя комок в горле и стараясь не думать, что уже реально три блядских дня он здесь. Действительно никому?.. Ему больно, и чертовски рвет внутренности это ебаное осознание, но он не показывает, старается не показывать и быть всё ещё той паскудой. Но хер ли, скоро и эта маска пойдет трещинами и слетит. Нужно лишь время. А времени у этих сук хоть отбавляй. — Да нет… — Дай всё же пожимает плечами и спрыгивает с бочки. Он медленно, специально шоркающее, подходит к Джеку, смотрит свысока и, погано усмехнувшись, без предупреждений замахивается, дабы со всей силой ударить Фроста по лицу; костяшки взрываются болью моментально, но шипение Джека дает большее наслаждение волчонку и он шизануто лыбится. Это вроде всё… пора возвращаться, ведь любимый Кай сказал не задерживаться… Но ещё кое-что не помешает для этого зарвавшегося альбиноса. Дай хмыкает и, сделав последнюю затяжку, медленно подносит тлеющий окурок к левому предплечью парня, и так же медленно улыбаясь, тушит об него, довольствуясь резким сорванным криком. — Сколько ты ещё будешь сопротивляться и защищать того, кто тебя вышвырнул и забыл, а, Джек? — наклоняясь к лицу парня, тихо и совершенно теперь серьезно спрашивает Дайли, но получает в ответ всё тот же ненавистный серый взгляд, который хер изменился за последние три дня. Неужели его и пытать бестолку?.. Волчонок пожимает вновь плечами и злобно, но не сильно, пнув парня в ногу, недовольный выходит из заржавевшего склада. Заебал этот белый сучонок! А у Джека так паскудно в башке лишь одно ярко-красное — «На сколько ещё тебя хватит, Оверланд?» Он и правда не знает, в ус не ебет… И мотнув головой, лишь заново прижимается лбом о прохладную трубу. Он правда уже не знает… Равно и зачем всё ещё сопротивляется, на что-то надеется? Глупо, пиздец как глупо, и никто это не оценит. Особенно Он… *** А он сидит в своей же квартире на Севере, быть точнее, на полу уже полупустой квартиры, и вовсе нахер не хочет смотреть вправо, где возле стены несколько сумок — последнее нужное и упакованное, готовое уже к транспортировке. Квартира вычищенная, квартира пустая, и всё так, как было здесь далеких семь-шесть лет назад. Кровать вновь приставлена к окну, шкафов и столов нет, лишь кухонный несъемный гарнитур, старый холодильник, тумбы… остальное уликами разъебано по этажам. Пыльный бетон вместо линолеума узора паркета и пустое открытое окно… Ебучий Рубикон, который пора переступить. В шесть вечера рейсовик; три часа, пара сотен километров, новая остановка… Пересесть на другую машину и на ответвленное шоссе, которое может привести либо в портовый город, а там на лайнер и ходу, либо же в три из шести продвинутых нумераций городов, возможно, в самый молодой — L505, может в 813, можно и в нанопередовой и слишком вылизанный 55… Да какой нахуй пятьдесят пятый? Какие нано? Какой Порт-66, в котором чуть ли не пол населения оставшихся ебанутых людей пытаются свалить нахуй через моря-океаны? Нахуя это? Нахуя вообще? Инстинкт спасать свою шкуру подмывает, заставляет сделать всё, чтобы замести следы, чтобы ни одна крыса не заметила, не засекла, зачистить всё и съебаться, съебаться и вытащить себя из этого болота, и ебаного термитника, который он ненавидит последним остатками всего сознательного и эмоционального. Уходи, уезжай, спасись или тебе оторвут голову, не доживешь даже до электрики! Фея рыщет, как последняя сука, хоть и не подключает теперь команду, ведь ты задел то, что не имел даже право. Ты посмел… три дня назад совершить самую хуевую ошибку в своей ебучей жизни, и теперь нет выхода на сезоны, даже если уйдешь на дно. Большая половина Депа уже стоит на ушах, и не как раньше. Это не цветочки и даже уже, сука, не ягодки! Через час уже будет четыре вечера. А ебаный билет, смятый и порванный в кулаке давно нахуй не нужен. Потому что — вчерашний рейс. Проебал, как и позавчерашний. Три дня коту под хвост, а ты всё ещё сидишь в этой разъебанной квартире, как последний трусливый ублюдок, не решаясь сделать ходу. Всё ведь уже готово! Кого ты ждешь?.. Думаешь он вернется после того, что натворил? Ты ждешь себя, ебливый ты трус! Ждешь, чтобы сделать рывок и съебаться… Его ты уже не ждешь. Откинуть голову на шершавую стену пиздец как легко, а вот из головы выкинуть… Ебучая ж ты ломка, такая, что и сматывать отсюда… Теряет смысл? — подсказывает тварьский внутренний голос. Ты не можешь сделать и шаг с этого города, пока… Пока он не будет рядом с тобой? — Мальчиш-ш-шка… — шипит Питч, прикрывая глаза и сука настраивая себя на это ебнатское — уехать в шесть и не мотать себе нервы. Продержался же как-то без него целых три дня. Ленивый взгляд в коридор — теперь дверь отрыта и ему похуй абсолютно на вид коридора, часть мебели в разнос, в щепки нахуй, равнозначно зеркало в ванной и черный ноут, с половиной хуевых дисков, которые, по-хорошему, ещё были нужны. Всё нахуй. Вот как легко прошли эти три дня. А ебливый белобрысый сученыш так и не объявлялся. Туда ему и дорога, сука! Но в херовой априори этим мыслям уставшее, едва слышное в слух: — Джек… *** — Оставь нас, пожалуйста, — Дайли просит холодно, пусть и прибавляет в конце это вежливое, почти нежное. Однако ему нужно самому попытать этого беловолосого чудика. И Кай, отчасти злой тем, сколько выдержки у Фроста, ничего против не имеет. Волчонок умеет пытать, у волчонка больший потенциал садизма, и пусть волчонок повеселится. Но перед тем, как покинуть склад, мужчина подходит к Дайли и осторожно ласково целует его в макушку. — Не сильно заморачивайся, волчонок, — тихо просит он и уходит, прикрыв за собой дверь. Вновь дневной свет исчезает, но одной лампочки здесь им хватит. Джек же на эти ебучие сопли смотрит презренно, равно пытаясь абстрагироваться от боли, от порезов и содранной кожи на запястьях: Дай пиздец ебанутый и специально заточил внутренние края наручей так, чтобы при защелкивании они срезали частички кожи и впивались глубже. Уебанский малолетний садист. Но похуй. Уже параллельно, а скоро станет и вовсе. Ведь Фрост на сто процентов уверен, он до ночи не доживет. Уже полдень, сверху слегка припекает, когда солнце выходит из-за туч, — так пояснял Дай… По азарству в этих черных глазах явно, как ебучий хуй — ему не дожить до ночи. Им обоим, гребаным недоделанным голубкам, надоело, что он не колется. Третий день, и его даже отстегнули от трубы, оставив попросту у стеночки сидеть, пиздили и что только не делали морально-физически хуевого, а ответ он так и не дает. Джек ухмыляется, видя перекошенную улыбку пацана напротив. И вновь ничего не скажет. Хуй им. — Ну и что дальше? — невесело спрашивает Фрост, пытаясь облизать саднящие потрескавшиеся губы, только хуево тут с водой, и дают пить лишь два раза в день, чтобы не сдох от обезвоживания, но ему невьебически этого мало. — Ты нам скажешь, — активно кивая, словно зная на будущее, лыбится Дайли, прокручивая на указательном пальце среднего размера ножницы. — Скажешь, кто такой Ужас. — Ага… Естественно блядь. Подам на блюдечке с голубой каемочкой! — фыркает беловолосый, хотя по правде боится, что их следующем шагом пытки будет какое-нибудь лекарство, которое сможет развязать язык без его воли и тогда пиздец. И тогда приплыли. Стоит лишь надеется на их тупость, и что тот план, по которому они действуют, не включает в себя такие меры. А ещё стоит надеяться на то, что… Питч всё же уехал из города. «Три дня прошло, Оверланд. Стопроцентно он съебался…» Джек дергается от своих же мыслей, как от ещё одного бычка затушенного об него, и отводит резко взгляд в сторону. Что-то, на что он уже не имеет сил, ёкает, режет изнутри, и морально становится ещё хуевищней. Как же это извести? Да… Никак. Это с тобой будет всю жизнь. Ты будешь, несмотря на то, что уже похуй, любить его всю жизнь. Это с тобой, как ебаное невыводимое клеймо, как не смываемая печать, как метка — укус зверя на сердце. — Оо-о-у-у… — вмешивается в мысли Дай, и слишком уж хитро усмехается сам, — Кто-то всё ещё мучается? Не проще ли сдаться, а? Или считаешь, что у тебя такая невъебенно сильная любовь к тому, кому на тебя похуй? — Пошел нахуй… — по слогам цедит Джек, опять не желающий, чтобы этот мелкий шизанутый сученок разворачивал его наизнанку. Ведь подцепляет знатно, за самые болезненные слова и темы. И эпик как и всегда — «Он тебя не любит! Ты и нахуй ему не сдался, он не пришел за тобой!» Да знает это Джек! Знает блядь! Знает настолько охуенно хорошо, что аж удавиться хочется. Но даже вместе с этим, с тем, что Питч наплевал на него, не ищет как всегда, вполне возможно уже уехал, начал новую кровавую жизнь в новом городе… даже с этим Джек не может позволить этим мудозвонам узнать про него. Он до последней крупицы своего сознания будет бороться, он не выдаст его. Ни за что. Он не сможет, да и… по такому тупому будет до конца защищать? А зачем, нахуй надо и для чего — это уже его не волнует. Он и так прекрасно знает, что не найдет ответы, просто чувствует и поступает так. Просто до омерзения тупая и слепая любовь и преданность. Уж лучше бы тогда спрыгнул, нежели сейчас все это вывозить. Нет, ну правда. Не будет тут хэппи энда. Так какого хуя Оверланд всё еще терпит это блядство? — А смысл тебе вновь всё это терпеть? — словно читая его мысли, кратко так спрашивает пацаненок напротив, — Ты ведь знаешь, когда придет Кай у тебя уже наверняка будут сломанные ребра… А может, хочешь отбитые почки к хуям, а, Джек? — теперь Дай подрывается резко, спрыгивая с бочки и в секунду оказываясь возле него, приседая на корточки. — Хочешь зубочистки под ногти или же… — Пошел нахуй, шлюшка ебучая! — устало рявкает Фрост, и усмехается от того, как морщится темноволосый подросток. — Ты будешь страдать, — Дай, рванув его за волосы, приставляет к горлу раскрытые ножницы, едва острыми лезвиями подрезая кожу, и взгляд у пацана становится бешеный на нет, — Ты будешь мучиться и сдыхать медленно, я об этом позабочусь! Но скажи, ответь — ради чего всё это терпеть? Тупо скажи нам имя и пиздуй на все четыре стороны, сука! Скажи! — Ты ещё не понял куда я тебя послал? — едва приподнимая бровь, равнозначно похуистично интересуется Джек. Можно подумать не его жизнь сейчас висит на волоске. — В чем смысл, Джек? — в этот раз меняясь в лице и становясь до невозможности хладнокровной сукой, спрашивает более серьезным голосом Дайли, заглядывая в серые глаза плененного, — Зачем ты делаешь это ради того, кто не придет? Кто не спасет? Ты ведь уже убедился, что он тебя кинул, учитывая, что, кажется, именно он тебя вытащил из участка. Теперь ему пизда, но видимо жертва была напрасной и…  — Заткнись! — не выдержав таких слов, рычит тихо Джек, и не понимает, почему не может сдержать эту реакцию. «Да потому что у тебя стопора летят, долбаеб! Ты тупо эмоционально не вывозишь того, что происходит! Тебе, сука, страшно впервые за все время. Страшно, что действительно он не придет. Не захочет после случившегося вытаскивать. Или факт того, что раньше он приходил через пару часов, а ныне уже три дня?..» — А чего же, Джек? — хитро прищуриваясь, продолжает словесную пытку волчонок, — Хули так надрываться? Ты ведь… подстилался, наверное, под него, ластится… с замирание когда он обнимал, да? — словно читая, как открытую книгу, и наблюдая пристально, — Не думаешь, что за всю боль, которую он тебе причинил стоит так страдать? Что он тебе дал, кроме секса и отношения, как к своей личной шлюхе? Жизнь спасал? Так каждый барыга свой товар спасет…  — Рот закрой, — холодно приказывает Фрост, потому что… это блядь слишком? Это пиздец какой-то! И да, Дай — сука — попадает в точку. Джек ведь не полный кретин и пиздострадалец в розовых очках, он прекрасно знает, как к нему Питч относился, он всего лишь не хочет думать об этом так. Хочет оставить перед своим пиздецом хотя бы что-то позитивное, греющее воспоминание мнимой связи, отношений… нежности? Да какая нахуй? Её не было и в помине! Только вот Дайли не дает окунуться в ебучие размышления и память, он злобно хмыкает, тут же как-то горько усмехаясь, и качает головой. — Нет, дружок. Я не преувеличиваю. Так зачем ты будешь покрывать уебка, который выломал тебя, разъебал, как личность и вышвырнул, когда запахло жареным? Почему он не пришел за тобой? Скажи нам и хотя бы себя спасешь, законно! Ты имеешь на это право, после всего того, что он сделал с тобой. Ведь я блядь вижу! Я, сука, всё по тебе вижу! И как ты сдыхаешь по нему, и мучаешься, и… сдохнешь… сегодня. Кай больше терпеть не будет. По чесноку. Он отведет тебя за склады, там, к сточным водам, где трубы со всего города сходятся, и расстреляет, а труп скинет вниз, в эту ебаную вонючую гниль. Конечно постебется перед этим, но расстреляет. У него радикальные методы, если ты не расколешься. Так нахуя, скажи, жертвовать жизнью ради того, кто никогда тебя не считал равным, никогда тебя не любил и никогда не полюбит, а, Джек? То, что Фроста с самого начала этого красочного предложения трясет — уже похуй, то, что его убьют и Дайли в этот раз не врет — тоже похуй, а вот на слова, что его не любили и не полюбят, и мужчина, которого он поставил властителем своей жизни, за ним не придет — от этого вот Джеку хуево. Хуево настолько — до дрожи, до едва не сорвавшегося крика, до пелены из слез перед глазами и острого комка в глотке. Почему так больно? Потому что — правда? Блэк не придет. Блэк не…любит? «А ты надеялся, что он прискачет, как только тебя вновь похитят на ебучую случайность и, всех порешив, предложит руку и сердце, раскаявшись в своем поведении? Джек, это не сказка, а он — есть имя нарицательное для 604. Он есть — Ужас, хладнокровный, похуистичный, жестокий, мать его, Ужас!» — …Нахуя так страдать и мучиться ради какого-то, блядь, сукиного ублюдка, который… — Дай замолкает, не хочет доебывать сильнее белобрысого, потому что немного сентиментальность кроет. Потому что, если бы у них с Каем не сложилось, он был бы похож на Джека, даром, что более ебанутей… Дай понимает отчасти Джека, видит эту ебучую преданность и надежду в сером взгляде, и бесится с этого, резко взбрыкивая: — Да не херь свою жизнь ради него! Не мучься! Отпусти, помилуй блядь себя, а этого ебучего, ублюдочного… Дайли не успевает договорить свое разозленное, потому как Джек слишком быстро выхватывает из его рук ножницы, и резко поддавшись вперед, утыкает концы острых лезвий ему в сонную артерию, слишком бешено смотря в черные глаза. Время замирает, равно и на склад обрушивается могильная тишина, в которой так непривычно ровно и спокойно звучит голос истерзанного и уставшего Оверланда: — Ну давай, мальчик, расскажи, что мне не следует и что тебе лучше знать… Знаешь, как бы я при тебе кромсал твоего дорогого и обожаемого Кая? Начал бы с лица и дошел до низа, разорвав к хуям, пока ты орал, как резаный, привязанный напротив на стуле, — Фрост не меняется в лице, не поднимает голос, не делает ни одного лишнего движения, просто с ледяной констатацией проговаривает слова, заглядывая глубоко в черные глаза парализованного непонятным испугом паренька, — Потому, ещё одно такое подобное о моем Солнце, в твоём исполнении, и я найду способ вырваться отсюда и перережу вам глотки самым изощренным способом. А теперь будь хорошим пассивом и пиздуй к своему ебарю. Говори как есть и хуярьте меня на краю труб. Ибо следующие ваши игры окончатся тем, что… я вас вырежу. Просто и без шума. Просто потому, что вы ещё раз произнесете при мне его нарицательное. Ясно? А теперь… пошел нахуй отсюда, ребенок. Джек отшвыривает от себя на деле и перепуганного и растерявшегося Дайли, и кидает в него же ножницы, вновь забиваясь в свой временный угол и поджимая к груди ноги. После этой тупой выходки запястья вновь начинают болеть и заново кровоточить от расцарапавших краев наручников, но беловолосому и на это уже паралельно. Дай тот ещё шизик, ебнутый садист, но он интуитивно понимает и ретируется, как только лезвие не у его глотки, он забывает даже про эти кинутые ножницы в него. Сейчас он — властитель положения и жизни — по сути ничто, по сравнению с тем, кто предстал перед ним. Эдакая… Молодая ледяная смерть во плоти. И ебаные гандоны садисты и психопаты не стояли рядом с тем, чем является Фрост по своей внутренней сути, и Дайли равно остальным — лишь ребенок перед бешеным жестоким зверем. Хладнокровным, с похуизмом на сам факт чужой жизни и воли. И только из-за одного этого Джека стоило бы грохнуть. *** — Та-а-ак… Камера… Мотор! — Дай театрально изображает из себя хренового режиссера, приближает зум, наводя объектив на их пленника и чуть ли не визжит от такого охуенного поворота, который придумал любимый Кай. Пацан профессионально снимает лучший ракурс и выводит уставшего злого Джека на агрессию. Только вот как в прошлый раз этот белобрысый сучонок сделать не сможет. Здесь Кай, и он не позволит такие рывки и ебанутые слова. Дайли улыбается, когда позади, на импровизированном столе — бочке на подносе стучат разные предметы, металлические такие, острые. — Фрост, покажи фак! — забавится паренек, понимая что картинка уж слишком скучная, и Джек никак не реагирует. — Пошел нухуй! — А зря… — где-то позади советует Кай, — Это твой последний шанс, мелочь. — И ты пошел нахуй. А лучше в жопу своей больной истерички, — и Джек гадко ухмыляется, видя, как скривился после этой фразы сам Дайли. А хули они хотели? Уж если решили до конца, так нахуя это представление и театральщина? Или нервы потрепать, дабы ещё один шанс на правду? Не признается, сколько бы не трепали и не рвали. «Хуй вам!» — думает Фрост, и прикрывает глаза, когда пацаненок включает на камере дополнительное освещение. Сколько на тебе шрамов уже? Сколькие пытались? Сколькие тебя… Джек лишь улыбается, пока что-то треплет Дай на камеру и ржет. Он полностью абстрагируется от того, где находится и что будет слегка позже. Уже настолько параллельно. Настолько выгорело… У него нет больше ни сил, ни желания сопротивляться, ни желания бороться за себя. Пусть и теплится ещё внутренний уголек, который сука-тварь не гаснет, выжигает душу изнутри, но не гаснет, но это ему сейчас не поможет. Да и плевать уже. Не хочет Фрост продолжать бороться за свою никчемнейшую жизнь. «Если тебе она не нужна, то и мне подавно…» — сладко-горькое в мыслях и отзвуках, как последнее слово перед казнью. Хотя уж наверняка последнее будет почему-то другое. Джек уже даже заранее знает какое. Солнце. Ему в последний миг перед тем как эти уебки приступают к своему финишу, обидно за себя, за то, что всё так изворочено в его жизни, вывернуто кровавым мясом наизнанку, но хули — 604. Такова в нем жизнь… И больше обидней за то, что так расстались, за то, что так и не смог донести свои эмоции любимому Ужасу, не смог дать то, что тот хотел… да и что вообще хотел? Жаль, что не смог быть чуточку сильнее, чтобы выдержать норов любимого и все объяснить как нужно. Жалость? Да пошла она. Всё туда, в пекло! *** Север становится унылым, слишком блеклым и противно желтым одновременно, и время всё ещё тянется противно и липко. Гадость и сучесть того, что решения так и нет, хоть ещё пару часов просиди так же — хуй что поменяется. Уезжай пока не поздно или тебе пизда! Уезжай и забудь! Он всего лишь ещё один мелочный мальчишка! Он всего лишь единица, одна жизнь — ноль в твоем списке загубленных! Уезжай и забей на него жирный болт! Только сука внутренний ржет с этой логики, ржет так, что муть подкатывает к горлу. Хуево, что пиздец… А он всё ещё сидит на полу, похерив свою жизнь, репутацию, хладнокровие и здравый смысл. Всё по хуям! Всё! Ты продержался три дня. Злишься, что прождал его? Нихуя, себя! Ты себя прождал! Кто блядь тебя стопорил, и как только собирался сорваться, останавливал в дверях? Мальчишки здесь ведь не было. Да у тебя все мысли лишь о том, где это ебаное белоснежное бедствие, куда пропал и почему не весточки, ни на камерах, ни у суки Феи, даже не было следов новых вылазок пидорастической охраны Шпилей! Как сквозь землю… И вместо радости, что блядь камень с плеч, лишь мерзость ледяная под ребрами. Блэк поворачивает голову, похуистично смотря за грязно-желтый свет заканчивающегося дня за окном, и прекрасно понимает одну истину — он не сможет уехать. Просто не сможет. Похуй. Если уезжать то точно и наверняка сегодня. Сегодня последняя ночь, при которой можно. Завтра 604 с перепугу и под давлением Депа закрывает границы, ставит блок посты на всех выездах из города. Сучка Фея правильно рассудила, ебливая шалава. Он встает с пола и, медленно выдохнув, зачесывает пятерней волосы назад, этим же жестом пытаясь вновь всё взять под свой контроль. Себя возьми! Похуй. Найдет этого ебучего смертника, притащит сюда, заберет с собой, а в новом городе вышвырнет, пусть выживает в более спокойных районах. После закалки 604 многие города спальными районами с вечерним барбекю покажутся. Даже если токсика там будет в разы больше. И это Блэк делает лишь потому, что сам Фрост ему помог и не сдал. Никаких нахуй привязанностей, никаких эмоций. Ничего блядь! Просто сухая помощь нуждающемуся альбиносу. Похуй даже на то, что мальчишка был охуенной шлюшкой в постели. Интересно, долго с этим внушением проживешь? Долго ли ещё сможешь игнорировать воспоминание и его слова, его преданность чувства? Да плевать! Похуй уже. Просто найти за пару часов мальчишку, вытащить и всё. И будет со всем покончено. Проебано. Нахуй ему не нужен геморрой с таким ебливым чувствительным сыклом как Фрост, равно и нахуй не сдались те сопли и ебучая щенячья преданность. Можно было ещё подождать и не искать этого суку, но время поджимает. И так три дня прошло. Хватит с этой беловолосой суки… *** Когда всё только начиналось, он не думал, что будет так. Правда — честно не думал. Не думал, что собственное безумие зайдет настолько далеко, не думал, что будет настолько больно, настолько желанно. Джек правда бы всё-всё отдал, лишь бы часть проклятого воображаемого сбылась, хотя бы та часть, где… Ветер здесь паршивый: пыльный, сухой, и воняет мерзко-кисло, чертова нахуй окраина 604. Ну да поебать. Грёза всё равно не длится больше двух секунд, и вновь он желает продлить размышления, просто без особой мысли — а нахуя, идя по узкой аварийной тропе, и как-то не думая что впереди. Смерть? Его ли? Он ни за что не скажет и даже не подумает, что внутри нечто обрывается. Всё, что было итак давно оборвалось и полетело нахуй в пропасть, в бездонную ебаную тьму, в ту тьму, которая… «Всё ещё так тебе желанна? Все ещё думаешь о ней?» А о чем же блядь ещё? О том миге, когда стоило остаться на Кромке, или том решении проверить свои ебаные ожившие чувства и сгонять на Север, отдав Ему нож уничтоженного Шипа? Когда стоило стопорить, когда вообще нужно было перерезать себе вены? «А не похуй? Ты подсознательно ещё тогда знал, что это сильнее тебя, это тебя поглотит и не оставит ничего, не выплюнет даже твоё ебаный скелетик обратно. Это тебя уничтожит к хуям и разорвет на части. И этого ты искал и поглощал каждый раз, именно этим упивался и надеялся на большее. Большее, сука, пришло, только под конец размечтался о большем, о том, что и не свет даже нормальному люду в этом ублюдочном термитнике, не то что такому мудлану как ты, Фрост.» Паршивая муторная констатация и он и так знает, что проебался по всем пунктам, по всем фронтам и нигде не выиграл. Если не считать ядовитое в воспоминаниях — охуенно потрахался и повидал смерти стольких за несколько месяцев, что некоторые матерые и годами не видят. Молодец, хули! Смеха пакости-садиста, ласково обзываемого волчонком, почти не слышно и это, наверное, уже плюс. Как же ржачно… — «Докатился до такого, со всеми этим выебонами эмоций, что нормально анализировать других не можешь. Заебись! Ультра оценка, и приоритет всей жизни!» Но эта злость, вкупе со страхом, перед неизбежным, как остаточное фоновое мозга, который всё ещё хочет жить. По крайней мере, надеется на это. «А нахуя?!» — рявкает обреченным внутри и огненным всполохом проходится по всему сознанию. Нахуя жить с тем, что он имеет в конечном итоге? Ровно ничего, как и до этого? Нет. Больше чем ничего. «Единственное, что может — это…» Подарить ему свое молчание? Да. Пожалуй. Джек едва улыбается, соглашаясь с надуманным и заглядывая в ядовитую пропасть внизу. Раз уж эти ебаные психи решили вот так закончить, то он ничего кроме молчания и не может уже сделать. Но… хотя бы это? Когда Фрост разворачивается, позади него, далеко внизу, ещё отчетливей становится слышен шум потока мерзотной желтой жижи и этот гребаный запах въедливой химии от испоганенной воды сточных вод: щелочь, кислота, какая поебень примесей только там не намешана… Но похуй. Его сюда ведь как на расстрел, и вряд ли будет мучительно. «Завязанных, сука, глаз не хватает и последней сигареты!» Парень усмехается, нагло осматривая ебанудка Дая вдалеке. Стрелять будет всё равно он. Значит, возможно, поиздевается перед этим, в своем шизоидном раскладе. Попугает. Но Джеку уже настолько поебать, и организм настолько изношен, что он даже будет… рад? Мысли дотлевающим роем ещё копошатся в дурной голове, и думать нечего, но он всё же морщится. Отчасти Джеку по-прежнему больно смотреть на этих ебанутых, ведь они реально пиздец как счастливы друг с другом, это даже за их ебанутостью и шизой видно, по одним взглядам. Пиздецки ему это завидно, до скрежета зубов и ненависти в глазах. И вновь становится обидно, даже больно. Не хочется продолжать наблюдать за влюбленными тварями, это уж чересчур для него. Чересчур… «Что блядь, не всё ещё выгорело? Хуево! Только не разревись, Оверланд. Не сейчас. Не будь в конце настолько жалким…» — как-то не очень убедительно звучит внутренний голос, и Джек лишь кривит губы в подобии ухмылки, выходит равнохуйственно жалко. Он жалкий. Всё же не смогший ничего сделать и удержать… За свистом ветра и шумом от потока внизу, едва легкий порыв доносит это острое и теперь неизбежное — спусковой с предохранителя, но Джек лишь приподнимает бровь в вопросе, даже не дергаясь с места. Шизики переговариваются всё ещё о чем-то, в гляделки играют и, по правде, его это пиздец бесит; сил и так нет, нервы выжжены, а эти обмудки нормально пристрелить не могут! И долго они там переговариваться будут? И так всё тело до ебани болит после их игр, да и эмоционально через минуту он ебнется окончательно… Хули устраивать переговоры?! «Тебя расстреляют, а ты возмущаешься почему тянут кота за яйца? Совсем ебнулся, видимо?!» На свой подсознательный или уже сознательный Джек забил давно, а потому и эти паникующие мысли не воспринимает. Прекрасно и так сопоставляя, что это всего лишь защита. Защитная реакция, сука, и так делает всё, чтобы ему до самого конца было плевать — последнее должное его психики. На большее, увы, он не способен. Всё испарилось. Всё, кроме… А уголек ещё паскудно тлеет. Паренек резко прикрывает глаза, судорожно втягивая в легкие удушливый воздух и пытаясь досчитать хотя бы до пяти, хотя бы вспомнить, как считать до этих гребаных пяти! Перед внутренним взором опять эта дурная, почти уже тошнотворная иллюзорность на счастье, эта гребаная блядь дымка! Это… столь выедающее, опаляющее и желанное — он будет только с тобой, только твоим! Ну почему, блядь, почему на краю, в самом конце нельзя просто и спокойно закрыть глаза и ничего не видеть, не чувствовать, не ощущать?! Он не хочет больше! Не может, не выдержит больше! Хватит его этим терзать, рвать на части, ну ей богу пулю словить проще, захлебнуться на дне этого ебливого ядовитого потока, но не то, что лезет в голову в последний момент! Ебаная утопия, сказка на прощание, ненавистно любимый золотой… Джек приглушенно рычит, ненавидит себя, но не может думать по-другому, не может даже остановиться — эти тупые травящие несбыточностью мысли…образы. Если бы ты только… Если бы ты только был со мной! Блядство! Всё же жалким и ревущим не есть то, чем бы Джек хотел закончить. Кай наконец уходит, а Дайли с глумливой ухмылкой прицеливается и медленно нажимает на спусковой… *** Единственное, что становится понятно к пяти, и ещё одному своему проебаному шансу выбраться из гребаного города — факт неоднозначного, но подляного — хаками кто-то да умеет пользоваться, ровно и стирать записи с камер и подменять так же профессионально. Ещё через полчаса знакомые коды и ключи высвечиваются на синем мониторе и это уже не смешно блядь. Первая и констатирующая мысль: — Он мёртв. Ты грохнул эту тварину в самых изощренных своих традициях. Но доказательство оживших программ ебнутого Градиентника на экране ноута, и это нехуево так наталкивает на какую-то ебнутую масштабную игру, ведущуюся втихую у него за спиной. И ещё раз себе же — он мертв. А значит выводом то, что сучка как-то успела передать свои коды и хаки другому последователю… Последователям? Он знал про Фроста, знал, насколько ты защищаешь этого мальчишку, в равной степени и знал то, что ему возможно пизда. А теперь делай выводы. Это паскудное внутреннее, но выводы делает, с плюсом на то, если бы такая ситуация была с ним. Противно, но Блэк ставит себя на место этого обмудка и анализирует, и выходит не совсем то, что ожидал. Не те краски, не та раскладка. У сучки Градиентника-Правителя был кто-то на примете. Были шлюшки, которым он в конце и передал всю инфу. И если это была не Троица — с учетом того похищения белоснежной сволочи, — то кто-то ими заправлял? Но в выводе однозначное — он проебал целое окно, пока выяснял отношения с мальчишкой и вытаскивал его из разных пиздецов. Заебись, но только времени на то, чтобы продумывать нет, в равной степени и толком зацепок хуй, кроме удаленных, но уже восстановленных адресов ресурсов, через которые долбоебы последователи взламывали камеры, и остаточные мелочные сервера. И заморочиться на минут пятнадцать, чтобы выяснить конечный след, точку, где все скапливается, не так уж и затратно, но по любому нервы рвет. Однако конечная красная на карте активна и, как предполагалось, — на окраине, на западе, рядом с подпольными хим объектами. Заброшенная промышленная часть 604. Процентаж, что мальчишка у них — девяносто из ста: десять оставшихся за то, что там таки нехилая такая… ловушка? Да хуйня! Не Фея, судя по фортелям и характеру их вылазок и номеров — неоперившиеся птенцы, всего лишь… не старше и опытней Троицы. А значит слишком просто… *** И крытое темное помещение бесит. Да здесь всё абсолютно и тотально бесит. И сам факт того, что нужно опять вытаскивать, и сам твареныш окончательно бесит. В другой город и вышвырнуть! Ужас настолько злющий, взбешенный, но все той же смертоносной тенью проникая в дальнее помещение; херовы частники, что выкупили эту часть заброшек и превратили их в склады или арены. Наверняка концы в воду, как только эта белоснежная тварина окажется в безопасности. И больше не думать, не надумывать, не искать причины и не оставлять рядом! Дверь на себя бешеным рывком и похуй, что там может быть ловушка. Закинуть в трущобы или сладенький вылизанный район, и покончить с их ебаными недоотношениями… Нет, всего лишь банальный трах! Банальный, да? Пусть, сука, живет, существует, ищет себе работу и выживает. Такому, как он, наверняка хоть что-то да отведено. Найдет себе кого-нибудь и будет, сволочь мелкая, счастлив! Будет блядь с каким-нибудь выродком хуесосным… сука! — мысли кроют, и зубы приходится сцепить до боли, чтобы перебить представленное на миг. Ну уж лучше и проще для всех так. Выкинет его, и дальше Фрост будет строить свою жизнь, искать квартиру или блядь место более благоприятное, без серийников, без психопатов, равнозначно на другом самом охуенном краю города, где шанса даже нет попасться ебаному отморозку. Хотя, разве новый мир такое предполагает? Или везение этого смертника?.. Найдет себе кого-нибудь… и будет, сука, с ним жить, предано заглядывать в глаза и позволять себя обнимать, найдет нормального гандона и… И гребаные боги упаси, если этот выбранный уебок посмеет хоть пальцем белоснежного тронуть, хоть на грамм испугать или обидеть! Голову нахуй снесет! Найдет и снесет в тот же день!.. Значит, как объяснить по нормальному Фросту свой долбоебучий характер и поведение — так это нахуй, вышвырнуть его, как поломанную вещь в новом городе — всегда, блядь, пожалуйста! Но сука стоит мальчишке с кем-то познакомиться, и пусть только этот потенциальный попытается обидеть мелочь, так ты взбешиваешься хуже конченого шизика, да? Ну не ебанизм ли это? Или факт, что ты будешь за ним наблюдать, будешь тем зверем в клетке, но следить по всем доступным каналами и защищать белоснежного — это так — игра ебаного воображения, и смеху ради на однодневный заёб? Заявляешь, что готов его отдать, но у самого пелена белая перед глазами, стоит подумать, что к нему хоть кто-либо прикоснется или хоть пальцем тронет. Дикость? Нет. Всего лишь пизда психике. Нахуй идею. Просто нахуй. Иначе Фросту не видать никакой жизни. Проще закинуть его вообще в другой город, проще для всех, дать сука золотую карту с бешеным количеством кредитов или пейнтов и пусть валит, пусть устраивается, и нахуй не знать где он, как и что. Мальчишка будет без тебя в чужом городе… По первому переходу коридора, такого серого, вылизанного чистотой во второй бокс — отсек под стилизованый смотровой зал и по любому в этих заброшках до этого аукционы проводились, сто процентов. Похуй. По слогам. Нет, даже по буквам. Просто фиолетово. Вообще безразлично на дальнейшую судьбу мальчишки. Пусть будет там, пусть ведет свою ебанутую жизнь подальше. Пусть вообще начнет блядь жить, недосмертник ебанный! Лжешь! На процентов девяносто идя в точную ловушку за ним же, и при этом продолжаешь упрямо пиздеть, что он тебе ни к хую не сдался! Блэк отрешается от ебаного сумбура в голове, от того, что так сильно кроет и выжигает, и хоть на минуты оценивая ситуацию; пусть движения и действия — всё отточенное, всё на автомате, но тупо занять голову, не думать, не чувствовать… Не уподобляться каким-то блеклым и низменным, что смертные зовут… привязанностью? Смешно. Полный сука бред, но не попасться в импровизированную хрень идиотов всё же приоритетней, нежели разбираться с самим собой и своими загонами по одной конкретной белобрысой личности. Это банально не принесет ничего хорошего и значимого. Не нужно ему все это, и нахуй не сдалось после произошедшего девятилетней давности. Это пора кончать, просто вытащить его и всё, и больше даже не говорить, — то что можно назвать логикой подстегивает, пугливо пытается перекричать гребанное рычание зверя внутри, и возможно у него и на этот раз останутся силы, чтобы уйти от ответов на свои же вопросы и блядского, слишком преданного, взгляда мальчишки… Как в следующее растянувшееся мгновение к нему подбираются сзади почувствовать легко, равно сыграть на опережение, изворачиваясь дикой кошкой и чудом избежав наконечника иглы, скорее всего с транквилизатором, в шею. Одним точным движением выбить капсулу из рук молодого ебланата, возрастом примерно того же Правителя и вторым вьебать со всей силы ему под дыхалку, опуская обмудка на колени. Что-то отвлекает, противно покалывает на левом предплечье ближе к плечу, взгляд на руку и зашипеть, понимая, что всё же тварь успел зацепить. Неглубокий сеченый… Похуй. А декорация пустой залы предполагаемо меняется: по ублюдскому таймеру механизм приходит в движение, и стена слева отодвигается, являя ещё одно помещение с прозрачным кубом-комнатой посередине. Заебись. Всё же был подпольный аукцион. И, судя по мотивам того, кто материт его сквозь зубы, это должна быть его клетка. Блядство! Равно и то, что этот уебок, пытающийся дышать у его ног, здесь не один, и четверо ебанутых психоидов выползают из потайного входа, нацеливаясь огнестрелами и шизануто посмеиваясь… *** Они проиграли? Они выиграли? Как он здесь вообще оказался? Дайли приходит в себя тяжело, голова гребаным образом раскалывается, и даже теплые руки родного, придерживающие со спины, не помогают сосредоточиться. И мальчишка не понимает, почему все ещё слышит лишь один звон в ушах. Когда сигнал о захлопнувшейся ловушке был подан в центр управления, где он и сидел, и ждал команды любимого, он сразу же сорвался, дабы лично посмотреть, как его Кай суперски поймал самого Ужаса, а сподручные уебки психи — новая команда после Троицы — сделала более грязное и трудоемкое. Но его радостный бег по коридорам и эпичное, мать его, вторжение в зал было похерено, и непонимание, какого все валяются на полу, не успело даже сформироваться в мыслях, как кто-то с силой въебал его головой об косяк, а дальше пошла лишь темень и боль. И вот блядь это теперь? Мальчик оглядывается зверенком в прозрачной кубе, всё таки… клетка для представлений, приготовленная для Ужаса, ныне стала их склепом. Дай не поймет почему, ещё не может додумать, что-то спросить и лишь скашивает мутный взгляд на пол, за пуленепробиваемые прозрачные стены, там, где коридор переходит в зал, валяются поломанные куклы поддельники, пятеро шизиков, отмороженных садистов, но ныне — трупы, ебаные разодранные трупы. И пацану правда становится дурно до тошноты. Не то от картины, не то от их клятого проигрыша. — Кай… — тихо зовет паренек. — Не переживай. Образуется, — на ухо спокойным тоном произносит мужчина и осторожно притягивает ближе, сам не понимая, как его могли засечь, настолько быстро вырубить и так четко. Не на ту рыбку они голову подняли? Что и как могло пойти не так? Ну и не зверь же он взаправду? Почему? Схуяли? Что за дикая херня произошла меньше, чем за полминуты?.. Но констатация — они в собственной ловушке, на полу, поверженные, и он бы отдал все, чтобы посмотреть как этот уебок, стоящий сейчас в тени, сгорел бы заживо. — И долго ты нас будешь мариновать, уебок? — рявкает злобно Дай, срываясь на эмоции после липкой тишины и вовсе не желающий здесь сидеть. Хотя даже он прекрасно знает цену «свободы» в данной ситуации. А хищник таки выходит из тени. Медленно, Ужас подходит к гребаной ловушке, в которую чуть не угодил и лениво осматривает, хотя тянуть время — последнее, что сейчас стоит. План отличный. Просто невъебенный, и по измененной конструкции прозрачного куба, равно механизмам внутри на потолке все становится предельно ясно. Блэк лишь цыкает, пренебрежительно оценивая состояния мелочи, которую так заботливо придерживает старший садист. Какая мерзость. Чё, сука, правда? Плевать, пацаненыш отключится через минуту, сотрясение он ему обеспечил, а дальше дело неощущаемого ядовитого паралитика с седативным эффектом, легкого, но который уже распыляется внутри большого бокса. И он принципиально теперь игнорирует мальчишку, всё внимание сосредотачивая на единственном выжившем взрослом здесь, смотря в злые глаза и задавая всего один чертов вопрос: — Где он? Но Кай лишь усмехается, опуская и медленно качая головой. Он видит состояние своего волчонка, матерится про себя, медлит, а после все же оттягивает мелкого в дальний угол, укладывая уже почти не сопротивляющегося мальчишку на пол. Понимание, что воздух стал гуще и почти незаметно слаще не так его колышет, как паника маленького любимого. Не нужно ему осознавать, что происходит. Пусть пока поспит. Это будет не так фатально. — Да… ебанная ж ты предсказуемость, — медленно тянет молодой мужчина. Он все же поднимает взгляд на Ужаса, щурясь от ярких ламп вверху, но все равно паскудно улыбаясь. — Ты знаешь что будет, если я не получу того что хочу, — утверждающе опасно. И возможно Кайлан бы испугался, если бы не прикидывал дальнейшие их перспективы, но они уже в клетке, хоть и попытались, но проебан момент. Так что ему этот взгляд и угроза в словах нестрашны. Конец один хуя ясен. И вместо ответа он лишь достает из кармана маленький пульт и, направив его куда-то вверх, щелкает одну из трех кнопок. Затемненная часть дальней залы осветляется белыми неоновыми лампами, а за спиной Блэка включается средних размеров плазма, являя запись любительской съемки, которая была не так давно сделана. Каких-то пару часов назад. — Думаешь, один на нервах играть можешь, и являть собой ужас? — слишком едливо интересуется Кай под кадры небольшой пытки одного конкретного беловолосого парня на экране. Динамики включаются и крик режет слух. Этот… до блядства знакомый крик, знакомый голос… И смех закадровый взбешивает каленым железом по нервам моментально. Убьет. Он убьет их одним из самых изощренных, что придет в голову. Но в лице Ужас не меняется, лишь в пол-оборота к плазме, едва кидая взгляд на запись. И без наблюдения понятно, что и как делают на этой записи с мальчишкой. Просто не хочешь полностью терять контроль, да?.. Если увидишь его таким… — ебаный внутренний отвлекает, бесит, и это не шиза, это внутренняя тварь констатация, просто упертость и нежелание сдаваться пока ещё сильнее. — Ты такой хитроебистый… — продолжает вновь Кай, словно издеваясь, — Приперся сюда, раскусил меня, въебал, перерезал этих недоебков, и всё! Считаешь что это всё… Весь наш план рухнул… Парень, хмыкнув, отвлекается, мягко погладив своего спящего волчонка по голове. — Как бы ни так… — шепчет Кайлан, но после резко вскидывает голову и его ухмылка пропитана той ещё мразотной мстительностью — Шоу, ведь, только начинается, Ужас!