Психо города 604

Вся правда в том… Любовник, охотник, друг и враг. Ты всегда будешь каждым из них. Ничего хорошего в любви и войне. В жизни, в любви, на этот раз я не могу позволить себе проиграть За одного, за всех, я делаю то, что должен делать. Love and War — Fleurie.

Всё заканчивается? Всё начинается… И что вообще за темный липкий бред? Наверное, ему снился кошмар, жуткий, совсем не сопоставимый с реальностью, ведь не может же быть такого в реальности? Тем более, в их реальности? Да?.. Когда всё хорошо. Спокойно. Мягко, так по-домашнему… И, как всегда, Джек щурится от неяркого луча света, проникающего в не зашторенное плотно окно. Зима за стёклами на пакость солнечная, но и на пиздец лютая, прибивая жизнь на улицах морозом и разрисовывая кристаллическими узорами окна… Даже их, даже здесь — на седьмом этаже. «Может, Питч был прав, и стоило установить систему обогрева окон? Хотя бы центрального?..» Ну что у него за долбоебические мысли в восемь-то утра? Джек фыркает в подушку, подгребая под себя как можно больше одеял, и наслаждается теплом и мягкостью, посылая нахуй и мысли о дурном кошмаре и об обогреве окон. Потом. Всё потом. После завтрака или обеда… Если они вообще вспомнят об этой теме. Довольная улыбка всё же появляется на бледном лице, и мальчишка со сладким урчанием вспоминает прошлую ночь, прокручивает лениво в полудреме, но не выдержав того самого жадного и щемящего перебарывает лень, резво переворачиваясь на другой бок и нетерпеливо обнимает свое любимое Солнце, укладывая голову Питчу на плечо. Собственнические объятья в ответ, и жидкое тепло моментально растекается по всем внутренностям заспанного беловолосого. Охуенно. Идеально. Джек бы отдал всё, чтобы это утро продолжалось вечность, такое теплое, тихое, уютное, даже с этим бесящим клоком света и пиздец морозным прогнозом погоды на неделю вперед. Главное вот так… Главное с ним, всегда с ним… Тьма захлестывает, обрывает кусочек фантазии, где есть их счастье. И мозг панически возвращает сознание в реальность. Суровую, мать её, жестокую реальность. Воспоминания ершистым облаком, что режет, пролетает в башке, и парень вздрагивает всем телом. Ну что ж за паршивое блядство? «Ты мыслишь, это ли не паршивость?» Значит, его не убили? Он жив? Джек резко распахивает глаза, замирая на секунды. Он в испуге прислушиваясь к своим ощущениям, к тому, что происходит с телом, за секунды дает себе точно понять — не сон, не другой мир, он всё ещё вполне себе блядь жив. И только после этого осторожно переводит внимание на реальность, пиздец знакомую и одновременно… нет? Слишком знакомое ощущение в пространстве, но планировка… Какого хуя-то? Голова нещадно раскалывается, и проще было бы разъебать кувалдой или отрубить, но Джек пересиливает себя, осторожно приподнимаясь на локтях с кровати. Знакомой кровати, равно и плед коим сейчас укрыт. Под грудиной знакомо болезненно ёкает, когда он полностью формирует свою картинку мира и ориентируется. Это стопроцентно Север, и сто процентов квартира Ужаса. Только пустая, с переставленной по другому кроватью, без большей части мебели, даже нет стола посередине комнаты, такая голая… вровень остальным на этом и других этажах. Блядское — он тебя оставил, пожалел и оставил, а сам свалил! — бухает где-то в воспаленном сознании, но Фрост это неохотно отметает. Как минимум, он не помнит вчерашнего, нихуя из того, что было на заброшке возле труб. В него же целился этот уебок Дай, и выстрел… Джек слышал… Так почему сейчас он здесь, почему опять… Одно неловкое движение и парень шипит от резкой боли под левыми ребрами. Всё-таки сломаны? Пальцы касаются грудины, оглаживают ребра и злоебучий комок мышц, перекачивающий кровь, хуярит болью второй раз за пробуждение — половина грудной клетки охуенно так туго перевязано бинтами. Остальные мелкие порезы заклеены, обработаны. Значит очередной вывод… Парнишка зажмуривается, пытаясь угомонить в раз взбунтовавшиеся эмоции и панические мысли. Не может он за эти блядские пару минут пробуждения устаканить всё, что творится в эмоциональном и осмысленном плане. Нет у него ещё на это энергии, равно и отчасти желания. Но приходится, силясь перебороть, переиграть — не ощущать, не чувствовать, не надеяться на охренительно положительный исход, ведь он толком ничего и не понимает, да и в равной степени… Скрип половиц обрывает все нити мыслей, а голос, раздавшийся в следующее мгновение, оглушает: — Не думал, что ты очухаешься раньше пяти… И Джек в эту же секунду распахивает глаза, перепугано смотря — нет, блядь, не на приведение! — хуже… наверное. «Солнце моё…» — сладким в мыслях, только вот сердечко уже нихуя не ёкает, оно, суко, обливается кровью. И Джеку пиздец как хочется не то разораться на эту идеальную суку, что стоит в проеме меж кухней и этой комнатой, не то разреветься, не то в окно — тут блядь близко, одного рывка хватит. Но всё на что хватает мозга и организма — рвано шумно выдохнуть, наглядно, словно ответом на фразу Блэка, и вновь прикрыть глаза, так, чтобы вновь вдохнуть и выдохнуть — понять как все же должны функционировать легкие, и по идиотизму дать себе шанс не ебнуться ещё раз. «Да по какому же невьебическому кругу-то?!» — Как ты меня… — начинает Фрост, но тут же замолкает, нервно облизывая губы. Блядь, опять начинать по этому треклятому кругу, да что за дрянь? — Не находил, — звучит лаконично и уже слишком близко; и не нужно быть сверхом, чтобы понять, что мужчина подошел ближе, и сейчас опасной тенью возвышается над сжавшимся на кровати мальчишкой, — Ты сам приперся сюда. — Что? — Джек резко открывает глаза и задирает голову, силясь понять — бред ли, и похуй, что сейчас в его взгляде недоверие: ну не помнит он, чтобы сюда добирался — анрил! — Я… Я не мог! Да и эти уебки… Дай… Парень морщится, припоминая мелкого сукиного сына и вопреки нынешнему, по коже вновь проходит мороз, от тех ебических трех дней заключения. Тишина до блядства ненужная, липкая. И Джек уже хочет себя обнять руками, закрыться, забыть обо всем и о себе тоже, но этот проклятый хриплый голос вновь всё рушит: — Что ты помнишь последним? — То что был на прицеле?.. — не весело так усмехается Фрост, и ему пиздец вообще как не хочется говорить, вспоминать… Он уже устал и не хочет вновь чувствовать это лавовое — безысходное, только от одного взгляда Ужаса, и здравствуй пекло по новой! но ощущая, как гребаное и неуничтожимое по новой раздрабливает и открывает ребра, чтобы пролезть внутрь, выплавить всё там, выжечь и остаться навсегда. Ну так же нельзя! Ну ебните его уже наконец по настоящему! Ну не может Джек это выдержать. Заебался, просто заебался, и лучше бы Дай пустил пулю, как и планировал! Нереально больше вывозить и проходится по девятому кругу одного и того же. Он не хочет, чтобы эта схема продолжалась… Он как никогда блядь готов на тот свет. — Тебя накачали в хламину наркотой, устроили ебаный передоз… — ему не хочется, как рассказывать хотя бы часть произошедшего, так и просто быть сейчас рядом с мальчишкой. Слишком много всего произошедшего за эти сутки, слишком много нужно самому переварить, принять. И самозащита, в привычный обход тому самому — принял, понял, — пытается задушить нужной холодностью. Быть прежней похуистичной тварью. Только вот хищник на это злобно рычит внутри, не подпускает привычное и понятное. И сейчас говорить с мальчишкой, так словно ничего и не случилось, до ублюдства не неверно, не нужно уже, но и по новому, более открыто пояснять глупому белоснежному за дальнейшие, проверять его состояние здоровья столько неприкрыто и раскрывать планы на будущее… пиздец стремно, до одури непривычно, непонятно даже. И может нахуй бросить затею звучит и не так позорно, только вот до момента, пока Блэк не изучает очнувшегося мальчишку. И Фросту, по его виду, уже настолько — никак, настолько на все похуй, словно перегоревший светлячок, что-то внутреннее, заткнувшееся вчера, когда понял что он жив, вновь поднимает голову в ебнутом, теперь уже постоянном глубинном страхе. Если сегодня Ужас не изменит их отношения, вообще отношение к Фросту, то он его потеряет, по-другому, не на физическом уровне, но от этого ещё более хуевищней. Мальчишка теряет веру в гребаное и пресловутое — доброе далеко, теряет желание и стимул продолжать эту ебань с чувствами. Это слишком ярко отражается на его уставшем, осунувшемся лице и в потухших глазах. И прежнее — послать нахуй — и близко не прокатывает. Даже представлять не хочет. Но равно и на розовые сопли-слюни-признания не тянет, не то. Все почти не то. Лишь одно оставшееся подходяще, то самое дикое, глубинное — захапать и присвоить, сказать по факту и похуй, что там надумал глупый мальчишка, не дать шанс даже вырваться, увезти с собой и дальше разгуливать всю поебень между ними творящуюся. Так проще… Ты хочешь его до исступления, и сука город действительно зальешь кровью или напалмом, но его не отпустишь уже. Точно так же чувствуя всё ещё на паскудство часть своей вины, той ебической эмоции, которой, как считал, у тебя больше нет. Попадалово… И тут уже не просто нервы на вилки наматывать из-за Джека, тут блядь душу положить, точнее ещё ошметки. Конечно же он это знает, ровно, как и не может по старому сценарию общаться с этим тупым… идиотским… Блядь! Ну какой же ты все ещё глупый белоснежный! — сдается подсознание, и единственное, что остается — внутренне последний раз побеждено выдохнуть, спустить ебучее лезвие гильотины и послать все прошлое отношение нахуй. Понятие не имея как теперь общаться с этим зажавшимся, еще не отошедшим от передоза подавленным подростком. Не показывая ебаного ахуя от самого себя и как впервые не знает что делать и как вообще, Питч всё же нехотя присаживается рядом с кроватью на край тумбы, что ныне служит табуретом, напротив пацана, и не церемонясь, по старой привычке, поворачивая голову Джека к себе, осматривая мельком часть ран на шее, плечах, проверяя незаметно для мальчишки пульс, качество заживлений мелких царапин и порезов — на большие раны и ожоги толку смотреть нет, а вот незначительные повреждения дают прикинуть сколько и как быстро регенерирует тело. Как и всегда, по началу хуево, но, он надеется, через пару дней, если всё будет нормально, пойдет быстрее и на Фросте, как всегда, как на собаке всё заживет достаточно быстро. Долбаеб, который вновь хуй пойми, как выжил, — усталое в мыслях, и правда он все ещё удивляется этой ебаной живучести и везучести подростка. — Тебя обкололи нейрами настолько, что до сих пор не понятно даже мне, как ты смог доползти до Севера, — поясняя без видимого интереса, и ради того чтобы растолкать мелочь, чтобы хотя бы понимать, но как никогда сейчас Джек не реагирует, отводит взгляд и лишь хмыкает. Мальчишеская мизерная реакция в секунду говорит всё же о том, что противно от этого услышанного. Ебаная прежняя и почти невыводимая у Фроста непереносимость игл и наркоты. Как же блядь… с его прошлым, но даже это, уже обговоренное, давно понимаемое, сейчас мальчишка пытается скрыть, не показать насколько противно ему и страшно от того как с ним поступили, и сама ситуация зажатости и сконфуженной тишины пиздец как не вписывается в их стандарты. И не наорать на глупого мелкого идиота и не…не что? Он блядь реально не знает, что в данном делать, а что нет. Как вообще блядь разговаривать с этим блядским… Питч обрывает себя, подавляя едва не сорвавшийся рык. Всё уже не будет как раньше и ты это знал. Сука, даже мечтал об этом, сам вчера возвращаясь на Север и считая что всё блядь похерено, а сейчас, когда по хуевой случайности или проведению недоебаного чуда, когда он перед тобой, опять бесишься? И от чего? От того, что мальчишка себя так ведет? А как ему себя вести с тобой? Как блядь?! Он твоих мыслей не читает, не знает какой вчера был ебический пиздец и что ты вновь для него сделал… Мальчишка запомнил лишь то, как ты его отверг, вышвырнув нахуй, с таким едким пренебрежением на его чувства и признание. Хули… Даже Фросту надоест постоянная эта ебань с надрывом всего живого. И сука радуйся, что он вообще тебя воспринимает после всего произошедшего за эти полтора месяца. Радуйся, как сучка, что не потерял его доверие и преданность раньше. С учетом твоего ебаного характера и манеры поведения, терпение Фроста просто блядь безгранично! И это неохотно, но срабатывает. Свои же медленные и слишком противно правдивые мысли, рассуждения, мать их… Мальчишка зашуган, всё ещё не пришедший в себя, переживший очередное издевательство, он, как минимум, пытается вновь собрать себя… От Фроста нечего ждать положительно, вновь яркого и воспрянутого духом, все гребаное яркое и положительное закончилось и осталось одно блядское выгорание, медленное, обреченное, и это сейчас пиздец чувствуется. А потому срываться, думая за свой эгоцентризм не есть адекватный выход, как бы ни хотелось по-старому. Потому Блэк медленно, вовсе с непривычки нехотя позволяет внутреннему мутировать, чтобы вывести разговор на более приемлемое русло: — Мы разминулись, — это звучит так же сухо, но Джек всё же слышит в этом ту серьезность, которая обычно заменялась небрежностью. И потому не может сдержать своего легкого удивления, повернув голову и нерешительно так пытаясь в разговор: — Ты за мной все же… — Всё же, — и не словом больше, едва не срываясь на мат из-за этого недоверчивого и слишком… да, блядство! Ужас осаждает мальчишеский удивленный взгляд с более грубым и язвительным чем планировалось: — Доходчиво? — Более чем, — парирует той же резкостью и язвительностью Джек, и дергается, пытаясь уйти от прикосновений. Бесит, как же его это всё бесит. Потому что здравствуй, сука, стабильность! И ничего блядь не поменялось, более того, парень до ебани чувствует, как его персональный пиздец в эмоциях пробрался только глубже. Ну так, чтобы навсегда, чтобы не вытравить. И ублюдская последняя надежда, что он может после очередной встречи с Ужасом, наконец, перегорит, оставит это все пиздострадание, канула в такую беспросветную ебань, что и нахуй даже задумываться. А может когда-нибудь ты меня отпустишь? Когда-нибудь я проснусь и не почувствую этого проклятущего каната, что шипами душу держит, заливая сердце кровью по тебе, любовь моя? Джек грустно усмехается, почти горько и, качнув головой, опускает взгляд на серый обшарпанный пол… линолеума больше нет. Пиздос, только на такое даунское отвлечься и хватает. От прикосновений он всё же уходит, едва вздрогнув, когда теплые пальцы решительно подцепляют его за подбородок. Он не хочет… Не надо больше.  — Боишься меня? — выдержка и быть терпимее? Нахуй выдержку! И с нетерпящим возражения рыком таки грубо подцепляя мальчишку за подбородок резко разворачивая к себе и внимательно заглядывая в уставшие серые глаза. — Начал блядь бояться?  — Да нихуя! — почти рявком в ответ, и Джек отшвыривает от себя руку мужчины, так злобно, пренебрежительно, пытаясь одним взглядом либо уничтожить, либо хотя бы отстоять свое, почти с ненавистью. Хоть в подкорке совершенно блядь иное, ненавистное и унизительное… Как только теплые пальцы его жестко коснулись, как только Ужас едва поднял голос с этим охуенно рычащим и властным, у Джека в мозгах и внутри ребер одно проклятое и желанное — сократить ебучие двадцать сантиметров и поцеловать, жадно, до исступления, прокусить губу, облизать, слизывая дурманящую кровь, закинуть руки ему на шею и прижаться всем телом. Он так блядь… истосковался, настолько тошно от всего произошедшего и хочется все потопить в его, только в его объятьях, только так… Но ведь это мысли, это сдерживается и такого резкого и импульсивного Питч не оценит, не нужно ему это. Запомни. Никогда. — Тогда что? — едва дергая мальчишку ближе, так чтобы вновь посмотрел в глаза, а не жмурился, представляя опять какую-нибудь хуйню. И ему важно блядь, что этот шизик ненормальный опять надумал, во что окунул и так свой не думающий студень. — Зачем вообще пытался за мной? Три дня, и зачем? Мог бы уехать… Стихающее под конец, но настолько охуенно бьющее в точку, что уже не выкрутишься, и блядь как у Фроста это получается — точно в ебаный центр бить, в самое слабое? Блэк не знает, даже не задумывается сейчас, лишь шипит едва злобно. И не говорить же мальчишке такое паршивое — Не мог, блядина ты белобрысая! Не мог без тебя уехать, потому что все мысли ты мне разъебал, разъебал и нервы к хуям и по полной! Мужчина морщится, и находит только обходное, что, что-то и пояснит мальчишке: — Затем же, зачем и из участка вытащил. Только не надумывая свои гипер… — Питч, послушай… — Джек перебивает его, тихо, но достаточно твердо, закусывает нижнюю губу, пытаясь сказать, ненавидит себя опять-таки за свою трусость, свою робость перед ним этим человеком, за свою любовь к нему же, но блядь…он не сможет дальше в таком темпе. Он просто… — Времени нет слушать, как ты опять напридумывал себе пиздостраданий, — фыркает Блэк, даже не пытаясь ждать, когда Джек соберется с силами. Он поднимается отходя в сторону двери, где упакованные стоят несколько сумок. Да, он говорит с мальчишкой пиздец как жестоко. Да, не так, как вообще следует после всего ебаного случившегося, но времени действительно у него нет. Нужное, он успешно так проебал, точнее профессионально потратил на очередное воскрешение Фроста сегодняшней ночью. Ужас недовольно косится на сумки, прикидывает в голове продуманные пути отступления, и пытаясь объяснить Фросту, что не лучше время для разговоров, но как всегда у него получается слишком хуевищно и холодно: — Потому заткнись сейчас и припаси свое тупое и невнятное для следующего раза. У меня нет на это никакого времени. — Да знаешь что! — взвешивается мальчишка на такое, — А не пошел бы ты блядь… — За этим и решил дождаться, пока ты очухаешься. — Что? — резко сбавляя весь пыл, тупо переспрашивает Джек, и так же тупо с удивлением смотрит на Ужаса. — То, что ты остаешься на данное время тут. А мне нужно вытащить нужные карты с пропусками. Город нахуй перекрыли, и теперь уехать через блокпосты можно лишь по пропускам, а потому я съебываю на пару часов. — Ты… Ты уезжаешь все-таки из города? — Джек вроде и задает этот вопрос легко, почти без эмоций, но чувствует как все в нем просто нахуй летит вниз, еще не разлетаясь на осколки, но ощущения падения в неизбежное постепенно начинает крыть, и так то уже без надежды парнишка оглядывает своего Ужаса. И мужчина оборачивается, швыряет оставшийся с стороне рюкзак теперь к остальному и, преодолев комнату, присаживается на пол рядом с кроватью, вновь смотря на Джека. — Мы уезжаем, Фрост. Мы вместе, — совершенно серьезно и без намека на шутку объясняет Блэк, смотря мальчишке в глаза, — Но для этого мне нужны пропуска, а для этого нужно смотаться на пару часов в ебаный А7 и общаги. Понятно? Или дальше как дебиленку тебе объяснять нужно?  — Не нужно… — едва слышно бурчит Джек, все еще пришибленный этим «мы», смущенный, и одновременно успокоившийся как бык на транквилизаторах, однако понимание равно в быстрой степени его накрывает и парень спохватывается с таким резвым: — Тогда я с тобой! — Ты блядь здесь! — таким же резким рявком осаждает Ужас, — Ты нормально ещё соображать не можешь, я не говорю уже даже о координации движений и общей нахуй не нужной физической нагрузки. Не факт, что к вечеру ты хоть частично восстановишься после всей той еботы, что осталась у тебя в крови. Потому без ебаных твоих возражений ты останешься здесь, и пытаешься врубиться в реальность, при этом не страдая своей хуйней, понятно выражаюсь? — на это Джек кивает, но ему все равно недостаточно, и шипящим таким угрожающим Питч предупреждает в последний раз, — И не дай ебаный 604, ты, сволочь мелкая, съебешь вновь. Хотя бы попытаешься! — Я не уйду! Я… — Джек с нажимом произносит это «Я», как бы давая понять, что он — не Блэк, — Я не уйду… Обещаю. Но… зачем я тебе там? На кой хуй сдался, с учетом что из-за меня тебе и приходится уезжать… И смысл, если… Фрост не выдержав своего запутанного, настолько бесполезного фыркает и больше не хочет ни смотреть, ни видеть, ни слышать, ни даже прикасаться… Он глупый и незачем уточнять зачем, ведь ответа он не получит. Его ранее в пределах сдерживаемое чуть ли не разрывает ебаные маски, рушится, и правда не остается сил быть холодным, тупым и всяким остальным по детски наивным, просящим чего-то. Он заткнулся и хватит с него. А все эмоции и клокочущая боль внутри… Нет, не сейчас, не при своем ебаном любимом Солнце. Он не покажет вновь себя бесполезным и слабым. Ведь эмоции это такая ничтожная и бесполезная ебань. И этот его стопор, с закрытием всего что внутри неосознанно видит и Блэк. Видит, как мальчишка тормозит тебя, со скрежетом закрывает боль внутри, и пытается опять в свою тупую нормальность, смирившись и уже, видимо, не желающий поговорить, расспросить. Он знает, на что натолкнется. И возможно именно сейчас сжигает нахуй всё то, что так теперь внезапно тебе стало нужно и желанно от него. Как же блядь Ужас ненавидит себя же за правду. Ебаная ты ж констатация! А белоснежный и вправду сжимается весь, выглядит хрупким, но снова колючим, таким, по блядски, холодным, хоть и прекрасно заметно, как ему хуево невыносимо внутри. И это не то, чтобы становится решающим, просто… Да блядь! Да, решающим. Тем ещё решающем, потому что вчерашнее произошедшее до сих пор перед глазами и то, как чуть не проебал этого глупого смертника. И терять его снова, но теперь из-за своего упертого долбоебизма… Питч медленно бесшумно выдыхает полностью, так, чтобы вновь почувствовать вакуум в легких, осматривает Джека, с ног до головы, и, собравшись с тем, что творится в подсознательном, заговаривает: — Нам нужно будет поговорить… — Питч не выдерживает вздрогнувшего и отвернувшегося Джека, и дергает мальчишку снова на себя, почти со злобным: — На меня посмотрел! Так-то лучше. А теперь слушай… Нам действительно нужно будет поговорить, думаю обо всем произошедшем. Но только тогда, когда пересечем границу уже другого города и остановимся на постоянной основе. Тебе такое подходит? Парень неуверенно кивает, даже едва с надеждой, едва зародившейся, но этот тон и сам факт будущего разговора удивляет его, ведь раньше Питч такое не говорил, даже не заикался и… Джек с силой прикусывает нижнюю губу, понимает, что возможно зря вновь надеется, и опускает голову, осторожно высвобождаясь из захвата теплых пальцев. Тишина обволакивает, и он правда уже ничего не ждет, и никак не ожидает, что Питч медленно, словно специально делая акцент, проведет ладонью по его шее, вновь подцепит за подбородок, вынуждая вновь на него посмотреть, дождется этого чертового полного внимания Фроста, и когда оно захвачено, до невозможного серьезно произнесет единственное: — Ты ждал меня несколько месяцев… Сможешь подождать ещё десять часов? «Блядь! Да какого хуя? Ну почему так, почему ты мне разрываешь внутренности и всю мою ебливую душу одним этим нереальным, пиздец желанным? Ну за что ты меня так терзаешь, любовь моя?!» Джек не выдерживает столь откровенного, до блядства важного, и мотнув головой пытается все взметнувшееся внутри превратить в злобу, но терпит ебаный крах, чуть ли не срываясь на умоляющий стон.  — Да! — хватает его на почти злобное, не в силах сказать нейтрально, давая этим эмоциональным понять, как это его царапает и рвет внутри. Давая вообще прочесть сейчас, как открытую книгу, Джек дышит учащенно, неверно и показательно, с прерывистым шепча любимое и нужное: — Питч... Парень, не вывозящий такие тварьские горки, полностью обезоруженный этим единственным вопросом так слепо сейчас поддается едва вперед, и наверно он полный наивный долбаеб, что его кладет с одного предложения, но внутри всё мучительно орет о том, как же он заебался и как же он не может без своего единственного… Он просто хочет немного поверить, что не ослышался, просто хочет почувствовать, что за этим невероятным сокрыто. Однако, как только Джек бездумно порывается обнять, Блэк за секунду останавливает его, перехватывая руку у запястья и сразу отшатываясь от парнишки, с таким предупреждающе шипящим: — Не смей… И если бы эта была блядская злость, если бы всё было столь понятно. Злость? Когда готов этого глупого мальчишку… Мысль обрывается, стоит Джеку, как и всегда, все похерить, провертеть весь контроль Ужаса на хую. Игнорируя даже злобный взгляд и давление на запястье, мальчишка просто не слушая опасное шипение и предупреждение читающееся в золотых глазах, не останавливаться, даже не дергается от боли в крепко сжатом запястье; он с таким наивным и нетерпеливым порывается ближе… Блядь… Сука, доигрался! — в мыслях. Но на деле Ужас первым прерывает тянущиеся секунды, немедля сокращает оставшееся меж ними расстояние, с рыком дергая мелкого на себя и впиваясь в мягкие губы, жадно до исступления, до ублюдочно желанного стона Фроста, и сразу же, нахуй не думая и заваливая его на кровать, жестко прижимая собой и позволяя всё. Долгожданно вылизывая теплый мальчишеский рот, заглушая его стоны, и руками вниз, оглаживая там, где нет бинтов, дурея от простого блядь поцелуя. И как же он хотел это сделать еще вчера, когда осознал под конец ночи, что и вправду мальчишка жив… Поцелуй неразрывный, жаркий, совершенно не похожий на их прежние, теперь до исступления и безумия обоих, полной чувственной отдачи. И Джек неугомонный, ошеломленный, он дуреет лишь от этого напора, жадности и страсти, жмурится, поддаваясь под касания, запоминая каждый миг и настолько желанно зарывается переклеемыми в пластырях пальцами в черные жесткие волосы своего мужчины. Мысли? Нахуй мысли! Джек посылает их, когда Питч лижет его в губы и несильно прикусывает нижнюю, неотрывно смотря при этом в глаза, и с тихим рыком медленно ведет ладонью по левому худому бедру… Эта новая, нахуй не похожая на прошлую, жадность и дерзость, без похоти, но сжирающая до конца… Она кладет все мысленные процессы Джека на нет, и если бы он знал, что не одного его здесь пиздец как кроет и кладет… И, блядь, спасибо профессиональному стажу за семь лет, потому что хочет он мальчишку пиздец аж как. Разложить и долго с чувством… но не трахать, другое определение, другое и в представлении, в равной степени уже зная на будущее, что у них будет ебаный черный комплект постельного, и… Белоснежный мальчишка на черных простынях, с едва тонкой кровавой полосой на шее — ебаная высшая эстетика для самого Ужаса, от представления которой и сладких стонов Джека в реальности он резко зажмуривается, глуша утробное рычание того, что внутри. Блядь… Блядь! Ты не представляешь, что я буду с тобой делать, как только мы окажемся в безопасности… Ты ещё даже не осознаешь к кому ты попал, и не представляешь, как будешь захлебываться в стонах подо мной… Настолько, что прошлые наши игры выцветут и навсегда забудутся у тебя в голове, как незначительное... Бросить все, все мысли и воплотить часть представленного в явь — почти уже разрешаемо; все его самообладание испепеляется, и последний ебучий контроль посылается туда же, когда Джек скулит от острых укусов на ключицах и выгибается дугой, медленно раздвигая ноги. Приоритетное — не остановишься и вы трупы! — наконец стопорит, окатывая опасным холодом, и Ужас резко замирает. — Питч? — Джек, распаленный, шумно дышащий, но с этим же томным и блядским на губах; как у него только вообще выходит так звать? Блэк, лишь тряхнув головой, быстро отстраняется, делая упор на руки и нависая над мальчишкой, осматривая раскрасневшегося и запыхавшегося, со всеми этими бинтами, пластырями, окровавленными вновь губами и шрамами на шее… Мечта садиста, блядь. То есть твоя, да? — подсказывает подсознание и он усмехается, качнув головой. Так же невозможно! — Нет. Всё. Не сейчас, — не затягивая молчание предупреждает мужчина и с неохотой поднимается, оставляя разгоряченного мальчишку на кровати. Когда Джек начинает медленно осознавать реальность и почему впервые Питч ему отказал становится даже как-то стыдно, и он, выдохнув полной грудью, быстро садится на кровати, пытаясь выровнять дыхание и заговорить первым. Однако Ужас его перебивает, не словами, а поворачивая ему руку ладонью вверх и вкладывая холодный серебристый пистолет с глушителем. Парень же молча округляет глаза, но не успевает возразить. — Здесь полный магазин, ещё один под кроватью, слева. Глушитель не скручивай, с ним проще, с предохранителя сам знаешь, как снимать, — буднично поясняет Ужас, удерживая мальчишку взглядом и не давая даже открыть рта, — Если… — он замолкает, подбирает слова, но после решает говорить как есть и продолжает, — Если услышишь что хоть кто-то приближается или шароебится за дверью, стреляй. Не смей туда даже выходить, коридор хуевищное место для маневров, особенно с огнестрельным. Полезут к двери — стреляй, почувствуешь, что кто-то рядом, представь его на уровне среднестатистического роста и стреляй образно в голову, увидишь кого-то из окна, прицелься, выдохни и стреляй. Тоже в голову. Желательно… — Питч? — Джек шокирован не тем, как ненавязчиво, но подробно ему преподнесли урок киллерства, или даже разрешили, скорее тем, что это не свойственно Ужасу так говорить, объяснять, предостерегать от опасности… заботится? Нет, Джеку просто показалось. — Вероятность минимальная, но зная твое везение… — он не продолжает, хватает того, что Фрост сам усмехается, кивнув головой. — Буду стрелять по всем, — немного взбодренный и принявший пистолет, оповещает мальчишка, едва с намеком на улыбку. — Даже по мне? — он не может не спросить, как раньше, как их гребаные перепалки и подьебы. Это то мнимое, что осталось прежним, без перемен и что ещё сохраняется. Но Джек только качает на такое головой, несвойственно довольно заявляя: — Ты ходишь бесшумно. Я всегда до последнего, пока ты не войдешь, повернув ключ, не знаю, что ты рядом, Ужас. *** Этот страх его подмывает, разрушает и не дает право на нормальные мысли. «А что, если…» — застревает в его тупой башке и не хочет вылезать, даже рассеиваться. Не дурной сон — хуже. У них положение хуже, хуевищней, и Джек лишь может догадываться, сидя на подоконнике, всё так же с пистолетом с руке, что натворил Ужас вне участка в ту ночь, что теперь город впервые за все семь лет его пиздеца закрывает границы. «Что ты натворил? Зачем? Ради чего?» Ебаная вина гложит, давит могильной плитой, и Фросту тошно. Он не тот из-за кого Питч должен…так встревать? «Он чертов нарицательный, он — Кромешный Ужас 604, он есть первый и самый опасный, а ты считаешь…» — мысль обрывается. Джеку похуй что там логического и морально правильного у людей, ему поебать с самой высокой и самой аморальной. Ему важно другое, и переживает Фрост за другое… Смогут ли они уехать, смогут ли просто начать новую жизнь? Что может случиться за эти десять часов пиздеца? Почему ты меня не оставил, хищник мой? «Может ровно потому, почему ты, невменяемый абсолютно, поперся на автомате на Север и никуда более? И твой мозг выбрал это место, эту квартиру, как самое безопасное и, по сути, признавая домом?» — стучится в подкорке ещё разумного, но Джек неохотно отметает. Старается точно не давать волю чувствам. И всё же… Если Джек знает, почему так поступил, даже будучи под наркотой, то действия и поступки Питча он расшифровать не может, никак блять. Что стоит его это злое — «Не беси и делай, как я сказал!», с этим почти заботливо отданым пистолетом и безбашенностью, когда целовал… «Ему было мало…» — на уровне интуиции четко подтверждающее. И тут Джек согласен полностью. «Мало настолько, что он специально себя стопорнул. И если бы было реально время и подходящие условия, ты бы сейчас извивался под ним, умоляя загнанно и со сорванным голосом… Но в равной степени тебе что-то подсказывает, что стопроцентно всё было бы по-другому.» Хуже? Лучше? Блядь, он до сих пор не может его понять, разгадать. Хотя… Джек зажмуривается, пытаясь выкинуть из головы образы, — то, что он видел, его прошлое… «Он больше никого к себе не подпустит. Такие не становятся прежними, а он — тем более. Он — выжженная дотла сука, похлеще тебя в трагизме жизни, и он не подпустит, не допустит вновь пиздеца. И отчасти Джек его понимает, но другой частью… Другая часть обливается кровавыми слезами, теми же ебаными слезами. Парнишка так его… желает. Всего. Не только тело, не только страсть и секс, а всего его, до каждого пиздеца, до всего нереальное и невозможного в жизни Блэка. Джек желает всю его жизнь, всего его как человека, как смертоносного Ужаса, со всеми грехами, мерзостями и уничтожающей ненавистью ко всему миру, он его так желает принять, сказать, что никогда-никогда не предаст…» — Я просто хочу стать частью твоей жизни… Хотя бы стать тем, кто будет поддерживать, тем, кто может понять и разделить боль, кто сможет выдержать эту боль и принести хотя бы частицу покоя… — совсем тупое и придурочное вслух, на ветер по сути; сквозняк рвет его слова разнося по Северу, но по другому Джек не может. И вряд ли когда-нибудь скажет это вслух еще раз, тем более ему… Джек наивен, Джек правда хочет всего того, что ему постоянно болезненно снится, но знает, что не будет этого. Равно и знает, что Питч уедет отсюда сегодня вечером. Они вдвоем, но только почему-то Джек не берет себя в расчет, все еще не доверяет своей ебучей везучести. И чтобы не произошло, Джек хочет, чтобы Блэк выбрался отсюда… И по правде да… им бы поговорить. Поговорить начистоту и обо всём. О том, что происходит между ними. «Ты уже не надеешься от него ничего услышать, не строишь ебливых воздушных замков, даже не думаешь о приемлемом — тупо жить вместе. Тебе либо всё — всего его — либо ничего. Просто твоя альтернатива середине — перерезанное на его же глазах горло. Так, чтобы стабильно не спас. Ты не хочешь уже быть просто кем-то.» Как же глупо. Джек усмехается, и слезает с подоконника сразу на кровать, протягивая руку под подушку и доставая последние три таблетки. Нечто, что поможет побыстрее придти в себя, бутылка воды на полу возле ножки кровати, и он не глядя дотягивается до неё. Примитивные действия, но это его слегка отвлекает и успокаивает, а пистолет на коленях, как подстраховка. Ему не нужны форс-мажоры. Хотя, маловероятно, что полиция сможет выследить их на Севере. Три больших глотка воды и Джек кривится, подавляя поднявшуюся враз тошноту. От всего мутит и тянет блевать, но побочка того, чем его накачали будет по любому, и он ещё легко отделался, как кинул ему перед уходом Блэк. Всё же Дай… Этот мелкий уебок… «Почему он так поступил?» — крутится в мыслях давно, и Джек знает ответ, правда не хочет признавать его. Тупому мелкому садисту просто стало его жалко, вот и отпустил…. Дай прекрасно понял, что худшей пытки, нежели у Джека уже есть, не придумать. Ебаное безразличие любимым, вот что за пытка. Парень ухмыляется так погано и без намека на прежнюю легкость. «Не будь ебаной ванильной принцессой, Оверланд!» Да он и не стремится. Джек смотрит на медленно готовящийся к вечеру город вдалеке, на оранжевое небо с грязно-серыми облаками вдалеке, на юго-западе, и хмыкает. Возможно, ночью будет дождь. Возможно, эта ночь будет решающей для всего и всех. И после придет пиздец или может быть… счастье? Или он опять дебил? Много себе позволил… Да что он вообще себе может позволить?.. С такими мыслями Фрост не замечает, даже не слышит, как за дверью бесшумно подобравшись, стоит отряд из пяти отлично натренированных и опытных наемников. Однако внешне обряженные в непалевную форму спецотряда. Когда щелкает ручка двери, он пропускает, вздрагивая и… слишком поздно нацеливает пистолет. Мальчишеский выкрик и последующие звуки выстрелов разносятся по всему нежилому дому, но затихают через пять минут. А ещё через пять черный броневик, припаркованный возле блеклого здания, отъезжает, с погруженным в него мальчишкой. *** На 12 часов ранее. Департамент. Центральное управление внутренней безопасности. — Тебя сделали, как двенадцатилетнюю сучку! Тебя, Фейрис, и нагнули, заставив глотать поебень под ногами! Лучшая за пять лет работы, с хваткой бульдога, и тебя, как малолетку нагнули! Ор слышится даже здесь в приемной, за матовыми дверьми и окнами кабинета Главного внутреннего управления. Астер с Ником переглядываются, нервно ерзая на мягких гостиных креслах. Хуево. Туф за все эти тридцать минут ора даже ничего не возразила. Расследование длится уже третий день, но только сейчас их вызвали наверх. Там и глава полиции, и общего участка и их мудак спонсор — Сандерсон, и говорят, еще должен подтянуться один из шишек Шпиля. Нику всё это не нравится, он недобро складывает руки на груди и матерится про себя. Конечно, Туф ебнула весь участок своим приказом, понимая последствия, но и как человека — смешно конечно, — её судить и винить сложно. Эта тварь Ужас взял в заложники целый скрытый приют детей, и реакция хранительницы этого приюта понятна. «Хоть что-то в ней есть от нормальной девушки», — хуево проскальзывает в мыслях Норта, но прерывается на последующем оре из кабинета. — Пятнадцать погибших офицеров! Пятнадцать, трое нужных языков-курьеров, что копали под Альф и сливали информацию, часть оборудования и нужных записей! А ты ничего, вообще ничего, не смогла сделать!!! Она лишь на это морщится, но молчит, опустив глаза вниз. Прав. На сто процентов. Но она знала, что ей будет за то решение, ещё тогда знала, как только увидела первые секунды видео. Сказать, что поступила бы по-другому — нихуя! За своих Крох она разъебет любого и сделает всё что угодно. Вот и сделала… Цена их спасенных нетронутых жизней — тотальный провал в деле и больше пятнадцати распотрошенных в участке. Не считая на месте локализованного небольшого пожара и взлома половины базы данных… — Я понимаю… — едва выдохнув от своего ора, в годах мужчина, он же Глава внутренней безопасности, смотрит искоса на наемницу, — Все блядь понимаю. И твое решение и то, что ты отчасти пытаешься сохранить будущее, эти дети — редкость, им без твоего приюта не выжить, и все мы блядь здесь знаем статистику. Но отдавать ему, причем прекрасно понимая, весь участок на растерзание?! Фейрис, ну ты совсем ебанулась? Что мне с тобой делать? — Отстранить, сэр, — коротко пытается принять свою вину Туф, но как только поднимает взгляд, то натыкается на испепеляющий взгляд начальства, и его последующий ор: — Отстранить? Отстранить?! Да будет чудом, если Главы Шпиля не запросят твоего расстрела! Я из кожи вон лезу, блядь, чтобы весь отдел нахуй не расформировали! В городе чуть ли не военное положение из-за фортеля, который провернул ваш ублюдочный Ужас, а ты говоришь про отстранение?! Под конец голос мужчины срывается чуть ли не на петуха и он спешит замолчать, неестественно быстро отпивая из стакана пару глотков воды. — Простите, виновата, сэр, — кивает понимающе Туф, сжимая руки в кулаки, — Но если позволите… Но если позволите, я знаю лазейку к Ужасу. Зачем он всё это сделал, и запись… оставленная им это подтверждает. Он приходил за тем, кого мы взяли… — Да мне поебать на запись и на того, кто это был! Мне уже чуть ли не поебать на него самого, ибо этот сука призрак выебал все нервы и… Глава затыкается на оборванном, как только позади Туф открывается дверь и входит ещё один участник событий. Мужчина тут же приосанивается, уважительно кивая вошедшему, другие же, развалившись в своих креслах спонсоры и тоже главы равнозначно подрываются, даже вечно спящий и ленивый Сандерсон. И Туф не поймет, кто там такой зашел, что даже главы Депа стали пай мальчиками по струнке смирно. Не понимает пока сама резко не оборачивается, и на мгновение замирает, встречаясь с ледяным взглядом Главы Белого Шпиля. — Господин Холд… — мгновенно сменив гнев на милость, даже на гребное лебезийство, глава Депа начинает кротко оповещать — Мы не ждали, что вы сами присоединитесь к нашему разбирательству. Как видите, я уже отстранил всех виновных и произошедшее будет расследоваться уже более профессиональными детективами на самом высоком уровне! Мы соберем всю информацию… — Да какая, черт возьми информация! — взрывается Туф, по горла сытая ебаным лизание жопы старшему и дезинформацией, которую сейчас вполне может наговорить этот её тупой начальник, она, даже не смотря на присутствие гребаного самого Луноликого рядом, говорит как есть, успевая, чтобы её не перебили, — Это всё из-за мальчишки! Этот чертов мальчишка знает об Ужасе все и поэтому эта тварь его спас! — Молчать! — рявкает Глава безопасности, но его мгновенно затыкает одним взглядом Лунный, и переводит нежелательное внимание на наемницу. Хорошую, между прочим наемницу, по его информаторам. — Какой мальчишка? — интересуется уже напрямую у Феи Луноликий, позволяя ей на себя посмотреть и теперь напрочь игнорируя остальных присутствующих. — Был рейд и мы задержали вновь подозреваемого. Мальчишка оказывается мелькал на кадрах после облавы на Шипа, думаю, вам известно, что та наша операция провалилась… — девушка, кашлянув, прочистив горло продолжает, несмотря на то, каким злым взглядом её прожигает Глава безопасности. — Мы его начали допрашивать, колоть, и почти был результат, как в ночи… все это началось. И все мы стопроцентно уверены, что Ужас пришел за… Лунный уже почти не слушает, лениво рассуждая о своем, о том сколько выделить денег на новые их потуги, на то, как теперь успокаивать других финансовых Шпиля, о всем, что касается чертовой безопасности… И на треп наемницы забивает, продумывая какой приказ отдать Главе Департамента здесь присутствующему и Главе безопасности, который, как последняя сучка его боится. Но на этом фоном трепа, уже когда Туф заканчивает докладывать-объяснять, слишком четкое с злое: — Чертов альбинос! — Что? — молодой мужчина поворачивается теперь к девушке полностью. Сменяя взгляд на недоверчивый, — Почему… альбинос? — Потому что это так, сэр, — почти огрызается выведенная вновь на эмоции Туф, — Белые волосы, серые глаза, бледная кожа. Из-за этого чертового Фроста… — Так вот оно что… — дальше не слушая девушку, приказывая ей заткнуться, но уловив для себя главное. Он едва позволяет улыбке лечь на губы, и переводит взгляд на Глав, однако обращается вновь к Фее, — Туф, оставьте нас. И ждите дальнейшего вместе со своей командой за дверью. И девушка, ошарашенная слегка такой внезапностью, но понимая, кто перед ней лишь кивает и выходит, в ахуе, от того, что даже Глава Депа не возразил, не пикнул и Глава безопасности. Неужели у них появился шанс, или же…это наоборот её конец? С таким заебанным «Ну что?», как только она выходит, к ней подходят Астер и Ник. И Фея, выебанная по всем параллелям, лишь злобно мотает головой, на раздраженное — «Не знаю, отъебитесь» — у нее не оказывается сил. Весь этот разговор с начальством, пусть и неофициальным, но всё же дал свое. Да и произошедшее несколько дней назад, когда она приехала в приют, дает о себе знать. Ебаный кадр в голове с заплаканными лицами Крох, с этими ебучими взрывчатками и работой саперов… Блядь, она была рада, что её волосы разноцветные и седины, появившуюся за одну ночь, не будет видно. Она перепугалась за своих маленьких как никогда, и даже эти придурки — Ник с Астером ходили бледными тенями ещё пару часов после работы саперов. Наемница игнорирует явную заботу Астера — поддержать под локоть и проводить до кресел, и отдернув руку сама проходит к серединному кремовому дивану, плюхаясь на мягкую кожу и закрывая лицо руками. — Это какой-то пиздец, — бубнит она в сложенные лодочкой ладони. — Насколько? — коротко интересуется Ник, хотя для него ситуация пиздец понятна и предполагаемое увольнение может быть цветочками. — Под суд? — в надежде спрашивает младший детектив, на что получает ироничный смешок от Туф. — Под трибунал, Банниманд. Под трибунал с учетом, что у нас почти военка, а я поставила приоритет не на цель. Вас же, возможно, уже под суд… Они сидят так ещё добрых полчаса, мучаются ото неизвестности и тишины: за матовым окном-стеной и такой же дверью нихуя не слышно, даже шороха, вразрез тому ору, что стоял недавно, и это доводит до ручки, а мысли — «готовиться ли к расстрелу?» — добивают даже её. Но все же Туф не жалеет, ведь Крохи теперь будут в безопасности — её маленькое будущее. Улыбаться — последняя пиздец причина, но она едва улыбается, пока Ник что-то бубнит наклонившемуся к нему Астеру. Она рада, что с мелкотней всё в порядке. А она сама… Ну такие, как она, долго не живут. Наемники по любому всегда подыхают в расцвете сил. «Так же как и лучшая команда, с Черным солдатом… Бесом, и даже Данко…» — думает Фея и мгновенно кривится, чуть ли не ломая ногти в сжатых кулаках. Ебаная ирония в том, что и этих наемников распотрошил Ужас, судя по её неофициальным источникам. Всех положил, меньше чем за полчаса. И фраза беловолосого мальчишки всё еще в голове, и ей противно это признавать, но блядский Фрост был прав — «Он сожрет тебя на завтрак.» Так и есть. Ебучий Ужас, что просто её сделал, и всё управление вместе взятых, и хуй пойми, что у него дальше в планах. Кто на очереди? Когда закончится сезон? «Сезон не должен заканчиваться. В этот раз либо мы его уничтожим, либо он уничтожит нас», — крутится нозящее в голове, и Туф кристально понимает, что так и будет, и действовать нужно было ещё вчера — позавчера, не медлить, ведь он мог вполне уже смотать из города. Но какая же она дура, что не спохватилась ещё раньше, и долбоебы правоохранители! Побиться головой о стеклянный, вылизанный своей чистотой, столик, что чинно стоит рядом, нет возможности, ведь дверь наконец открывается и она, вместе с другими подрывается с места. Первым выходит задумчивый Сандерсон, но его взгляд направленный в никуда ни о чем ей не говорит, следом выползает ещё более угрюмый, но поуспокоившийся Глава, и уже после сам Луноликий. Она, как всё еще на службе, встает ровно и задает возможно судьбоносное: — Каково ваше решение? — и хуй пойми к кому она обратилась: к непосредственному начальнику или же к самому Главе Шпиля. — У вас будет возможность довести это дело до конца, Фейрис, — лояльно начинает Лу, и ему похуй, что там хочет возразить Глава Депа, — Все инструкции получите позже, через господина Сандерсена. Но две вещи вам стоит знать и уяснить уже сейчас. Первое, теперь вы работаете непосредственно на меня, а не на Деп или полицию, и второе, все сведения, все записи и все протоколы связанные с этим… мальчиком должны быть у меня не позже чем через час. У нас новый приоритет в поимки Ужаса, и он строится первоначально на поимке этого самого… альбиноса. Как спасенная его приказом наемница благодарит и уверяет, что в течении получаса у него будут все бумажки, он не слушает, уже направляясь прочь из серого невзрачного Департамента. Ласковую едва заметную улыбку Лунного так никто и не видит, и лишь Сандерсон опасливо прячет взгляд, зная о настоящем плане своего непосредственного босса. Это будет, пожалуй… лучшая охота на свете. *** Как кровь заливает весь пол, вырываясь из пропоротого тела и выплескиваясь пульсирующе наружу — уже не интересно. Интересны два подлинника пропуска в руке, и усмешка вполне обыденная на его лице, вытирая небрежно черные серпы о голубой вельвет пиджака босса Альф. Такой наивный, выставил своих молокососов, сам с пистолетиками и охраной в офисе заперся. Думал поможет, выиграет время, спасет шкурку свою… Нездоровая жажда в золотых глазах медленно затухает, и теперь нужно лишь вернуться на Север и свалить вместе с этим глупым белоснежным из города. Ужас хладнокровно перешагивает через тела, валяющиеся в крови на полу. И ускользает через черный ход, спокойно зная, что камеры выключены, и в этот главный притон Альф никто посторонний не сунется ещё долго. И возможно… проще было бы по-другому, через те же хаки и знакомства в общагах достать грёбаные пропуска, но ебаная фишка в том, что нет у него лишних пяти часов в запасе. Нет по-хорошему даже двух. Охуенная интуиция орет о таком нужном — сваливать, и таки прислушаться уже стоит. Учитывая, что Фею всё ещё не уволили, а увезли на засекреченное совещание в Депе, с которого, равно и этим идиотам детективам, она не вернулась. Как сквозь землю. Неужто рыбка по крупнее решила теперь рулить бешеной на всю голову наемницей? Ему было бы смешно, если бы не загруженный анализом выезда пиздец в голове. Выехать одному по нескольким черным тропкам в обход блокпостам — не вопрос, плевое, блядь, дело. Разве что пускают по одному и раз в час, с соответствующим ключом и тысячами кредитов… А вот выехать подобно тупым горожанам, беспалевно, не нарушая и незамеченными, через пост и проще и сложнее одновременно. Но все же проще, учитывая что он не один. Это «…не один» вновь скрежетом под кожей, однако сейчас притупляется все нужное, что он будет обговаривать с Фростом в будущем. Главное инстинктивное берет свое и выжить хочется любой ценой. Тебе ли? Гребаному Ужасу, что почти всегда херил свою жизнь, но выигрывал, сейчас реально охуенно так осознавать, что подыхать не время, точно также и город крошить — нахуй, сами перегрызутся. Что-то похлеще шевелится внутри и лучшее просто бросить термитник выгорать под солнцем дальше и съебаться. Именно то самое — найти новый город. На примете остались лишь три последний удобных, более ебанутых в своих законах, но на фактор жизни улучшенных. И спрашивать себя же, как блядь до такого дошел, хотя строил планы эдак ещё лет десять терроризировать 604, бесполезно, оно, суко, не укладываться и не понимается. Приоритеты у тебя сменились. В завышенном желании защитить и оставить себе то, что сейчас блядь на Севере отлеживается. Такое себе — запрещенное, что желаешь и что сам чуть не уничтожил, блядь. Белоснежная его погибель. В равной степени теперь без мути осознавая, что это не твой мостик на адекватность — просто хуй там. Не так ли? И ты знаешь, чем займешься в новом городе, если вам повезет… Ты, как последняя тварь, продолжишь с большим садизмом и извращенностью. Фрост не сделает тебя лучше и добрее, нет. И мир не заиграет яркими дружелюбными красками… Теперь-то ты понимаешь, что все будет хуже? Для всех хуже, и это ты можешь гарантировать стопроцентно. Для всех… кроме него. Да. Определенно… Ебаная жестокая нежить и тварь для любого термитника и термитов, но своего белоснежного оберегая, потому что хватит с него пиздеца. С вас обоих. И реально ли сейчас считать, что сможешь построить мир для вас? Реально ли сможешь создать нечто нормальное? То, где сможете жить в обход жестокости и ебанутости внешнего? Сможешь ли дать ему всё, и сможешь ли сам приспособиться к более адекватному быту? Это новое — задумываться над тем, чего не было девять лет бесит и нозит, так, что проще ощущать тонкие стекла под ногтями, реально, сука, проще и менее болезненней. Во всяком случае, со стеклами Питч знает — может вытащить, обхуярить пол ногтя, но с болью вытащить. А то что, возможно, в будущем — не вытащить. Это просто будет. А ты именно тот, кто забыл, как быть человеком, как строить что-то, а не разрушать. И с таким непониманием, как все это будет, ты рил всё ещё надеешься дать ему хоть что-то? Помимо себя, секса, и безопасности? Что вообще ты можешь ему дать помимо этого банального? Что можешь предложить за его преданность, веру и безумную любовь? Что ему нужно для нормальной, реально нормальной и комфортной жизни?.. Но сейчас это не решить никак, и Ужас лишь отмахивается. Не те мысли, не те вопросы, на месте можно будет подумать, когда точно будет знать, что 604 остался далеко позади. Сейчас в приоритете только вытащить мальчишку и концы ебучие в воду. Ведь… кроме него тебя здесь уже ничего и не держит. Нет ни старых связей, ни других привязанностей. Нет даже напоминая о них, о ней… Все выжжено и похерено тоннами чужой крови давным-давно. Через минут пятнадцать он уже на А7, где творящийся пиздец и беготня стали за сутки нормой — всё же блок посты многим крышу свернули, ну и многие пронюхали, что он вытворил с участком… Хотя что блядь тут такого? Слишком уж эстетично-кровавого ничего, лишь трупики по всем этажам, да нахуй выведенное оборудование из строя. Ничего интересного или устрашающего, по его личному мнению, даже вдоволь кровавого не было. Но 604 кроет не по детски, и тараканы, или муравьи, предпочитают теперь бежать, бешено сжирая тех, кто застревает у них меж ногами, и не разбирая дороги. Спасая свои ебаные шкурки, затариваясь последним необходимым и создавая на убогих машинах километровые пробки — делают все то, чтобы поскорее сьебаться и больше не видеть этого мразотного города. Давка, паника, крики, стрельба военной полиции по толпе, которая пытается через эти блокпосты несвоевременно прорваться, ещё большая анархия в центре 604 и тотальная распущенность банд и всевозможных уебков-психов — почти прелесть для него, почти идеализм, и даже льстит. Нужно было управление раньше по ебанному сценарию пустить. Учитывая, как легко это оказалось. Легко? Не забыл, что вытворил ради него, чтобы сучка Фея увела половину участка и всю боевую силу? Косяк знатный, даже как-то не в его нормальном стиле, и дети… Это… Это твой запоздалый пиздец и каллиграфическая подпись на безумие, ради твоей безупречной белоснежной погибели. Ужас лишь с определенным довольством усмехается, признавая это, зная точно, что его белоснежное безумие сейчас отсыпается, хотя бы в идеале, и наконец он минует черту А7, переходя в предзакатный, почти огненный, и такой пустынный протирающийся Белый Север. И лишь завывание ветра и пыль в лицо. Однако вся приподнятость творящимся пиздецом в городе смывается острейшим и злым, стоит подняться на нужный этаж… Неужели пизда городу не отменяется? Или всё-таки ещё есть надежда, что те трупы, что валяются в коридоре и возле двери в квартиру единственное происшедшее? Скрип почти сломанной двери, и пустая квартира встречает его полным бардаком из трех тел на полу, хуевым количеством гильз, дырок в стенах и пола в крови. Лишь один взгляд кидается на тех, кому не посчастливилось быть первым и нарваться на злого Звереныша, и становится понятно, что это не Фея. Равно и то, что Фрост ещё жив… — Значит, план «D»? — с усталым вздохом осматривая сдохшую внутреннюю охрану Белого Шпиля, в пустоту озвучивает Ужас. И уже даже не удивляясь, что мальчишку вновь похитили. Лишь с таким хладнокровным, почти безразличным включая отсчет на наручном таймере: у него в запасе девять часов и пятьдесят девять минут… 604 не захотел по-хорошему отпустить… Что ж…