Психо города 604

А 604 выгорал. Медленной яркой пляской разноцветных огней. Как этанолы, вылитые на термитник и подожженные — переливающиеся разноцветными языками химического пламени. Та прекрасная картина, когда безумие сливается в одно красочное, кровавое — в неоне — разноцветное, и становится осязаемым… Говорят, что у города есть своя душа, и если да, тот у шестьсот четвертого она безумная — Психо города 604. Ему нравится это сравнение, нравится то, что он видит и слышит: крики и отзвуки безумия повсюду, пока преследует свою цель. Оставлять горы трупов за собой? Это не эстетично, и зальет он улицы кровью в другом совершенно ином смысле. В том пепельном, анархичном, под суд и совесть других, каждого, и лишь как главный палач спустит курок, оповещая о новой кровавой эре. Желтые глаза загораются всполохом того самого жадного безумия и довольства одновременно, но на карту в эту ночь поставлено большее, чем смерть всего 604 — это второстепенное. А вот приоритет… Ужас отрывает взгляд от утопающих в грязи и страхе улиц, где неон сплавливает реальные цвета делая их иллюзорными, дико яркими — ядовитыми, и свежая кровь, расползающаяся паутиной на потрескавшихся тротуарах, кажется уж не красной — чернильной, идеальной. Такой, какая и должна быть на стенах и полу безупречно белого вылизанного Белого Шпиля. *** «Снотворное? Хлористые? Что за нахуй опять?» Джек морщится, подавляя рвотный позыв от того насколько его мутит, сжимая в руках нечто такое мягкое, удобное и… не может понять что опять с ним сделали. Неразбериха и муть в голове подобно свинцу что смешивается и не дает ничего понять, и только постепенно, по прошествию пяти минут начинает более-менее всё проясняться, рассеиваться, и он так не охота вспоминает последнее произошедшее. Ужас… Его любимый и столько желанный Ужас. Север и… тот жадный поцелуй, предупреждение… «Мы уже уехали?» Нет, ведь вторгшиеся уебки, это… Воспоминание его резкое подрывает, и Джек вскрикивает, хватаясь за голову от такого резвого подпрыгивания на кровати. Парень щурится, пытаясь понять где он. Слишком всё вокруг кремовое, тихое, богатое и мягкое. Но когда понимает, где находится, то приглушенное рычание разносится на всю комнату с последующими отборными матами. Эти апартаменты так ему знакомы, что проще выколоть себе глаза. Прошлое ебошит ледяным страхом, омывая ещё живущие внутренности брезгливостью, и липкость собирается на позвоночнике, расползаясь по ребрам. Он сидит спиной к двери, но уже слышит привычное шипение по рации и как охрана переступает на месте, едва слышно переговариваясь. Закрытая комната, роскошь во всем и мягкая кровать — трахадром. На смену липкому страху, всё ещё держащему клещами, медленно, но верно, поднимается ярость, затаенная все эти года, но нужная, такая сейчас за всё обоснованная. Мало того, что он вновь здесь, его похитили и наверняка захотят такое же делать, что и в прошлом, так он вновь увидит эту Лунную… — Твар-р-рь! — рычит Джек, ощетинивая дикой кошкой. Но эпиком для него в эмоциональном плане становится еще и то, что его вновь разлучили, вновь не дали побыть с его Солнцем. С его блядь единственным любимым Ужасом! «Ты не сможешь выбраться, теперь он ко всему готов!» — шепчет испугано в мыслях, но Джек только медленно коварно улыбается, вопреки все еще держащему страху, и внимательным взглядом осматривая комнату, выискивая нужное. Это он ещё посмотрит. Ещё, сука, как посмотрит! У Джека в данном ебучем два пути, и он выбирает тот, что смертельный, но наверняка ведущей к свободе, второй менее оптимистичный, однако прежде чем сдохнуть, он заберет с собой как можно больше этих уебищ и постарается Лунного во главе! Злорадная опасная улыбка всё-таки появляется, когда взглядом Джек находит нужное, и плавно сползает с постели, подходя в конец комнаты, возле зашторенного плотно окна. Это не пистолет с глушителем, и естественно не ножи, но… Когда через полчаса дверь открывается, а за зашторенными также окнами уже темень, Джек сидит посередине кровати, поджав ноги к груди и обхватив себя руками, и кидает очень невинно-испуганный взгляд на зашедшую охрану и нового управляющего Луноликого. Паршивую бешеную улыбку парня в сумраке они не видят до последнего. И мысль у него все та же — ровно с момента осознания как он здесь — неизменная: «Даже если ты уедешь без меня, даже если мы больше не увидимся… Я не останусь здесь и никому не позволю к себе прикоснуться! Потому что, чтобы не случилось я… буду твоим. Всегда. Вечно, только твоим, Ужас!» *** Патовое болото без индульгенции на спасение даже такого хищника как он. Термитник медленно, но так приятно глазу закипает. Меняется, мутирует и покрывается все большим красным, ярким от неона и разбитых на автострадах автомобилей… И криков, равно как и боли жителей становится в тысячи раз больше, это начало конца, но такая яркость неизбежного несомненно ему нравится. Питч усмехается, медленно перерезая глотку очередному охраннику. Ему нравится вид отсюда — с пятнадцатого этажа Белого Шпиля. Ведь там — где-то внизу, возле довольно успешного центра по развитию духовности и морали — как сука иронично, взбешенные утырки режут наживую своего поддельника и его телку, и те визжат подобно свиньям. Забавно, ровно до того момента, пока проезжающие на байках обкуренные обмудки не кидают в них взрывные коктейли и не поджигают. Становится ярче и это почти веселит. Почти…. То самое — наигранные эмоции, но они нахуй не годятся, лишь маской прячут истинное и темное, а тушка дергающегося охранника пускается в свободное падение, и он тенью проскальзывает в служебные коридоры самого безопасного здания в городе. Почти блядь смешно. Почти… Опять это почти… Ибо под ребрами у него ярость, выжженная и принципами и стопорами. И в этот раз нет тупых — « Уехать без него или нет?» Нехуево так те сгоревшие ебланы дали индульгенцию на собственничество и принятие внутреннего пиздеца, да? Он согласен с паршивым внутренним, ведь то гребаное видео и то, что возможно они могли сделать с Джеком кроет до сих пор, и повторять подобный сценарий нет ни желания, ни теперь упертости. Это ебаное эгоистичное долбит тем, что мальчишка должен выжить и жить дальше, ради того, чтобы он сам не ебнулся окончательно. Действительно белоснежная погибель, — проносится в осознанном, но у него только понимающая, с намеком на мягкость ухмылка от этого давнего наречения. Но это лишнее, это скрываемое в самом глубинном оставшейся души, и чтобы даже Фрост туда не пробрался, не понял насколько… Важен? Дорог? Желанен? Может быть, всё-таки то самое… ну, на ебаную буковку «Л»? Это хуйня, и которая наверняка Джеку не будет известна ещё долго. И Ужас лишь отмахивается, вспоминая план здания и где проще перебраться в нужные апартаменты главной городской шлюшки. Ты намеревался во всех смыслах поговорить с ним через ебанные десять… уже почти четыре часа! Так какого хуя беситься на себя же, и до последнего уперто не говорить ощущаемое? Вновь ради того, чтобы Фрост и близко не подобрался? Страх всё еще сжирает изнутри, не так ли? Думается с такими рассуждениями паршиво, равно и бесит факт многоуровневых переходов по рабочим коридорам и лестницам, но долю этой раздражительности снимает попавшаяся на пути случайно охрана: видимо сдавали смену другим и шли на отдых. Отдохнут теперь навсегда, — с таким незначащим в мыслях. И кровь, не успевших сгруппироваться бугаев, брызгает на белые стены нескольким крупными линиями, медленно начиная стекать тонкими каплями вниз, рисуя причудливый узор. Это не то, что ему нужно. Не тот уровень, да и поиздеваться над ними… не та жажда. Тот, кто нужен, находится за зеркальными стенами своих бешено дорогих апартаментов… Тот, кто давно у него на примете в главных ублюдках города. Тот, кого с недавних пор желание выпотрошить кажется слишком легким аперитивом. Каждое ебаное слово. Питч помнит каждое ебаное слово из рассказа Джека… И Лунная сучка ещё не знает, даже не догадывается, какая казнь её ожидает лично от Ужаса. Ничего, скоро узнает, — растекается довольствием в мыслях, когда четвертый из ещё одной группы охраны падает порванной тушкой к его ногам. Их — охраны — в главном холле, перед дверьми в святая святых, не так уж и много. Максимум — десятка натренированных бывших солдат или наемников. Холеные и вышколенные, считающие непогрешимыми, элитными, самцами блядь крутыми. Около десяти будущих трупов, даже не подозревающих о своей жестокой смерти. Десяток и двери Шпиля открыты перед ним, и тварь Лунный останется без защиты. И возможно умолять он будет дольше и охотнее, нежели та пришпиленная к полу мразь, много лет назад. И вдвойне, если он посмел хоть прикоснуться к Фросту… Воинственно мстить за мальчишку? Что блядь за глупость, что за бред? Нет. Всего лишь разорвет на части за него, покрыв все апартаменты охуенно красным… Но при этом сучка Лунная ещё будет жива, подвешенная на собственных кишках. Медленная-медленная смерть. И не факт, что на этом зверь внутри успокоится, насладится в полной мере. А если этот глупый белоснежный ещё здесь и захочет сам… Ты допустишь? Нет. И это четкое осознание. Хуй Фрост будет марать свои руки об этого уебка, как бы не хотел. Не позволит. Хотя и мальчишке полагается на полных основаниях отыграться за те месяцы издевательств и пытки. Но на дикость, Фрост — то существо, которое вообще близко нельзя подпускать к крови и убийствам. Стопора у него не слетят, психика устойчивая, но он может увлечься… Как с теми уебками или же с тварями, которые приходили за ним на Кромку. Джек то существо, которое если нужно защищаться переходит в режим действительно зверя: без мыслей «А правильно ли или нравится ли мне это?» Гольный инстинкт, и пока не убедится, что все сдохли, не успокоится. Когда-нибудь это может сыграть с ним в пиздец злую шутку. Да нихуяж! Не позволит. Мальчишку, по самому адекватному и хорошему нужно воспитывать, не дать ему вообще заглядывать на эту сторону, хотя с такой ебаной жизнью, как он не стал хладнокровным убийцей вырезающим пачками — ебучая загадка. И тебе пиздец как не хочется признавать, что на уровне инстинктов у Фроста есть пиздец какой к этому потенциал. Похлеще даже чем у тебя самого. Вот поэтому и не хочется! Равно и допускать белоснежную мелочь к какой либо расправе. Себя он понял давно, равно и разобрался, что просто это кайф и удовольствие, выражение внутреннего грязного «я» и выброс энергии; только так или нахуй жизнь. Много факторов, но проще признаться, что просто такой, и перерезать глотки, чувствуя, как жизнь угасает под пальцами… У мальчишки же по-другому. Ему в хуй не сдалось удовольствие, ему никак — фиолетово. И если фактор угрозы существует и поощрять ебучие «случайности» в будущем, то все проблемы Фрост может начать разрешать одним движением ножа, даже не подумав — «А хорошо ли?» Потому что ему в такие моменты никак; холод и безразличие на максимуме допустимы в инстинкте самозащиты и выживания. Смертник, что способен на зверства даже не подумав, а насколько это извращенно. И максимум, которому может в конце резни удавиться — спросив «А что в этом такого?». Ебаный уникум… И тебе придется этого уникума воспитывать, — тупое в мыслях, но равное глушится подлым, — Если, конечно, вы вообще сегодня выберетесь живыми из этого термитника. На ту странность, которая происходит когда он пересекает треть площади обширного холла, его не встречают крутые спецы- охранники, не бегут на помощь своему Лунному и не стреляют из укрытий в пролетах на нижние этажи. Тихо, здесь в белом просторном и на мерзость мягком, пиздец, как тихо. Блэк прислушивается, замирая на месте на пару секунд, оценивая в возможном факте засады, ловушки, но ничего такого, что могло было быть. Что-то не так, — навязчиво крутится, но не паникует. Камеры под белым резным потолком выключены, а дверь, ведущая в сами апартаменты приоткрыта, но не взломана… Не так ведь встречают гостей. Идея, что что-то могло пойти не так уже отчетливей долбится в подкорке, и конечно же она может быть верной; с Фростом всё блядь всегда не так, и он надеется, что у Лунного так же. Блядская интуиция подстегивает без опаски осторожно пересечь холл и, бесшумно приоткрыв дверь, зайти в обширную залу. Только вот на ожидание выбеленной яркостью и стеклянно зеркальной гостиная не является, и предстает до уебнищенства другая картина… Его тело, привыкшее к любой опасности, медленно расслабляется, и ему почти вслух хочется произнести то самое короткое — «Блядь». Свет здесь вырублен, а точнее лампы, судя по всему, от беспредельной пальбы разбиты, с дальней двери некогда стеклянной, но ныне разбитой, ведущей на широкий балкон, херачит прохладный сырой воздух. Сквозняк гуляет по сумрачному помещению, позволяя неону чужих зданий и прожекторам мало-мальски освещать залитый кровью пол и ковры, белую обивку дорогой мебели, стен и колонн… Поломанные дохлыми куклами четверо, и ещё четверо более живых сидящих на полу, прислонившись кто к какой опоре из мебели или стеклянных столов, и где-то там, за ними, посередине в пятнах ковра, ещё одна фигура, в заляпанном белом. Нехуево так Шпиль разхуярили вместе с его главой… Когда один из более очухавшихся, кто его замечает, наводит пистолет, увидеть не сложно, в равной степени оказаться за пару шагов рядом и просто перерезать глотку, так чтоб уж грузный придурок не мучился от кровотечения. Троих остальных зашевелившихся, но не успевших подорваться, Ужас добивает просто и без особых изяществ. И всё это на глазах заебанного Лунного, который держит пистолет наготове, прикрывая чем-то правую часть лица и злобной белой тенью пытаясь встать на ноги. Осматривать погром и на блядство перебитую охрану не хочется, равно слабаки, но вот по небрежности тех, кто попал случной или намерено под пули… можно судить характер стрелявшего. Ужас задумывается, просчитывает и вовсе не замечает. Как на него наводят пушку и снимают предохранитель лениво даже наблюдать, равно и метать в шипящую что-то паскуду Лунного ножи, потому решение обыденное и давно проверенное: вытащить один из своих пистолетов и, лишь взглянув на бледную фигуру в свете лучей неона, выстрелить. Вскрик разрывает стеклянную тишину, а дальнейший мат переходящий на крик всё же доказывает, что Холд знает ненормативную. Ужас медленно ухмыляется, обводя взглядом залу, некогда охуенно обставленную, вылизанную под светский гламур и стиль, пока Луноликий пытается чем-то перебинтовать простреленное запястье; его пистолет теперь валяется в нескольких от него метрах. — Тварь… убить сука мало!.. — шипит наконец молодой мужчина, с ненавистью оглядывая, — Но я знал, что ты припрешься, знал блядь! Но Питчу похуй настолько, пока он занят одним единственным вычислением, хотя уже есть догадка кто это устроил. Небрежность, приправленная истинным зверством, на похуй осторожность и лишь на инстинктах… Он неохотно переводит взгляд на Лунного и наконец полностью осматривает раненого Главу этого ебучего города. Что ж… надо было заметить раньше… А красиво… — Хорошо выглядишь, — почти с весельем констатирует Блэк, склоняя голову на бок и присматриваясь к длинному кровоточащему порезу по всей правой стороне лица бледного Лунного. Ну чуть ли не улыбка Глазго получилась. Довершить, что ли?.. — Твой звереныш постарался!.. — выплевывает шипяще злой Холд, но не желает вот так просто сдаваться, выискивая выход даже из этой ситуации, и проклиная свою идею вновь вернуть к себе этого белого черта. — Мой, — подтверждающее, с ноткой собственничества, и уже на похуй скрывать, ведь здесь они одни, однако вспоминая о своем мальчишке и сразу же меняясь в лице, с нажимом задавая всё то же единственное: — Где он? — Думаешь, скажу? — Лу усмехается. Он медленно, по осколкам хрустящего стекла, добирается до ближайшего кресла, садясь на подлокотник и всё ещё пытаясь быть прежним — таким охуенно крутым и престижным, — Или думаешь, тебя не прирежут те, кто через пять минут тут будут? Он кривит губы в издевательстве, эдаки прям говоря — поймал, хотя бы тебя! Но сейчас на такой пафос хищнику статически похуй. Даже раздражает. Уже второй день подряд всякие уебки пытаются оттянуть неизбежное, и при этом манипулирует тем, что вроде как уже даже его, даже навсегда, даже хуй кто посмеет отнять, и это ему не сильно нравится. Перекрученные в руках серповидные ножи едва ли дают красноватый блик от света прожекторов, но даже так в этом синем сумраке можно увидеть, как некогда красивое белое лицо Лунного вытягивается и становится серее, ещё страшнее, не смотря на уродливый порез. Все же напускная маска победителя до конца не может ему помочь. Ужас тянет, даже если действительно здесь вскоре будут с два или три десятка вышколенных спецов, ему поебать, от только медленно, но так смертоносно приближается к напрягшемуся Лунному, смотря в глаза полные испуга. Настолько унизительный страх, настолько бешеное желание сбежать и эта трусость до омерзение ему неприятна, он не любит таких убивать, тратить время, усилия… Но с этим уебком он поиграется, очень даже. Лу не соображает, что происходит, просто не успевает уследить, но когда его пригвождают к креслу, вонзая ножи в плечевые суставы, становится поздно, и вместо крика один задушенный трусливый вопль; шок же не дает боли по первой отрубить создание. И Ужас слишком близко теперь к нему, со взглядом смертоносного хищника смотрит в глаза, и таким обещающим шипит едва слышно в лицо: — Давай поспорим, что ты скажешь? — он наслаждается испугом на скривившемся от ужас лице, наслаждается этой паникой в чужих ртутных глазах, но этого сейчас так мало, совершенно мизерно. И просто для разогрева Питч медленно проворачивает ножи в чужом изящном теле, разрывая мышцы и мясо, выворачивая часть кровоточащего месива наизнанку, и вот теперь Холд орет как бешенный, дергаясь в болезненных конвульсиях, почти также как и та «бабочка», пришпиленная, загнанная, отправленная на смерть. Правда не скорую… — Так где, говоришь, мой звереныш? *** Обратной дороги уже не будет ведь, ты в курсе? Это четкое и неизбежное, приговором. И он сам палач, сам судья, сам тот, кто и не может отменить. Цепная реакция запущена, а 604 уже в темпе сходит с ума и некогда дикость — расчелененки в успешных и «цивилизованных» Кью сейчас данность, и по городу идет ебаная волна тотальной анархии и геноцида — он дал этот спусковой, и люди, оставшиеся здесь, ебнулись, разрешая себе всё и пытаясь установить свою «справедливость». От одной такой «справедливости» до сих пор отчасти радостно, но всё же удовлетворения нет, равно, как и даже напалм мало чем поможет. Он не чувствует, что кровь оставшееся после Шпиля хоть немного притупила то, что внутри растет и скоро вырвется наружу. То ледяное, подобно азоту, опасное и неумолимое, а еще до дрожи чернильное… не то что всегда бывает при его убийствах, намного хлеще и больше, намного страшней и тотально хуевищней для и так подыхающего города. Через два часа наступит эпик пиздеца и наутро 604 больше не будет прежним. Но ему ни горячо ни холодно в перспективе, и приоритет лишь на то, чтобы найти и вытащить мальчишку. А мальчишку запрятали. Решили с ним в прятки. Хорошо, будут прятки. Тела двух Глав, руководящих Шпилем после Лунного, уже разбросаны по их приемным да резиденциями, и это так — это он просто заглянул на полчаса к каждому. И давно стертая с лица и рук кровь метальными теплыми каплями ощущается до сих пор, только не удовлетворяет. Всё не как всегда. Не как ранее. И вероятность того, что всё будет как раньше — по стандартной схеме — нет даже процента. Нахуй всё, под откос. Жизнь, сезоны, анонимность, сам город, всю верхушку города. А он же просил сучку Фею не трогать по-хорошему мальчишку… Но нет, ебаная шалава захотела поиграть! Ужас приглушенно рыкнув ускользает в непримечательный зазор меж двумя высотками, где, по идее, в конце тупика черный вход, запасной для персонала управления. Ещё одно, но это уже чисто криминалистика, профайлеры, клерки, все ебучие эксперты, что его изучали, а ныне бегут, как крысы с тонущего корабля. Однако, если последний выпотрошенный и подвешенный директор Шпиля не врал, то именно в этом управлении есть человек, который как либо замешан в глобальной уебищной операции Феи, и может знать где она. *** Нужный человечек находится на своем месте. В тускло освещаемой студенческой аудитории, он спешно собирает какие-то бумаги, все утрамбовывая в свои портфель. Явно суетясь, пытаясь скорее уйти. Но как же это тщетно. Питч немного стопорит первое инстинктивное — подобраться сзади и перерезать глотку или же нож в печень… Нет. Не так. Он только осторожно, кончиком ножа, ведет по железному столу, по самому краю, будучи ещё в тени; сюда свет тусклого торшера не достает. И Ужас наблюдает, как вздрогнувший от неожиданного звука пожилой профессор замирает на месте. Он замирает, но после распрямляется, оставляет бумаги на столе в аккуратной стопке, и поправляет свои очки. — Я ждал вашего визита, — как можно более спокойно говорит пожилой мужчина, впрочем, даже не пытается озираться, искать; он всё так же смотрит на доску, на которой написал сегодня последнюю лекцию. — Удивительно. Сегодня все меня ждут…. — Питч, хмыкнув, выходит наконец из тени, огибая стол, и следя за профессором, который всё же поворачивается к нему, медленно осматривая, — Жаль, что не с распростертыми объятьями… — Увы. Предложить этого не могу, — осторожно пожимая плечами. Адекватный. Нет. Мудрый. Ужас хмыкает на такое, и всего лишь показательно царапает кончиком черного серпа столешницу, с таким спокойным не требующим даже поднятия голоса заговаривая: — Хватит прелюдий. Вы знаете, что мне нужно. Где? — Он на складе. Двести тридцать пятое шоссе, вниз, на подпольном складе оружия… Когда-то оттуда вытеснили Альф и наемники там обосновали свой арсенал, — сразу же спокойно сообщает пожилой мужчина. — Вот так просто? — не то чтобы Блэк был удивлен, но не думал, что настолько легко и быстро этот старик расколется. На что профайлер лишь улыбается коротко, но понимающе. Он вовсе не ожидавший, но подсознательно готовящийся действительно сейчас к смерти… И как человека разумного, его должен пугать тот кто стоит перед ним, однако, как ученого психолога и того, кто гонялся за серийниками большую часть своей жизни, его подмывает странная радость, не то чтобы встреча с кумиром — звучит отвратительно, но отчасти это некая часть увидеть и поговорить лично с самим нарицательным 604. Профессор думает об этом всем, после снимает очки, протирая уголком рубашки и кивает не то себе, не то ситуации, начиная осторожно говорить: — Понимаете, в моем положении молчать не лучшая инициатива, в равной степени мне удалось быть ненужным вовсе свидетелем того, как Фея с её командой лишь на одну удачу перехватывают сбежавшего из Шпиля мальчика и, обговорив план, увозит его в энном направлении. То что там будет, вам известно, и говорить я не считаю должным, — он поднимает наконец голову, встречаясь взглядом с сами Ужасом и так спокойно, по честному произносит оставшееся: — Так что по любому моя участь предрешена служителями закона уже к утру… Однако… Сегодня была моя последняя лекция, а на три ночи у меня пропуск и билет в двухсотый город. И при таком раскладе мне скрывать нечего да и не сильно уж хочется, если на то пошло. Все хотят жить… — проносится в мыслях, но Блэк отмахивается. Что делать с этим безобидным ученым, рвущимся к познанию дикого, он уже знает и потому лишь цыкает, в последний раз оглядывая серьезно настроенного профайлера. Что ж… — В три будет уже поздно, профессор. Советую перенести… Это последнее что Ужас говорит перед тем, как вновь скрыться в тени и уйти верхним выходом из аудитории. Не то чтобы смягчился, скорее не за что гасить адекватного человека, который прекрасно понимает всю эту ебучую разницу в силах, равно который просто хочет спокойно дожить свой срок в другом городе, подальше от этого пиздеца. Он бы тоже хотел. Только не в двухсотом, только не спокойно, и… Только не один. То самое ощущение, которое было дня четыре-пять назад, до сих пор напоминают ебаным набатом — без мелкой белоснежной погибели теперь пиздец как неуютно, неправильно и не факт, что новый город без него это бы сгладил. И наверное на процентов девяносто он бы Джека, если не произошло вчерашнего пиздеца, не отпустил. Может, будешь проще и признаешь под конец, что без него уже вообще никак? Нет? Может. Может это он и сделает, когда увидит мальчишку. А город лихорадит, он наблюдает это скользя тенью по улицам, добираясь до нужной парковки, где оставил временный байк. Город шизанутый, тронутый последним и крайним — неизбежным, и через каждый закоулок видно, как на центральных улицах творится пиздец вредительство, марадерство и приминимые ранее только в А7 зверства. Прессованному на работах люду надоело, и раз был толчок, так почему бы не оторваться на тех же хранителях порядка и остальных шизиках? И медленно, но верно, магистрали и улицы затапливает этот проклятый и одновременно бешено-бодрящий для него металлически соленый запах, настолько, что зверь внутри властно рычит, желая вновь поскорее запустить когти в теплую живую плоть. Он хочет ещё, и скрывать от себя бесполезно и уже, как семь лет, неактуально, но явно сегодня хлеще. С пожиранием полным самосохранения. Даже с учетом, что вытащить мелочь теперь реально будет не просто. Практически на той грани недосягаемого от которого обычно матерые наемники отказываются? То, что описал профессор, дело не клонит в сторону лайта. Тот укрепленный склад брать одним простым — зашел перерезал всех и вышел не получится, и нужен план, хоть маломальский, блядский план, с учетом, что там будут и спец отряды по периметру и возможно бывшие наемники внутри, и сука Фея, взбешенная на него и караулящая неустанно мальчишку. И она прекрасно знает, что он придет, она, в отличии от возможно опять паникующего Фроста, знает и понимает… Патовость попадалова со злоебучей будущей ловушкой взбешивает, но не сильно, как фоновый шум. То, что месяц назад было бы красным и было опасно, сейчас кажется не тем, что можно опасаться и быть осторожным. Настолько похуй, что в противном случае он утащит их с собой. Всех и каждого. И оставишь его одного в этом ебанутом городе? На это ответа нет, равно как и что будет делать через час и… Чья всё же ловушка сработает лучше. *** I. 00:13 Всего полтора часа на всё про все, всего один долбоебический шанс, что всё получится и в итоге можно будет к четырем-пяти утра уехать из города. Один из возможных двенадцати вариантов. Но ты все равно идешь туда, через весь город, попутно уничтожая тех, кто дергает за ниточки 604, устраивая грандиозную казнь всему городу в лице его же жителей. Слишком было бы непрофессионально не подумать о путях отступления о том, что так просто всё будет. Блядскому 604 лишь дай повод — этот город тотального унижения, депрессии, страха и крови, где нет ни справедливости, ни желания начинать все сначала и жить лучше. Город на краю и держался то на честном слове — уже привыкшее с телеэкранов и в блоках новостей — «У полиции все под контролем!» И все свыклись — так удобно — не рыпаться, не решать, предоставить тем, у кого ещё есть силы бороться, а самим бежать домой после каторжной работы и запирать на замки, втайне злорадствуя, когда по новостям передают о новом психе, что угондошил выдающуюся богатую сучку из богемы Белого Шпиля. Злорадствуя и боясь одинаково… Крысы, что не желают ни других ни себя, а сделать что-то и поменяться, а на кой чертов хуй, когда привычка сильнее воли. Если город долго запугивать, то в конечном результате, либо привыкнут, либо психанут. Тут главное с какой силой запугать, и, кажется, участок с вырезанными хранителями стал последней нитью, рвущейся и обрушивающий общий психоз города. Лавина бы шла, но силовики и военная полиция остановили бы недоебучих анархистов и просто мародеров, решивших поживиться. Нет, он не этого хотел, нужно было масштабнее, глубже… Перерезать глав мафии, чтобы пришли к делу сосунки, нихуя не понимающие, но желающие власти и сразу натравливающие своих шестерок на город и мирных? Почему и нет? Дать поддельникам из общаг ключи доступа к зашифровкам на экономические и банковские ресурсы, пуская курсы кредитов на ноль и устраивая пиздец в экономике? И опять-таки, почему и нет? Информационно пустить вирусы во все сетевые ресурсы, подливая масла в огонь и транслируя на всех онлайн сайтах жестокие расправы тех самых хранителей порядка над мирными? Или же, как босы Шпиля устраивают аукционы работорговли, сбыт наркоты, и просто гуро-оргии с участием обколотых несовершеннолетних — народ ведь должен знать, как проводит досуг богема! И это только начало, одна малая часть сделанного, подстроенного… Ужас осматривает творящийся пиздец на одном из мостов, внизу второй магистралью идет двести тридцать пятое шоссе, и скорее всего… Наблюдая за тем, что вокруг, внизу, на крышах соседних многоэтажек, на заглючившие билборды с красным и непрекращающиеся отовсюду крики, визг полицейских броневиков он бы наслаждался кровавым хаосом лет семь-девять тому назад, упивался страданием и болью каждой мелкосортной твари, в равной степени и тех, кого сейчас жители добивают в роскошных небоскребах. Но сейчас… Насколько переоценено? Насколько уже не нужно? Да нет, просто нахуй выгорело давно, — с предпоследним затягом сигареты, лениво осматривая погружающийся в красный 604. Когда дошло до такой лояльности и почти безразличности? Не то, что не хочется сейчас думать — просто бесполезно, есть мысли куда более нужные и необходимые. Этот ядовитый термитник давно перестал казаться целью, разве что на потеху собственной скуке и гордыни — побесить, вывести на псих, поиграть в вершителя и на ночь устроить анархию, давая понять верхам насколько он может всеми управлять — не более — это было, вроде как, целью те месяцы подряд в начавшемся сезоне. И казалось резонным, разумным, тем, чем ещё себя развлечь на Севере. А потом… потом произошел тотальный, и то, что казалось его здесь не держит — хуета полная. Не держит блядь, да. Конечно. Аж три блядь раза, не держит. Питч докуривает сигарету, затушив окурок о железные периллы моста-магистрали, и цыкает раздраженно на кого-то далекого, кто орет, поднимаясь сюда — на верхнюю точку; машины же уже как часа четыре здесь не ездят — все перекрыто блоками. Заберет Фроста и нахуй ублюдский город, который толком ничего и не дал ему, лишь наоборот… Он достает ножи как раз в тот момент, когда двое укуреных «праведников» анархистов подходят слишком близко, пытаясь взять на страх давно опустевшими стволами — долбаебы, магазины-то давно вытащены… Всего два движения хватает на возбужденных и перепивших, и ублюдки захлебываясь кровью падают на асфальт, пытаясь схватится за кровоточащее горло и что-то хрипеть, но через минуту тела постепенно начнут терять тепло. Ужас брезгливо отходит от них, пытаясь не влезть в лужи крови расползающиеся неровной паутиной по трещинам. Склад в нескольких десятков метров от магистрали на юг, и с этого расстояния вообще не понятно используемый ли он. Но естественно. Используемый на сегодняшнюю ночь, и уже все кто учавствует, давно находятся на своих местах. Ужас немного ведет плечами, разминая лопатки, спину, оценивая себя и свои будущие возможности, и ясен хуй, что тело устало, не на пределе, но столько он ещё за одну ночь не вырезал. И этих ясно, не меньше двадцати хорошо обученных и на стреме будет не то чтобы сложно, но уже не так похуистично. Его заденут, может и не сильно, но на процентов девяносто вероятно, может и не сразу… Ебать ты оптимистом стал!.. — со слишком радостной шизой выдает интуиция и таки да, слишком блядь оптимистичные прогнозы, учитывая, что теперь сучка Фея просто так ничего игнорировать не будет. Единственное, что может быть просто — это если они держат мальчишку в отдельном маленьком помещении, где максимум двое-трое дежурят. Если же нет, экспромт не прокатит, и ты это прекрасно знаешь, но все же опять идешь за ним. Всё же признал своего белоснежного не за погибель... Он — твоя безумная белоснежная жизнь. И лучше сразу под казнь сучки наемницы если не будет возможности вытащить его и уехать вместе. *** II. 01:15 — Ну… у нас же точно… всё будет хорошо? — он немного смущен, ни то вот таким откровенным разговором, ни то новыми улицами в желтом рекламном неоне от нового, совершенно чужого города. — Хорошо? У нас? Ты действительно в это веришь? — и взгляд родных золотых глаз проходится с насмешкой по нему. — Единственный походу, кто тут пытается… — бурчит парень, — Хоть кто-то оптимист? — со смешком добавляя. — Это не оптимизм, Фрост. Это психиатрия… — Блэк докуривает тлеющую сигарету и осторожно ерошит его белоснежные волосы, в последний раз оглядывая вот так — с мягкой усмешкой, почти покровительственной, почти любящей, — Просыпайся, белоснежная моя погибель, и, возможно, всё будет по-твоему — оптимистично… Джек равно выдыхает и с испугом распахивает глаза, готовясь уже к чему угодно, но не к тому самому ебучему оптимизму. Жаль, опять был лишь сон, лишь морок чужой желанной жизни. Испачканные в крови губы растягиваются в ядовитой усмешке, и парень думает, что стопудово попал на свою казнь. Какая же сука эта Фея с её командой мудаков. А он мог бы быть и поосторожнее и не пользоваться главным выходом из ненавистных апартаментов, но нет! Инстинкты подвели, и сбежать не получилось, равно и увернуться от очередной дозы снотворного. Какой-то ебический день, просто хаос и пиздец, других слов в затуманенной голове пока что не находиться или он их забыл, и Джек щурится от этих ярких прожекторных ламп вверху… громадного склада-ангара. Можно и пару истребителей сюда загнать, теснее не станет. Парнишка шипит и едва хочет пошевелить руками, как понимает ещё одно попадалово — он на стуле, со связанными за спиной руками, и гребаные стрипы режут кожу вновь, но не это больше пугает, а то, что возле него, недалеко по масштабу пустого пространства, на стуле сидит сучка Фея, и внимательно на него смотрит. — Очухался, — констатирует она. — Не знаешь дорогуша, куда я тебе пошлю вновь? Повторить, как пару дней назад? — по прежнему щурясь от яркого освещения, хрипло произносит Джек и тут же морщится от того, что на лице слева что-то жутко стягивает. Блядь! Кровь… Когда Джек вспоминает чья, то блядская хищническая улыбка сама появляется на его лице, и он так злобно из-под челки вновь смотрит на нервную детектившу. — Ты ебаный твареныш, который даже в проекте не должен был быть, не то чтобы рождаться! — выплевывает она и так издевательски наставляет на него пистолет, используя спинку стула, как подпорку для прицела. — Неужели ты дошла до такой стадии, что шиза ебнула в голову? Ну, так стреляй, мне ситуация пиздец знакома, — Джек не знает, почему опять настолько борзо огрызается, не знает и почему всё ещё адреналин в крови не унялся и даже на боль ему похуй. В черепной коробке проигрывается это бешеное, но охуенное, как он удачно смог ебнуть тех трех зашедших к нему в комнату у Лунного, а после и добрался до самого въедливо белого пидораса, притворяясь накаченным и растроганным, и вновь сработало! Сработали и отработанные техники ранее, и, как минимум, он разукрасил этой твари лицо, а дальше просто были те, кто хотели его схватить и здесь… здесь Джек зажмурится, потому что воспоминания сливаются в одну мутотень. Всё до блядство не четкое, шумное, и выстрелы чуть не лишили его слуха; кто-то стрелял очень близко, но он до сих пор не знает кто, помнит лишь следящее, как выбежал из апартаментов в холл и уже было по лестнице вниз, но шлюха пестрая, сидящая сейчас в паре метров от него хернула дротиком, и опять гребаная темнота и адская боль в голове. Сколько можно его накачивать разноцветными ампулами он не знает, лишь материться не то про себя, не то вслух. — Чё, очухался, замшелый? — новый громкий голос издалека, эхом режет ещё чувствительный слух, и Джек кривится, вжимая голову в плечи. — А ты ещё не пошел себя ебать морковкой, а, Банниманд? — ухмыляется Фрост, когда понимает, что идущий из дальней части склада никто иной, как Астер. — Можно я его ёбну? — побагровевший младшей детектив, поравнявшись с Туф, ненавистно осматривает их добычу и приманку в одном лице, но девушка лишь качает головой. — Он приманка, не забыл? — Да нет конечно, как после всего забудешь тут блядь! Но суку убить… Распаленную тираду Банниманда прерывает Джек, заливисто рассмеявшись, так что эхо смеха волной прокатывается по всему ангару; ему правда становиться пиздец смешно, но это уже она — сука добрая старая истерика. Ну, наконец-то! А он думал похерил все свои эмоции и загоны шизы. Ан нет! Ещё есть, где разгуляться. Джек свободно запрокидывает голову назад отсмеиваясь во весь голос, и не понимает что блядь именно в словах тупого детектива его так рассмешило… Ах да, точно! Он так же резко возвращаясь в исходную, смотря на Туф напрямую, с ненавистью, злобой, но в глазах по любому уже стоят слезы и он не может это контролировать. — Чё, реально? Тогда вы пиздец как пролетели! Потому что он не придет за мной!!! — Джек выкрикивает последнее отчаянно с болезненной злобой на весь склад, без сил уже сдерживать панический страх и блядскую расползающуюся паутиной опустошенность и боль, такую щемящую, уничтожающую наверняка. «Он не придет, он, чтобы не говорили, не будет считать тебя центром своего мира. Уймись и смирись дурак!» Понимание обрушивается и большое мнимое — «Всё будет приемлемо» — не может это удержать, и у него истерика. Настрадавшийся организм уже кладет тремором, и Джек просто задыхается, уронив голову и пытаясь сделать хоть вздох, потому что легким жизненно не хватает кислорода. Джек уже реально хочет попросить эту ебаную суку напротив него выстрелить ему в голову, это проще, а то что внутри для него непреодолимо: у всего есть граница и его граница здесь. Здесь блядь его остановочка! «Как ты вообще мог думать что у вас все будет по-хорошему?» — Джек на свои же мысли только качает головой, и вновь из-под челки гневно смотрит на Фею. — Он уже уехал, ебланы. И максимум, что вы можете — расстрелять меня! — парень усмехается шизануто радостно, ведь ему уже нечего по сути терять и рамки — «Выживи, тебе есть ради чего!» не останавливают внутренний обвал психики. Нечего уже думать, и… «Питч, пожалуйста… Пожалуйста!.. Не совершай хуйни в другом городе…» — так по детски дурно крутится в мыслях и почти срывается с языка, но он вовремя закусывает нижнюю губу, через силу пытаясь дышать, а не задыхаться. — Нет, сученыш, он придет, — остро, но для Джека издевательством, произносит Фея, — И тогда ему здесь пизда, равно после и тебе, чтобы ты нам не плел… — она встает со стула, и подходит к парню вплотную, приставляя дуло пистолета к его лбу, и, о да, ухмылка проскальзывает на её лице слишком ебнутая.  — Думаешь… его ждет казнь на электрике, как и полагается по закону? Думаешь я, после того что он сделал, отдам его под суд? Да нихуяж, сученька… Он подохнет здесь! Лично на курок нажму и спущу весь магазин, а после перезаряжу и спущу заново. «Теперь не шутит, даже не играет», — это Джек читает точно во взгляде взбешенной, держащейся в адеквате чудом Фее, но не боится, это фоновое. Джек знает, что он не придет, и бояться нечего. Этого Ужас не допустит. — Пошла ты нахуй со своими извратскими фантазиями! Я же сказал, он… не то существо, чтобы ради меня херить пропуск из города и новую жизнь! «Ну вот, сказал это вслух, наконец озвучил ебаное, что вертелось в мыслях и признался самому себе, молодец, мальчик!» Парень сглатывает вязкую слюну, прикрывая на пару секунд глаза. «Вот ты и вернулся, в самое начало. К тому, что вновь — нахуя жить в этом ебучем городе? Нахуя вообще существовать?» Джек уже просто не верит в другое, разучился, и хватит травить собственные осколки души и надеется. И если у других ебнатов, у которых он был, равно и у Лунного сегодня, он мог ещё понадеется, что может и прокатит в последний раз, то здесь и сейчас — в полной ловушке, где через каждые десять метров стоят обученные твари спецы с автоматами наготове, у него нет никакого шанса. Питч сюда и близко не сунется, и Джек даже не в обиде. Он бы сам… «Только ты бы сунулся. Только вот разница в том, что ты его — да, а он тебя — нет.» Джек опускает голову, так похуистично отмахиваясь от холодного дула на лбу и усмехается паршиво. Горько как-то в горле и под ребрами. Но наверное так правильно и действительно до двадцати он не доживет. Слезы, медленно скатывающиеся по щекам, как-то не пугают, даже похуистичны, и вопреки наезду и мату Феи, которая, ткнув его ещё раз в башку стволом, отходит, стуча каблуками. Ему безразлично. Хватит с него. В голове так на странность проскальзывает воспоминание об экопарке. Как он в семь лет прыгал от одного открытого под воздухом вольера к другому и радовался мелким идиотом, только лишь придерживая капюшон на голове… Как сбежал от родителей, когда тигра увели в отдельную клетку-вольер для кормления и ему стало грустно. Но он был ебаный смелый пиздюк и решил посмотреть, пролез через ограждения, протиснулся, нашел его в вереницы других клеток и долго любовался зверем, протягивая руку через решетку. Дурак. С его ебучей везучестью, как ещё в те семь ему тигр руку не оторвал? Здоровенный же был. Метра два в длину… Почему ему сейчас вспомнился именно этот момент из детства Джек не знает, рвано и не знает, почему с возрастом нихуя не изменилось, и он так же самозабвенно нашел и пробрался в клетку другого черного тигра. Судьба? Гребаная детективша или кто она там, отвлекает своим приказным голосом, командует что-то спецам, и чтобы те проверили периметр снаружи, но Джеку похер, что она удумала. Уже так… по грани фиолетово. Астер же, как последний долбоеб ещё что-то с ней спорить, а вскоре к ним присоединяется ещё один голос: басистый и низкий, и этого еблана Джек тоже знает, только смысл? Какой у них план? Долбоящеры… Фрост морщится от того, что они реально считают, что сегодня выиграют, настолько что даже на кой-то хуй приперли с собой одного из спонсоров. Одного взгляда на этого низенького, до пиздеца спокойного, Джеку хватает, чтобы понять, что он из свиты той самой паскуды, которой он оставил запоминающийся след на морде. И вот этот в золотом костюме плюгавенький, улыбчивый ублюдок хочет взять под контроль город после сегодняшних событий? Каких нахер событий и какой контроль? Новый глава Шпиля? Долбоебы! Какие они же все… Джек прикрывает глаза и не хочет не видеть то, что вокруг него, не слышать, вообще хочет отрешиться. Он по новой, как никогда ранее, корит себя; зачем же тогда полез в общаги? Или почему его Шип не успел прирезать? Было бы больно и страшно, но не так, как сейчас… III. 02:09 И сколько может ещё пройти времени? Сколько уже прошло вот так, пока он мысленно себя за все винил, материл и маялся из угла в угол своей никчемной душонки? Почему из-за него такие последствия, почему каждый считает, что он чем-то да важен Ужасу?.. Почему?! — Да как же меня это уже бесит! Почему все так хуевищно выходит? — вскрикивает на весь ангар Фея, привлекая его внимание и буквально выдергивая из липкого потока бессвязных образов и мыслей. И Джек едва вскидывает голову, чтобы понять, о чем речь, что вообще могло произойти за…сколько минут он был в себе? Минут ли? А Туф бесится, расхаживая вперед-назад, стуча каблуками и размахивая пистолетом. Это ж сука надо! Половина её спецов и тех невъебисто крутых, что решили присоединиться к её незаконной операции, резко так начали сваливать, даже не предупредив! В городе медленный пиздец перерос в крупный, и у всех нашлись пиздострадальные дела. Бизнес спасать надо или родню… Уебки! И это не в какие рамки, потому что она теряет боевые единицы, теряет силу, при помощи которых бы ещё справилась, но так… Девушка сжимает челюсти до скрипа зубов и ей слишком сильно хочется пристрелить каждого, кто сейчас вне ангара решает от нее свалить. И ладно бы, если они долго ждали! Нет блядь, не больше трех часов прошло самого начала. Но здравствуй, сука, ночь и анархия 604! И нормальных спецов как будто и не было, все сраные трусливые шлюшки предпочитают спасать свое состояние или шкуру, похерив ее гениальный план! И что ей делать? Как сохранить ещё ту горстку, что осталась, как вообще нормально провести этот ебаный план, не потеряв оставшихся и… — Фея, — окликает все же её стоящий на выходе из склада бывший специального назначение, ныне — наемник и по совместительству хороший друг. Бывший друг, блядь, — Нам проблем сегодня и так будет достаточно. Ты уверена, что дело выгорит? Времени дохуя прошло, за эти часы можно было нагнуть пару районов, а потому… — Да уебываейте вы! Уебывайте твари! — рявкает она на все большое помещение, этим так отчаянно пытаясь скрыть злобу и страх, что подкрепления не будет, равно и не имея никаких рычагов, чтобы их здесь задержать. Всё идет по пизде и она не ожидала такого, не была готова к такому пиздецу. А думать нужно было раньше, дура наивная! — Твари лицемерные! — шипит наемница, смотря в спину уходящего, и стопудово, за ним сольется часть хорошо обученных или вообще наемников. Деньги и статус, который она им предложила в случае выполнения плана, самое мразотное, что им сейчас нужно; с тем, что происходит в центре города и вообще с городом. Она лишь яростно шипит маты себе под нос и надеется, что остальные не съебут раньше времени. Ведь он… Он должен явится за этой белобрысой сволотой! Джек же, едва осознав, что проебал час или того больше в своем тупом осмыслении, на отчаянные сейчас потуги этой недо детективши держать всё прежним строем, только медленно качает головой, словно говоря этим — «Я же был прав. Нихуя у тебя не выйдет. Он не придет, и ты зря устроила весь этот пафос!» Джеку и невдомек насколько невыгодные условия Фея поставила остальным, заботясь лишь о себе и желая тупо мести за совершенное нападение на приют. — Туф? — отвлекает её внимание Астер, и не то чтобы и он в сильном восторге от происходящего, но, кажется, у Феи постепенно, но совершенно точно, едет нахер стальная дисциплина вместе с нервами. А это, с их серьезным планом, ой как нежелательно. Вероятности на успех по блядски падают. — Ну что? Кто ещё свалил? Вся внешка теперь решила меня слить, да? — идет в разнос с тотальным спокойствием её настрой, и она по пиздецу заводится этим двуличным пидорасам, которые ещё три часа назад её уверяли в охуеть какой сплоченности и чуть ли не воинскую мать их, присягу давали, — Хуесосы же ж вы ебаные! Трусы! Семьи у них, дела, блядь ближние, будто у меня… — она затыкается, кривится от того, что всё ещё идет ледяным внутри от страха за Крох, и резко переводит тему, смотря на Банниманда: — Сколько их там осталось? — Человек десять, максимум — тринадцать. — Блядь! — рявкает Туф и зло осматривает тех семерых, что остались здесь, внутри, помимо её команды из двух дебилов детективов, Сандерсона и этого привязанного паршивца. Хуевая такая сила остается… Она не вытянет, если эти крысы разбегутся. Ну да, как же без высшего приказа и с хаосом в Депе сейчас только где-то ещё новых спецов искать, да и поздно уже. Повисает тишина, звенящая острой напряженностью каждого из собравшихся, и никому теперь не ясно, что на уме разъяренной Феи, которая теряет контроль над подчиненными, и судя по всему уже над самой собой. Этот план для нее последняя инстанция, последний шанс, равно как и проебать она его не имеет права. Это не нормально — мысль каждого, кроме единственного Фроста. И если всё у них так пойдет и дальше, то через полчаса никого не останется. И это проигрышно, как дважды два! Ведь сегодня, сейчас… Каждый считает долгом спасти свою шкуру от того, что происходит в 604. В равной степени и тешить себя надеждами, что все пройдет хорошо ни у кого, кроме самой Туф, здесь нет. Они не на шизоида решили ловушку строить, не на матерого мафиозника — рыба-то покрупнее, в раз пятьсот. Чудом будет так легко всё провернуть, но в такой анрил здесь уже никто и не верит. Лишь видимость маски спокойствия и уверенности, несмотря на уменьшившийся состав вояк. — Мы можем ещё перегруппироваться и изменить план, тебе будет сложно, если… — Заткнись! — рычащее затыкает девушка Астера, метнув на него яростный взгляд. Что вообще он думает, это все так легко было организовать? Да её линчуют, если завтра они не вернутся с трофеем! На ебань ещё и от Лунного до сих пор нет ответа, нихуя! И значит единственное прикрытие — вот этот стоящий пафосно похуистичный Сандерсон. Какая же запара! Она ударяет каблуком по бетону, но сдерживает раздраженное шипение. Какого этот обмудок не идет за своей белобрысой сучкой?! — А я ведь говорил… Хуевая такая идея… — Джек, понимая какой пиздец сейчас предстоит этой сучке, начинает ржать по-тихому, он качает головой, не веря в план и снова ржет. Как же блядь предсказуемо! — Захлопни пасть, сученыш! — Туф, взбешенная такими поворотами, доведенная до ручки от накала эмоций и обстановки уже не выдерживает: наводит на паренька ствол, думая и впрямь пристрелить его, — Это все из-за тебя, ебаная мелкая тварь! Грохнет и концы в воду, нехер. Ублюдок Ужас не узнает до последнего, что пацан сдохший, прокатит! Потому что выбора у нее нет, это последний шанс, и либо она его сегодня ловит, либо завтра её жизнь и жизнь её приюта идет по пизде. — Туф, уймись, не дело это! — вмешивается наконец Норт, что до этого нависал угрюмой тенью возле Сандерсона. Обязанность конечно не ахти — охранять богатенького и авторитетного, но зато Туф меньше приебывается и донимает бесполезными уже приказами. Однако сейчас он не может промолчать… столько времени, а ему кажется, что все бестолку. Хуевая затея, но ещё не время, да и стопарнуть эту загнанную нервотрепкой наемницу стоит. Она еще пригодится им. — Туф, серьезно… Пацан нужен ещё. Хватит ебать нервы. Не только ты на взводе, но вот это вообще нахуй не выход, — Астер поддерживает своего напарника, едва перекидываясь с Нортом охуевающими взглядами. Они могут понять, конечно, как сейчас тяжело Фее, но то, что она начинает срываться и терять контроль, нихуя не помогут им, если все же план сработает. — Да похуй мне уже! И так наживкой сойдет, — она усмехается, растягивая губы почти в довольстве — шанс нашелся, ведь пристрелить пацана кажется отмщением за своих испуганных Крох, и Туф решительно снимает предохранитель на пистолете, так забавно наблюдая, как пацаненыш испуганно зажмуривается от этого звука и весь сжимается. — Ну давай, сделай это, — звучит ледяной угрозой за спинами собравшихся, столь опасно и мощно, что острые ледяные иглы страха прошибают каждого присутствующего на складе. И только Джек вздрагивает не из-за страха, распахивая глаза и чувствуя, как проклятый, давно уже свое отживший, комок начинает биться вновь. Возможно, это будет не столь прозаично и лампово, как ожидалось поначалу, несмотря уже на часть отсутствующих… Ужас на похуй не оценивает сопляков с автоматами, которые сразу же нацелились на него, и лишь наблюдает за этой кучкой собравшихся дегенератов долбаебов, которые все, как один, медленно, словно в животном страхе не решаются до конца повернуться и посмотреть на него. Правильно, так и подобает себя вести мясу. А они все — мясо для него сейчас. Она нацеливается первой, под вскрик привязанного за ней белоснежного, но с ухмылкой — мол, мой план сработал. Нацеливается с долбоебическим и пафосным:  — А я знала, что ты попадешь в ебучую хуйню. Только теперь выхода у тебя нет. И ты позволишь сделать из себя ебаное решето, дабы я случайно не пристрелила этого сученка! Ну что он может на это сказать? Заложив руки за спину, с едва ли недовольством приподнимая бровь на это высказывание, но обращается уже к семи оставшимся неуклюжим спецам, что стоят по периметру. За Джека он припомнит ей слегка позже. — Тридцать восьмой район, А16 и трехсотка и с Двенадцатой на общагах. Выбор, надеюсь, очевиден? — Ужас говорит это спокойно, едва даже с ухмылкой, и лишь всполошившиеся мигом спецы понимают, о чем он. Адреса… У каждого ведь есть своя слабость. А там, в указанном, вся их жизнь, то что берегут, у каждого разное, но сам факт… То как семеро некогда стойких солдатиков побратавшись с Феей, обещали чуть ли не горой за нее лечь, сейчас бегом ретируются из склада, с таким похуизмом на рявк ошеломленной сучки наемницы — почти удовольствием по его венам, но это и было предсказуемо. Сцена немая, и занимает не больше минуты, но за эту минуту он успевает оценить всё что происходит здесь, и в равной степени оценить состояние Джека… Тот же ахуй. Не ожидал. И отчасти есть за что. Сам приучил мальчишку не надеяться. — Ебаные твари! — рычит охуевшая от такого положения дел Туф, и не знает сейчас на кого переводить ствол. На сбежавших поздно, на Ужаса — естественно, только на сучесть стрессовки руки у нее трясутся, и даже поддержка ебаных детективов стоящих рядом не помогает, и угрозы взявшего на себя роль главного Ника: — Думаешь если они сливнули, тебе отсюда есть дорога? Нас трое… И… — на этом седоволосый детектив спотыкается, невольно проглатывая слова от одного единственного опасного взгляда хищника. Хищника, который не показывает то ебаное попадалово, которое будет вскоре. Лишь дразнит их, с неохотой, тягуче опасно делая первый шаг по направлению к ним… К ним ли? У него один взгляд — на мальчишку, и похуй на остальных, даже не замечая предупредительно наставленных пистолетов, и угроз, только взгляд на такого испуганного, потрепанного нервотрепкой и ненавистью окружающих белоснежного… А Джек и не ожидавший, ошеломленный, вовсе не думающий, что так возможно, так бывает, с ним ли, с таким неудачником? Джек заходится в жалостном всхлипе и зажмуривается, мотнув головой, а в глотке одно отчетливое — «Какого хуя ты здесь делаешь?!» Но естественно не от злости и уж тем более обиды, а от того самого животного глубинного страха — Солнце же могут здесь ранить, Солнце могут… Да какого хуя ты сюда явился?! Сволочь, сука ты эдакая! Нахуя?! Я не стою этого!.. Джек не додумывает, вообще не может представить происходящее, принять, как совершившийся факт, и все сейчас для него происходит слишком быстро, почти неуловимо, априори того, что время растягивается в самые значимые моменты, хуй там — оно летит: и большинство прожекторов на высоком потолке ближе к выходу гаснут, затемняя хищника, Ник с Астером не находят в этот момент паники ничего лучше, как перегруппироваться, и если Норт защищает теперь собой низенького Сандерсона, перепуганного и злобного, нацеливаясь на темноту, то Банниманд приближается к самому Джеку, с пушкой наготове, прицеливаясь Фросту в висок, но бледнее покойника. И только Фея не сдвигается с места, пораженная происходящим, надеющаяся на подкрепление, но которого по любому уже не будет. — Перерезать одних моих мало, тварь! — на грани сдержанности фальшивит Туф, — Теперь дорога вам одна — на тот свет. И похуй что ты решил устроить, все равно не поможет!.. И это было бы правдой, если бы сучка Фея не медлила. Вечно они так — повыёбываться, потолкать заумные речи, лишь бы выебнуться, насколько матерые, пиздатые, или просто с паники нахуй не решаются стрелять, инстинктом выживания лишь желая сбежать… Это бесит Ужаса, не приносит ему ничего, кроме брезгливости и злобы. Только вот и сам он хорош, и инстинкт самосохранения кладет одним единственным, возле этой кучки будущих покойников — мальчишка, напуганный, дрожащий мальчишка, у виска которого заряженный ствол. Грёбаный белоснежный, с большими перепуганными глазищами, искусанными губами и ссадиной на левой скуле… И зверь внутри него ебал все риски ныне и в будущем для себя же. На первый план так ярко выставляя то самое потаенное, чернильное и пиздец опасное, которое подчиняет сейчас одному — вырвать из их лап своё, то что давно заклеймил. Они уничтожат тебя. И ты это понимаешь, знаешь каковы сейчас риски… Только вот мальчишка вообще не в безопасности, и вытащить нужно его. Первостепенно. До издевательства над сами собой — ведь для того, кто так лелеял свою жизнь и не подставлялся более семи лет, пиздец сейчас смертником становиться. Знаешь же, что в конечном итоге, при нынешнем раскладе, выйти отсюда сможет лишь один из вас… Но как же не проверить свое ебаное везение, выходя из тени потушенных прожекторов, подходя плавно, но так неминуемо ближе. Находясь под прицелом драной наемницы и остальных, но сохраняя истинное хладнокровие, словно это они у него в заложниках. Просто блядь будущее мясо. Ужас подходит ближе медленно, но уверенно, не сводя взгляда с мальчишки, только с него одного, зная, что так отчаянно беззвучно шепчет Джек, напуганный до истерики Джек. Глупый блядь… — Угомонись, — звучит успокаивающим приказом, от чего мальчишка вздрагивает, ещё шире распахивая глаза, не замечая судорожного вздоха, почти стона и так умоляюще смотря. И реально хочется сейчас рыкнуть на него, чтобы взял себя в руки, но ебаные ж бравые солдатики-хранители во главе пестрой шалавы наемницы. — Нет… — шепчет Джек, мотнув головой в отказе, не желая принимать действительность, не желая видеть, как его хищник приближается, попадая всё ближе под прицелы этих тварей… Похуй то, что сам на мушке. Но он… Господи, да какого хуя… — Нет! — выкрикивает парень, резко дергаясь на стуле, в полной мере наконец оценивая, что это не ебаная иллюзия пропитанного шизой мозга. Не так же должно быть, не так! — Эй, захлопнись! — в ебаной сложившейся Астер не думает, на одних рефлексах взрывается на Фроста, который его перепугал своим неожиданным вскриком, Банниманд разворачивается к парнишке, уже желая ебнуть его по виску или схватить за волосы, но его мгновенно примораживает ледяным страхом к полу тихий утробный рык подходящего ближе хищника. Взбешенного блядь хищника. — Только прикоснись к нему, и твои органы нехуево так украсят здесь весь пол… Кролик, — шипяще предупреждает Ужас, прожигая замершего Банниманда опасным взглядом. Да и похуй что тут ещё два ствола на него наставлены, ебал он, но к мальчишке не прикоснуться пока он здесь, не тронут. И отпрянувшего от Фроста Астера он больше в расчет не берет, только его блядский заряженный ствол. Они — недоебари узкомыслящие, хорошо так расставили, расценив, что ему лично побоку на оружие и запугивания, однако если мальчишка будет на прицеле… И его внимание вновь переводится на Джека, подбираясь к нему намного ближе, с похуизмом на выкрики Феи остановиться и стоять на месте. Тупая блядь пизда, не способная принять решение и спустить на курок! — Ты ведь понимаешь, что тебе здесь и конец! Так схуяли тогда… — Схуяли? — до них остается десять метров, и Блэк замедляет шаг, но циничную улыбку адресовывает шалаве Фее, — Трофеев не собирала, наемница? Радуйся, что всё же здесь, но не советую пускать обойму, как в мишень. — Мне поебать! Ты знал это, равно и узнаешь за то, что сделал с… — она не договаривает, морщиться, отворачиваясь, спокойная что есть подстраховка и он по любому на прицеле, — Если Луноликий узнает… А вот это зря. Раздавшееся имя едва ли эхом, и Ужас лишь с наслаждением оглядывает уже что-то заподозрившую Фею вместе с пидорасом филантропом Санди. Она, дважды дура, все ещё настолько рассчитывает на подмогу Лунной паскуды… ебаный непрофессионализм и наивность в двадцать девять, а ещё одна из «А» класса убийц. Но до её интеллекта равно и осведомленности ему на отъебись и Ужас только вновь привлекает внимание мальчишки, желая сократить время и за одно кое-что отвлекающее ему сказать: — Ты неплохо так его подукрасил, — и видя едва ошеломление, резко сменяющее сожалением, добавляет, ведь даже сейчас, в такой ситуации, но Джек должен знать, должен понимать одно конкретное, — Однако я слегка… внес свои коррективы. Не думаю что ты был бы против. И теперь он… улыбается намного шире. — Что ты с... — понимая, что этим не ограничилось, но вовсе не ожидая, что Ужас настолько довольно ядовито пояснит: — Всего лишь дал народу пообщаться с их непревзойденным и идеальным?..  Повисает охуевающая тишина, и каждый сейчас понимает, что пиздец настал даже Лунному, но Ужас добивает, сокращая плавным шагом последние метры:  — Эдакая теперь всегородская собственность, которую куколкой ебут все кому не лень в его апартаментах. Думаю, там уже очередь выстроилась: въебать, растрахать в порванный живот, ну или же… глотку, наживую зашивая порезы на лице и все равно трахая в кровящий рот… А через пару дней, если он выживет, станет достоянием на потеху всего А7… Пока не скопытится, ну или на запрещенном X-6 не начнут держать. — Ужас отчасти удовлетворенный вызванной реакцией, переводит взгляд на не менее, чем остальные, шокированного Джека, — Как считаешь, это у него сыграет на чувстве гордости и самомнении? Он действительно отчасти удовлетворенный тем, что предстоит и что переживает далеко в Белом Шпиле сейчас эта поистине шлюшка: окровавленная, еле живая, со сломом личности. Будучи неприкосновенным, но сейчас за ним выстроились все долбоебы или моральные уроды, шизики или просто работяги этого полуопустевшего города… И Ужасу отчасти невдомек, от чего сейчас так скривился Сандерсон, отшатнулся Астер и Норт, и так вытянулось, становясь тошнотворно серым, лицом у Феи. Было бы больше времени, и он возможно выдумал что-то более хлеще и извращенней для Лунной паскуды, но так пришлось импровизировать… Однако единственный взгляд который не выражает страха или отвращение естественно у мальчишки. И Джек действительно в том ещё пиздецовом шоке от услышанного, но он не знает, что чувствовать на такое, не знает вообще, как справиться, со всем что сейчас происходит с ним — с ними, то что творит хищник и то, что вытворил с ублюдком Лунным… Подарок? Эдакое уникальное, без слов понятное между ними — «Ты знаешь, что я это сделал ради тебя, сделал с ним то, что он хотел с тобой, только он на самом деле ощутит себя той самой игрушкой, с которой развлечется весь город.» У Джека настолько дохуя эмоций, невысказанных до невозможности и ещё неосознанных, что он лишь с дрожью благодарно прикрывает глаза, не замечая влагу на щеках. Ебаная прострация сейчас выгоняет его в реальность, но эта ебаная реальность слишком… Мальчишка не выдерживает такого явственного, готовый разораться от того, что здесь его Солнце, от страха за него же, от… гордости? Да, черт возьми, от гордости! И безграничной благодарности. Фрост мотает головой и сминает губы, покусывает, уничтожая намек на улыбку, не та ситуация. Хотя он не может сейчас по-другому, он понимает что ситуация — хуже некуда и почему? Почему же так?.. Питч делает последний шаг, медленно опасно, и останавливается за два метра до самого парня, ближе не подпустят, и Джек это понимает, видит как пиздец ловушка захлопнулась, и тихо взвыв в голос, запрокидывает голову назад, смотря на потолок и на похуй, как мерзко по вискам скатываются новые капли соленого. Блядь! — Зачем? — не выдерживает парень, удачно перебивая на секунду раньше, как Фея захотела вставить тупую тираду, но на его вскрик все до странности замирают, ебаное кино, но он вновь смотрит на своего персонального не понимая, зачем, за что? Почему именно сейчас? — Зачем, блядь, ты это сделал?! Блэк порывается на ещё один неполный шаг, но останавливаясь под прицелом слишком близко стоящей и держащей его на мушке сучки Феи, последнее слишком безразлично, однако на мушке и мелочь, и это опаснее. И на его вопрос нечем блядь крыть, равно и ответить тупой отмазкой самое ебанутое сейчас. Хищник лишь едва склоняет голову в бок, рассматривая зареванного трясущегося мальчишку, и довольное и хитрое пропадает с его лица, вровень ядовитому взгляду. А Джеку непременно кажется, что сейчас будет что-то, что разорвет его мир на части, просто потому, что не может же… Парнишка обессилено всхлипывает и чуть не пропускает сказанное таким тихим и серьезным: — Зачем я пришел прямо в ловушку точно за тобой? — Питч смотрит напрямую ему в глаза с такой жестокой констатацией и искренностью — и принимай это как хочешь. И Джек принимает. Сам того не осознавая в первую секунду, но сразу же давится своим вздохом, когда память простреливает однозначное, такое четкое воспоминание, их аналогичный по сути своей разговор. « — Если я когда-нибудь за кем-нибудь приду в ловушку гребаных хранителей, притом буду знать прекрасно, что это ебучая смертоносная для меня ловушка, то это можно считать высшим проявлением прогрессивного безумия от меня. — То есть безумной любви?..» Нет! Нет! Нет! И тысячу ебаных разорвавшихся «нет!» в голове. До ненависти, до выбеленного всё в подкорке, до жалобного неверящего стона, и резкого отрицательного мотания головой. Нет! Не может же… Нет! — Нет… — судорожно шепчет Джек в обжигающем неверии, смотря в эти невозможные золотые глаза и продолжая мотать головой… Не верит… Не может под конец быть все настолько для него желанно! — Да, — ответом на всё, и с таким же стальным, полностью осознаваемым и дающим понять окончательно, — Десять часов прошли… И это несказанное вслух, но осязаемое сейчас между ними — досказанность и все по своим местам, как должно было быть ещё месяц назад, если бы не те злоебучие факторы, если бы не злоба и упрямость самого Питча, если бы… Джек закусывает губу с новой силой, чтобы подавить отчаянный скулеж на грани крика, потому что так нельзя. Так нечестно! Так невозможно, не в этих обстоятельствах, не с таким взглядом! «Ну твою ж, ну что же ты творишь, любовь моя? Ну почему именно так? Почему даже если мечтаешь от тебя невозможного, то в реальности ты стираешь это ебаное надуманное с таким эмоциями, с таким блядь словами, так, что мечта выцветает, становясь пиздец блеклой по сравнению с тем что ты творишь… с твоими поступками! За что ты мне такой? Долгожданный… Мой... За что все ещё рядом с таким, как я?» Джек судорожно, на миг, прикрывает глаза не в силах унять чертов тремор и предистеричное состояние, не в силах даже ответить, даже показаться чуть более сильным. Ничего не осталось, все пеплом, всё сломалось, и только вновь голос Ужаса вытаскивает, так, что Фрост распахивает глаза, сразу замирая от всё того же цепкого серьезного взгляда; эти секунды — минуты Питч просто неотрывно смотрит на него, однако обращается он уже к Фее: — Ты ведь знаешь, что мне нужно… — холодно утверждая, но равно хотя бы взглядом удерживая Джека от полной истерики, не давая вникать в суть сказанного. Нехуй ведь. — Цену набиваешь? — ухмыляется она, поняв что будет его дальнейшим шагом, но сразу же просчитываясь. — Даю право решить, с выпущенными кишками будут твои шалавешки через три минуты или всё же нет! — огрызается он, наконец переводя хищный взгляд на наемницу, и эти ебаные их три секунды тишины ощущаются, как три полноценных часа, мертвые и ничего хорошего не обещающие. Однако она сдается, матерится приглушенно, но сдается, кивает, злобно скривив губы, словно ей вообще неприятно здесь такое терпеть, но равно понимая, что выход лучший, для неё же и безопасности остальных. Только для одного Фроста нихуя непонятно, неясно на кой черт, почему и что происходит, он не улавливает какой-то ебаный пиздец, не улавливает и не понимает что происходит, все еще держа это ошеломляющее в голове, не понимает ровно до того момента, пока Фея в следующие пару секунд не требует, снимая вновь с предохранителя пистолет: — Оружие, всё, на пол! Только на это получает лишь взгляд с едва приподнятой бровь, говорящий прямо — за долбаеба не держи, и морщится вновь, кивая Астеру. Конечно… Банниманд только сейчас отойдя от своего шока и врубившись в происходящее, так неохотно опускает пистолет, прячет его обратно в кобуру и достает из заднего кармана складной нож, демонстративно заходя за спину прицепленного к стулу парня. — Стой! Нет! Так…так нельзя! — до него доходит теперь с кристаллической ясностью, но последнее, что Джек вообще желает — это освободится ценой его свободы, его жизни, потому отчаянно вскрикивает, почти со злобой переводя взгляд на своего Ужаса, с таким отчаянным, почти умоляющим: — Не надо! Нет! Прошу, только не так… — Гарантом будет твой приют, что он уедет отсюда, и хуй ты посмеешь выйти на его след… — Блэк даже не отвечает на мольбы Джека, хотя и смотрит только на него, доставая свои два пистолета с глушителями и кидая на пол. Время на минуты, но только он это знает, и единственное важное — добиться от этой почти невменяемой суки согласия. — Он нам и нахуй не сдался, — как бы подтверждает она, носком туфли отшвыривая подальше скинутые стволы, и пытаясь не упустить ни одну деталь, ничего… И его, его блядь здесь никто не слушает, словно даже не замечают… За тебя все решили и ты будешь жить. Да нахуй ему жизнь если так то? Джек не понимает, не хочет признавать такой конец, просто уже без сил одним взглядом пытаясь отговорить своего хищника. Хотя в мозгах такое паскудное — хуй ты его отговоришь. Даже близко блядь!  — Это… — только он понимает что сипит, не может выровнять голос, не может вновь заорать, повлиять и срывается на разъяренный тихий рык, дергаясь на стуле, не одной частью своего ебаного сознательного не желая того, что задумал сам Питч, — Послушай, это не выход, не так! Ну совершенно не так… Оставь, уходи! Я… не хочу, не этого… Мальчишеский паникующий шепот различает лишь он, но только качает головой, не принимая, и Джеку до разодранной души понятно, что хищник не изменит решения, что все же теперь залогом его свободы является свобода и жизнь… И хуй Ужас повернет обратно, даже тупо сделает по другому. — Сделай что-нибудь! Прошу, не надо!.. Только не так, только не… — Джек всхлипывает, обрывается на сиплом, беспомощном, даже не чувствуя, как Банниманд позади него уже приставил лезвие к сцепляющим стрипам, ему не это важно, все по равнозначному пеплу, и желание одно. Иронично, что сейчас оно у них совпадает: каждый желает спасти другого. Блядство! И почему, когда всё стало кристально, почему когда Джек услышал это, увидел во взгляде нужное, долгожданное, такое охуенное, всё нужно обрывать, забирать у них новую жизнь?! Он ведь столького не сказал, не… Да не верит он, блядь, что сегодня всё закончится так! Нет, не может даже подумать! Выкинутые ближе к Феи черные серповидные ножи хуже, нежели все что представлял Фрост, заставляя заледенеть от предсмертного ужаса и жестокости происходящего. Значит, конец?! Его отчаянно выкрикнутое — «Нет!» совпадает с приказным Феи — «На колени, руки за голову!». Он не знает и не понимает уже, чтобы сейчас сделал, чтобы отдал за прекрашения разьедающего кошмара наяву? И тварьская аллюзия на лучшее проходит, с его же рваным вскриком — как реальный чертов звереныш, у которого на глазах уничтожают последнее дорогое, и Джек рычит, не в силах помешать, остановить, с последним… таким отчаянным в разодранных по клочкам мыслях: — Ты не сделаешь этого! Не встанешь на колени перед ними! Ты — сам нарицательный — так не унизишься, и не принизишь себя, и у тебя определенно есть запасной план! Есть же! Плана на двоих нет, и… когда Питч опускается на колени, медленно заводя руки за голову, Джек читает в его глазах настолько четкое и прямое: Перед ними — нет… Перед тобой… давно пора. Без слов, но на уровне души прямо читаемое, такое же в золотом цепком взгляде хищника, так, что мальчишка не выдерживает, завыв раненой белугой, раздирая запястья в кровь, но беспомощно не успевающий ничего. — Нет! Нет! Нет! Не хочу!.. Не смогу потерять… — лихорадочно шепчет Джек, смаргивая слезы и смотря на своего невозможного, — Не так, любовь моя…только не так! Не смей! — Последнее слово? — холодно раздается голос Феи, и какое же блядство, все это так быстро, лишь в мыслях Джека ебаная вечность, на факте меньше чем две минуты, а она оглашает это вместе с главным действием — наставленным пистолетом в затылок сдавшегося Ужаса. Ему похуй на Фею, на почти ликующее мясо вокруг, он смотрит только на мальчишку, отчасти жалея, что не сделал всего этого ранее: не сказал раньше, довел до долбоебического, и сейчас единственное, что выходит — строго почти приказать ему: — Закрой глаза. — Нет! Не ради меня, не так, не… Я не хочу... прошу, я не хочу жить без тебя!.. — Закрой глаза, Джек… — повторяя с легким нажимом, в последний раз скользя жадным взглядом по фигуре этого белоснежного звереныша. Крик Джека разрезает тишину, слышась звоном даже снаружи ангара. Под звук далеких сирен, шума и потоков бушующих предупреждений 604, через две секунды внутри ангара слышится выстрел, первый, но не последний, заглушающий вскриками молодого мальчишки, последующие ещё два оглушающих, со стопроцентным попаданием огнестрельных и тишина уничтожает все, что было «до». Уничтожает и забирает с собой… В следующую же неполную минуту казавшийся пустым склад, вздрогнув, как от сильного тряханувшего толчка землетрясения, взрывается оглушительно, взлетая на воздух с частью других зацепленных огнем зданий. *** IV. 03:03 — И сейчас мы на месте событий, как видите, власть города совершенно точно подавлена, анархия царящая на улицах, внезапно и полностью перекинулась на высшие инстанции! Беспорядки захватили 604, и мы передаем это экстренное последнее оповещение! В связи с событиями, мы не уверенные что к утру возможно будет вернуться в эфир! Мы просим всех еще законопослушных граждан проследовать к центрам помощи пострадавшим, присоединиться к отрядам еще действующей полиции или же проследовать к пропускным постам ведущих из города! Позади ведущего то тут, то там воспламеняемый город, крики и визг ни то скорых, ни то броневиков не стихает, к невыносимой какофонии хаосных звуков прибавляется последний, жестокий и непрекращающийся вой военной сирены, погружая и без того кровавый разодранный 604 в истинный ад. Эфир спешно прерывается, оповещая белым шумом по всем официальным блокам… *** V. 04:37 «По первым сообщениям, которым удалось узнать нашим специалистам, Белый Шпиль и его лидеры утратили свою власть! Часть директората были найдены в своих апартаментах или при входе разодранными и выпотрошенными, и нет сомнения, что по подчерку это мог сделать только самый беспощадный и…» «Как говорилось ранее, полиция равно Департаменту утратили свою власть над городом и силовиками, и теперь вопрос времени, кто придет на их место? Анархисты и часть мафии, что ещё осталась заправлять А7 вышли на улицы и открыто заявляют о смене правящего класса города, о том что теперь у них есть все права, и оставшийся в меньшинстве класс…» *** VI. 05:26 — Меня слышно? — молодая репортерша, вызванная на пепелище, спешно поправляет микрофон и яркую красную блузку, — Гуд. Поехали! Картинка едва ли искажается вместе со звуком, перебиваясь белым шумом и восьмибитными помехами, но даже так слова девушки четки и достаточно различимые: — И мы сейчас на месте событий! На территории старых ангарных складов, где, по всей видимости, пару часов назад... — ...По предварительным данным, погибших здесь более двадцати пяти человек! Как утверждают эксперты... во время последней перестрелки внутри склада, сработало дистанционное устройство и... взлетел на воздух, будучи до этого заминированным неизвестными или неизвестным... — ...стало то, что внутри коронеры обнаружили... шестерых погибших... В их числе оказался известный филантроп и... глав Белого Шпиля — мистер Сандерсон, два некогда успешных детектива из... —...с позывным «Фея»!.. —...также рядом с ними были тела ещё одного мужчины и подростка... —...Мы не в курсе, по какой причине в частности... личности делали в столь заброшенном месте! Что могло здесь произойти, и по какой причине... в конечном итоге приведшая к взрыву, равно остается загадкой! — ...часть из них были специальными отрядами назначения под командованием Департамента! ...связи с происходящим в городе мы не можем... оценку случившегося, в равной степени и утверждение, как скоро это дело будет раскрыто, а виновные... С вами была… *** Три месяца спустя. Автономный 315. Центральный район Ls-13 южной части города. Ноябрь. 23:18. Этот чертов день закончился, и как все нормальные продавцы, держащие свои мелкие квартальные маркеты, нужно было закрыться ещё в десять. Но ушлый и скупой продавец, он же и хозяин, лишь поежился от вновь открывшейся стеклянной двери, впускающей вместе с новыми посетителями и морозный воздух с промерзлой бело-синей улицы. Паршиво сумрачной… Чертов фонарь горел лишь на противоположной стороне дурацкого перекрестка. Перекрестка, по которому не ездили уже даже машины — занесло, покрыло гололедом и даже светофоры к херам закоротили, мигающе показывая едва тусклый желтый. Неоновая вывеска под козырьком тоже не выдерживала низких температур, коротила, и едва ли вытягивая напряжением тот синий свет, который от нее требовался. Начало хренового ноября, а уже мороз до минус десяти. Проклятый город! Мужчинка поежился, встряхивая в руках газету и обещая себе, что ровно к двенадцати ночи закроет пресловутый маркет. — И стоит тебе мучится, Маркус? — хмыкнул в свою кружку горячего кофе его давний знакомый, опираясь возле стойки кассы и наблюдая за редкими посетителями в магазине. — Ночь на дворе, а твоя жадность… — Жадность, тоже мне! — фыркает недовольно хозяин и хмурится, быстро читая сводки сегодняшних новостей. Кредиты на топливо снова скачут, а азотистые запретили, бюджет на маломальские страховки сократили и… — Да чертовы бюрократы!.. Его знакомый щурясь, помалкивает пока что, отпивает кофе, облокачиваясь теперь только локтем о высокую столешницу кассы, всем своим нахохлившимся видом словно побуждая рассказывать новости дальше, и как бы поддерживая разговор. В это время двери вновь открываются, выпуская тех кто, так ничего и не взял, и впуская нескольких новых посетителей, а коварный холод бьет жестоко по ногам, и двое мужчин так или иначе морщатся от этого. — Беда с этим городом, Херис, беда. Попомни мои слова! Вскоре и здесь будет так же, как в двести одиннадцатом, или шестьсот двадцатом. Просто жуть берет от того, что творит власть и насколько осмелели банды из Западного Маро! — хозяин насупливается и тычет толстым пальцем в строки газеты, но после едва замолкает, испускает тяжелый вдох и приглушенно матерится себе под нос. — Ты слишком всё близко воспринимаешь… — отмахивается от такой паранойи знакомый с кофе, однако получает враждебный взгляд и шуршание рядом газетой; его давний друг так просто не хочет сдаваться и приводит теперь в пример нашумевшее сегодня утром, от которого у всех выражении лица, словно болит зуб, или хуже того — мерзость какую увидели. Хотя по факту так и было. — А ты видел обложку, видел, что на первой? И это я близко воспринимаю? Святая мать, ты погляди на этого похериста! — всплескивает руками владелец магазина, — Опасный и жестокий садист-психопат, что тиранил весь запад, но решивший и «похозяйничать» рядом с нами… А его сегодня на стройке нашли, развешанным меж арматурами. И я тебе клянусь, такого не было уже как лет двадцать в нашем городе! Такие зверства! Я даже не знаю аналогии с такой жестокостью и варварством… разве что, вспомнить нашумевшие три месяца назад из этого проклятущего шестьсот четвертого… — Брр! — мужичок отставляет свой стаканчик кофе и вздрагивает, — И не напоминай! Даже слушать не хочу! А этот… Ну ты прав, неспокойные времена, даже представить не могу, кто бы мог такого матерого и психованного маньяка так бесчеловечно раскромсать на части! Они, разговаривающие достаточно громко, не обращают внимание на заходящих и выходящих… Однако, в белоснежной куртке молодой парень, в что стоит рядом с мужчиной в черном пальто, возле одной из витрин, замирает на этих громких словах, открывает и закрывает рот, словно в неверии услышанного, и равно быстро оборачивается, чтобы посмотреть на своего спутника. В серых глаза юноши так и читается это невысказанное — «Значит так ты прошлую ночь информацию у «хакеров» узнавал, да?!» На что лишь получает осторожный, отвлекающий поцелуй в висок, и его мужчина, с легким коварством усмехнувшись, закидывает в корзину ещё две банки консервированных ананасов.

Конец. Лисkey. 02.12.20