Одержимые

Приложили меня знатно. Не особо помню, что было после того, как меня увели из зала. Знаю только, что четверо матерых мужиков притащили меня в подвал под королевским дворцом, после избили так, что каждый мускул в теле отзывался болью. Кажется, потом они забросили меня в темницу, судя по тому месту, где я проснулся. Мда, сырое местечко. Всюду сгнившая солома, обрывки одежды и напичканный опилками тюфяк. Небольшое окошко с железной решеткой. Меч и кинжалы у меня отобрали. Наверное, Эду отдадут, или тот сам за ними придет. А на руках у меня антимагические браслеты. Остроумно. Это чтобы не рыпался лишний раз. На шею же ошейник повязали, который толстой цепью крепился к стене. Мда, перспективка у меня незавидная. А Эд ведь говорил, что так и будет, если я не перестану нарываться. И этот герцог Дантес, похоже, знал, что ведьмаки для Эда — слабость. Пусть Марлоу виду не подал, но я заметил каждую изменившуюся в нем мелкую деталь. И мне было чертовски совестно перед ним. Он столько меня защищал, предупреждал, а я вот так вот просто взял и подставился. Да еще хрен с ним, если бы дали просто этих пятьдесят плетей, уж не помер бы, но вся беда в том, что рука Марлоу будет держать плеть. Когда внезапно раздались чьи-то гулкие шаги, я насторожился и приготовился принимать новые побои, но вместо уже знакомых мне стражников на пороге моей темницы появился Марлоу собственной персоной. Выглядел он откровенно дерьмово. Не выспавшийся, с впавшими щеками, бледной, как у смерти, кожей и красными глазами. Он кутался в плащ. Я хотел было пошутить по поводу его внешнего вида, но понял, что время для шуток не самое подходящее. Марлоу открыл железную решетку и вошел внутрь. На меня он не смотрел. Вообще. Сел передо мной на корточки, опустив голову, после чего принялся излечивать следы побоев. Его холодные пальцы легко, стараясь не причинить боли, касались моего избитого тела. Видеть его таким тихим было непривычно. И пугающе немного. Потому что Эд всегда любил поговорить даже в самых дерьмовых ситуациях. Но сейчас он молчал, как воды в рот набравши, и сосредоточенно лечил следы от побоев. Рыжие волосы закрывали от меня его лицо, но я отчетливо почувствовал, как мне на руку что-то капает. Слезы? Эд плачет? Протянув руку, я осторожно взял Марлоу за подбородок и, пусть он сопротивлялся, поднял его голову, заглядывая в лицо, замечая прозрачные дорожки, стекающие по его щекам, слипшиеся ресницы и покрасневшие глаза. И от вида плачущего Эда что-то внутри екнуло с такой силой, что я выдохнул от последовавшей боли. Смотреть на такого Марлоу мне было невыносимо. — Эд, — тихо позвал я его, большими пальцами стирая соленые дорожки, — все будет нормально. Я и не такое переживал, так что уж от пятидесяти плетей не умру. Не надо так изводиться. Марлоу, до этого старательно отводивший взгляд, наконец посмотрел мне в глаза. И я увидел, что он зол. Чертовски зол. Ударив меня по руке, Марлоу порывисто вскочил на ноги. Волосы снова скрыли от меня его лицо, но я услышал, как Эд смеется. Тихо, истерично, надрывно. Страшно. — Все будет хорошо? — сквозь смех спросил он. — Нормально? Да ты издеваешься надо мной? — он с силой ударил кулаком по стене, отчего та пошла трещинами, а по пальцам мага потекла кровь. — Ты не понимаешь, да? Моя рука будет держать эту чертову плеть! Я буду смотреть на твою окровавленную спину и считать, сколько ударов осталось! И все будут видеть это! Будут видеть, как я тебя наказываю! И я не смогу ничем помочь! Ты это понимаешь, сволочь? Понимаешь, что я этого не переживу? Хотя, что ты вообще можешь понимать? Тебя никогда не интересует, что будут чувствовать те, кто связан с тобой! Тебя волнуешь лишь ты сам! Я столько раз говорил тебе… но ты все равно… Он кричал, срывая голос, и разбивал стену кулаком, отчего его костяшки стерлись до мяса. И он плакал. Плакал искренне, потому что ему было больно. Не за себя, а за то, что ему придется сделать такое со мной. Ему было больно по моей вине. Было больно за меня. И я верил этому, потому что видел, что он едва ли не задыхается от слез и гнева, но направлен его гнев был только на него самого. Пусть на словах он обвинял меня во всем и кричал, что лучше бы ему никогда меня не знать. И я знаю, что пробыл с ним слишком мало, что мы даже толком друг друга еще не узнали, но от такого Эда было больно мне самому. Я не боялся наказания, меня научили терпеть куда большую боль, но я боялся того, как будут трястись его руки от страха за мою жизнь, когда он будет отсчитывать удары вслух. Я боялся той боли, которую он может испытать. И я подался вперед, натягивая цепь до предела. Ошейник впился мне в шею, но я все равно достал до Марлоу и прижал его, сопротивляющегося, вырывающегося и кричащего, к себе. Он казался мне невероятно хрупким и маленьким в моих руках. И он дрожал. Дрожал так сильно, что его дрожь через прикосновения передавалась мне. — Отпусти меня, придурок! — вопил Эд, пытаясь освободиться, но я не отпускал, обнимая крепче и удерживая до тех пор, пока его руки, колотившие меня по плечам, не ослабли, а его ноги не подкосились. Вместе мы рухнули на пол. Эд уткнулся мокрым носом мне в ключицу, опаляя кожу горячим дыханием и заливая слезами. Его пальцы сильно сжали мою рубашку. Он что-то бормотал в перерывах между всхлипываниями, но я его не слушал, раскачивая из стороны в сторону, словно маленького ребенка, и поглаживая по спине. — Тише, Эд, тише, все хорошо, — повторял я, прижимаясь щекой к его волосам, которые пахли черным чаем с лимоном. — Успокойся. — Я ненавижу тебя, — всхлипывал Марлоу. — Почему ты никогда не слушаешься? Думаешь, я специально хочу тебя унизить или же наступить на твою гордость? Думаешь, мне оно нужно? Считаешь, что я дерьмо? — Не думаю и дерьмом тебя не считаю, — честно ответил я, потому что так оно, по сути, и было. Раньше мне хотелось тешить себя тем, что он просто мастерски притворяется и играет, пытаясь втереться ко мне в доверие и унизить меня. Но ведьмачье чутье не проведешь. При нем оно молчало, не подавая признаков жизни, а значит, Эд не врал мне никогда. Он всегда оставался честным и искренним. Поэтому на это нельзя было не купиться. Да и не только на это. Марлоу цеплял целиком и полностью. От огненно-рыжих, ярких волос и солнечной улыбки, до его чертовой правильности, упрямства и способности быть самим собой, но одновременно таким разным. — Тогда какого черта, Клаус, — всхлипнул Эд, сильнее прижимаясь ко мне и уже утыкаясь носом в шею. — Какого черта, а? Если ты меня не ненавидишь, то почему не воспринимаешь ничего из того, что я тебе говорю? Почему, а? — Потому что у меня дерьмовый характер? — предположил я, зарываясь пальцами в его густые и мягкие волосы. Они приятно струились между пальцами и заметно отросли с нашей первой встречи. Эд нервно хихикнул. — Не могу с этим не согласиться. Ты сволочь, а характер у тебя просто ужасный. — Спасибо на добром слове, — фыркнул в ответ я. Обижаться не было смысла, потому что слова Марлоу не звучали оскорбительно. В них ощущалось тепло. Эд замолчал на мгновение, дыша мне в шею и прижимаясь доверчиво. Он все еще дрожал и изредка всхлипывал, его глаза покраснели еще больше, а ресницы слиплись от влаги. Он цеплялся за меня, как утопающий за брошенный конец веревки, и от каждого его шмыганья носом у меня внутри скребли кошки. Скребли настойчиво и сильно, до крови и мяса. Чувство вины выгрызало меня изнутри по кусочку. Хотелось сделать хоть что-то, чтобы больше не видеть, как человек, которому суждено было быть солнцем, потухает от каждого моего неосторожного поступка. Мне хотелось защищать его в ответ так же, как он защищал меня. И я не знал: благодарность это была или нечто большее? — Больше не делай так, договорились? — снова заговорил Эд слабым голосом, нарушая повисшую на мгновение звенящую тишину. — Я знаю, что ты сильный, физически и духовно тоже, но не нужно испытывать себя на прочность. Просто слушай иногда, что я тебе говорю, потому что у меня нет намерений унизить тебя или причинить боль. Поверь ты уже наконец. Я не поэтому тебя выбрал, а потому… Кажется, он хотел сказать что-то еще, но вовремя взял себя в руки и смолчал. А мне показалась, что эта недосказанная фраза должна была значить слишком много. Казалось, будто Эд должен был выложить передо мной свою самую главную карту. Но он не стал. И от этого было одновременно досадно и нет, потому что я понимал, что это его выбор. Может, если мы оба еще будем живы к тому времени, он скажет мне то, что собирался. — Я верю тебе, Эд, — признался я. — Просто, я не могу всего этого принять. Не так меня растили, не к такому я привык, у меня не такой характер. Я не могу, как ты, просто молча стерпеть. Ты ведь сам меня выбрал, так что должен был привыкнуть к этому. — Я знаю, черт тебя подери, знаю, что ты упрямый осел! — процедил Марлоу. — Горделивый засранец. И это неплохо, но не всегда. Я прожил среди этих людей дольше, чем ты, поэтому я знаю, чего можно ожидать. Аристократы на многое способны, я уже говорил тебе. Каждый желает выделиться, поэтому показывает себя с самой жестокой стороны. Пятьдесят плетей — это еще самое малое, что герцог Дантес мог придумать. И то это лишь из-за того, что я являюсь твоим хозяином. Будь на твоем месте кто другой, его могли бы отдать стражникам, чтобы те прилюдно насиловали его всем скопом. Тебе ведь такого не хочется? Я сглотнул, представив то, о чем сейчас говорил Эд. И понял, что мне действительно повезло. Потому что только от одних образов, возникших в голове, мороз пробежал по коже, и стало невыносимо противно. — Не хочется, — сдавленно согласился я. — А я видел такое однажды, — продолжил Эд. — Год или полтора назад. На главной площади. Парнишка был совсем еще юнцом. Может, на год или два старше нас сейчас. Я не помню, в чем он провинился, но его прилюдно насиловали в течении нескольких долгих часов, пока все его тело не покрылось синяками, ссадинами, кровью и спермой. И люди кричали «еще!». Требовали зрелищ. А парень был уже без сознания. Его крики и мольбы о помощи до сих пор звучат у меня в голове. И я бы никому не пожелал подобного. — Он… — я снова сглотнул подступивший к горлу ком — Эд рассказывал это глухим голосом, совершенно пустым и страшным. Без эмоций. Но я странным образом чувствовал его гнев, отвращение, злость и желание помочь. И беспомощность. — Где этот ведьмак сейчас? — Я не знаю. — Его убили? — Нет, — Эд покачал головой. — Я вытащил его. Он был вторым, после Иззи, кого я спас. Снял с него ошейник и велел бежать из города. С его хозяином не получилось бы так просто, как с отцом Белроуза. Его так просто не запугаешь. Поэтому я стер ему память. Обставил все так, будто бы ведьмак пытался убить своего хозяина и был сожжен заживо. В его доме нашли якобы оставшийся от ведьмака пепел и самого хозяина, всего в крови и с перезаписанной памятью. По этой причине я не знаю, где сейчас находится этот парень. Но, надеюсь, ему живется лучше, чем здесь. И когда Эд окончательно замолчал и задышал ровно и размеренно, я посмотрел на него и понял, что он спит. Лицо его выглядело опухшим от слез и очень уставшим, так что будить его я не стал. Лишь наклонился ниже и коротко коснулся губами макушки. — Спасибо, — поблагодарил я, хотя понятия не имел, за что конкретно. Причин быть благодарным ему у меня оказалось предостаточно. За спасение того парня, которого я даже не знал, за то, что он беспокоился обо мне, терпел меня и не бросал, чтобы не случилось. И за то, что пришел сюда и вылечил все мои раны. И я надеялся, что когда-нибудь смогу сказать ему «спасибо», глядя прямо в глаза.

***

Марлоу проспал со мной до самого утра. Мы так и сидели на полу. Я прислонился спиной к стене и держал его на руках, мерно покачивая и поглаживая по спине. От его близости было тепло и уютно. Будто бы солнце в руках держал всю ночь. Но, когда меня весьма грубо подняли на ноги, Эда в клетке уже не было. Он ускользнул бесшумно, так, что я даже не почувствовал. После него остался только запах чая с лимоном. Стражники заковали мои руки и ноги в цепи, не дающие воспользоваться магией. Между наручниками были протянуты цепи. Длины их было недостаточно, чтобы сбежать, но достаточно, чтобы передвигаться самостоятельно. Затем меня посадили в повозку и отвезли на главную площадь верхнего города, где уже собрались все желающие поглазеть на наказание ведьмака. А собралось их немало, судя по галдежу, что я слышал. Когда мне велели выйти из повозки, я, послушно гремя цепями, вышел, зажмурившись от яркого света, от которого отвык, пока сидел в клетке. Осмотрелся, разглядывая разношерстную толпу аристократов, смотрящих на меня с презрением и ждущих моего наказания. На них мне было глубоко плевать. Я искал лишь одного человека. Эд стоял в самом центре площади, сжимая в руках плеть. Его лицо было белее мела, но выглядел он значительно лучше, чем вчера. Значит, у меня на руках ему удалось выспаться. Это странным образом приносило мне некоторое удовлетворение. Когда меня подвели к Марлоу, я слегка улыбнулся ему и подмигнул, на что получил в ответ лишь вымученную улыбку. Эду было тяжело. Я видел, как побелели костяшки пальцев на руке, в которой он держал плеть. Меня приковали к позорному столбу, закрепив руки высоко над головой. Так стоять было неудобно, руки быстро затекали. Я услышал, как позади меня стал Эд. Казалось, что его дыхание жаром оседает на коже, хотя стоял он достаточно далеко — на расстоянии взмаха плети. Я спиной ощущал его взгляд. — Итак, леди и джентльмены, — услышал я голос короля. — Сегодня состоится публичное наказание ведьмака Клауса Вестрая, за оскорбление достопочтенного герцога Дантеса. Наказанием ему будет пятьдесят ударов плетью. Толпа загудела, предвкушая зрелище. Король взмахнул рукой, давая сигнал к началу, и я услышал позади тихое: — Прости меня. Вот придурок. И за что только извиняется? А после раздался свист рассекаемого плетью воздуха, после чего спину мне обожгло ударом. Я даже не дернулся, лишь закусил губу и вцепился пальцами в скользкий столб. Следующий удар пришелся чуть позже. И отозвался по телу новой волной боли. Я резко выдохнул и сильнее прижался к столбу, чтобы при каждом ударе меня не впечатывало в него. Дальше удары сыпались и сыпались, взрывая тело новыми волнами боли и разрывая кожу. Я чувствовал, как кровь стекает по спине и ногам, пропитывая ткань штанов. Слышал, как позади меня тяжело и рвано выдыхает Эд. Даже не оборачиваясь, я знал, что он кусает губу до крови, только чтобы не направить эту самую плетку на верещащую толпу, требующую «еще!». И мне становилось легче от того, что Эд переживает за меня. На третьем десятке я еще продолжал держаться на ногах, цепляясь за столб слабеющими пальцами, а уже на четвертом мои ноги подвели меня, и я безвольной тушей повис на позорном столбе, едва ли соображая, что вообще происходит. Боли и крови было слишком много. Я перестал различать новую и старую боль. Она просто смешалась в один плотный сгусток, разрывая тело на части. Но я мог вынести это. Должен был. Они не увидят моей слабости, я не дам им такого шанса. Поэтому я снова встал на ноги и глубоко вздохнул, готовый принять последние пять ударов. Когда все закончилось, толпа, требующая продолжения, разочарованно поплевалась и разошлась. Площадь быстро опустела, а я остался висеть один, прикованный к столбу. Не знаю, столько времени прошло, когда я почувствовал теплые руки на своих лодыжках и знакомую магию, избавляющую меня от оков. Эд осторожно поймал мое ослабевшее тело на руки и уткнулся носом мне в макушку. Я почувствовал, что он опять плачет, а его руки пропитались моей кровью. — Чего опять ревешь? — хрипло спросил я. — Я не реву, придурок! — прошипел Эд тихо и устало. — Потерпи немного, ладно. — Ладно, — согласился я, чувствуя, как меня сажают в повозку, и видя перед собой мелькающий цилиндр старика Грегори. — Все равно хуже уже не будет. — Ваше упрямство вас погубит, господин ведьмак, — вставил свое Грегори. — Спасибо, это я уже понял, — скривился я, когда Эд неосторожно задел рану на спине, но тут же расслабился, чувствуя теплое касание магии и покалывание — Эд принялся за мое лечения прямо в дороге. — Господи, почему ты такой придурок? — спросил Марлоу, вздыхая. — Потому что, — прохрипел я, кладя голову Эду на плечо. Тот дернулся, но не оттолкнул. Его рука продолжала осторожно касаться рубцов на моей спине. Когда Марлоу привез меня в свой особняк, на пороге нас встретил его отец с неизменной недовольной рожей и скрещенными на груди руками. — И какого дьявола ты притащил сюда эту шавку? — прорычал Винсент. — Надо было кинуть его там, на площади, все равно не сдох бы. Сам бы вылечился. Эд на его слова никакого внимания не обратил. Лишь его подбородок дернулся. — Заткнись и проваливай с дороги, — холодно осадил отца Марлоу-младший, чем вызвал удивление у вышеупомянутого и уважение — у меня. И, не обращая больше внимание на отца, Эд отнес меня к себе в комнату, закапывая по дороге все полы кровью. Но Розалия сказала ни о чем не волноваться. Она позвала слуг, чтобы те все убрали. Эд же аккуратно сгрузил меня на свою кровать и присел рядом на корточки, водя руками над моей спиной. Наши лица были почти напротив друг друга, и я понял, что что-то не так. Я смотрел на него иначе. Не так, как всегда смотрел до этого. Теперь я смотрел на него не просто, как на странного и немного чокнутого мага, который был мне интересен. Теперь я рассматривал его лицо с особой жадностью, замечая изгиб бровей, длинные стрелки ресниц, очерченные скулы, ямочки на щеках, упавшие на лицо вьющиеся пряди волос, его веснушки, его бледную кожу и мягкие розовые губы. И теперь мне до дрожи хотелось прикоснуться к его лицу, проследить пальцем линию губ и прикоснуться к ним своими. Хотелось прижаться ближе и вдохнуть его запах, зарыться носом в волосы. Поцеловать красиво выделяющиеся ключицы. — Ты чего так пялишься? — краснея, спросил Эд, отводя взгляд. Я усмехнулся, находя, что Марлоу чертовски милый, когда смущается. — Да так, заметил просто, что принцесса то — настоящая красотка.