Одержимые

Спустя два дня, как и было прописано в свитке с заданием, который дал мне Марлоу, я стоял в порту столицы, рассматривая корабль, на котором мы отправимся на задание. Корабль был огромным. Судя по тому, что я знал о кораблях из того, что рассказывал как-то старик Зак, это был трехмачтовый торговый галеон. На передней и центральной мачтах размещалось по два паруса, на последней же — всего один. Корма корабля была украшена разнообразной резьбой, по виду напоминающую фигуры русалок. Оружием корабль тоже был оснащен, судя по количеству отверстий для пушек по обеим его сторонам. По палубе корабля сновали многочисленные матросы в одинаковых одеждах, а капитан — судя по его треуголке и весьма приличному костюму из темно-синей ткани — обретался возле штурвала. Он не спеша покуривал трубку и изредка прикрикивал на нерадивых матросов. На вершине трапа, который спустили с судна, стоял, кажется, боцман, раздетый до пояса, в просторных черных штанах, подпоясанных ремнем, к которым крепились ножны для весьма тяжелого меча. Да и боцман сам был далеко не маленького роста, весь в шрамах, загоревший, с массивной цепью на груди. — Хозяин, доброго вам утречка, — преувеличенно вежливо, со скрытой издевкой, поздоровался я с Марлоу, стоящим на причале и поправляющим лямку довольно вместительной походной сумки. Интересно, что он туда напихал? Половину особняка своего? Эд скривился, отводя глаза от солнца и поворачиваясь ко мне. Я на мгновение замер. Такое случалось со мной довольно часто со времени моего наказания. Стоило ему только посмотреть на меня, как словно все мышцы разом отказывались работать. Я застывал, словно статуя, не мог пошевелить и пальцем. Лишь смотрел на него, следя за движением чувственных губ, и слушал каждое его слово. И каждый чертов раз, стоило только его увидеть, я подмечал даже самую незначительную деталь его внешнего вида, будь то лишь иной цвет пуговиц или изменившийся запах парфюма, которым Эд пользовался, пусть и не так часто. Я обводил его взглядом, так нагло и жадно, что любой бы заметил, но Марлоу, часто увлеченный чем-то своим, не обращал внимания. А может и обращал, только тактично молчал. — Не называй меня так, а то чувствую себя, будто на меня ведро грязной воды вылили, — запричитал Эд. — А что же так? — усмехнулся я, отмирая, но не переставая рассматривать его, старательно пряча взгляд. — Ты же аристократ, так что должно было тебе уже привыкнуть к такому, хо-зя-ин. Эд снова скривился. — Ой, иди ты к черту, идиот, — отмахнулся он от меня, кусая губу. А я проследил глазами каждое движение его зубов и языка. Заметил, что губы у Марлоу и без того покусаны до крови. — Губы не кусай, — сказал я быстрее, чем успел подумать, и посмотрел на Эда большими глазами, а он точно так же смотрел на меня. — Почему это? — спросил он тихо, с придыханием. А я не знал, что ответить. То ли то, что меня это выбивает из колеи, потому что кажется слишком уж соблазнительным, то ли то, что у него на губах и так живого места не осталось. Выбрать первое было бы верхом самоубийства, потому что Эд может не так понять. — До мяса сгрызешь, — выбрал я второе. — Нежным принцессам, вроде тебя, пристало следить за своей внешностью. Мда, не могу я нормально, хоть убей меня. Эд не обиделся, кажется, но посмотрел так, что желудок свело. — Пошел к черту! — процедил он и стал подниматься по скрипящему трапу. Боцман волком на него посмотрел и грубо схватил за плечо, от чего я подался вперед, хватаясь за рукоять меча, но Эд ловким движением извлек из воздуха свиток и протянул боцману. Тот развернул его, вдумчиво прочитал — хотя я даже не был уверен, что он умеет читать — и вернул обратно Марлоу. После крикнул что-то капитану на непонятном мне языке и пропустил Марлоу. Когда же я попытался зайти следом, меня так же схватили за руку, но Эд, на том же языке, который звучал минутой ранее, что-то сказал боцману. И меня пропустили. Вашу ж мать, сколько всего знает этот парень? — Эд, что это был за язык? — решил спросить у него, когда мы поднялись на палубу. Марлоу насмешливо посмотрел на меня. — Не знаешь? — он издевательски приподнял бровь. — Да неужели. Клаус Вестрай чего-то не знает. Какой сюрприз. — Ну, я же не такой ботаник, как ты, — фыркнул я в ответ. — Небось, ты еще и девственник, раз кроме своих книг ничего больше и не видел. Марлоу судорожно глотнул воздух и замолчал, буравя меня взглядом. А я понял, что снова ляпнул глупость. И почему рядом с ним я не могу держать рот на замке? Так и тянет ляпнуть что-нибудь эдакое. А потом стою, смотрю на него и повеситься хочется. — По крайней мере, я не сдохну от подхваченной от кого-нибудь болячки или не напложу детей, потому что не удосужился вовремя вытащить перед тем, как кончить, — грубо и резко осадил меня Марлоу. Вот блин, обменялись любезностями. А я и не знал, что Марлоу так говорить умеет. Да и еще и рычать так, что ноги подкашиваются. И подкашиваются не потому, что страшно, а потому, что голос у него глубокий, хриплый, гортанный. Чееееееерт! Не сказав больше ни слова, Марлоу снова поправил сумку и спросил, где ему найти каюту. Тотчас же перед ним выпрыгнул весьма молоденький матрос со смешными веснушками и, почему-то, светлыми волосами, которые по большей части скрывала бандана. Матроска на нем растянулась и потеряла цвет от морской воды, солнца и времени. Сапоги на ногах видали лучшие времена. — Вы господин Марлоу? — спросил паренек, буквально пожирая Эда глазами. Да что ж это такое? Такое чувство, что на Марлоу стали слетаться все, будто на мед. — Верно, — Эд улыбнулся лучшей своей улыбкой. Малец аж растаял, как лед на солнце. — Тогда идите за мной, я провожу вас до вашей каюты, — радостно вскрикнул паренек и под пристальным взглядом капитана повел нас к каютам. Остановились мы рядом с одной из дверей в немногочисленные каюты, видимо, отведенные для самых важных людей. Матрос приоткрыл перед Эдом дверь, придерживая его сумку, и, как только Эд вошел внутрь, хотел было ее закрыть, но я не дал, резко выставляя вперед руку и не давая двери закрыться. Матрос посмотрел на меня с презрением. — А ты куда прешь, вшивый пес? — рыкнул он, пытаясь оттолкнуть меня, но силы в его тщедушном тельце было раза в два меньше, чем в моем. — На себя бы посмотрел сначала, — фыркнул я, показательно осматривая его с ног до головы. — Тебе бы еще сопли на кулак наматывать, а ты в матросы подался. И как, под ногами не путаешься? Или тебя сюда больше для другого взяли, а, малышка? Парень пошел пятнами от злости и заскрипел зубами. Выпустив из рук сумку, он сжал руки в кулаки и собирался было кинуться на меня, но между нами встал спокойный, как удав, Эд. Он легко перехватил летящий мне в лицо кулак, лишь слегка сжав губы от боли. К физическим атакам он был не привычен. — Так, потухли оба! — тихо заговорил он. — Без рукоприкладств. Матрос сглотнул и поспешно отступил, виновато склоняя голову. — Простите меня, пожалуйста, — залепетал он. — Но эта шавка первой… — Он не шавка, — приструнил парня Марлоу, задвигая меня себе еще больше за спину и скорее инстинктивно, чем осознанно, сжимая мою руку горячими пальцами. Я вздрогнул, ощущая, как тепло разливается по всему телу, а в нос врезается его непередаваемый запах — лимона и черного чая. — Он — мой ведьмак, так что жить во время плавания он будет со мной в одной каюте. Надеюсь, это понятно? Матрос убито кивнул, а я не знал, как скрыть свое торжество, когда он посмотрел на меня. — А теперь ты можешь быть свободен, — мило улыбнулся Эд. — Спасибо тебе, что проводил. Парень вежливо попрощался, смерил меня презрительным взглядом и удалился. Эд же поднял сумку и вошел внутрь каюты. Я последовал за ним, смотря на свою руку, которая все еще горела после прикосновения Марлоу. В каюте было чисто, но без особых излишеств. Одна небольшая кровать, явно прибитая к полу, дубовый стол, стул, фонарь, небольшое окно и шкаф. В углу висел гамак. Вещи Марлоу раскладывать не стал, просто бросил сумку на пол, снял ботинки и завалился на кровать, забрасывая руки за голову. Я смотрел на него сверху вниз и не знал, куда себя подать. — Чего стоишь? — спросил Эд устало. — Твой гамак, так что на кровать можешь даже не рассчитывать. Я хочу спать, так что скройся куда-нибудь и не мешай. И не буди меня. Хорошее заявленьице, ничего не скажешь. Но будить Марлоу или же стоять у него над душой я не собирался, поэтому вышел из каюты, решив посмотреть, что творится на палубе. А там уже во всю бегали матросы, потому что корабль отчаливал от порта. Капитан возвышался во весь свой рост рядом со штурвалом и уверенно рулил, отдавая приказы матросам, а те распускали потрепанные жизнью и морем паруса, скручивали якорь. Чтобы не мешать, я встал чуть поодаль, наблюдая за кипевшей работой. Когда корабль стал набирать скорость, подхватив попутный ветер, матросы смогли расслабиться и немного повеселиться. Вот уж отсюда и началось самое интересное. Откуда-то достали различные инструменты, приперли большую бочку, возле которой расселись человек десять. Почти все матросы и только один старпом — мужчина в возрасте, наверное, как и Кастер, седой, с густыми волосами и бородой, которую он то и дело расчесывал пальцами. Его лицо было худым и острым, как и весь он. Одет он был в кожаную безрукавку на голое тело и плотные штаны. Заинтересовавшись, я подошел ближе, одновременно слушая играющую музыку и следя за тем, как ловкие руки старпома раскладывали карты. Колода была большая и потрепанная, а на картах были изображены различные морские чудовища. Старик раздал каждому по четыре карты, после чего началась игра. Знакомая мне до самой последней уловки, потому что в крепости частенько в нее играли. Дожидаясь, пока закончится одна игра, и уже заранее зная, что выиграет старик, я усмехался, слушая ругань моряков и замечая пристальный взгляд капитана, который оказался иностранцем, как мне объяснили добрые люди. Так же я замечал презрительный взгляд того самого пацаненка, который показывал нам с Эдом каюту, но на него мне было глубоко плевать. Я был захвачен общей атмосферой на корабле, которая казалась мне такой родной и знакомой. Песни, танцы, выпивка и карты. Так же, как и в крепости. Тот же азарт и кипящая кровь. А за бортом — бесконечное море, которое с шумом разбивалось о нос корабля. — Можно и мне присоединиться? — спросил я, нагло вытаскивая из-за стола захмелевшего матроса и занимая его место. На меня посмотрели со смешком, недооценивая, потому что я младше любого из них раза в два. — А ты карты-то хоть раз в своей жизни видел, малец? — осведомился у меня старпом, глотая ром и посмеиваясь. Его ловкие пальцы перебирали карты. — А вы не волнуйтесь, дедуля, а то сердечко откажет, — осклабился я в ответ. — Лучше раздавайте, а потом посмотрим, кто из нас карты впервые в жизни видит. Старик посмотрел на меня слегка пьяными глазами и засмеялся в голос, запрокидывая голову. Он посмотрел на капитана и что-то ему сказал на том же самом языке, на каком говорил боцман. Некоторые из матросов, как я заметил, поняли сказанное и усмехнулись, а большая часть не придала значения. Кажется, родной язык капитана знали здесь немногие. И до чего же было мое удивление, когда капитан передал штурвал своему опытному помощнику и спустился на палубу, стуча каблуками по дереву. Матросы тут же освободили ему место, облепив игральный стол, будто мухи — мед. Капитан уселся по-турецки и скрестил руки на груди. — Раздавай, — с акцентом произнес он. Старпом ухмыльнулся и принялся раздавать карты, поглядывая то на меня, то на капитана. Началась игра. И уже в первые минуты я понял, что капитан просто мастерски играет в карты, обыгрывая разом меня и старпома. Мы со стариком переглядывались то и дело, думая, как бы вывести его из игры, одними взглядами разработали целую стратегию и в итоге обставили чертыхающегося капитана. Тот выругался на своем языке, но не ушел, а остался наблюдать, как закончится игра. Старик оказался тоже не совсем дурным противником, почти наравне с Кастером, у которого мне удавалось выиграть не всегда. Он был единственным в крепости, кому я чаще всего проигрывал. Ну, был еще Зак, но тот редко садился за карточный стол. — А ты хорош, пацан, — заметил старпом, откладывая оставшуюся у него одного стопку карт. — Кто учил тебя играть? Судя по меткам на шее, ты ведьмак. Неужто там научили? Я довольно ухмыльнулся, отмечая восхищение в пьяных глазах матросов. От их возгласов закладывало уши. Кто-то даже предложил выпить. — Старик Кастер всю крепость подсадил на эту дрянь, — фыркнул я в ответ. — Теперь в крепости ни дня без карт не проходит. Старпом на мгновение подвис, рассматривая меня, как диковинное животное, после чего хлопнул руками по столу, разбрасывая карты. — Так этот старый пес еще не помер! Вот же живучий ублюдок! — воскликнул он. — Вы знаете старика Каса? — не поверил я, во все глаза смотря на старпома. — Откуда? Тот усмехнулся. — Да как же я могу его не знать, ежели он мне жизнь спас, — и он продемонстрировал мне бок, на котором красовались следы от когтей. — Оборотень? — с ходу определил я. — Здоровый, видать. — Он, родимый, — согласился старик. — Я тогда молодым был, зеленым, вечно лез, куда не надобно. А в деревне нашей тогда кто-то люд простой убивать начал. Я подумал, что просто дикая тварь какая, да и полез на него с кинжалом простым. А то оборотень оказался. Здоровенный, больше меня раз в пять, с толстой шкурой и черной шерстью. Он меня лапой по боку зацепил да и добить собирался, а тут Кас из кустов вываливается, пьяный в дрова. Я кивнул. В духе старика Кастера. Он всегда на чудищ пьяным в доску выходит. Как только жив остался, до сих пор все гадают. Да только у него пьяного удар лучше и четче. — Ему пары ударов хватило, чтобы эту здоровую тушу завалить, — продолжил меж тем старпом, которого все увлеченно слушали. Морякам, как известно, всегда нравились подобные рассказы. — Я и помню-то яркую вспышку, после которой чудище развалилось ровно пополам. А потом меня отрубило. Пришел в себя я уже дома, с залеченным боком. Шрам вот только остался. Кас тогда у нас неделю просидел, сожрав весь запас еды и выпив все, что накопилось. Зато всей деревней его провожали. Баба одна так и того всю ночь потом рыдала от того, что влюбилась в него по самое не балуй. Кастер у нее дома тогда жил, да и оприходовал ее, да только вот залететь она не залетела. Пронесло мужика. Я рассмеялся. Оказывается, про старика то я многого не знаю. А у него оно какая жизнь была. Да только он о похождениях своих не рассказывает ничего. Теперь понятно, от чего. Это ж перечислять придется, скольких девок он перетискал. Старый сердцеед. — Веселая у старика жизнь была, — отметил я, вытирая выступившие слезы. — Это ж надо так куролесить. — С ним еще не такое было, — подтвердил старпом. — Я многое про него слышал, но думать не думывал, что живой старый лис до сих пор. — Да его не убьешь ничем. Этот еще и меня переживет. — Тут уж и не поспоришь, — усмехнулся старпом и протянул мне жилистую руку. — Как зовут-то тебя, пацан? — Клаус, — я пожал в ответ его руку. — Димар я, — представился старик. — Если этот лис меня еще помнит, пусть хоть чиркнет пару строк. Может, встретимся как-нибудь, выпьем, погутарим. — Заметано, спрошу его про вас, — пообещал я. Обменявшись рукопожатиями, мы продолжили карточные игры. Мне даже бутылку рома кто-то притащил, так что уже спустя какое-то время я слегка захмелел и был весел, распевал песни и выплясывал на палубе, развлекаясь от души и для души, так сказать. Тут я чувствовал себя в своей тарелке, а шумные сборища всегда были мне больше по душе. Никаких тебе аристократов, никаких манерностей, тут цвела жизнь во всем ее великолепии. И меня посетила мысль, что я хотел бы хоть как показать это Эду. Показать ему не ту сторону жизни, которую он привык видеть, а вот эту, полную цветов, красок и звуков. Но алкоголь и веселье вскоре унесли эти мысли из моей головы. И вспомнил я про Эда лишь под утро, когда капитан разогнал всех матросов и приказал сворачиваться. Говорил он с жутким акцентом, но понимать его не составляло труда. Как я понял, капитан тоже был мужиком, что надо. Спустившись к каютам, я едва нашел дверь в нашу с Эдом и вошел внутрь, едва не расшибив хлипкую дверь о стену. Как-то не подумал, что Марлоу спал все это время. Подойдя к кровати, я бесцеремонно завалился на нее, придавив хрюкнувшего Эда. — Ты, мать твою, что творишь, пьянь? — прошипел тот спросонья, пытаясь спихнуть меня на пол. Но не тут-то было. Я тяжелее его, поэтому Эд лишь кряхтел и ругался, тщетно пытаясь. После он в сердцах плюнул и выбрался из-под меня сам, перевернув на спину и укрыв пледом. И я буквально сразу провалился в сон. Понятия не имел, сколько провалялся, но внезапно почувствовал чужое присутствие рядом. Хотел было дернуться за мечом, но потом по запаху узнал Эда. Протрезвевший мозг подал сигнал, что лучше не просыпаться пока. И ведь верно. В следующее мгновение я почувствовал, как Эд наклонился надо мной, зависнув почти у самого лица. Его горячее дыхание обжигало губы, а тонкие пальцы ласково поглаживали по щеке. После он наклонился еще ниже, легко и осторожно касаясь моих губ своими. И мне не было противно, не хотелось оттолкнуть, как было бы с другими. Все, чего хотелось, это схватить, подмять под себя и поцеловать самому, проталкивая язык глубоко в его рот и слушая ответные стоны. И от этого желания стало одновременно боязно и жарко. Невыносимо жарко. Пальцы сами собой дернулись, но я сдержался, зная, что, если сейчас шевельнусь, то могу потерять Эда навсегда. Пусть я и был пьян, но соображал достаточно ясно. — И почему ты, а? — оторвавшись, заговорил Эд тихо и надрывно. И в голосе его слышалась такая тоска, что самому тошно стало. Захотелось обнять так, что покалывало кончики пальцев. — Почему, черт возьми, я не отдал свое сердце кому-то другому? Почему меня угораздило влюбиться в самого невозможного человека? И он снова поцеловал, но уже накрыв губами мою ладонь. И от этого защемило где-то глубоко внутри. Кольнуло так сильно, что я едва мог дышать спокойно. Казалось, от места поцелуя по всему телу прокатывается горячая волна боли. Я непроизвольно дернулся, испугав Эда. Тот рванулся от меня, как от прокаженного, судорожно вздохнул, причитая что-то вроде «что же я делаю?», после чего бегом бросился на палубу. Я слышал лишь, как хлопнула дверь. И открыл глаза, бездумно пялясь в потолок и поднимая руку, чтобы пальцами коснуться горящих губ. Так вот значит, в чем все дело. Причина, по которой он выбрал именно меня и столько всего перенес по моей вине. Вот почему я видел в его глазах боль и печаль, когда он только посмотрел на меня во время первого приезда в крепость. Вот почему он так себя вел рядом со мной, то краснея, то злясь и зверея. Влюблен, значит. Вот как. Интересно, а что тогда насчет меня? Мое собственное поведение как объяснить? Потому что мне было чертовски приятно чувствовать его губы. И мне хотелось еще. Хотелось его рядом. И хотелось прикоснуться. До дрожи хотелось. Я едва сдержался. Могу ли я сказать, что я тоже, как и он? Могу ли я сказать, что моя реакция на любое его действие вызвана тем же? Возможно. Но это странно. Чертовски странно. Ново и необычно, но не сказал бы, что меня так сильно цепляет этот факт. Казалось, что нечто подобное я и предполагал. Значит, так все получилось. Не могу пока сказать, что в своих чувствах к нему я разобрался, но одно знаю точно: у меня теперь есть достойная причина, чтобы не делать ему больно.