Лабиринты забвения

«Братец милый, что за посрамленье! Меня гонят от пятерых деток». А.С. Пушкин

— Не беспокойся о детях, — сказал Фингон. — Турьо о них позаботится. Просто… просто нам нужно уехать вместе. Я потом тебе всё объясню. Поверь мне, пожалуйста. Финголфин подавленно молчал. Сейчас, на следующий день, когда он понял, что они отъехали слишком далеко, что Фингон не собирается поворачивать, что Фингон взял в дорогу слишком много его, Финголфина, вещей, он должен был бы испугаться. Он испугался — особенно этому «поверь». Он знал, был уверен, что дети с Тургоном будут в безопасности, что Тургон обожает их обоих, и своего старшего, и новорожденного ребёнка Фингона — но ему было беспредельно больно расставаться с ними. Главное — он был растерян, потому что стал думать, что ошибся в обоих старших сыновьях, что ошибся, принимая их любовь к себе, к их жене, за действительную. Если бы они любили его, думал он, то не разлучили бы с маленькими детьми так надолго — зачем? — Прошу тебя… мы же скоро вернёмся? — спросил он, наконец. — Пожалуйста, не волнуйся, — выговорил Фингон. — Ничего плохого не случится, обещаю тебе. Я тебя очень люблю. Говоря это, он не смог посмотреть отцу в глаза. — Куда ты везёшь меня, наконец?! — сказал Финголфин. — Завтра утром приедем, — ответил Фингон. — Не так уж долго. — Приедем куда?! — Голос его прозвучал странно, беспомощно в этом пустынном месте, среди старых клёнов на склоне изъеденной ветрами жёлтой горы, где они остановились на ночь. — Куда ты везёшь меня? Почему ты мне ничего не говоришь? — Я же… — Вы боитесь Майрона! — выкрикнул, наконец, Финголфин; это был его главный страх, который он не мог передать словами всё это время, но эта мысль постоянно крутилась у него в голове. — Вы боитесь его, и хотите избавиться от меня! Вам обоим нужны были только дети! Вы оба лгали. Вы меня не любите. Теперь, когда дети родились, вы хотите меня убить или продать, но вы боитесь его, и хотите это сделать там, где он не узнает об этом. Так? — Прошу тебя, милая, ну что за глупости? Ничего подобного!.. — По тону Фингона отец понял, что он действительно ничего такого не думал. — Пожалуйста! — Фингон взял его за руки; на его глаза навернулись слёзы. Фингон невольно, по привычке почувствовал успокоение от прикосновения длинных, прохладных пальцев отца, стук сердца замедлился, и от мысли, что завтра он должен будет расстаться с ним, вернуться один, ему стало мучительно, невыносимо холодно. Он придвинулся ближе; маленький костерок совсем не грел. Он ненавидел себя за трусость, за то, что в эту ночь решился в последний (он знал, что в последний) раз получить для себя, только для себя, это тепло и близость, за то, что трусливо думал, что никто (прежде всего Тургон) никогда не узнает об этом. Женщина, та самая, которая тогда дала ему выпить вернувшую ему память воду, молча смотрела на него. Он видел, что она знает, зачем он приехал. Он молча помог Финголфину сойти с коня, поставил на землю мешок с его вещами. — Я… мы решили отпустить тебя, родная, — сказал Фингон. — Я и Турьо, мы знаем, что ты была с нами против воли, что тебя выдали за нас насильно, привезли к нам в ошейнике… Это неправильно. Мы оба одумались. Здесь о тебе позаботятся… Финголфин без сил опустился на землю. Он хотел сказать «а как же дети?», но ведь Фингон сам не может этого не понимать! По дороге он иногда думал (особенно после того, как убедился вчера, что его не хотят убить), что сыновья почему-то поняли, кто он, что они захотят попытаться вернуть память ему (как?) — и думал, как будет себя вести в таком случае. Он хотел подняться, потребовать вернуть его домой, в конце концов, вернуться самому — но сил на это уже не осталось. Только мысль о том, что сыновья отвергли его, что он им не нужен. — Как же дети?.. — сказал он только. — Что вы им скажете? Что вы им скажете, когда они вырастут? Что? Он упал на землю лицом вниз и бессильно заплакал. Фингон всю дорогу вспоминал о том, как он жил с отцом, особенно те первые недели, как спал с ним, не обращая внимания на его стыд и страх; Тургон заставил его вспоминать перед отъездом. Чувство вины жгло его так сильно, что он не обращал внимания на тревогу Финголфина, на его постоянные вопросы о младших детях; само существование этих детей было частью того ужасного, что они оба сделали с любимым отцом, и он подсознательно ждал, что когда он привезёт Финголфина сюда, оставит его здесь, это чувство вины пропадёт хоть отчасти, что, освободившись, Финголфин перестанет беспокоиться о детях (почему?). Сейчас он был полностью раздавлен; он опустился на колени около Финголфина, погладил его по спине, по затылку и сказал: — Папа… папа… пожалуйста, я же хотел как… тут тебе будет хорошо… Финголфин вскочил; Фингон тоже поднялся — и сразу упал, ибо отец с размаху отвесил ему тяжёлую пощёчину. — Ты знаешь, кто я? Что же ты делаешь? — Мы хотели тебя освободить… — От детей? Почему вы взялись решать судьбу моих детей? Почему вы взялись решать судьбу своих детей? Почему вы посчитали, что можете лишить их матери? Чья это идея? Отвечай! — Мы оба, — ответил Фингон. — Лжёшь. Это Турьо. Это он любит всеми распоряжаться. А ты пошёл у него на поводу. Да лучше бы вы хотели меня убить! — Отец… Отец, прости. Мне — нам обоим — нам было слишком тяжело. — Вам тяжело? Вы взрослые. Справляйтесь с этим. А не переваливайте это на меня и двух маленьких детей! Вы же знали, кого вы берёте в жёны? — Я узнал, что ты — это ты, только… только… — Фингон захлебнулся; он не хотел говорить, что узнал об этом ещё до родов, но ведь они были вместе и вчера… — Вы оба с самого начала знали, что Майрон ничего не делает просто так. Вы оба знали (Турьо мне это сказал с самого начала), что я пленник, которого вынудили стать женщиной насильно, что я ношу ошейник, который подавляет мою волю. Разве этого недостаточно? Вы оба пошли на это. Да, вы искренне поверили, что я стану вам хорошей женой. Я любил, я до сих пор искренне люблю вас обоих. Не знаю, как, — это трудно описать. Я люблю вас. Я старался быть вашей женой, раз это вам обоим так нужно. Не мог понять, почему ты так ведёшь себя, что я вам сделал, почему ты так надолго меня увёз от детей. Но раз ты мне теперь всё объяснил, то, как ваш отец, я так обращаться с вашей женой и вашими детьми вам не позволю. Я возвращаюсь. — Он закинул на коня свои вещи. — Папа, но я был должен… — С твоим братом я сам поговорю, — сказал Финголфин. — А ты помолчи, я разговаривать с тобой не хочу. По крайней мере, пока мы не приедем.