Он не был готов. Никогда не был.
Небо пало наземь, а Раута пронизало грубой и болезненной дрожью, когда из спальни затрезвонил телефон. Это был телефон Фади. Самого Фади Тони нигде не обнаружил, обыскав всю квартиру. «Сколько можно пропадать? — подумалось Антону, — Сколько можно тебя спасать?» Это промелькнуло так быстро, но так отчетливо, что перед глазами мутнели и клубились остатки воспоминаний о глубоком капюшоне, о широких зрачках, об острых клыках, о крови, стекающей на асфальт. Пистолет бьёт в цель, только магазин пуст, а гладкое лезвие ножа проезжается по острому кадыку. Размытый образ мёртвого отца, страстный и быстрый секс под одеялом, лысая бошка Ворона, его собственная смерть и поцелуи, сравнимые с уколами шприцов в худые предплечья Фади. Топор надёжнее в помещении, чем пистолет. Его сердце окаменело леденящим ужасом. «Прости, брат» Дрожащая рука хватает вибрирующий смартфон, голубые глаза пробегаются по неизвестным цифрам. Неаккуратный тычок огрубевшим пальцем по зеленому кружку. Антон, затаив дыхание, вслушивается в белый шум на другом конце провода. А затем противный, до омерзения знакомый, голос, строго приказывающий. Как всегда, приказывающий. Иначе Раут никогда не слышал. Иначе Раут не привык: — Приезжай и забери свою шавку. Как-то паршиво, в груди расцветает ненависть и чувство страха, которое уже дышит на ладан, царапая осколки совести. У Антона же есть совесть? Была, точно. Тяжелый вдох, сумка с деньгами снова закидывается на плечо сильными руками. Он точно знает — она пригодится. Она — всё, что его интересует. Быстрый набор Топора, Антон вновь заводит машину, поправляя зеркало заднего вида, больше нервно, чем от нужды. Нога дёргается на педали сцепления, паранойя заставляет оборачиваться и постоянно кусать губы. Чёрт. — Да? — обеспокоенный тон Топора никогда не обещал ничего хорошего, особенно, когда у Тони он не отличался большим спокойствием. — Они забрали Фади. — голос дрожит, челюсти нервно сжимают в зубах сигарету, — Нет времени кооперироваться, начинаем прямо сейчас. Антон даёт отмашку, отпуская сцепление и выжимая газ в пол, выезжая на ровную трассу. ** Он просыпался под «пока все дома», быстро и научено заваривал лёгкий чай себе и брату, намешивал вилкой «болтунью» на нагоревшей сковороде, раздвигая пыльный шторы на маленькой кухне. Жизнь сделала всё, чтобы он стал красивым. ** Воспоминания застилали чёткий, острый взор белой пеленой, Тони трясёт головой, подрубая дальний свет на чернеющей трассе, чувствуя, как в сердце щёлкает очередной флешбэк. Щелчок затвора, улицы приобретают знакомые очертания, Гарри и Фрики на связи глубоко в ухе. Шпионские замашки пригодились не только на работе. Высотки, горящие вывески ослепляли, но Раут умело сворачивает в знакомый двор. Паркуется в тени желтеющей листвы, подключаясь к общей связи. — Фрик, что видишь? — спрашивает Тони, потирая сотню раз перебитый нос. — Сестричка на огоньке. — ухмыляется Франки, выдыхая в микрофон поток горячего воздуха, — Шастает по кабинету, как будто нервничает. Тони кивает, а голову пронзает очередная боль, острая, словно в мозг впились сотни маленьких игл. ** Антону мало лет. Антону тринадцать, он нервно вышагивает по пустеющему отделению полиции, выгибая и похрустывая суставами пальцев. За стенкой — собственный отец, прикованный наручниками к гладкому столу, даёт показания, изредка заикаясь и всё время спрашивая: «Где мальчики?» Тони слышал, как строгий мужчина в форме, высокий, как фонарный столб, стучал ладонями по столу, по щекам отца. Как он кричал, выбивая из невиновного ложные показания. Такое в то время случалось часто, в девяностых много говна произошло, много кого покрывали. Антон тогда не понимал этого, постоянно бросая жалостливый взгляд на совсем маленького брата, зажавшегося в углу отделения. Он дрожал, губы пухлые кусая. Он боялся, и страх этот — отпечатался на внутренностях Антона, выжигая плотное и горячее клеймо: «Я должен заботиться о нём» ** Мелкие и мокрые хлопья снега отрывисто стекали с нависшей над Антоном тучи, впитывались в отросшие волосы, покрывали гниющую листву, пытались затушить уголёк сигареты, которой Раут судорожно затягивался, ожидая сигнала от Топора. — Есть. — отрывисто шепчет Игорь, и Тони слышит звук взведенного курка.«Тотальная слежка»
Относилось ли эта записка к самому Антону, или обобщала всё то, что происходит с ним в жизни? Теперь уже не важно, Антон докуривает, быстро поднимаясь по гладким мраморным ступеням, чувствуя, как скользит подошва тонких кроссовок. Ледяная ручка большой стеклянной двери. Он снова здесь. Вдох. Жаркий, задушенный. Юго-Запад сегодня особенно нервный. Кровавый. Покрытый болотной тиной. Холодный. Быстро суёт руку в карман — «стечкин» всегда с ним. На отголосках разума разносятся полицейские сирены — «Значит, настучали…» ** Нежные бледные и длинные женские руки заботливое потянулись к розовым щекам Фади, оглаживая, зарываясь в светлые редкие волосы. — Кто это у нас такой красивый? — риторический вопрос. Женщина в милицейской форме выглядела так же, как и офицер — высокая, худая, конечности её казались неестественно длинными, как щупальца морского кальмара. Узкая юбка до колен облегала её бёдра, будто она вот-вот упадёт от скованности движений. Тони отталкивает её руки, стискивая брата в собственных объятиях. — Вы боитесь меня, мальчики? Не бойтесь. — она приветливо, но ядовито улыбнулась, отводя Антона чуть поодаль от брата, чтобы объявить что-то очень важное, что-то очень болезненное и отрезвляющее, — Я из детской комнаты милиции. Дело в том, что ваш папа… Сделал кое-что ужасное, а ваша мама… — Мертва. — грубо отрезал Раут, подняв на женщину тяжёлый, полный ненависти взгляд. Взрослый, осмысленный. Женщина кивнула, присаживаясь на корточки напротив Тони, сжимая его ещё худые плечи. — Вам придётся какое-то время пожить не дома, а с другими, такими же, детками, пока вас не заберут в новую семью… ** Тони осторожно оборачивается в зеркальном лифте, пока он нес его на самый верхний этаж корпорации. Он никогда не думал, что снова здесь окажется, после стольких лет незнания и оцепенения — морального и физического. Он озлобленно сплёвывает, когда в кабине приветливо разносится звонкий «треньк», означающий прибытие на нужный этаж. — Гарри? — обеспокоенность не остаётся незамеченной лучшим другом. — Всё будет хорошо, просто перебей их всех. Может, Антон так и сделал бы. Нет, он точно так и сделал бы. Вошёл и без перезарядки расстрелял бы всех, кто стоит за похищением, за убийствами, за отравлениями. Особенно его на это подталкивало то, что глава «Око» и его секретутка уже на мушке, но стоило Рауту только войти в кабинет с большими панорамными окнами, озноб мелкими мурашками прополз по крепкому позвоночнику Тони, сковывая все его движения. — Антон… — повисший на его шее Фади заставил неподвижно стоять, впитывая знакомые и до ужаса родные прикосновения, — Ты пришёл… Размазанный голос легко и приятно струился по ушам Раута, затекая прямо внутрь черепной коробки. А явный и ритмичный стук его челюстей наводил на отвратительные и кошмарные домыслы…