«Найди меня»
Фади отшатывается от отражающей поверхности, едва сразу не трезвея. Страх тонкими щупальцами подкрадывается сзади, оплетая тонкое горло, присасываясь болезненно к голове, сдавливая её еле заметным передозом. Но пара ампул Аксвицина всё меняют. Разворачивают жизнь в иное русло. И эта жизнь уже кажется одноразовым сексом, где тебя грубо трахают, а ты умеешь искать в этом ворохе проблем куски оргазма. Вот Фади и ищет, вырываясь из Ада на всё такую же людную улицу. И двери клуба кажутся обрамлены костями, они светятся красным, а из-за них доносятся мерзкие и ужасающие крики грешников. Фади хмыкает, случайно думая про себя:«Я не такой»
Он не такой, он подруливает к незнакомым парням, что задницами облокотились на капот низкой ярко-красной машины. — Красивая. — начинает Азима, улыбаясь почти естественно, намекая на автомобиль. — Красивый… — отвечает статный мужчина, выдыхая сигаретный дым почти в лицо Фади, — Прокатимся? Предложение ни разу не пугает парня, не заставляет задуматься. Что может случиться? Хуже не будет, Фади невменяем. Осторожно в огонь ногами, он садится на пассажирское, откидываясь на мягкую спинку. Финальный шот и сигарета из рук симпатичного водителя. Только Фади почему-то не может разглядеть его лица, списывая это на плохое зрение под действием порошка, или Аксвицина. Под ним всегда всё плывёт. Музыка из магнитолы оглушает, чуть не лопает барабанные перепонки, сиденье приятно вибрирует, разыгрывая аппетит, похоть, адреналин широкими спазмами протекает по сжавшимся венам, расширяя. Кровь льёт к животу, когда спортивная машина несется по пустым улицам, будто раскрашенным акварелью. Фади тянется руками к открытому небу, высовываясь из автомобиля, почти ложась грудью на лобовое. Машет ладонями, пропуская сквозь них жёсткие и холодные потоки воздуха. Закрывает глаза, позволяя лапать себя с заднего сидения: худую талию, почти плоскую задницу, выступающие рёбра. Азима похудел за столько времени… По мозгам долбит день, когда он ушел — лучший праздник для него. И голубые глаза выворачиваются нехотя из-под расслабленных, но подрагивающий век, а разделительная полоса на дороге разделяется как-то слишком неестественно. «Найди меня» — шепчет улица и мерзкий ужас окутывает лопнувшие сосуды, заставляя вернуться в кресло и пугливо прижаться к нему, губу до боли кусая. Фади сошел с ума. Фади умирает? Ощущения выплёскивают его внутренности на асфальт, заставляя долго и влажно блевать где-то в кустах. — В пизду его? — обрубается где-то позади от парня. Фади едко хмыкает, рот трясущейся рукой вытирая. Не удивительно, шипение резины о горячий асфальт, машина уезжает, оставляя парня на одинокой трассе. Фади выпрямляется, ноги еле переставляя на пути к городу. Улыбка тянет бледные и треснувшие в голодном укусе губы. Ровные, но пошатывающиеся зубы, боль в носовых пазухах, ледяные конечности. Он через всё это уже проходил, он это всё знает, не знает только, для чего. Точнее, не помнит. Последние пару месяцев провёл под глубоким наркозом, только одна фраза всё время высвечивается неоновой вывеской на каждом здании, на запотевших окнах квартиры, на зеркалах, на обратной стороне подсознания. Фади не видит смысла, не помнит значения букв, — они, вроде, составлены в слова, но слова эти ничего не значат для него. Фади не помнит и ему не страшно вперёд, ему страшно назад. Оборачиваться тоже страшно, потому что обострённый звук улавливает тихие и меткие шаги, шелест листвы, перекатывания гранитной крошки. Азима только ускоряет шаг, или ему это лишь кажется? В любом случае голову пробивает трезвеющей, острой, ломающей позвонки болью, а в широких и впалых глазах намертво темнеет до утра. // Город засыпает, просыпается мафия. Помещение всё ещё трясется, как и руки Талибала. Город полыхает в огне, лучше бы его не стало. Полыхает неровная шишка на голове, лампа на столе, впалые щеки. Отхода облили с ног до головы, словно адский водопад, выкручивая Фади на мокрых простынях болью и сожалением. — Трезвый? — хриплый мужской голос, который напоминает что-то давно забытое, приятное, светлое. Фади с трудом разлепляет иссохшие глаза, но муть перед ними не рассеивается, только ухудшается. Он переворачивается на спину, выстанывая что-то неразборчивое, губы тоже слиплись одним сплошным кровавым подтёком. Голова болит, всё существо Фади тянется к Аксвицину в заднем кармане джинс, но не обнаруживает его там, как и пары новеньких инсулиновых шприцов. — Плохо тебе? — вопросы повторяются, путаются у Талибала в мозгах, выворачивают их, потрошат, он не в силах отвечать, только хнычем еле уловимое «угу», молясь о скорейшей смерти. — Фади, приди в себя. Добрые руки протягивают ему стеклянный стакан с ледяной водой и Азима припадает к нему, как к живительному источнику, забывая о боли в мышцах, в голове, в собственной мёртвой душе, которая отзывалась тяжким грузом в желудке. Попив, и ещё немного потерев заспанные глаза, Фади оглядывается: родная квартира, родной потолок, мебель, посуда, родной… Гарри? Неприятная вина кольнула где-то на периферии нейронов. — Чего тебе? — тихий и ослабший голос араба выдаёт всё его нежелание общаться со старым другом, который лишил его чего-то важного, о чём, правда, он совершенно не может вспомнить. — Найди его.