***
Спросить разрешения было намного легче, чем осуществить замысел. Маринетт, конечно, догадывалась, что так и будет, но не подозревала, что прикоснуться к другу, не получая уверенности от костюма Ледибаг, окажется настолько сложной задачей. Она ведь уже делала это утром, так почему сейчас уже десять минут стоит с вытянутой рукой возле не смеющего пошевелиться Кота? Девушка не представляла, что этот непоседливый Кот, у которого под хвостом наверняка находилось не одно шило, способен так долго сидеть неподвижно. Даже его дыхание, казалось, замедлилось и стало тише. Более того, когда на первой минуте Нуар обнаружил, что рука Маринетт еще сильнее вздрагивает, стоит ему моргнуть, он, не сказав ни слова, закрыл глаза, чтобы Принцессе было спокойно. И она была очень благодарна ему за терпение. Потому что абсолютное спокойствие Кота частично передавалось и ей. Потому что, видя, как Нуар покорно ждет, когда она сама решится на это прикосновение, Маринетт не могла позволить себе сдаться и отступить. А ведь внутри у нее все кричало, вопило, визжало и верещало, умоляя срочно сделать как минимум три крупных шага назад, спрятаться хотя бы под одеяло и отвернуться в сторону, чтобы не видеть ни Нуара, ни его рук. Внутренний голос обратился неумолкающим воем, отчаянно заклинающим не провоцировать судьбу на новую трагедию. И пусть разумом Маринетт понимала, что сейчас Кот-то уж точно не причинит ей вреда, тело отказывалось подчиняться ее приказам, сердце сжималось, словно вспоминая о том, как совершило последний удар, а протянутая к другу рука дрожала так, что ей приходилось придерживать ее другой рукой, чтобы хоть чуть-чуть успокоить. Маринетт стиснула зубы, словно это могло помочь ей решиться на прикосновение. Ее ладонь от плеча Нуара отделяло всего каких-то пять сантиметров. Непозволительно близко для той, чья душа была растерзана на части древней магией. Непреодолимо далеко для той, чей разум пытался сопротивляться ужасам прошлого. Чтобы сдержать подступавшую от волнения тошноту, Маринетт пришлось прикрыть левой рукой рот и громко сглотнуть. Лишенная опоры правая затряслась так, словно пыталась наглядно продемонстрировать безумный бешеный ритм. Девушка даже поймала себя на мысли, что из-за этой тряски сможет случайно коснуться Кота, тогда частично задача будет считаться выполненной… Но ни одного прикосновения (к сожалению?) так и не произошло. — Я смогу, — вырвался из ее уст отчаянный шепот. Маринетт не помнила, в костюме Ледибаг она умерла или нет, но знала: от «Катаклизма» он не спасет в любом случае. Так почему же в геройском обличии она чувствовала уверенность, позволявшую ей прикоснуться к другу, а без красной маски на лице могла лишь трясти рукой в пяти сантиметрах от его плеча, боясь даже на миллиметр сократить расстояние?! — Не принуждай себя, Принцесса, — чуть слышно, словно боясь напугать еще больше, выдохнул Кот Нуар, едва шевеля губами. — Я смогу! — повторила Маринетт громче. Черт возьми, она не могла так просто сдаться! Ведь сдавшись после того, как изъявила намерение прикоснуться, она сделает только хуже. Ведь одно дело — избегать всяческих прикосновений, и совершенно другое — избегать их даже при желании прикоснуться. Девушка чувствовала себя жалкой, ущербной, без маски не способной даже показать свое доверие другу, убедить его не винить себя. Она и раньше иной раз противопоставляла личность Маринетт Дюпен-Чен личности героини Парижа. «Катаклизм» не только разорвал ее тело, но и расколол эти личности так, что теперь они даже не могли соприкоснуться. — Маринетт, ты не должна себя заставлять, — улыбнувшись уголками губ, мягко произнес Нуар. — Честно, одно то, что ты пыталась это сделать, многое для меня значит. Но, возможно, тебе лучше начинать не с меня. Девушка ничего не ответила. Она не знала, как, не раскрывая личности Ледибаг, объяснить Коту, что к кому-либо другому прикоснуться она не сможет тем более. Ведь такого абсолютного доверия, как то, что появилось в ее душе вместе с воспоминаниями о смерти, Маринетт не испытывала больше ни к кому. Естественно, она доверяла Алье, еще больше доверяла родителям, но в доверии к Нуару было что-то особенное, что она не смогла бы описать без тех воспоминаний, которые были вытеснены болью и страхом. Маринетт убрала руку. Она тешила себя надеждой, что потерпела неудачу из-за того, что сегодня был лишь второй день после ее воскрешения. Но внутренний голос противно шептал: даже через несколько лет ничего не изменится.***
Нуар навещал Маринетт дважды в день. Адриану не так просто было перестроить свой график и убедить Натали, что ему нужно больше свободного времени, но своего он все же добился. Приезжая в коллеж за час до занятий, чтобы «обсудить с одноклассниками домашнее задание», юноша перевоплощался в Кота Нуара и проводил этот час в пекарне, завтракая второй раз вместе с Принцессой. Вечерами, запираясь в своей комнате, он сбегал через окно, чтобы накормить одноклассницу ужином и принести ей печенье, которое она, как ни странно, ни разу не ела в его присутствии. На шестой день Коту удалось уговорить Маринетт убрать баррикаду, блокирующую вход в комнату. Но в тот же вечер баррикада появилась опять. Потому что у Маринетт началась истерика, стоило Сабине сделать небольшой шаг в сторону дочери. Сабина не собиралась прикасаться к Маринетт, ведь Нуар объяснил, что «из-за злодея» любое прикосновение внушает девушке страх. Она лишь подняла руку, чтобы помахать дочери, пытаясь этим жестом выразить свою поддержку… Но в этот же момент глаза Маринетт испуганно расширились, ее дыхание перехватило, схватившись руками за голову, она рухнула на колени и издала сдавленный писк. А затем материнский инстинкт — защитить дитя во что бы то ни стало — сыграл злую шутку. Повинуясь ему, забыв обо всех предупреждениях героя, Сабина невольно сделала еще один шаг. Инстинкт требовал обнять плачущую дочь, внутренний голос шептал, что не может такого быть, чтобы прикосновение родной матери могло страшить ее девочку. Девочку, что сотрясалась в рыданиях у нее на глазах, заставляя материнское сердце обливаться кровью. — Вам лучше уйти, — дотронуться до дочери Сабине помешал Кот Нуар. Его глаза были полны боли, сожаления и какой-то дикой непонятной женщине вины. Сабина не могла понять, почему ее Маринетт спокойно могла находиться в одной комнате c незнакомцем, скрывающим лицо под маской, а на ее присутствие реагирует так? Что с того, что он герой Парижа? Сабина — мать! Так почему мать не может обнять собственного ребенка? Почему вынуждена днями и ночами тихо плакать под дверью ее комнаты, ожидая, когда дочка, наконец, выйдет к родным? Почему этот чертов герой не смог защитить Маринетт? Если бы он справлялся со своими обязанностями, ее дочь не находилась бы сейчас в таком состоянии! Сжав губы, Сабина не сводила глаз с Маринетт, позволяя Коту Нуару вести себя к люку. Герой ведь говорил, что за эти дни ее девочке стало лучше, что Маринетт даже начала улыбаться, что, приходя к ней, он реже замечал на щеках девушки высохшие дорожки слез. Неужели врал? Или своим визитом Сабина заставила страдать единственное дитя? Женщина не помнила, как ее за руку взял муж, как он, утирая рукавом слезы, повел ее вниз по лестнице, как люк закрылся, а затем с глухим стуком на него что-то поставили. Лишь то, как ее хрупкая малышка Маринетт содрогалась в рыданиях, стояло у нее перед глазами. Лишь всхлипы дочери, чередующиеся с отчаянным бормотанием «не трогай, умоляю, пожалуйста, уйди», повторялось в ее ушах. Сабина бы все отдала за то, чтобы вновь увидеть улыбку своей девочки и услышать ее смех, но сейчас почему-то даже не могла их вспомнить. А ведь всего шесть дней назад все у них было хорошо.***
Прорычав нечто нечленораздельное, Адриан рухнул на кровать. Он так надеялся, что присутствие матери поможет Маринетт быстрее оправиться от пережитых ужасов, но в итоге сделал все хуже. Он ведь видел в глазах Маринетт стремление избавиться от страхов перед прикосновениями и считал, что Сабина в этом плане лучший помощник, чем Кот Нуар. Потому что мадам Чен подарила ей жизнь, а его «Катаклизм» — отнял. — Парень, не убивайся ты так, — в последние дни Плагг меньше канючил и вел себя намного тише. Квами был обеспокоен состоянием хозяина, который, возвращаясь вечерами в свою комнату, даже не включал свет, в темноте предаваясь самобичеванию. — Даже Ледибаг говорит тебе, чтобы ты себя не винил! — А кого винить во всем этом, если не меня?! — вспылил Агрест, запустив подушкой в сторону звука. Черного котенка тяжело было разглядеть в темной комнате. — Пусть в этом времени я еще ничего не сделал, но в будущем «Катаклизм» к ней применил именно я! Я довел ее до такого, ты понимаешь, Плагг? Я! — И отдал свою жизнь, чтобы дать ей второй шанс, — напомнил квами. — Тот ты смертью искупил свою вину, так что, считай, ты за все расплатился. Спрятав лицо в ладонях, Адриан протяжно застонал. Он понимал, что Плагг пытается его поддержать, но о каком «расплатился» могла идти речь, когда Маринетт сегодня впала в истерику при виде собственной мамы? Неужели ему предлагают наслаждаться жизнью, когда из-за него его подруга вынуждена влачить существование затворницей? — «Расплачу́сь», когда она не распла́чется при виде рук матери, — пробурчал юноша. — О, я уж и забыл, что ты любишь каламбуры, — услышав в речи подопечного игру слов, квами не преминул возможностью вспомнить и о своем увлечении. — А я, к твоему сведению, очень люблю камамбер. — Ты знаешь, где он лежит, — сухо ответил Адриан, переворачиваясь на бок и сворачиваясь калачиком. Плагг подлетел не к шкафу с любимым лакомством, а приземлился на подушку возле Агреста. Насколько он знал, Тикки часто выражала сочувствие к проблемам хранительниц серег Удачи, поглаживая их своей лапкой. Черный квами всегда смеялся над этим, не понимая, как простое прикосновение могло оказать поддержку? Он-то предпочитал делать вид, что ничего плохого не случилось, веря, что шуткой и дурачеством можно вытянуть из любой депрессии! Как оказалось, не из любой. Плагг понял это, когда почувствовал, что Адриан позволил себе немного расслабиться, стоило крохотной черной лапке коснуться его головы. — Но ведь на меня она так не реагирует… — вздохнул юноша, вспомнив, как вчера Принцесса снова попыталась к нему прикоснуться. Тогда ее рука почти не тряслась, пусть она и не смогла сократить расстояние больше, чем на пять сантиметров. Матери же Маринетт и на метр не позволила к себе подойти. — Все должно быть с точностью до наоборот. Адриан в облике Кота Нуара не так часто пересекался с Маринетт, чтобы она могла проникнуться к нему каким-то особым доверием. Да, он спас ее однажды от акуманизированного Натаниэля, да еще пару раз видел, но не более. Несравнимо с тем, как часто он общался с ней без маски. И уж тем более несопоставимо с тем, что связывало Маринетт с Альей или с родителями. Но тогда почему Адриан замечал, что в присутствии Кота она иной раз даже начинала успокаиваться? Потому что он герой Парижа? В другое время этот ответ бы потешил его самолюбие, но не сейчас, когда Адриан знал причину смерти подруги. — Плагг, как думаешь, — Адриан редко обращался к нему за советом, считая, что прожорливый квами способен мыслить только о сыре, — почему Маринетт боится всех, кроме меня? — Потому что ты объединил Камни Чудес для ее воскрешения, — ответил Плагг, выдержав небольшую паузу. К этой версии он пришел вчера, ведь ему самому казалось странным, что воскрешенная после смерти от «Катаклизма» девушка не испытывает абсолютной ненависти к Коту Нуару. А сегодня, увидев реакцию Маринетт на присутствие матери, квами только убедился в правильности своих рассуждений. Вот только как отреагирует на них его подопечный, Плагг не представлял. — А перед этим убил, — возразил Адриан. — «Катаклизм» заставляет человека на протяжении тринадцати секунд умирать в страшных муках, — Плагг перешел на шепот, словно надеялся, что его слова растворятся в тишине комнаты, не достигнув Агреста. — Магия Камней Чудес возвращает сознание в прошлое примерно на месяц… Юноша вздрогнул. На то, чтобы предотвратить смерть Маринетт, у них с Ледибаг в лучшем случае было немногим более трех недель. — Из точки, — зажмурившись, продолжил квами, — что произошла за секунду до наступления смерти. Плагг замолчал, прислушиваясь к реакции Адриана. Тот не шевелился и, затаив дыхание, ожидал, что мудрый котенок скажет еще хоть что-то, проясняющее его речь. Что с того, что будущий Кот переместил ее из времени за секунду до смерти? Ведь еще двенадцать она провела, корчась в предсмертной агонии! Адриан бы еще понял, если бы было наоборот, если бы в момент перемещения сознания до смерти оставалось двенадцать секунд! Если только… — Отношение Маринетт к тебе — результат того, что ты избавил ее от тех страданий, на которые ее должен был обречь «Катаклизм» за это время. Для тебя это лишь мгновение, а для тех, кто испытывает на себе силу Разрушения, каждая секунда кажется вечностью.