I
Принцесса Мария передала заснувшую малышку Александру Александровну на руки одной из фрейлин, а сама, накинув поверх домашнего платья тёплую шерстяную накидку и надев на руки перчатки, спустилась вниз и вышла на пустынный двор Александровского дворца. За это утро к ней дважды наведывался адъютант его величества и спрашивал, не вернулся ли её супруг. На что всякий раз получал отрицательный ответ. Мария, вслед за государем, была обеспокоена двухдневным отсутствием своего мужа. И хотя она имела представление о том, где он скорее всего находится, от этого принцессе не становилось легче. Она давно знала, что творится на душе у Александра Николаевича: он продолжал горячо любить княжну Наталью Репнину. Находясь вдали от Натали, облик Александра часто принимал отстранённый вид, поскольку мысли наследника престола витали где-то далеко, не иначе как в окрестностях усадьбы Высокое. И даже семейная жизнь не смогла ничего исправить. Выплакав тайком немалое количество слёз, Мария смирилась со своей судьбой, поскольку была бессильна что-либо изменить. Она не смогла бы навредить Наташе или предпринять попытку разлучить её со своим мужем, потому как понимала, что в таком случае Александр попросту возненавидит принцессу. Да и потом, Мари была невыносима сама мысль, что она может заставить страдать близкую подругу, коей продолжала считать Натали. Принцесса обладала стольким великодушием, что пыталась оправдать каждую из сторон: и мужа, и Наташу. И, разумеется, найти утешение для себя, ведь, в конце концов, Александр Николаевич был к ней внимателен, заботлив и добр; она по-прежнему чувствовала его поддержку и готовность помогать ей. А когда на свет появилась их дочь, Мари благодарила небо за то, что ребёнок родился здоровым, и старалась проводить со своей ненаглядной крошкой всё свободное время, даря ребёнку двойную порцию любви, раз супруг предпочёл другую. Однако принцессу не могли не тревожить отношения супруга с его величеством. Она знала, что государь не одобряет связи цесаревича с Натали, и боялась, как бы император не предпринял какие-либо меры по возвращению мужа в лоно семьи. Дважды приняв в то утро адъютанта Николая Павловича, Мари, под видом того, что ей хочется подышать свежим воздухом, решила выйти на подъездную дорогу, ведущую к дворцу, в надежде встретить супруга раньше всех. Закутавшись поплотнее в свою пелерину, она принялась прохаживаться вдоль дорожки, читая про себя молитву. Так продолжалось больше часа, но цесаревича всё не было. Чувствуя, как начинают коченеть её руки и ноги, не солоно хлебавши принцесса повернула обратно во дворец. Она уже поднималась по ступеням на крыльцо, как ей послышалась конская поступь. Обернувшись, Мари увидела того, кого ждала: к ней стремительно приближался Александр Николаевич. Принцесса остановилась на крыльце, чтобы дождаться его. Когда Александр подъехал и, спрыгнув с коня, подошёл и поцеловал ей руку, первым, что она услышала, были следующие слова: — Мари! Что ты здесь делаешь? Не холодно ли для прогулки? И всё ли в порядке дома? — Я жду вас, Александр Николаевич, — ответила она, вглядываясь в лицо мужа. — С нами со всеми всё хорошо. Однако мне необходимо поговорить с вами с глазу на глаз, поэтому идёмте скорее. Растерянный цесаревич последовал за Марией в её комнаты, где, сняв верхнюю одежду и отдав её горничной, супруги присели на диванчик друг напротив друга. — Александр, должна сказать, что государь изрядно встревожен вашим нынешним отсутствием. И мне кажется, ему сильно не нравится, что вы уезжаете вот так, когда и куда вам вздумается, — начала разговор принцесса. — Он приходил к тебе? — Меня посещал личный адъютант его величества. — Тогда прямо сейчас пойду и поговорю с отцом. У меня имеется к нему один очень важный разговор, — недобро произнёс Александр, вставая. — Погодите, — Мари схватила мужа за руку и вернула обратно на диванчик. — Что-то произошло с Натали? — голос принцессы всё же дрогнул. — Скажи, ты отправляла княжне письма? — вопросом на вопрос ответил Александр. — Да, я написала Натали письмо, но ответа не последовало. И я подумала, что она поглощена делами поместья и ей не до переписки. — Она его не получила, — грустно усмехнулся Александр. — Как не получила и мои письма тоже. И я не сомневаюсь, что это дело рук государя. Мария подняла свои большие голубые глаза на мужа: — Но почему его величество так поступили? Неужели в наших с вами письмах к Натали может быть что-то дурное? Цесаревич не нашёлся, что ответить. Вздохнув, он решил сообщить Мари самую главную новость, которую привёз из Высокого, как бы нелегко принцессе было её услышать. — Я должен кое-что рассказать тебе, мой друг. Мне сейчас вдвойне тревожно за княжну, потому что она, видишь ли, в таком положении… — Александр потёр свой лоб, как всегда делал, когда сильно нервничал, — …в положении, в котором любая неизвестность лишь удесятерит треволнения, а они совсем ни к чему Натали. Принцесса Мария молча глядела на супруга. Она размышляла над тем, что только что услышала. — Натали ждёт ребёнка? — нарушила звенящую тишину Мари. Стараясь не смотреть ей в глаза, Александр утвердительно кивнул. Мари отвернулась от него и устремила взгляд в пустоту. Она знала, чей это ребёнок. Можно и не спрашивать об этом. Сглотнув подступивший к горлу ком, храбрая принцесса вновь обратила свой взор на мужа и спокойно произнесла: — Вы должны позаботиться о ней. Это ваш долг. И необходимо переговорить с его величеством, чтобы он больше не скрывал нашу корреспонденцию в Высокое. Цесаревич вновь лишь кивнул вместо ответа. — Как она себя чувствует? У неё есть кто-то из близких, кто всегда рядом? — Мари, словно ей совсем-совсем не было больно, принялась расспрашивать о подруге, в то время как Александр Николаевич нашёл в себе мужество взглянуть на жену. — С ней всегда её верная помощница, которая опекает лучше родной матушки. И, конечно же, Михаил Репнин не забывает сестру, — рассказал он. — Это хорошо, — согласилась принцесса. — Я напишу ей письмо, ещё одно, а вы позаботитесь, чтобы оно попало куда следует. — Мария, спасибо, — цесаревич придвинулся и взял супругу за руку. — Ведь я знаю, что причиняю тебе. Принцесса высвободила свою маленькую ладошку и встала. Она не желала слушать его оправдания. — Вам пора, ваше высочество. А я хотела бы вернуться к нашей дочери, — бросив на Александра мимолётный взгляд, она с гордо поднятой головой направилась в комнату малышки. Цесаревич же, в который раз чувствуя себя ничтожеством, поднялся следом и пошёл к государю, где ему предстоял ещё один серьёзный разговор.II
Николай Павлович отыскался в рабочем кабинете. Он, как обычно, сидел за огромным столом в окружении бумаг с докладами своих министров. — Добрый день, ваше величество, — громко известил о своём присутствии цесаревич. Продолжая просматривать бумаги, Николай Павлович лишь слегка повёл бровью: — Добрый, Саша. Как съездил? Александр хмыкнул. — Ваша осведомлённость и вездесущность впечатляет. Есть ли в этом мире что-то, чего вы не знаете? — Ты пришёл задавать глупые вопросы? — спросил государь и уткнулся в очередной документ. — Нет. Я пришёл, чтобы забрать письма к Наталье Репниной. — О! — Многозначительно произнёс император, оторвавшись от своих бумаг. Он не спеша выдвинул один из небольших ящиков, и на стол перед Александром легла пачка жёлтых конвертов, перевязанная лентой. Наследник престола без труда узнал аккуратный почерк принцессы Марии, украшающий верхнее из писем. — Зачем? — спросил цесаревич тихо. — Я же говорил, что не отступлюсь. Он подошёл и взял то, что могло избавить Наташу от мук неизвестности во время их долгой разлуки. — У тебя есть супруга. И дочь. В скором времени надо позаботиться о наследнике, — рассуждал государь, последовательно перекладывая бумаги. — А княжна отвлекает тебя: от семьи, от государственных дел. — Уж отвлекает так отвлекает, — проговорил Александр. — Когда мы не видимся месяцами. — Ты посмотри на себя! — Николай Павлович потерял терпение и, отбросив какой-то документ, взглянул на сына с нескрываемым возмущением: — Скачешь к ней, словно мальчишка, забывая обо всём на свете. Ночами, без охраны! Вместо того, чтобы быть здесь, где ты более всего нужен! — Я вижусь с княжной редко и мало. А вы вдобавок так жестоко поступили — скрыли письма. И небось прочитали их. — Кроме твоих любовных вздохов, там и читать-то нечего! Тоже мне Дон Кихот выискался, рыцарь печального образа! — вскипел император, поднимаясь со стула. — Запомни, Саша, любовь — удел женщин, удел слабого пола. А мужчина не может столь горячо любить, потому что тогда он становится уязвимым и перестаёт думать о более важных вещах: о своём долге, о своём народе, о своей стране! — Сделав паузу, дабы немного успокоиться, Николай Павлович вновь взял слово: — Ты ещё молод и, очевидно, не опытен по дамской части. Женщины коварны. Ежели ты будешь падок на их уловки, им не составит труда воспользоваться тобой в своих целях. — Я не понимаю, при чём здесь Наташа? — рассмеялся Александр в ответ на тираду отца. — Какие ещё уловки? Для чего ей меня использовать? Ох, вы совсем её не знаете, ваше величество. Вы видимо хорошо разбираетесь в каких-то других женщинах, не таких, как моя Натали. Цесаревич хотел было и далее спорить с отцом, однако вспомнил своё обещание, данное Натали, поэтому подошёл к Николаю Павловичу и примирительным тоном произнёс: — Княжне ничего от меня не нужно: ни денег, ни славы, ни протекций для своих родственников. Это она мне нужна, как нужна вода несчастной рыбе, безжалостно выброшенной коварными волнами на сухой берег. Благодаря Натали я вижу смысл в жизни. — Это меня и пугает, — ответил государь, кладя руку на плечо строптивого сына. — Хорошо, если дело обстоит, как ты говоришь, и княжна не преследует корыстных целей. Но всё равно, Саша, пойми, нельзя любить всем сердцем. Надобно сохранять трезвый рассудок, а это отнюдь не способствует пылкой любви. Кроме того, твои враги, прознав, что значит для тебя твоя женщина, могут больно ударить по живому, и ты сделаешься управляемым, ведомым, не способным мыслить хладнокровно. Днём и ночью ты только и будешь думать, как бы прекратить страдания любимой женщины и свои муки заодно. — Ничего подобного не случится, если вы не будете мешать видеться с княжной. Не чините нам препятствия, — Александр Николаевич посмотрел на отца с мольбой. — Неужели во всех людях вы видите, в первую очередь, врагов? Натали — не такая. И нет такого врага, способного ею воспользоваться. Как и я — не дурак, чтобы меня можно было легко обвести вокруг пальца. Прошу, отец, прислушайтесь ко мне хоть раз в жизни. Николай Павлович задумчиво разглядывал Александра, поражаясь тому, сколь глубоко сын впустил в своё сердце княжну Репнину. Но ежели государь, имея на то неограниченную власть, примется и дальше пытаться разлучить сына с Натали, чем это может кончиться? Как бы не сделать хуже. Александр похоже и впрямь не отступится — значит, может быть способен если не на всё, то тоже на очень многое: на безумные, отчаянные поступки во имя своей любви. Так не лучше ли попытаться заключить мир с сыном во благо всего? — Хорошо, — сказал государь, вдруг притягивая к себе и обнимая сына. — Даю слово, что не трону твою княжну. — Благодарю, отец, — ответил Александр, ощущая себя в кои-то веки не наследником, а просто сыном. Как редко это бывает, чтобы отец проявлял к нему обычные человеческие порывы. Как давно этого не случалось — отцовских объятий. А ведь ему они по-прежнему нужны, пускай Александр давно вырос и уже сам стал мужем и родителем. — Кстати, в скором времени вы вновь станете дедом, — сообщил цесаревич, пока Николай Павлович, внезапно расчувствовавшись, гладил сына по спине. — И хотя предвижу, что вы предпочтёте сделать вид, что этого вовсе не существует, знайте, что я очень рад. И намерен подарить этому ребёнку столько же своей любви, сколько и нашим детям с Марией. Император выпустил сына из объятий и покачал головой: — Саша, а всё оказывается столь серьёзно, — цесаревич заметил улыбку, которая тронула губы его отца. — Надеюсь, вы не измените своему обещанию. О большем просить не смею, — сказал Александр с поклоном. — Не изменю, раз дал его. — В таком случае, я могу идти? Мне бы хотелось проведать матушку. — Иди, — отпустил Николай Павлович. Оставшись в одиночестве, его императорское величество опустился на стул. Ему вспомнилось, как однажды он сжимал в своих объятиях дрожащую, словно осиновый лист, фрейлину Наталью Репнину. Как он желал тогда получить её в своих любовницы! И как она, в попытке от него отделаться, опрокинула на стол чернила, залив важный государственный документ. Государь вспомнил, как ему сделалось легко и весело, покуда он смотрел на сконфуженную, перепачкавшую руки в чернилах, убегавшую из кабинета и натыкавшуюся на всё на своём пути Натали. Вот так редкая птица! «И что она сделала с моим сыном? — размышлял император, качая головой. — Хотя это немудрено. Она действительно особенная, не такая, как все остальные. Волшебница или колдунья? Но совершенно точно — необыкновенная женщина».III
Вскоре Александр Николаевич вновь прибыл в Высокое и торжественно протянул испуганной Наташе пачку недоставленных писем. Робко принимая их, она ждала подробностей, которые цесаревич сразу ей поведал. — Неужели это правда? Император так и сказал, что обещает не препятствовать нам? — удивлялась Натали. — Отец дал слово, и я думаю, теперь он его сдержит. Государь знает, что ты в скором времени подаришь ему внука или внучку. И государыня в курсе. Крайне смущённая, Наташа ошеломлённо слушала Александра. Ей не верилось, что, узнав о её положении, Николай Павлович не приказал выслать её или насильно выдать замуж, дабы прикрыть позор. Она готова была улыбаться и лить слёзы одновременно. — Не надо плакать, — ласково сказал цесаревич, утирая слезинки Натали. — Они же мои родители, и должны знать столь важные вещи. А отец не так страшен, как может показаться на первый взгляд. И хотя мы с ним часто не сходимся по самым разным вопросам, тут, я думаю, пришли к долгожданному пониманию. Ну а матушка, по-моему, нисколько не удивлена. Она велела передать, чтобы ты берегла себя. — Государыня всегда была столь внимательна к моей скромной персоне, — прошептала Натали, всё ещё не придя в себя. — Кстати, в этой пачке есть вести и от Мари. Она писала тебе, но государь конфисковал её письма вместе с моими, — пояснил Александр. — Все так добры ко мне. А ведь я этого, должно быть, вовсе не заслуживаю, — Натали отошла от Александра и, закрыв лицо руками, разрыдалась. — Опять эти глупости, — подлетев, цесаревич заключил её в объятья. — Надеюсь, частые слёзы — всего лишь следствие твоего положения. Раньше ты не была такой плаксой. Наташа взглянула на него: — Я не плакса, ваше высочество, но меня мучает чувство вины. Особенно перед принцессой. — Прошу перестать думать об этом, — умолял её Александр. — Потому что единственный, кто во всём повинен, стоит прямо перед тобой. А ты сейчас должна думать о другом: как бы побольше отдыхать и поменьше заниматься делами. — Но я и так почти ничего не делаю. Да и то, разве это дела? — пыталась протестовать княжна. — Вчера, например, я ездила в свою деревню: там свадьба была, и меня тоже пригласили. Красивая деревенская свадьба со множеством родственников и соседей с обеих сторон, с большим застольем до глубокой ночи, с песнями и плясками под гармонь. Женили сына одного, как они сами говорят, зажиточного крестьянина. И разве я могла им отказать? Знаешь, как было весело? А какие душевные песни они пели! — Об одном тебя прошу: будь осторожней, — Александр с нежностью посмотрел на княжну. — И ты, Саша, — улыбнулась Натали. Она не стала говорить ему, что до сих пор часто спрашивает себя, за что ей такое счастье?IV
Все последующие месяцы беременности Наташа была окружена заботой и вниманием, о которых даже не мечтала. Заключив с государем перемирие, Александр Николаевич стал приезжать в Высокое каждую неделю. А если дела вынуждали его остаться в Царском Селе или в Зимнем дворце, писал княжне длинные письма, заканчивающиеся одним и тем же требованием: ответить ему подробно, ничего не утаивая, и как можно быстрее. Доставка корреспонденции была поручена новому личному адъютанту цесаревича, которого Александр пожелал выбрать самостоятельно, без советов Николая Павловича. Натали по-прежнему испытывала неловкость, отвечая не очередное письмо, особенно когда Александр справлялся о её здоровье, но мучить его неведением было выше её сил — она понимала, что он волнуется за неё и за их будущее дитя. Миша наведывался к сестре столь же часто, как цесаревич, привозя в поместье новости о Лизе, которая вовсю готовилась к рождению первенца. Помимо новостей семейного толка, князь Репнин делился с Наташей проблемами, связанными с местной знатью. Как предводитель дворянства, он всеми силами пытался сделать Двугорский уезд процветающим и образцовым, однако не все помещики считала планы Михаила блестящими. Многие из местных, привыкшие жить при господине Забалуеве как им вздумается, а, в случае чего, откупиться от Андрея Платоновича некоторой суммой денег, сильно сопротивлялись внедряемым переменам, строгости и неподкупности молодого князя. Всякий раз Натали сперва внимательно выслушивала монологи брата, а после медленно и вдумчиво высказывала собственное мнение и предлагала пути решения проблем. Ей очень хотелось внести посильный вклад в улучшение быта уезда, ставшего для неё родным и любимым. Глафира Петровна, сговорившись с Дуняшей не оставлять барышню в одиночестве, повадилась опекать Натали словно малое дитя. Когда положение Наташи стало заметным, и она была вынуждена оставить поездки по делам, её прозорливая помощница, предвидя, что княжна не будет сидеть на одном месте и у себя дома, пыталась занять ту каким-нибудь рукоделием или, под предлогом того, что очень любит романсы, просила Наташу помузицировать на гитаре. В итоге за месяцы, предшествующие рождению ребёнка, Натали научилась довольно неплохо вязать, а также взялась потихоньку осваивать стряпню: ей желалось самой печь пироги с капустой и ягодами, готовить всевозможные каши и супы, а также познать тонкости варки варений и засолки овощей. Теперь она, как бережливая хозяйка, мечтала иметь в доме запасы всевозможной вкуснятины, которой можно будет при случае накормить гостей или попотчевать Александра Николаевича. В середине декабря Елизавета Петровна родила дочку, которую они с Михаилом решили назвать Машенькой. Обнимая счастливого брата, приехавшего к ней на следующий день с радостными вестями, Натали просила передать Лизе самые тёплые поздравления. Сама она посетить усадьбу Долгоруких уже не могла, так как находилась на последнем сроке и клятвенно обещала Александру, что не будет садиться в экипаж вплоть до появления ребёнка на свет. И чем ближе были примерные даты Наташиных родов, тем чаще гостем Высокого делался Илья Петрович Штерн, который не так давно получил письмо от цесаревича с настойчивой просьбой втайне приглядывать за Натали. Княжна наотрез отказалась от услуг придворного медика, сколь бы Александр не уговаривал её, не просил. Ей очень нравился добрый и внимательный доктор Штерн. И потом, именно он принимал детей Анны и Лизы, поэтому княжна вдвойне доверяла именно ему и не хотела видеть никого другого рядом с собой в такой важный для любой женщины день.V
Близился конец февраля, и Наташа, встречая каждый новый рассвет, думала, что именно сегодня родится её ребёнок, однако тот пока не спешил в этот мир. На смену недавней оттепели вновь пришла зима с лютым холодом и снегом. Коротая очередной вечер в компании Глафиры Петровны и доктора Штерна, княжна, не в силах усидеть на месте, принялась прогуливаться поперёк гостиной. Илья Петрович время от времени украдкой бросал тревожные взоры на Натали, а также обменивался ими с Глафирой Петровной. При этом оба наблюдателя делали вид, что заняты каждый своим делом: чтением книги и штопкой платья. Проходя мимо дверей, наглухо запертых ещё с осени, Наташа услышала, как ветер, словно раненый дикий зверь, свирепо завывает за окном, и его порывы налетают с такой силой, что дрожат стёкла и, кажется, они вот-вот не выдержат и вовсе рассыплются на мелкие кусочки. — Вы бы сели, голубушка, чего расхаживать-то? — предложила Глафира Петровна. — Давайте чаю принесу. В такую погоду вряд ли стоит ждать гостей. Наташа отрицательно помотала головой, продолжая свой променад с крайне задумчивым видом. Экономка переглянулась с доктором Штерном и пожала плечами. Илья Петрович вновь занялся книгой. Княжна тем временем чувствовала, как медленно наливалось болью всё её тело, как ныла поясница, но именно движение помогало отвлечься не только от физических страданий, но и от тревожных размышлений. За вечер она успела передумать обо всём, что с ней случилось за последние годы, в частности о том, как неожиданно изменилась её жизнь, и вовсе не так, как она рисовала себе когда-то в романтических мечтаниях, учась в Смольном. Образы из прошлого показывались ей неясными тенями, а после проносились мимо, сменяя всё новых и новых призраков. Чувствуя, что вся горит, Натали подошла к двери, ведущей в сад, и прижалась лбом к холодному стеклу. Закрыв глаза, она теперь старалась прогнать все мысли, бередившие душу, и ни о чём не думать. Ей вдруг захотелось забраться куда-нибудь в тёплое укромное место и, свернувшись калачиком, спокойно уснуть на руках у Александра. Она сделала глубокий вдох, затем выдох. Коснулась дрожащими пальцами деревянной рамы. Так и оставшись у окна, княжна впала в забытье. Словно во сне Натали увидела тёмный силуэт Александра Николаевича, который ехал к ней на своём вороном коне сквозь плотную завесу снега. Метель, налетая сильными порывами на скачущего всадника, зло тормошила гриву Пегаса, теребила складки шерстяного пальто Александра, заставляя его морщиться и отворачивать лицо от колючих снежинок. Он был почти рядом, уже на подъезде к Высокому, бесстрашно вступивший в бой со стихией. Вдруг ветер обернулся страшным вихрем, поднимая в воздух снежные клубы, которые, словно большие диковинные птицы всё кружили над цесаревичем, не давая ступить и шагу. Они нападали, безжалостно осыпали крупными хлопьями, а Александр Николаевич, уже весь белый, лишь беспомощно прикрывался рукой, пока окончательно не сгинул в сгущающейся тьме. — Нет, Александр! — Натали резко открыла глаза. Было трудно дышать и она, ища опору, ухватилась липкими пальцами за оконную ручку, в то время как к ней подлетели Глафира Петровна с Ильей Петровичем. — Ах! — почувствовав резкую боль внизу живота, она не сдержалась и вскрикнула. — Наталья Александровна, довольно вам гулять. Идёмте, — спокойным тоном проговорил доктор Штерн, заботливо беря княжну за руку и придерживая за талию. — Вам необходимо прилечь, на сегодня хватит с вас движения. Сможете подняться наверх и дойти до спальни? Искривившись при новом приступе, она подняла глаза и молча кивнула, а затем, вспомнив, что только что ей привиделось, сжала руку доктора: — Александр Николаевич! Его нужно спасти — он здесь, недалеко! Необходимо поехать туда, к воротам, где на него напала метель! Решив, что Наташа бредит, доктор Штерн ласково приобнял её за плечи и подтолкнул к выходу. — Мы обязательно всё сделаем, но только после того, как вы ляжете в постель. Глафира Петровна! — Илья Петрович подал женщине условный знак — та молча кивнула и бросилась прочь из гостиной. — Не торопитесь, Наташа, вот так, осторожно. Княжна вместе с доктором преодолела коридор и остановилась у лестницы. — Илья Петрович, — прошептала Натали, хватая ртом воздух. — Вы думаете, пора? — Может да, может и нет, — всё так же спокойно ответил Штерн. — Но вы постарайтесь не думать об этом. Дышите, как я вас учил, помните? Натали кивнула, судорожно доставая из памяти все советы, которые слышала от доктора, а также от Анны с Лизой. Она мужественно преодолела подъём наверх, где была вынуждена вновь сделать передышку, морщась от боли и опираясь на руку своего провожатого. — Ничего-ничего, совсем скоро это закончится. Все женщины проходят через одно и то же. Уж такова ваша доля, — увещевал Илья Петрович, когда они двинулись в сторону её комнаты. Натали хотела было вновь напомнить про Александра: что необходимо послать кого-нибудь ему на выручку, — но вместо этого взвыла от нового приступа боли и, едва не теряя сознание, из последних сил добралась до кушетки в своей спальне.VI
Никогда Александр не добирался куда бы то ни было с таким трудом. Снегопад сделался настолько сильным, что временами путнику приходилось останавливаться и вглядываться в ночную мглу, чтобы удостовериться, что он не сбился с пути. Руки его казалось напрочь примёрзли к поводьям, настолько был холоден налетающий ветер. Но всадник упрямо двигался вперёд, а когда увидел вдали огни дома, улыбнулся сквозь снежную пелену. Решив, что забраться на холм будет быстрее на своих двух, он спрыгнул с Пегаса и, сопротивляясь метели, повёл коня под уздцы. Несколько раз Александр Николаевич проваливался в снег, но благодаря Пегасу всякий раз вновь поднимался на ноги. Когда цесаревич приблизился к усадьбе, то заметил, что свет горит практически во всех окнах, и это в столь поздний час! С тревогой на сердце он добрёл до конюшни. Оставив там верного друга, Александр, обдуваемый метелью со всех сторон, поспешил к входным дверям. Он дёргал за бронзовую ручку, громко стучал, пока ему не открыли. Влетев внутрь, он столкнулся лицом к лицу с бледной и испуганной Дуней. — Ваше высочество, вы? — девушка отскочила от цесаревича, прижимая к груди белые тряпки. — Что у вас, Дуня? — спросил в нетерпении Александр, резкими и быстрыми движениями стряхивая снег со своего пальто. Вдруг он услышал крик, донёсшийся откуда-то сверху. Без сомнения, это был её голос. В миг похолодев, он перевёл взгляд на девушку, пребывающую в оцепенении. — Началось, ваше высочество, — только и смогла выдавить из себя Дуняша. — Идём, — произнёс цесаревич, беря её под локоть. Они вдвоём миновали коридор и, сохраняя молчание, поднялись наверх. Послышался новый отчаянный крик боли, но уже более громкий и отчётливый. Дойдя до двери в комнату Наташи, девушка развернулась и отрывисто прошептала: — С Натальей Александровной господин доктор и Глафира Петровна, а вы ждите здесь. Нельзя вам! Не дав Александру опомниться, Дуня приоткрыла дверь, быстро прошмыгнула внутрь и захлопнула обратно. Цесаревич остался стоять на своём месте, слушая Наташины стоны, а также приглушённые успокаивающие голоса, принадлежавшие Илье Петровичу и дамам. Ему было невыносимо слышать эти звуки, свидетельницы боли, подтверждающие мучения, которые сейчас испытывала его любимая женщина. Сердце Александра было готово разорваться на куски. Во время родов принцессы Марии его, разумеется, и близко не подпустили к её покоям. Поэтому он принял на руки новорожденную дочку, когда всё благополучно завершилось, и супруга к тому времени даже успела привести себя в порядок, а младенца помыли и запеленали в чистое. Сейчас же он был совсем рядом, однако не понимал, чем может помочь. Осознав вдруг, что до сих пор стоит в верхней одежде, цесаревич быстро спустился на первый этаж и, наспех скинув пальто, шапку и перчатки, оставил всё в гардеробе. А после взлетел по лестнице обратно и стал мерить шагами коридор, временами замирая у заветной двери с намерением открыть её, чтобы войти и быть рядом с Наташей. Всякий раз, в последний момент, его рука бессильно падала, и он вновь принимался ходить туда-сюда. До его ушей всё чаще доносились стоны и всхлипы. И Александр вспомнил о страшных случаях, когда женщины умирали во время родов, так и не произведя на свет дитя, или о смертях младенцев, которые были не редки и в царской семье. «Нет, с ней всё будет хорошо. И с ребёнком тоже», — убеждал себя он, стискивая пальцы в кулаки. Дверь в комнату Наташи отворилась и показался доктор Штерн. Александр замер, увидев сквозь щель хлопочущую Глафиру Петровну. Илья Петрович, проследив за взглядом цесаревича, вышел ему навстречу и тактично притворил за собой. — Доктор, скажите, как она? И почему так тихо? — кинулся к доктору Александр. — Не волнуйтесь, с Натальей Александровной всё более-менее, — начал Илья Петрович ободряюще. — Боли ненадолго отпустили, но вы же понимаете — первые роды. Поэтому всё не так легко, как хотелось бы. — Я желаю пойти с вами и быть с ней, — очнувшись от страха, твёрдо произнёс Александр. — Что вы! — поразился Илья Петрович. — Не думаю, что вам стоит присутствовать. Это не принято. Лучше спуститесь в гостиную и налейте себе чего-нибудь покрепче. А я приду к вам, когда кончится. Александр, глядя доктору Штерну в глаза, упрямо покачал головой. — Коли вы не отказываетесь от своего намерения, не смею спорить. Тогда пойдёмте, — доктор Штерн, открыв дверь, пропустил вперёд наследника престола. Александр Николаевич, собрав всё своё мужество, шагнул в душную комнату. Печь натопили так, что он взмок в первые же секунды, как вошёл. За спинами Глафиры Петровны и Дуни цесаревич разглядел свою Наташу, освещаемую пламенем множества свечей. Она лежала на кушетке и, тяжело дыша, блуждала вымученным взглядом по потолку. Забыв обо всём, он бросился рядом с кушеткой на колени и прижал к губам горячую руку. — Саша! Приехал!.. — еле слышно прошептала Натали, глядя на него, в то время как он по-прежнему целовал её ладонь. Александр оторвался от руки любимой и, встретившись с ней взглядом, улыбнулся и сказал: — Я здесь, а ты ничего не бойся. Просто держи меня за руку, хорошо?VII
Ближе к рассвету княжна Наталья Репнина благополучно родила мальчика. Александр Николаевич был рядом все часы, пока появлялся на свет его ребёнок, не выпуская руку Натали из своей ладони. Когда всё закончилось, и Глафира Петровна с широченной улыбкой протянула ему крохотный свёрток, Александр бережно взял сына на руки и понял, что плачет. Он и не думал стыдиться этих слёз. В тот радостный миг, когда всё завершилось и благополучно — для матери и ребёнка — Александр ощутил огромное облегчение и светлую, всеобъемлющую радость. Впрочем, от слёз не удержалась и Наташа, глядя на своего любимого мужчину с сыном на руках. Вслед за ними пустили слезу все остальные: Дуня с Глафирой Петровной стояли рядышком с кушеткой и громко шмыгали носами, утирая щеки платочками, а Илья Петрович украдкой смахнул несколько набежавших скупых мужских слезинок. — Теперь дайте его мне, Александр Николаевич, — громко потребовала Наташа и протянула руки. Цесаревич, оторвавшись от созерцания новорожденного сына, вопросительно посмотрел на княжну, после чего не спеша передал ребёнка. — Наталья Александровна, вы по-прежнему намерены сами кормить дитя? Давайте приведу кормилицу — в деревне отличная баба есть для этих целей. Я как раз узнавала на прошлой неделе, — с надеждой спросила Глафира Петровна. — Я сама намерена выкормить дитя, — ответила Наташа, укачивая на руках своё сокровище. — Но, Натали, — вмешался Александр, — так положено, чтобы благородные дамы заботились о себе и своей красоте, в то время как кормилицы выполняют свою работу. — А я буду, в первую очередь, заботиться о своём сыне, — упрямо ответила княжна. — Крестьянские женщины сами кормят своих детей. И ежели вы соблаговолите оставить меня ненадолго, я тоже последую их примеру. Это мой сын — и мне решать, чьим молоком он будет вскормлен. Все трое поняли, что спорить с ней бесполезно, поэтому молча покинули комнату. Цесаревич, выходя последним, обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на Наташу с их общим ребёнком. Его первый сын! От любимой женщины! — Как мы назовём его? — спросил Александр, когда ему было дозволено вновь войти. Он осторожно присел на краешек кровати, куда Натали переместилась с кушетки. Молодая мать с нежностью взирала на спящего младенца. Она никак не могла расстаться с ним, хотя для малыша была заранее приготовлена добротная деревянная колыбель, внесённая после появления ребёнка в комнату Натали и поставленная рядом с её кроватью. — Мы назовём его Георгием, — ответила княжна, улыбаясь. — Почему не Александром? Я полагал, ты захочешь назвать сына в мою честь, — удивился новоявленный отец. — Саша, прости, — произнесла Натали, отрываясь от ребёнка и поднимая на него глаза. — Я знаю, тебе бы хотелось, чтобы наш сын носил твоё имя, но я намерена уберечь его хотя бы от малой доли слухов и сплетен, которые и так наверняка будут виться вокруг него, когда он вырастет. — Но моё отчество ты можешь принять? — Могу. А фамилия будет от меня. — Я бы хотел, чтобы он тоже был Романов. Если бы всё было по-другому, — с грустью вздохнул Александр Николаевич. — Но всё так, как есть, — Наташа нежно дотронулась до его щеки. — И не переживай по этому поводу. Самое главное, чтобы наш ребёнок рос здоровым и счастливым. А имя, титул, звание и регалии — такие мелочи по сравнению с этим. Кому они нужны, коли человек слаб морально и физически, и ни на что не годен? — Что ж, — цесаревич придвинулся к сыну и заглянул в одеяльце, — добро пожаловать в наш мир, Георгий Александрович Репнин!VIII
За завтраком княжна с Александром послали записки Репниным и Корфам, поздравляя первых с новым членом семьи и извещая вторых о радостном событии, произошедшем сегодня. Александр Николаевич отправил также письмо в Зимний матушке, сообщив Александре Фёдоровне о рождении внука и предупреждая, что намерен задержаться в Двугорском уезде на пару дней. Вчерашняя метель сменилась новой оттепелью: выпавший снег стремительно оседал и таял под ярким весенним солнцем, а сверкающие капельки воды со звоном падали с крыши дома и ударялись о белоснежные перила, подоконники, каменные ступени. В тот же день в Высоком принимали гостей: Лиза с Мишей, оставив дома маленькую Машеньку, прикатили после обеда, и князь Репнин, с любовью глядя на сестру, принимал из рук Александра Николаевича своего племянника. Вскоре к ним присоединились Анна с Владимиром. Сияя от счастья и гордости, Наташа стояла рядом с Александром и слушала поздравления, в то время как их сын переходил из одних рук в другие. — Такое событие непременно нужно отметить, — сказал Владимир, подмигнув Наташе и передавая Георгия Александровича Анне. — Ваше высочество, где ящик шампанского? — Господа, я, честно говоря, и не знал, что это произойдёт сегодня, — ответил радостный Александр. — А то непременно захватил бы из Петербурга целых два ящика! — У нас есть хорошее красное вино, — вставила Натали. — Я припасла его для особого случая. — Мда, — засмеялся Владимир, качая головой. — Опять женщины оказались более подготовленными, чем мужчины. Вся компания подхватила смех Владимира — особенно радостно и звонко смеялась Натали. Георгий Александрович проснулся от шума взрослых и решил подать голос. Анна вернула Натали сына, и княжна, позабыв обо всех, принялась укачивать малыша, напевая ему песенку. Александр обнял её за плечи и с чувством необъятной нежности посмотрел на обоих, в то время как все присутствующие тихонько стояли со счастливыми улыбками на устах. На этот раз цесаревич покидал Высокое с ещё большей неохотой, чем обычно. Ему совсем не хотелось расставаться с цветущей Натали и маленьким сыном. Но долг звал назад. Со скрипящим сердцем он сообщил Наташе перед отъездом о своих грядущих планах: — Я вынужден оставить вас и боюсь, что наша разлука будет длиться несколько месяцев, — сказал он княжне, которая вышла на крыльцо проводить его. — Мы с Мари отправляемся в путешествие по Европе: она очень тоскует по дому и давно мечтала посетить родной Гессен-Дармштадт, поэтому отец буквально настоял на том, чтобы мы отправились в путь в начале марта. — Езжайте, коли так, — мужественно ответила Наташа, подходя к нему вплотную. — А я пока займусь своими делами. — Только не усердствуй слишком рьяно. — Не волнуйся, я сумею позаботиться и о себе, и о нашем сыне. Желаю вам с принцессой приятной поездки, — напутствовала княжна. Александр поцеловал её на прощание, а затем взял руки Натали в свои и долго смотрел на неё с отчаянием и мольбой, как будто в её силах было избавить его от этой муки. — Буду ждать от тебя писем. Или хотя бы одно письмо, если у тебя будет мало времени, — произнесла Натали в попытке отпустить его. — Я напишу. Ты могла бы не напоминать об этом. Собрав волю в кулак, он разжал руки, спустился по ступеням с крыльца и оседлал своего коня. — Будь осторожен! — воскликнула Наташа, перегибаясь через перила. Она вдруг вспомнила своё чудное видение накануне появления сына. — Во всём! — Я люблю тебя, Наташа, — ответил он ей вместо прощания и, развернув Пегаса, поскакал прочь.