Люблю тебя ненавидеть

      Когда мы выезжаем из царства Каши, красный лик Сурьи уже скрывается за горизонтом. Быстро темнеет. Утомленные волнениями этого дня, сестренки быстро засыпают на тюках с вещами. Я ворочаюсь рядом с ними, но ко мне сон не идет. Я прислушиваюсь к ровному дыханию Бхишмы – он устроился в другом конце нашей огромной повозки – и мечтаю о будущем… О нашем с ним будущем. По какой-то причине он отказался от трона, хотя он старший сын Шантану, и по всем правилам должен был стать царем. В самом деле, я еще не видела никого, кто настолько соответствовал бы моим представлениям об идеальном царе. Он мудр и терпелив, он лучший воин в арийских землях, весь его облик излучает благородство и величие. Какова бы ни была причина, день его отречения был черным днем для Хастинапура – ведь он потерял, возможно, лучшего царя, какой мог бы у него быть. С другой стороны, Хранитель трона – лишь другое название для монарха, наделяющее его даже большими правами, чем у самого царя. Ведь, говорят, он оставил за собой право самому выбирать наследника для трона… Ну а если наследника подарю ему я? При мысли об этом у меня кружится голова. Я пытаюсь вспомнить, что я знаю о царском доме Хастинапура в том мире, где живет Шикхандини. У Бхишмы, кажется, есть внуки. А раз есть внуки, значит, есть и сыновья. И, вполне возможно, это мои сыновья и мои внуки. С этой окрыляющей мыслью я засыпаю и вижу необыкновенно яркие сны.       Рассвет застает меня обнимающей огромный тюк с драгоценными тканями – моим приданым. Сестренки рядом спокойно сопят. Мое сари слегка задралось, волосы наверняка взлохмачены – надо поскорее привести себя в порядок, пока Хранитель трона не увидел меня такой. Я роюсь в горе вещей в поисках расчески и зеркала, когда за спиной раздается глубокий спокойный голос: - Доброе утро принцесса Амба. Как вам спалось?       Я в ужасе поворачиваюсь. Так я и знала. Бхишма уже проснулся, стоит надо мной с чашечкой свежезаваренного чая-масала. Тут я замечаю, что повозка не движется, рядом с ней разведен костер, на котором висит закопченный походный котелок. Над котелком колдует возница Бхишмы – вот что значит на все руки мастер. - Доброе утро, великий Бхишма, - отвечаю я, стараясь вложить в свое приветствие как можно больше нежности. – Я спала прекрасно, и надеюсь, что вы тоже. И мысленно добавляю: «А рядом с тобой я бы спала еще лучше». - Ну, я-то привык спать в походных условиях, так что повозка с мягкими тюками для меня просто роскошь, - улыбается он. Мне кажется, что взошло солнце, хотя рассвет еще только вступает в свои права.       Я беру у него чай – он замечательный, как на запах, так и на вкус. Великолепно заваренный чай, любимый человек рядом – что может быть лучше? Лучше любви только взаимная любовь, думается мне. И я решаюсь перейти в наступление. - Кстати, вы можете обращаться ко мне на «ты». Мы ведь друзья, правда? - Хорошо, принцесса. Давай уж тогда взаимно - ты ко мне тоже обращайся по-дружески. «Ну что ж, хоть какая-то взаимность есть», - радостно думаю я. И продолжаю атаку: - Я так благодарна тебе за поддержку. Не знаю, что бы я без тебя делала вчера, когда этот негодяй меня бросил. – И кидаю на него робкий и нежный взгляд загнанной лани. - Но ведь бросил он тебя из-за меня, разве не так? – улыбается он. - Знаешь, что ни происходит, все к лучшему, - улыбаюсь я в ответ. – Я думала, что люблю его, потому что не с кем было сравнивать. - А теперь есть с кем? – на его благородный лоб ложится тень легкой обеспокоенности. - Конечно. По сравнению с тобой он просто никто. - Зачем ты мне льстишь, принцесса? – вдруг спрашивает он резко. – Не стоит. Он разворачивается и уходит куда-то вглубь повозки. Гремит там чем-то, наверное, своим оружием. Потом оттуда раздается лязг и звуки трения. Точит стрелы, догадываюсь я. Чтобы защищаться в пути от всяких разбойников. Да, с ним мы точно в безопасности… Только как насчет моего сердца? В безопасности ли оно?       Просыпаются сестренки. Я веду их завтракать, потом Бхишма сворачивает лагерь, и мы двигаемся дальше. В пути мы с сестрами развлекаемся разными играми, беседуем о нашем приданом, о духах и украшениях и прочих девичьих мелочах. Бхишма наблюдает за нами из дальнего угла повозки, бдительно, как пастух, охраняющий свое стадо. За весь день у меня нет возможности поговорить с ним наедине. Я начинаю беспокоиться.       К вечеру мы вновь останавливаемся, и Бхишма велит вознице развести костер. Мы здорово проголодались – как будто пешком шли. Но мне не до еды. Надо действовать. Когда выясняется, что слуга набрал недостаточно хвороста для костра и Бхишма решает сам сходить в лес и поискать еще, я иду за ним. Он замечает меня и оборачивается. - Принцесса? Что ты тут делаешь? Тебе не страшно ночью в лесу? - Нет, ведь я с тобой. Я хочу помочь. - Помочь? Да ты хоть знаешь, как выглядит хворост? - Да, это сухие палки и ветки… Вот, например, - поднимаю я одну палочку. - Ну, таких нам много понадобится. До утра будешь собирать,- усмехается он. - Подожди, - выдыхаю я. – Хочу тебе кое-что сказать. - Говори, - он отводит взгляд. Он старается выглядеть спокойным, но я вдруг замечаю, что он взволнован не меньше меня. - Я не собираюсь выходить за твоего брата. - Я же сказал, ты не обязана. В Хастинапуре ты все равно желанная гостья. - А ты знаешь, почему я не хочу выходить за него? – я подхожу к нему вплотную. Он не отстраняется. Я чувствую, что его дыхание становится прерывистым. - Догадываюсь, - тихо говорит он. – Но ты зря это затеяла… - Я ничего не затевала, - шепчу я, беру его руки в свои, согреваю своим дыханием и покрываю поцелуями. – Я просто не могу иначе, пойми.       Он никак не отвечает на мой порыв, просто стоит и ждет. Меня охватывают сомнения. Но я не сдаюсь. Встаю на цыпочки, обвиваю руками его сильную шею, плечи, как вьющееся растение, цепляющееся за ветви могучего дерева. Мое сердце вот-вот разорвет грудную клетку и улетит на волю. Я не знала, что оно способно биться так сильно, да еще и в двух местах… Нет, это же не мое, это его сердце – оно реагирует на мои прикосновения, как бы он ни притворялся, что ему все равно! Вдруг я чувствую его руки на своей талии. Меня пронзает дрожь – с головы до ног, как молния, попавшая в самую макушку. Мир вокруг меня сужается до размеров двух наших тел, слившихся в неразделимом объятии – мы обнимаем друг друга отчаянно, как утопающие - спасительные обломки корабля. Ибо что такое любовь, как не спасение от всех зол этого мира? Когда его губы касаются моих, колени мои слабеют. Но его сильные руки держат меня надежно, как скупец держит свою лучшую драгоценность… Я не знаю, сколько длится этот поцелуй. В царстве любви нет времени. Может быть, прошли целые юги. А может, пять минут…       Вдруг он отпускает меня. Не очень резко, иначе я бы тут же упала. Он помогает мне плавно опуститься на траву и сам садится рядом. Я снова хватаю его ладони в свои: невыносимо чувствовать себя отделенной от него даже на миг. Он издает какой-то глухой звук, похожий на стон. - Что, любовь моя? – спрашиваю я обеспокоенно. – Тебе плохо? - Нет, мне хорошо, - отвечает он с каким-то странным отчаянием в голосе. – Так хорошо, как не должно быть. - Не должно? О чем ты? - Я дал обет. Этого не должно со мной случиться, - его отчаяние болью отдается в моем сердце. Я вспоминаю про обет… Так вот в чем дело. Как же я могла забыть? - Никто не может дать такой обет, это слишком жестоко, - шепчу я, все еще надеясь, что это неправда, что сейчас он улыбнется и скажет, что пошутил… Но увы, это правда, я вспоминаю, как про его обет упоминал мой отец. - Я могу, - невесело улыбается он. – Думаешь, почему меня зовут Бхишма? - Потому что враги боятся тебя, разве не так? - Не совсем так. Это имя дал мне отец, когда узнал о моем обете. Он даже пытался уговорить меня забрать мое слово назад, но было поздно. Обет нельзя отменить. - Но зачем, зачем ты это сделал? – кричу я. - Молодой был, горячий. Сильно любил отца. Я ведь почти не знал его в детстве, рос с матерью. Потом она отдала меня в обучение к величайшему гуру, какой когда-либо приходил в этот мир. Я обучился всему, что знаю и умею. А когда мне было семнадцать, мать велела мне вернуться к отцу. Он пытался наверстать упущенное время, баловал меня всячески. И я действительно его полюбил. Ведь он не по своей воле меня тогда оставил. Не мог он спорить с богиней. И все эти годы тосковал обо мне. Я представил, каково ему было… И как же он наслаждался каждой минутой, проведенной со мной! – великий правитель вздыхает, как маленький мальчик, тоскующий в разлуке с отцом. Я невольно вздыхаю вместе с ним. - Он словно помолодел, когда я вернулся к нему, - продолжает Хранитель трона Хастинапура и моего сердца. – Мы много ездили вместе верхом, охотились… А потом он заинтересовался рыбалкой. И встретил ее. Царицу рыбаков. - Ты о вдовствующей царице Сатьявати? - Да. Она была соблазнительна, как свежая булочка, и пахла лотосами. И мой старик пропал. Стал чахнуть прямо на глазах. Я боялся за него. Пытался как-то отвлечь, но ничего не помогало. В конце концов я спросил его прямо: в чем проблема? Ты ведь не женат, она не замужем, почему бы вам не пожениться? И знаешь, что он ответил? Что эта стерва хочет, чтобы трон унаследовал ее сын. А я к тому времени уже был официальным наследником. Так что она сказала: или я, или твой сын, выбирай. - О Махадев, ну и стерва, - вырывается у меня. - Так или иначе, я не мог видеть отца в таком состоянии. Он чуть до разрыва сердца себя не довел. Я говорил с Сатьявати, обещал, что не буду мешать ее сыновьям. Она не верила. Говорила, что у меня тоже будут дети, и за них я не могу ручаться. А она не хочет междоусобицы. В общем, я пришел к единственно возможному, как мне казалось, решению. Я пошел на берег Ганги и на глазах у своей матери и прочих богов поклялся никогда не претендовать на трон и не иметь детей, которые могли бы претендовать. И никогда не знать женщины. Последнее казалось мне тогда наименьшим неудобством, учитывая то, что любовь сделала с моим отцом, - усмехается он. - Твоему отцу просто не повезло с женщиной, - возражаю я. – Ясно, что она не любила его, а просто рвалась к власти. - Бедный отец, - вздыхает Бхишма. – Кажется, ни одна из его жен не любила его, все только использовали в своих целях. Мать – для осуществления своих, неведомых мне замыслов, Сатьявати – чтобы стать царицей… Неудивительно, что я, не видя вокруг себя примеров настоящей любви, решился на такой шаг. - Ну зачем было делать такие поспешные выводы, - я издаю стон. – А ты не подумал, что будет, если ты встретишь настоящую любовь? - Нет, - коротко отвечает он. – И не думал об этом до вчерашнего дня. Тут между деревьями мелькает огонек самодельного факела, и мы слышим голос возницы: - Господин! Госпожа! Где вы? - Пойдем, а то мой бедный возница, кажется, решил, что нас похитили ракшасы, - говорит Бхишма беззаботным голосом, будто не он рассказал только что трагическую историю своего обета, разорвавшую мою душу на части. Он помогает мне подняться и ведет сквозь темный лес, крепко держа за руку. Я иду, думая о том, как сильно я хочу, чтобы его твердая рука всегда поддерживала меня на жизненном пути. И о том, смогу ли я этого добиться.       Следующий день проходит как во сне. Я пытаюсь участвовать в беззаботной болтовне сестер, смеяться их шуткам, невпопад отвечаю на вопросы… Мой взгляд прикован к противоположному углу повозки, где расположился Хранитель трона. В присутствии моих сестер он делает вид, что знаком со мной так же мало, как и с ними, и я подыгрываю ему. Мне вовсе не хочется, чтобы кто-то узнал о наших отношениях раньше времени. Тем более что при свете дня я уже не уверена, есть ли эти отношения вообще. Большую часть дня он либо приводит в порядок свое и без того безупречное оружие, либо читает таинственные свитки, доставая их из роскошно инкрустированных футляров. Я завожу с ним разговор, спросив, что он читает. - Дхармашастры, - отвечает он. – Хочу понять, как устроено общество и как сделать его лучше. - Ваш народ должен быть, счастлив, имея такого правителя, - вновь пытаюсь я польстить ему, забыв, что он этого не любит. - Народ будет счастлив, только имея законного царя, - сухо возражает он и вновь погружается в чтение. Я понимаю, что сейчас лучше его не беспокоить.       Во время вечернего привала мы вновь отделяемся от остальных и углубляемся в лес. Весь этот тягостный день я чувствовала себя цветком, увядающим без солнца, и теперь его поцелуи доводят меня до безумия. Я увлекаю его за собой на ложе из мягкого мха. Я чувствую, что поток моей страсти вот-вот смоет плотину его глупого обета. Мое сари размоталось, я в одной нижней рубашке, но и этого слишком много. На нем нет уже почти ничего. Я любуюсь его прекрасным телом, вдыхаю аромат шелковистой кожи… Неужели у меня получилось?       Вдруг мой любимый как бы нехотя останавливается и начинает напряженно прислушиваться к окружающим шорохам. - Здесь слишком светло, - говорит он обеспокоенно, - нас могут увидеть твои сестры. Сейчас, при полной луне… - Ты моя луна, - шепчу я, задыхаясь, - ты мое солнце и звезды… Ты моя вселенная. Иди ко мне.       Он целует меня, нежно и вместе с тем как-то деловито. Словно уже что-то для себя решил. С трудом отрывается от моих губ, переводя дыхание, как пловец, пробывший долгое время под водой. - Хватит. Нам надо идти, - говорит он и надевает плащ. - Подожди, - я хватаюсь за его плащ, как утопающий за соломинку. – Скажи, разве ты совсем не любишь меня? Лучше бы я об этом не спрашивала. Мне тяжело видеть боль в его глазах. - Прости, - он отворачивается. – Да, я люблю тебя, очень люблю… Я не представлял, что это случится. Думал, буду умнее отца, и любовь обойдет меня стороной. Но когда увидел тебя, что-то во мне перевернулось. Если бы твой жених не отказался от тебя, я бы так и уехал, поборов соблазн узнать вкус твоих губ… Чужая женщина – табу. Но ты вдруг оказалась моей… Формально, по недоразумению, но все же. И ты неравнодушна ко мне. Хватит ли человеческих сил сопротивляться такому искушению? - Так не сопротивляйся, - я вкладываю в свой голос всю нежность, отпущенную мне природой. – Это бессмысленно. Боги создали людей, чтобы те жили в любви и оставляли потомство. Те, кто умер, не оставив детей, попадают в ад. - Туда же попадают и клятвопреступники, - горько усмехается он. – Видно, ада мне не избежать. - Но любовь дает возможность познать райские миры еще на Земле. Лучше недолгое счастье, чем вечные муки и на том свете, и на этом.       Он вздыхает. Не говоря больше ни слова, поднимается и приводит себя в порядок. Потом подает мне руку. Я вынуждена встать. Он помогает мне наспех замотать сари – остается только надеяться, что в темноте такая явная небрежность не будет заметна. Потом я бреду за ним сквозь мрак, чувствуя себя опустошенной. Перед глазами у меня его плащ, белеющий во тьме. как снега Гималаев. Белый – идеальная чистота. Только кому она нужна?       Последующие дни проходят в напряжении, как перед грозой. Когда мы невзначай приближаемся друг к другу в повозке, мне кажется, что между нами проскакивает искра, какая бывает, если сильно потереть шелковую ткань. Вечерами мы больше не удаляемся от своего лагеря, а сидим и как ни в чем не бывало пьем чай-масала, закусывая халавой и прочими сладостями. Мне порядком надоело делать вид, что ничего не происходит, в то время как сердце мое сгорает на медленном огне. Наконец в последний день поездки я решаю взять ситуацию в свои руки. Во время вечернего привала подхожу к Бхишме, расстилающему у костра коврики для чаепития. - Уважаемый Хранитель трона, можно вас на пару слов? – говорю я громким и беззаботным голосом, будто вопрос, который меня интересует, носит совсем отвлеченный характер. - Говорите, принцесса, я весь внимание, - отвечает он также нарочито беззаботно. Я понижаю голос: - Может, все-таки отойдем? Он обреченно вздыхает. - Опять хвороста не хватает? Ну что за слуга, никак не запомнит, сколько нам надо хвороста для костра. Ладно, займись лучше чаем, я пойду соберу сам. Принцесса Амба, не хотите мне помочь? Когда мы удаляемся на безопасное расстояние, я громко шепчу: - Завтра мы будем в Хастинапуре, так? - Да, завтра к полудню, если все будет нормально. - И что будет с нами? - Начнем готовиться к свадебной церемонии. Твои сестры станут супругами наследного принца. А ты будешь нашей гостьей. Места во дворце хватает, живи. Со временем, я думаю, ты сможешь даже выйти замуж, если полюбишь кого-нибудь.       При этих словах меня чуть не хватает удар. - Полюблю? Ты в своем уме? Звезды меркнут, когда встает солнце. Разве я смогу полюбить кого-то, кроме тебя? - Сможешь, я уверен. Ты сильная и независимая. Зачем тебе предаваться печали из-за несбыточной любви? Наслаждайся жизнью и забудь обо мне. - Ты это сейчас серьезно? – потрясенно спрашиваю я. – А как же ты? Ты ведь тоже любишь меня, ты не смог это скрыть. Ради чего ты приносишь в жертву нашу любовь? - Не знаю, поймешь ли ты, - похоже, он в замешательстве. – Но мой обет – это не просто слово, которое можно в любой момент забрать назад. Великий обет кшатрия неколебим. Время может остановить свой бег, а все миры - рухнуть в преисподнюю, но величественный храм обета должен устоять во что бы то ни стало. Нарушителю великого обета нет места ни в одном из миров, даже в самых мрачных коридорах Нараки. Хранить трон Хастинапура, не отвлекаясь ни на что иное и не пытаясь передать его своим потомкам – это мой долг и моя дхарма, выше которой в моей жизни ничего нет. Прости, что невольно ввел тебя в заблуждение насчет своих намерений. Я был слаб. В конце концов, я всего лишь человек. Но я больше не потревожу тебя своей любовью. Я справлюсь, справишься и ты.       Я лишаюсь дара речи. Стою, судорожно хватая ртом воздух, как тяжелораненая. Наконец сгибаюсь пополам, как от невыносимой боли, и из груди моей вырывается отчаянный, животный крик: - Нееет!       Он хватает меня за плечи. - Амба, милая, успокойся. Пожалуйста. Мне тоже очень тяжело, поверь, но другого выхода нет. Мы вытерпим эту боль. Ты будешь счастлива, вот увидишь. - Оставь меня! – я бьюсь в его руках, как пойманная силком птица. – Я тебе не милая. Предатель! Все вы одинаковы! Гордость, обеты, кшатрийская честь – чего только вы, мужчины не придумаете, чтобы отгородиться от жизни. А правда в том, что вы ее боитесь. Вы боитесь женщин и сваливаете бремя собственной вины на их плечи. Вы боитесь давать жизнь, но не боитесь убивать. Ты не боишься убить меня своими чудовищными словами! Чего стоит жизнь одной женщины по сравнению с твоим великим обетом. Если я умру от разлуки с тобой, ты и за грех это не посчитаешь. Тебе ведь уже припасено теплое местечко у трона Индры!       Рыдания душат меня, и я не могу продолжать. Он прижимает меня к своей груди крепко-крепко, как тогда, в первый раз. Но я знаю, что этот раз – последний. Он говорит тихо и медленно, и каждое его слово будто истекает кровью. - Я знаю, мне не вымолить твое прощение. Можешь ненавидеть меня и презирать, я это заслужил. Прошу только об одном: живи и постарайся найти свое счастье. Я недостоин твоих страданий, я всего лишь слуга трона, и не более.       Его боль пронзает меня кинжалом, это как вторая смертельная рана вдогонку к первой. Чтоб уж наверняка. - Но как же… - шепчу я, вдруг обнаружив кое-что интересное в памяти Шикхандини. – Я знаю тебя… Я буду знать тебя через много лет, - сама понимаю, до чего дико это звучит, но у меня нет выбора. – И у тебя будут внуки… И на троне будет сидеть царь, их отец. Значит, у тебя будут потомки! - О чем ты говоришь? – удивляется он. Он берет мое заплаканное лицо в свои ладони и внимательно рассматривает. – Тебе это приснилось? - Нет-нет… это наш брамин… он может показывать будущее, - поясняю я. – Я видела будущее арийских земель, и ты… ты проживешь очень долго, и у тебя будет много-много внуков. Больше ста. - Ты уверена, что все поняла правильно? Может, это будут не мои внуки, а моего брата? - Я… не знаю… - я снова падаю духом. – Твоего брата я в будущем не видела. - Что ж, - задумчиво говорит он. – Либо это не мои кровные потомки, либо… я буду освобожден от обета.       Мое сердце совершает радостный кувырок. - Такое возможно??? – кричу я. – Что ж ты молчал? - Я не уверен, - говорит он осторожно. – Вообще-то я не знаю таких прецедентов, но если есть в мире человек, который способен снять с меня обет, то это мой гуру Парашурама. - Господь Парашурама? – потрясенно переспрашиваю я. – Он твой гуру? - Да, я же говорил, что мой гуру был величайшим из живущих. Он и сейчас такой. - А эти недоноски осмелились вызвать тебя на поединок. У них не было шансов, теперь я понимаю. И твой бесподобный выстрел… - В моем мастерстве нет никакой моей заслуги, уверяю тебя. Все благодаря происхождению. Не будь я полубогом, как бы я попал в обучение к божественному гуру? Он в последнее время почти не берет учеников. Если бы Шальва имел возможность обучаться у Парашурамы, может быть, он бы меня превзошел. - Не скромничай. Ты великий воин. Шальве никогда не приблизиться к тебе. Но это сейчас не важно. Главное – завтра мы отвезем девочек в Хастинапур, а потом поедем к нему, и он освободит тебя от обета! - Постой, любовь моя, – он смотрит на меня серьезно и внимательно. – Я не говорил, что это будет так легко. - Что? Мы придем к нему вместе, упадем на колени и попросим благословения. Его не могут не тронуть наши чувства! - Ты не знаешь Парашураму. Боюсь, такой сентиментальный лепет не растрогает Истребителя кшатриев. Я в первый год обучения и смотреть-то на него боялся. Он суровый старик, чей топор пролил в свое время столько крови, сколько воды в Ганге. Он закалял мое тело и дух, как боевой клинок. Я спал на голой земле и питался одними кореньями и диким чесноком. Если теперь он услышит, что я не могу вынести строгости данного мною обета из-за того, что полюбил женщину, он просто рассмеется мне в лицо. Я даже представляю, что он скажет: «Я знал, что вы, кшатрии, слабаки и ничтожества». И спустит меня со своей каменной лестницы. - Что же делать? – спрашиваю я упавшим голосом. - Я думаю, ты должна идти к нему одна. Ты ведь женщина, и ты не давала никакого обета. Ты страдаешь без вины. Скажи ему об этом. Я не могу ручаться, что это поможет, но другого выхода не вижу. Старый крокодил никогда не испытывал жалости к поверженному врагу, но он известен как защитник невинно обиженных. Пожалуйся ему. Это все, что я могу тебе предложить. - Пожаловаться на тебя? Да, так я и сделаю. Ты действительно виноват передо мной. - Я знаю. Я испортил тебе жизнь. Видит Махадев, я хотел бы все исправить. Но не знаю, возможно ли это… - Не говори так! Все возможно. Иначе… мне незачем жить. * * *       На следующее утро из-за горизонта встают стены Хастинапура. Мощь этих стен потрясает, как и красота вздымающихся над ними башен. Я впервые вижу легендарный Город слона, и его вид заставляет меня на время забыть о моей беде. Девочки возбужденно щебечут, указывая то на одно, то на другое из высоченных зданий, а Бхишма рассказывает им об их будущем царстве. Точно в полдень мы въезжаем в гигантские ворота, украшенные золотыми слоновьими головами с бивнями, торчащими, как чудовищные копья.       Во дворце приготовлена торжественная встреча. Царица-мать Сатьявати выходит на широченное парадное крыльцо с ритуальным подношением для гостей. У нее умное волевое лицо, и она неплохо сохранилась для своих лет, - впрочем, она ведь ненамного старше своего пасынка. Но мне неприятно смотреть на женщину, чья алчность и жажда власти странным образом стали причиной моего теперешнего несчастья. «И как он может видеть ее каждый день, женщину, которая сломала ему жизнь?» - думаю я. Чуть поодаль я замечаю застенчивого болезненного юношу в богатом одеянии наследника престола. «Да, брак Шантану с этой выскочкой не дал здоровых плодов», - проносится у меня в голове злорадная мысль. Однако Амбика и Амбалика радостно приветствуют принца Вичитравирью.       Потом прибывших приглашают пройти во дворец. В коридорах дворца моих сестер поражает все: высота потолков, богатство украшений, изысканность отделки. Их радостные голоса летают между массивными колоннами, как птицы в весеннем лесу. По крайней мере, за девочек я спокойна. Но я не за тем сюда приехала, чтобы любоваться архитектурой, мне надо устраивать свою судьбу. Я отделяюсь от остальных и нахожу глазами Бхишму, который стоит, прислонившись к одной из колонн. Он кивает куда-то вглубь, за колонны, и сразу же направляется в ту сторону. За колонной оказывается небольшая ниша, хорошее место для разговора с глазу на глаз. - Когда мы поедем к Парашураме? – начинаю я без всяких предисловий. - Я уже велел седлать коней. Ты умеешь ездить верхом? – спрашивает он. - Конечно. - Это хорошо, потому что ехать придется по горной местности. Повозка там не пройдет. Мой гуру живет на вершине горы Махендра. Последний участок пути тебе придется пройти пешком. - Я поняла, - киваю я. – Выезжаем сейчас же. - Ты уверена, что не хочешь пообедать и отдохнуть?- заботливо спрашивает он. - Мне не до отдыха. И еда в горло не лезет. Решается моя судьба. Едем поскорее, прошу тебя!       Так, не успев рассмотреть как следует Хастинапур, я покидаю его без сожаления, но с надеждой на благополучное возвращение в качестве законной невесты его правителя.       Дорога оказывается тяжелой. Ехать приходится через самую чащу леса, ветви деревьев хлещут меня по лицу, волосы уже давно растрепались, руки покрыты дорожной пылью. Несколько раз я чуть не падаю с лошади. Наконец мы останавливаемся на ночлег у подножия горы. Ложимся на жесткую траву, до того усталые, что не находим сил даже обняться.       На рассвете возлюбленный будит меня, легко тронув за плечо. Я моментально вскакиваю. Пытаюсь привести себя в порядок, но Бхишма останавливает меня: - Не надо. Иди как есть. Твой внешний вид должен отражать твое внутреннее состояние: ты в отчаянии и тебе не до соблюдения приличий. Тем более что, когда ты доберешься до вершины, твое платье и прическа испортятся окончательно. Все, поторопись, скоро настанет время его утренней разминки, и ты застанешь его во дворе. А иначе до него трудно будет достучаться. Когда ты изложишь ему свою жалобу, он захочет поговорить со мной. Тогда я приду, но не ранее. Все поняла? - Да, - отвечаю я, распуская косу. – Я готова.       Он целомудренно целует меня в лоб. Я подавляю в себе желание обнять его и повалить в густую траву: здесь, в тени величественной горы, любое проявление чувственности кажется неприличным и неуместным. Так что я просто в последний раз сжимаю его горячую ладонь. И ухожу, не оглядываясь.       Дорога до вершины занимает у меня около полутора часов. Я измучена до предела непрерывным подъемом, камни то и дело скатываются с кручи, грозя столкнуть меня вниз. Пот заливает глаза, подол платья изорван о колючки, в изобилии растущие на горном склоне. Что сказали бы мои чопорные родители, увидев меня в таком виде?       Наконец я вижу голое плато, посреди которого высится что-то вроде каменной пещеры – чересчур массивный вариант хижины отшельника. Поднимаюсь на плато по гигантским гранитным ступеням и вижу, что большая деревянная дверь заперта. Пока я размышляю, где мне искать божественного старца, он появляется справа от хижины, из окружающих плато кустов. Конечно, я помню его по сну Шикхандини. Это тот самый могучий старик с окладистой бородой, чьи мускулистые руки, кажется, принадлежат мужчине вдвое моложе. Сейчас эти руки держат огромную деревянную кадку с водой, видимо, для омовения. Увидев меня, он останавливается и ставит кадку на землю. Хмурится: мое присутствие явно нарушает его планы. С полминуты разглядывает меня, как редкое, невесть откуда залетевшее насекомое, потом неприветливо спрашивает: - Ну и кто это ко мне пожаловал? - Я Амба, принцесса царства Каши, о великий гуру, - смиренно произношу я и приближаюсь к нему, чтобы дотронуться до его стоп. Он величественно ждет, пока я сделаю это, потом продолжает расспросы: - И что привело тебя сюда, принцесса Каши? Не помню, когда в последний раз меня навещали принцессы. Если хочешь учиться, то ты не по адресу: я не даю уроков женщинам. - Нет, у меня другое дело, великий Парашурама. Я пришла к тебе как к покровителю и защитнику всех обиженных. - Ты обижена? Такая смелая и решительная – и вдруг обижена? Мало какая принцесса сумела бы ко мне добраться. - И тем не менее мое сердце сгорает от нанесенной мне обиды, - говорю я голосом, дрожащим от горечи. – Я пришла именно к вам, потому что обиду эту нанес мне ваш ученик, нынешний правитель Хастинапура. Он хохочет раскатистым смехом, напоминающим звук падения камней, так что мне на секунду кажется, что начался оползень. - Бхишма? Обидел женщину? Это что-то новенькое. Дай угадаю. Он не сделал комплимента твоей неземной красоте? - Он выиграл меня на сваямваре, - резко говорю я, - А потом отказался брать меня замуж. Теперь я опозорена, и мне нет места в доме моих родителей. И мне уже не найти достойного жениха. -Подожди, Бхишма – и вдруг на сваямваре? Что он там забыл? - Он приезжал от имени своего младшего брата, - поясняю я. – Что уже само по себе против правил. Но отец разрешил ему принять участие в состязании (я умалчиваю о том факте, что с момента появления Бхишмы отец уже не владел ситуацией). Он победил в состязании моего жениха. - Так у тебя был жених? А зачем тогда объявляли о сваямваре? - Это больше для моих сестер. Они в конце концов все же поехали в Хастинапур, чтобы стать невестами наследника. Но у меня был жених, о котором Бхишма не знал. - Он ни за что не стал бы добиваться руки девушки, которая уже помолвлена. Мой ученик знает законы лучше, чем кто-либо из ариев. - Да, но так получилось… В общем, Бхишма узнал об этом уже после того, как победил его. И тогда он, конечно же, отказался от меня в пользу моего жениха. Но… - Понятно. Жених тоже отказался. Что ж, это вполне в духе кшатриев. - Да. Мое сердце было разбито. Что мне было делать? Остаться в родительском доме я не могла, но оба претендента на мою руку отказались от меня. - Ты все же могла стать третьей женой наследника Хастинапура, разве не так? - И это после всего, что случилось? – возмущенно спрашиваю я. – После того, как они передавали меня из рук в руки и наконец отвергли, как ненужную вещь? Мне не нужно замужество ради замужества. Мне нужна справедливость! Я человек, и со мной нельзя так обращаться! - А что в твоем понимании справедливость? – заинтересованно спрашивает Парашурама. - Это когда человек несет ответственность за свои поступки, - убежденно говорю я. – Когда Бхишма явился на нашу церемонию, он должен был понимать, что его участие в ней повлияет на наши судьбы. Он выиграл меня в честном состязании! Это правда. И теперь он должен на мне жениться. Парашурама прячет в бороде улыбку. Но его выдают искорки в глазах. - Вот мы и дошли до сути, не так ли, красавица? Ты влюблена в него? Только не надо мне лгать, я все прекрасно понимаю. Будь я женщиной, я бы и сам мимо такого молодца не прошел, - подмигивает он мне.       Я понимаю, что мне его не провести. Ладно. Поговорим начистоту. - Да, это так, великий Парашурама. Сознаюсь, я люблю его. И вряд ли смогу когда-нибудь полюбить кого-то другого. Мое сердце больше мне не принадлежит. Рядом с ним другие мужчины кажутся ничтожествами. Но.. вы ведь знаете об обете, который он дал в юности, необдуманно, сгоряча, из-за которого мы не можем быть вместе…       Лицо Парашурамы вновь становится серьезным. - Конечно, знаю. И знаю также о том, что этот обет не был необдуманным, как ты говоришь. Обеты и аскеза - источники силы человеческого духа. А его духовные силы чрезвычайно велики. Бхишма – мой лучший ученик, и я горжусь его достижениями. - Но… разве вы не можете освободить его от этого обета?- спрашиваю я упавшим голосом. - Освободить от обета? Чтобы он исполнил свой, как ты считаешь, долг по отношению к тебе? - Да! – кричу я, потеряв терпение. – Это его долг! Он украл мое сердце, мое будущее, мою жизнь! Разве моя жизнь ничего не стоит? - Боюсь, у тебя неправильное понимание долга, дитя мое, - сухо говорит Парашурама. – Настоящий долг – это высшая ценность во всех трех мирах. А жизнь лишь огонек на ветру. Сегодня он горит, а завтра уже погас. А послезавтра разгорелся вновь уже в другом месте. Лишь исполнение долга придает жизни ценность и смысл. Моим долгом была месть за отца и всех, кого притесняли жестокие кшатрии. И я этот долг исполнил – кшатрии трепещут при одном упоминании моего имени. Никто из них не смеет теперь нарушить закон. Долг Бхишмы – самоотверженное служение трону Хастинапура, и никакой другой долг не будет для него выше. - Но как его женитьба на мне помешает служению трону? – со слезами выкрикиваю я. - В другой ситуации, может, и не помешала бы, - задумчиво произносит отшельник. – Но духовная сила правителя – это сила его слова. Если он дал слово не жениться и не знать женщины – никто в трех мирах не в силах освободить его от этого обещания. Потому что Хранитель трона, не способный держать свое слово, слаб и никчемен. Так что забудь о нем девочка. Семейное счастье не для него. - Вот значит как? – кричу я. – Значит, долг по отношению к женщине ничто по сравнению с долгом по отношению к трону? Такова ваша справедливость, уважаемый? А может быть, мы спросим самого Бхишму, что он об этом думает? Позовите его, он готов появиться перед вами. - Я хотел бы выслушать его ответ на твои обвинения, - говорит отшельник и хлопает в ладоши.       Тут с противоположной стороны плато появляется Хранитель трона. Его серебряные доспехи излучают в лучах утреннего солнца розоватое сияние, но лицо так же бело, как его плащ. Он почтительно склоняется к ногам учителя. Потом поднимается с колен и говорит: - Все было именно так, как рассказывает принцесса, гуру. Я полностью признаю свою вину по отношению к ней и готов принять любое наказание. - Наказание женитьбой? – хитро спрашивает гуру. - Какое вы посчитаете достаточным, гуру. Ученик не может сам выбирать свое наказание. - А я не так уж и уверен, что ты вообще в чем-то виноват. Ты ведь не знал, что принцесса уже помолвлена. Хотя зря ты принял участие в церемонии, конечно. Никогда не давай женщине надежду, если не можешь ее оправдать. - Боюсь, я снова сделал это, гуру. Я знаю, что не вправе просить вас об освобождении от обета. Даже если вы сделаете это, не знаю, как я смогу жить с сознанием собственной слабости. Но посмотрите на несчастную принцессу, - он указывает на меня, сжавшуюся в комочек в ожидании решения своей участи. – Мое сердце разрывается от жалости к ней. - Чего же ты хочешь от меня? - хмурится гуру. - Я приму любое ваше решение, - сложив руки, смиренно говорит Хранитель трона. - Ситуация непростая. Сделаем так. Ты должен сразиться со мной. Победишь меня – должен будешь жениться на принцессе. Нет – все останется как есть. - Нет, гуру, я не буду сражаться, - говорит он неожиданно. Я кричу ему: - Что ты говоришь? Сражайся, это наш последний шанс! - Прости меня, Амба. Это против правил. Ученик не может по-настоящему сражаться со своим гуру. - Но он ведь сам это предложил! - Он проверяет меня. Но я знаю законы. И он прав, я не могу поставить любовь выше чести. Если я смогу его победить, я буду опозорен дважды – как ученик, дравшийся с гуру, и как клятвопреступник, отрекшийся от своего слова. Но тут вмешивается Парашурама: - Дерись, я сказал. Мне будет полезно размять старые кости. И почему ты думаешь, что я дам тебе победить?       Откуда-то из-за спины он выхватывает свой знаменитый топор, напоенный кровью нескольких поколений кшатриев. Мне страшно на него смотреть: это огромный двусторонний тесак с черными зазубренными лезвиями, кажется, на них еще можно различить запекшиеся бурые пятна… У Бхишмы оказывается наготове длинный серебристый меч. Однако он не спешит пустить его в ход. Он выжидает, будто не верит, что гуру нападет на него. Парашурама замахивается своим чудовищным тесаком. У меня вырывается вопль ужаса. Но через секунду меч высекает искры из рукоятки топора, и топор едва не вырывается из руки старика. Гуру одобрительно кивает. - Вижу, ты не только прохлаждался на бархатных подушках у себя во дворце. Нападай!       Однако ученик стоит, не двигаясь, будто не слышал приказания. Во взгляде его замешательство и отчаяние. - Нападай, говорю, - ревет отшельник и бросается на него снова. - Я буду только защищаться, - твердо отвечает Бхишма, и снова отбрасывает руку учителя. - Но так тебе не победить, - кричит гуру, размахивая топором. - Мне не нужна столь бесславная победа, учитель. Я кричу Бхишме: - Не предавай меня! Сражайся за нашу любовь! - Мне все равно не победить его, Амба, - виновато говорит он, уворачиваясь от ударов грозного топора. – Прости, но эта попытка не удалась. - Что? – издаю я негодующий вопль. – Так ты мало того что предатель, ты еще и трус?       Он вздрагивает, как будто страшное лезвие наконец достигло своей цели. Но белый плащ девственно чист, на нем нет следов крови. Это мои слова ранят его глубже любого клинка. Он поднимает руку с мечом. Наконец-то. Но старик тоже настроен решительно. Кажется, ему совсем не мешает его возраст. Несколько минут я с замиранием сердца наблюдаю за схваткой величайших воинов: громкий лязг оружия, снопы искр, головокружительные скачки и пируэты. Потом Парашурама вдруг останавливается и говорит: - Меч – это хорошо, а луком-то владеть не разучился?       Он приносит из хижины два огромных лука с колчаном здоровенных стрел. Я ожидаю, что они начнут стрелять друг в друга, но вместо этого они целятся куда-то в небо, и стрелы, срываясь с тетивы, начинают выписывать в воздухе немыслимые фигуры, разделяться на несколько частей, превращаться в огненные фейерверки… - Неплохо, - кричит Парашурама. – А вот так можешь? – и выпускает в воздух нечто похожее на гигантскую птицу, летящую прямо к солнцу. Не долетев до солнца самую малость, она оглушительно взрывается, и небо затягивается пеленой черного дыма, будто внезапно наступила ночь. Когда дым немного рассеивается, Бхишма тоже поднимает свой лук. Его выстрел заливает окружающее пространство невыносимо ярким сиянием. Тогда старик выстреливает сразу несколькими стрелами, и воздух наполняется адским грохотом. Кажется, в горах начался обвал. Парашурама хохочет, уперев руки в бока, но из-за грохота смех его не слышен. Бхишма в свою очередь выпускает несколько стрел, и грохот перекрывает прекрасная и торжественная мелодия. Я хлопаю в ладоши. Разве это не победа? - Он победил! – кричу я, подпрыгивая на месте. Однако Бхишма выглядит смущенным. - Похоже, это не совсем то, что ты планировал, а? - подмигивает ему Парашурама. – Пока не готов превзойти своего учителя, сынок? Бхишма вздыхает, но я вижу, что это поражение не кажется ему бесславным. Он кладет лук к ногам Парашурамы и почтительно трогает его грубые сандалии. - Простите, учитель. - В поддавки со мной играешь? – спрашивает гуру подозрительно. – Ну что мне с тобой делать… - Стойте! – кричу я. – Вы так увлеклись своими играми, что совсем забыли про меня. Что теперь будет со мной?       Оба оглядываются недоуменно, наверное, и правда забыли. Меня захлестывает бессильный гнев. - Вы чудовища! – вырывается у меня дикий вопль. – Вот так просто поиграли и забыли, да? А на кону, между прочим, была моя судьба. Ты берег свою честь, предатель. Ты не можешь жить без своего обета, без своего Хастинапура и его проклятого трона. Я же была для тебя только игрушкой! Что же это за мир, если даже лучшие в нем таковы? Я не хочу жить в нем! Я тоже хочу принести обет, и пусть свидетелем мне будет сам Махадев!!!       Последнее слово эхом перекатывается по заснеженным вершинам, окружающим плато, как мяч по игровому полю. Вдруг одна из вершин содрогается, и над ней показывается гигантский трезубец. Недавние соперники в благоговейном ужасе падают на колени. Я следую их примеру. - Говори, я слушаю тебя,- раздается над горами голос, в котором слышен рев первобытных стихий. – Я готов стать свидетелем твоего обета.       Заикаясь от пережитого потрясения, я начинаю: - Благодарю тебя, Махадев, что услышал несчастную женщину. Я хочу сказать, что… - голос мой постепенно обретает уверенность и крепнет, - я хочу сказать, что добровольно ухожу из этого мира, в котором у меня ничего не осталось. Моя любовь, мои надежды, вся моя жизнь была растоптана этим безжалостным человеком, который не знает, что такое справедливость и милосердие. Я ухожу, потому что сердце мое умерло и душа готова покинуть тело. Но я прошу тебя, Махадев, пусть виновник моей гибели испытает все страдания, которые выпали на мою долю. Пусть трон Хастинапура станет его бедой и проклятием и пусть все его надежды рушатся так же, как разрушены мои. И когда он ослабеет духом и телом от прожитых лет и пережитых несчастий, я снова приду в этот мир! Когда я буду удовлетворена его страданиями, я приду за ним, и освобожу его от бремени постылой жизни!       Я перевожу дух, пытаясь осмыслить слова, только что вылетевшие из моих собственных уст. Круг замкнулся. Я знаю, что буду жить снова, и смыслом моей будущей жизни – жизни Шикхандини – будет месть. Сейчас же мне остается только одно – то, что видела моя преемница в своих снах. Голос бога вещает: - Да будет так! - Махадев! – кричит Бхишма. – Позволь мне добавить кое-что к страшной клятве этой бедной девушки. Я признаю, что заслужил все, чего она для меня пожелала, и даже больше. Я хочу сейчас только одного: когда придет мое время, я хочу, чтобы решающий удар нанесла мне именно ее рука. - Все ваши обеты и желания исполнятся, дети мои, - говорит Махадев. – В этом мире вы лишены памяти, но я знаю, что ваши души связаны неразрывными узами. Вы уже были вместе, в другое время и в другом мире, и тогда именно она стала причиной твоего падения, Бхишма. Так что ее нынешние страдания обусловлены действиями прошлой жизни. Ты тоже искупаешь сейчас грех, который она когда-то вынудила тебя совершить. И будешь искупать еще долго – не скоро на трон Хастинапура взойдет достойный монарх. Ее же страдания на время прекратятся, но и следующее воплощение не принесет ей счастья – ибо нельзя стать счастливым, живя одной местью. Лишь выстрел из лука развяжет этот кармический узел. Прощайте.       Трезубец тает в чистом горном воздухе. Я молчу, потрясенная услышанным. Значит, когда-то мы уже были вместе. И я заставила его согрешить. Поэтому теперь он не поддается на мои уговоры. Я горько усмехаюсь. Отныне ошибкой и грехом обернется все, что бы он ни совершил. Таково мое проклятие. Тот, кто отверг любовь, уже совершил величайший грех, и теперь ему остается только катиться по наклонной в ожидании спасительного выстрела. Моего выстрела.       На задах отшельнической хижины я нахожу место для жертвенного костра. Неподалеку, под навесом, расположена внушительная поленница. Я начинаю носить дрова к костру. Мужчины не помогают мне, но и не мешают. Отшельник спокоен, Бхишма же, кажется, просто не знает, как вести себя в этой ситуации. Умолять отказаться от обета – но разве он отказался, когда я просила его? Помогать носить дрова для самосожжения – все равно, что участвовать в убийстве… Он просто смотрит на меня, и по его щекам текут слезы.       «Плачь, - думаю я злорадно. – Дальше будет только хуже». Неужели еще вчера боль в его ясных глазах причиняла мне страдание? Теперь во мне как будто что-то умерло - раньше, чем умерла я сама.       Когда дров, по моим расчетам, набирается достаточно, чтобы превратить мое тело в кучу угольков, Парашурама приносит мне горшок масла и факел. Я обливаю маслом уложенные кольцом дрова и захожу в середину. Отшельник поджигает дрова, и те вспыхивают охотно и весело, будто предвкушая щедрую жертву. Я стою и жду. Мужчины стоят по ту сторону огня, будто провожая меня в далекое путешествие. Жаркие пальцы Агни подбираются к моему платью. Они уже затянули мир передо мной шафрановой пеленой, но я все еще вижу, какой мукой искажено лицо Хранителя трона. Он делает шаг в мою сторону, протягивает руки, но гуру удерживает его на месте. «Прости меня, принцесса», - угадываю я его беззвучный шепот. Чудовищная тоска сжимает мне горло, совсем как во сне Шикхандини. «Прощай, мой прекрасный убийца. Ненавижу тебя… но все-таки люблю», - шепчу я в ответ. А потом, когда Агни крепко сжимает меня в своих объятиях, с моих губ срывается только вопль невыносимой боли.