Люблю тебя ненавидеть

- Тише, тише, принцесса, успокойся, - раздается надо мной обеспокоенный старческий голос. – Не надо так кричать.       Я бьюсь на бархатном ложе, не в силах отогнать кошмарное видение собственной гибели. Маленькие язычки пламени перед статуей Агни вселяют в меня ужас, и я начинаю кричать с новой силой. Потом меня начинает рвать. Храмовые слуги приносят мне воды, я жадно выпиваю, и меня рвет снова – до боли, до отвратительной желто-зеленой желчи. Прибегают встревоженные родители. - Доченька, что с тобой? – причитает мама, прижимая мою голову к своей груди. Я утыкаюсь носом ей в подмышку, вдыхаю запах знакомых благовоний и реву самозабвенно, как в детстве, стараясь выплакать все накопившееся страдание. - Что ты сделал с моей дочерью? – грозно спрашивает отец у риши Яджьи. - Прости, царь, но это была необходимая мера, - невозмутимо отвечает риши. – В случаях частичного сохранения воспоминаний о прошлой жизни всегда лучше восстановить эти воспоминания полностью, иначе неведение не будет давать человеку покоя. Это как вскрытие нарыва: сейчас больно, но потом станет гораздо лучше. И не моя вина, что прошлая жизнь принцессы окончилась трагически. - Я…она сожгла себя… - бормочу я сквозь слезы. – Она сгорела от обиды, но последнее ее слово было «люблю»… - Принцесса Амба? – коротко спрашивает риши Яджья. Я утвердительно киваю. - Принцесса Амба? – переспрашивает пораженный отец. Кажется, он знает ее историю. –Боги всемогущие! Так это я благословлен ребенком, чья рука нанесет смертельный удар моему злейшему врагу? – Он говорит так, будто не верит своему счастью. - Получается, что так, царь Друпада, - говорит риши, довольный, что сумел порадовать своего царя. – Я догадывался об этом, но не был уверен до конца. А сейчас у нас есть живой свидетель последних минут жизни принцессы Амбы. И более того, единственный человек в мире, способный убить Хранителя трона Хастинапура. - Риши, скажите, почему Махадев явился на призыв принцессы Амбы? - спрашиваю я, немного успокоившись. – Ведь она не совершала никаких аскез, а скорее наоборот, хотела… - я краснею при воспоминании о страстных чувствах несчастной принцессы. - У некоторых особенно чувствительных натур боль отвергнутой любви настолько сильна, что может быть приравнена к нескольким годам аскезы, - поясняет риши. – Ее страдание привело к серьезному всплеску брахмо – энергии Вселенной, и Махадев не мог на него не откликнуться. - Так значит, ее желание обязательно исполнится? – продолжаю я расспросы. – Она просила у Махадева возможности нанести великому Бхишме смертельный удар. И теперь, если я все правильно поняла, эта задача возложена на меня? - Ты все правильно поняла, дитя мое, - ласково говорит брамин, кладя руку на мою голову. Я замечаю, что взгляд отца светится необычайной теплотой и как будто даже гордостью. - Но как я смогу победить величайшего из арийских воинов? – задаю я вопрос, не дающий мне покоя. – Ведь я всего лишь девушка… - Ты сомневаешься в могуществе Махадева? – с притворным гневом спрашивает меня риши Яджья. Но я вижу, что в уголках его глаз собрались морщинки добродушной усмешки. – Все будет так, как предначертано, принцесса. Но пока ты слишком юна. Время вашей встречи придет еще не скоро. Это произойдет, когда вы оба будете готовы, и к тому времени у тебя не останется сомнений в своих силах. А у него не останется сил продолжать земное существование. Скажи, принцесса, что ты сейчас чувствуешь? - вдруг без всякого перехода спрашивает он. - Голова кружится, - неуверенно говорю я, прислушиваясь к своим ощущениям. - А еще? Что ты думаешь о нем? О виновнике ее смерти? - Он… не должен был так поступать. Не должен был приезжать на церемонию. Не должен был просить Амбу ехать с ним. Не должен был отвечать на ее чувства. Каждый его шаг приближал ее гибель, - пока я говорю, на глаза наворачиваются слезы. Кажется, во мне разгорается огонь мести, зажженный моей предшественницей. Но осталось ли во мне также чистое пламя ее любви? - Видишь, царь, теперь, когда твоя дочь знает все, она захочет отомстить, - поворачивается риши к моему отцу. – Твое дело лишь направлять руку, готовящуюся нанести удар. - Старый негодяй наконец-то получит то, что заслужил, - удовлетворенно потирает руки отец. - Сегодня мы будем праздновать, - объявляет он нам с матерью. – Праздновать нашу скорую победу над Хастинапуром! Мы выходим из темного душного храма на свежий воздух. Сколько же я пробыла внутри? Судя по положению солнца, полдень уже миновал. Значит, прошло пять-шесть часов. Но за это время я прожила неделю, успев испытать столько разочарований и боли, сколько хватило бы на целую жизнь. И все же эта неделя не была сплошной чередой мучений – ведь я – она – прежде чем узнать ненависть, узнала любовь. Мое сердце сладко сжимается, а щеки вспыхивают при воспоминании о прогулках по вечернему лесу. Я отворачиваюсь от ликующего отца, чтобы он не догадался, какое смятение царит сейчас в моей душе. Ведь я еще не уверена, что готова стать его карающим мечом. * * *       Так или иначе, день обретения памяти коренным образом меняет всю мою жизнь. Я больше не скромное нежное создание с танцующей походкой и обворожительными манерами. Я не выбираю часами платья и драгоценности и не провожу дни за вышивкой и игрой на вине. Отныне моя жизнь посвящена одной цели. Я должна стать совершенным оружием, лезвием меча, заостренным наконечником стрелы. Слишком много на меня возложено ожиданий, слишком большая ответственность. Отец ждет от меня не больше не меньше, как долгожданной победы над вековечным соперником – могучим Хастинапуром; он рассчитывает, что когда Бхишма будет убит, армия Панчала с легкостью разгромит его обезглавленное войско. Долг перед моей предшественницей велит забрать жизнь ее обидчика в уплату за ее собственную, оборвавшуюся столь безвременно. Но кроме всего этого, я чувствую, что на мне сосредоточены надежды еще одного человека - самого Бхишмы. Странным образом я не хочу подвести и его – будто речь идет не об убийстве, а о благодеянии. Снова его воля предопределяет поступки окружающих, в то время как те думают, что решают что-то сами. Он сам выбрал своего убийцу – и никто другой в трех мирах теперь не в силах лишить его жизни. А мне – избранной – остается лишь ждать назначенного им часа. И в ожидании его коротать время в бесконечных тренировках, чтобы в решительный момент не дрогнула рука и закаленный дух не поддался жалости или сомнениям.       Отец нанимает для меня лучших учителей царства. Они обучают меня владению различными видами оружия. У меня открываются неожиданные таланты в этой области. Оказывается, я могу стать неплохим воином, не уступающим большинству воинов-мужчин если не в физической силе, то в мастерстве. Успехи вдохновляют меня, и я тренируюсь самозабвенно, не зная усталости и лени. Мама в ужасе, но она не в силах мне помешать, тем более что для отца видеть меня в доспехах, размахивающей мечом и поражающей мишени меткими выстрелами, - просто бальзам на душу. - Но ведь это ненормально, дорогой, - робко упрекает она отца. – Девушка должна думать о замужестве, обучаться пению, танцам, рукоделию. Кто возьмет ее замуж, если для нее держать в руках меч куда привычнее, чем пяльцы и иглу? И мы останемся без внуков, а царство – без наследников! - Ты не понимаешь, - отмахивается отец. – Шикхандини не обычная девушка, ей не суждено прожить обычную жизнь. У кого еще есть такая дочь? Ты посмотри на нее, в ней живет дух истинного воина, зачем ей твои пяльцы?       Время идет. Наступает момент, когда мне приходится проверить свои умения и таланты в деле. Отец проводит военную кампанию по захвату одной из отдаленных земель, до которой еще не дотянулись длинные руки Хастинапура. Я возглавляю отцовское войско, и мы одерживаем сокрушительную победу. Местные князья становятся нашими данниками, а вера отца в мои силы еще больше укрепляется. Когда мы возвращаемся с победой, он устраивает праздник в мою честь, пригласив всю знать нашего царства и нескольких принцев-соседей. Один за другим он произносит тосты за мою доблесть. - Моя дочь, - он едва ворочает заплетающимся языком, - моя дочь разгромила этих варваров, как малых детей. И вот что она сделает с Бхишмой: она его посадит на ладонь, а другой прихлопнет…       Я сижу рядом с ним, не снимая доспехов и не касаясь спиртного: не люблю утрачивать контроль над собой. Мне стыдно за отца и его нелепую похвальбу. Я-то знаю, что справиться с Бхишмой невозможно, если он сам того не пожелает. За прошедшие годы я немало узнала о своем главном враге, и то, что я узнала, вызывает у меня двойственные ощущения. С одной стороны, его неслыханная доблесть и немыслимое количество одержанных им побед вызывают у меня.. не страх, нет, скорее нечто похожее на восхищение. Я не могу сказать отцу, что восхищаюсь нашим врагом, но в глубине души, несмотря на мужскую одежду и походку, суровый взгляд и отсутствие каких-либо женских интересов, я остаюсь женщиной. Я вспоминаю Амбу, потрясенную единственным выстрелом Хранителя трона – я до сих пор не знаю секрета такой меткой стрельбы. Такое же чувство испытываю я, узнавая об остальных его подвигах: мужская доблесть не может оставить женское сердце равнодушным. Однако слушая рассказы отца о том, как Бхишма силой выдал принцессу Гандхара замуж за своего слепого племянника, и о других его деспотичных решениях, основанных на непоколебимом чувстве долга, я ощущаю гнев и ярость. Опять у него на одной чаше весов долг, дхарма, справедливость – а на другой сломанные судьбы людей, которые просто мечтали о счастье. Он не должен заставлять других приносить такие же жертвы, какие принес сам, думаю я. Такие, как он и его учитель Парашурама, не люди в обычном смысле этого слова. Они обладают сверхчеловеческими силами, но не могут же они ожидать, что все остальные последуют их примеру и принесут свои интересы в жертву абстрактному долгу и неуловимой справедливости? Скольким людям еще сломает жизнь этот благороднейший из кшатриев до того, как моя стрела положит конец его существованию? Но самое ужасное – думая о Бхишме, я понимаю, что если бы время вдруг повернулось вспять и я оказалась на месте Амбы, я попала бы в те же сети. В сети его безупречной честности, мужественности, его несгибаемой воли…       Мои размышления прерывает взрыв пьяного хохота. Подгулявшие гости, сидящие напротив нас с отцом, оживленно что-то обсуждают, бросая в мою сторону косые взгляды. Я вижу, как напрягся отец и успокаивающе кладу руку ему на плечо: - Сиди, я сама разберусь.       Подхожу к нетрезвой компании, состоящей из двух сынков панчальских кшатриев, чей род по знатности почти не уступает царскому, и нескольких заезжих принцев. - Все в порядке, уважаемые гости? Нам с отцом показалось, что вы хотели что-то с нами обсудить.       Они смотрят на меня как-то испуганно. Наверное, я выгляжу угрожающе – в доспехах за пиршественным столом. Некоторые извиняются и уходят, остальные отворачиваются, стараясь держаться тише воды ниже травы. - Так в чем дело? – продолжаю настаивать я. - Ни в чем, принцесса, вам показалось, - робко возражает один из оставшихся. Так ничего от них и не добившись, я возвращаюсь к отцу. Он явно расстроен, и, будучи в подпитии, не может этого скрыть. - Что такое? – спрашиваю я чуть более резко, чем это приличествует дочери. – Отец, хотя бы ты объясни мне. - Эти принцы… - начинает он громким шепотом. – Он тут над тобой смеялись… Я не все расслышал, но, по-моему, они обсуждали твой внешний вид и прикидывали… ну как бы в шутку, каково бы это было – жениться на тебе. И, похоже, сама мысль об этом их смешит. - И всего-то? – бросаю я презрительно, хотя в глубине души чувствую себя уязвленной. – Не обращай внимания на этих идиотов. - Но они в чем-то правы, дочка, - на глаза отца наворачиваются пьяные слезы. – Что я сделал с тобой… Тебе уже двадцать семь, а ты еще не замужем, и престол остается без наследника… Говорила мне твоя мама…       К счастью, мамы в зале нет: она не любит подобные мероприятия. Она уже вроде бы смирилась с моей участью старой девы, но разговорчики гостей выбили бы из колеи и ее. Меня саму замужество давно уже не интересует: не представляю, как я могла бы жить без седла, меча на поясе и колчана за плечами. Вряд ли нашелся бы муж, который позволил бы мне ходить в военные походы вместо того чтобы украшать собой дворец и нянчить малышей. Кроме того - и это мой самый страшный секрет – мужчины с их наивным самомнением кажутся мне смешными и жалкими. Их повседневные заботы, мелкая суета, вечные драки за лучший кусок и лучшее место под солнцем – какая скука! Они все таковы… кроме одного. Моего врага, чудовища со спокойной мощью полноводной реки и чувством долга вместо сердца.

* * *       С этого дня отцу не дает покоя мысль о наследнике. Они с мамой так и не смогли завести других детей, кроме меня. Надежд на то, что я подарю им внука, тоже не осталось. С каждым днем отец становится все более нервным и раздражительным, а иногда срывается на откровенную грубость, чего раньше с ним не случалось. Я проглатываю обиды, стараясь не думать о том, что, по сути, это была его идея – сделать из меня принцессу-воина, диковинное существо вроде говорящего попугая. И хотя я стала тем, кем стала, по доброй воле и ни о чем не жалею, все же несправедливо теперь упрекать меня в отсутствии интереса к замужеству.       Потом происходит событие, нанесшее сильный удар по отцовской гордости. На нас неожиданно нападают ученики его старого школьного приятеля, гуру Дроны. Об этом приятеле, по правде сказать, отец и думать забыл. Тот был сыном его учителя, знаменитого брамина Бхарадваджи. А отношение отца к браминам нельзя назвать образцовым. Признавая, хотя и неохотно, их явное превосходство в некоторых вопросах, он все же ставит их ниже себя, руководствуясь простой практической логикой: кто кому платит, тот тому и начальник. Дрона, получивший вслед за своим отцом титул гуру, всегда оставался в глазах своего школьного товарища Друпады всего лишь бедняком, вынужденным зарабатывать себе на пропитание, пусть и высоким искусством наставничества. И зря рассчитывал наивный брамин на дружеские чувства моего отца, когда несколько лет назад пришел занять у него денег. Дружба – дружбой, а денежки поврозь, сказал на это отец. И добавил, что если каждый в его царстве придет к нему с такой просьбой, казна его скоро опустеет. Что и говорить, дальновидностью мой родитель никогда не отличался.       Брамины – не шудры, они не оставляют оскорбление безнаказанным. Затаивший злобу Дрона ждет своего часа и воспитывает учеников, способных отомстить. И вот в один прекрасный день у ворот нашей столицы Кампильи оказывается отряд принцев Хастинапура, молодых, бодрых и яростных, как гончие псы. Я жду их в полной боевой готовности – дозорные заметили их, как только они показались на горизонте. Наше войско прекрасно вооружено и обучено, мы у себя дома, так что мне, в общем-то, не о чем волноваться: победа нам обеспечена. Единственное, что меня беспокоит – это любопытство: ведь эти принцы в каком-то смысле мне не чужие. Они внуки брата Бхишмы и сестер Амбы, и в других обстоятельствах я с удовольствием пообщалась бы с ними. Но сейчас они выполняют волю своего наставника, который желает проучить моего отца, так что мы с ними по разные стороны баррикад. Ну-ну, посмотрим, на что они способны, думаю я. Неужели они так наивны, что надеются одолеть целое войско?       Подпустив принцев к городским воротам на расстояние выстрела, я даю своему войску приказ выдвигаться. Позади нас на своем слоне едет отец, пожелавший лично наблюдать за ходом сражения. Панчальское войско без малейшего труда берет принцев в кольцо, и через десять минут они уже связаны. Сейчас они с позором будут доставлены во дворец Кампильи и заперты в дворцовой тюрьме, пока отец будет вести переговоры о выкупе с их двоюродным дедом – своим злейшим врагом. Представляю, сколько он за них запросит, думаю я, усмехаясь про себя. Хастинапур лишится как минимум половины своих владений. А все из-за глупости и неумелости принцев. Не многому же они научились у своего гуру. Да еще имея такого деда! Впрочем, размышляю я, может быть, как раз присутствие такого живого щита, как великий Бхишма, и сделало их ленивыми и расслабленными: под его крылышком им не о чем беспокоиться. «Что ж, пусть узнают, какова жизнь на самом деле», - торжествующе думаю я и выпускаю в воздух стрелу в знак нашей полной и окончательной победы.       Но тут происходит нечто странное: моя стрела резко прерывает свой полет и падает на землю, как раненая птица. В чем дело? Я подхожу ближе к месту ее падения, и сердце мое замирает от восторга и ужаса. «Он здесь! Он приехал за ними!» - проносится в голове отчаянная мысль, когда я вижу, что моя стрела расщеплена надвое другой – большой и серебряной.       Я медленно оборачиваюсь, готовясь увидеть знакомую величественную фигуру в белом плаще. Руки мои дрожат и дыхание прерывается. Неужели час настал? Но моим глазам предстает совсем другая картина, не менее пугающая: слон моего отца убит и лежит на боку, а сам отец лежит неподалеку со связанными руками и ногами. Пятеро врагов, которые взяли его в плен, встали вокруг него в кольцо и отбиваются от отцовской гвардии, причем весьма успешно: большая часть охраны уже убита. Я вглядываюсь в их лица, не веря свои глазам: разве не они только что находились в числе связанных принцев? Но это какие-то другие, совершенно незнакомые мне юноши в доспехах, украшенных не столь богато, как у тех, которые стоят сейчас в окружении моих солдат, не смея поднять глаза от стыда. - Царь в опасности, - кричу я, срывая голос. – Все на защиту царя!       И первой бросаюсь в атаку. Потом разберемся, кто эти наглецы, сперва надо выручить отца. Но наглецы оказываются не робкого десятка, к тому же у них огромное преимущество: пленный царь. Один из захватчиков, здоровенный, как племенной бык, хватает моего отца и, держа у его горла огромный нож, кричит: - Панчалийцы, ваш царь у нас! Пропустите нас во дворец, если не хотите его смерти! - Отставить, - кричу я солдатам, и те прекращают атаковать хитрых пришельцев.       Мы проходим через городские ворота и направляемся во дворец. Стороннему наблюдателю эта процессия наверняка показалась бы очень странной: во главе ее, как и положено, царь, но едет он не на слоне и даже не на белой царской лошади, а задом наперед на могучем плече огромного парня. Одной рукой парень держит отца, чье бледное от ярости лицо утыкается в его широкую спину, в другой у него чудовищных размеров булава, которой он легко помахивает на ходу. За ним следуют четверо его сообщников, не давая никому приблизиться. У каждого из них свое оружие, виртуозное владение которым они доказали в короткой схватке с охраной отца. У одного в руках я замечаю большой позолоченный лук, за спиной – колчан с серебряными стрелами. Неужели это он повторил легендарный выстрел Хранителя трона? Ни за что бы не поверила, если бы не видела своими глазами стрелу, расщепленную надвое… Но кто они? Ведь принцы Хастинапура у нас. Они понуро бредут под охраной моих солдат вслед за победителями и время от времени бросают на них злобные взгляды. Значит, они не вместе. Что же здесь происходит?       Когда мы выходим на дворцовую площадь, ситуация начинает проясняться. Пятеро пришельцев снова образуют тесный круг, держа в его центре пленного царя. Мое войско вместе с пленными принцами рассредоточивается вокруг них. Я делаю несколько шагов вперед. - А теперь потрудитесь представиться и объяснить, что вам здесь нужно, - начинаю я не слишком любезно. Они разозлили меня не на шутку.       Со стороны захватчиков вперед выходит молодой человек с длинным копьем. Он кладет его на землю, соединяет перед собой ладони и опускает голову в почтительном поклоне. У меня открывается рот от удивления. Молодой человек снова поднимает глаза на меня. У него открытое, приятное лицо и прямой, доброжелательный взгляд. Этот взгляд и все его поведение никак не вяжется с бесчинством, которое он и его приятели здесь учинили. - Сначала я хотел бы попросить у вас прощения, принцесса Шикхандини, - начинает он. –И, конечно же, у вас, почтенный царь Друпада, - он поворачивается к отцу, адресуя ему еще один поклон. – Нам пришлось совершить этот не слишком благородный поступок, потому что у нас не было другого выхода. Мы принцы Хастинапура, дети покойного царя Панду.       «Так они разделились! - доходит вдруг до меня. – Что за хитрецы! Пока мы отлавливали большую группу, меньшая зашла сзади и захватила отца. Но ведь у отца была очень сильная охрана…» - кажется, я начинаю чувствовать к этим принцам что-то вроде уважения. - Как вас уже наверняка предупредили, мы пришли к вам по воле нашего наставника гуру Дроны. Это задание он дал нам в качестве платы за наше обучение, а, как вы понимаете, долг ученика перед гуру священен. Мы не могли отказаться, - продолжает принц, видимо, старший из сыновей Панду. - И теперь, когда победа одержана, наш гуру вправе диктовать вам, почтенный Друпада, свои условия. С нашей же стороны условие будет только одно: отпустите всех принцев, взятых вами в плен. - А иначе что? – гордо бросаю я. - А иначе мы будем вынуждены убить царя, - говорит он с явным сожалением. – Но нам очень не хотелось бы этого делать. - Отпускайте их, - хрипит отец, чье лицо теперь приобрело багровый оттенок. Как бы ему плохо не стало, беспокоюсь я.       Мы отпускаем пленных принцев, но по выражению их лиц видно, что они не чувствуют ни малейшей благодарности к своим спасителям. Они с проклятиями растирают затекшие руки и, не огладываясь, бегут к городским воротам. Больше мы их не видим.       Тем временем на площади появляется гуру Дрона. Он любуется зрелищем связанного отца, а потом милостиво разрешает развязать его. Он требует у отца отдать ему недавно завоеванные земли. Отец нехотя соглашается, - что ж, он знает законы и не хочет усугублять свой позор нечестностью и вероломством. Дрона торжествует, на отце же лица нет. Пока они торгуются, я подхожу к принцам. - Так вы тоже принцы Хастинапура? - спрашиваю я их. – Сколько же всего в Хастинапуре принцев? - Нас сто пять, принцесса, - отвечает старший принц. – Но те сто принцев – дети царя Дхритараштры, а наш отец – его брат Панду, который был вынужден уйти в изгнание много лет назад. Они… не очень любят нас, это правда. Но мы стараемся любить их так, как положено любить братьев. Поэтому мы уступили им право атаковать вас первыми, - улыбается он. Я никак не могу понять, хитрец он или наоборот, простодушен до чрезвычайности. И продолжаю расспросы: - Почему же они вас не любят? - Дело в том, принцесса, - вмешивается в разговор здоровяк, - что по закону наш старший брат является наследником трона Хастинапура. Но старший сын Дхритараштры, который, кстати сказать, на год моложе, никак не хочет это признавать. Дедушка Бхишма уже совсем замучался с ним. Я вздрагиваю, услышав имя Бхишмы. И вспоминаю о мастерском выстреле молодого лучника. - А ты, - обращаюсь я к нему, - где ты научился так стрелять? - Я учился у гуру Дроны, принцесса, - говорит он, скромно потупившись. – Ну и конечно, дедушка дал мне несколько уроков. - Он лучший ученик у гуру Дроны, - хлопает его по спине здоровяк. – Не скромничай, Арджуна, тебе не к лицу. И они начинают тыкать друг друга в бока, хихикать и подшучивать друг над другом, как школьники.       По какой-то необъяснимой причине я чувствую расположение к этим молодым людям, которые так унизили моего отца. «По сути, они не виноваты, - рассуждаю я про себя, - не могли же они отказать гуру. К тому же отец и сам был неправ в истории с Дроной. Вот ему и досталось». В самих же сыновьях Панду я чувствую редкую искренность, открытость, скромность и какую-то особенную невинность. «Вот они никогда не опустятся до мелких свар и пустого хвастовства, - думается мне. - Истинные внуки своего великого деда». Мысли мои привычно сворачивают в сторону Хранителя трона. Кажется, в Хастинапуре назревает династический конфликт. Не мое ли это проклятие в действии? То есть, не мое, а Амбы, конечно. Она предрекла, что трон Хастинапура не даст Бхишме покоя, и Махадев подтвердил, что достойный правитель сядет на этот трон еще не скоро. Я почему-то не сомневаюсь, что сын Панду окажется хорошим правителем: что-то в его манере говорить напоминает мне Бхишму с его неизменной вежливостью и спокойным достоинством. Вот только удастся ли ему занять трон?