Юра Плисецкий и его кошки

— Я с ней, — твердо сказал Юра и подтянул ремешок сумки дальше на плечо. В руках он держал большую пластиковую переноску. Лилия Барановская помолчала, поджав губы, пощурилась и отступила, наконец, вглубь прихожей. — У меня паркет, — предупредила она, и прозвучало это так, словно паркет был из древесины бука, обработанной по ныне утраченной технологии позапрошлого века, и постелен мастерами, каких на свете более нет. А похер, возмутился Юра про себя, кошка живая, а живое важнее всего, тем более он за неё отвечает. Следом вошел Яков, поставил у двери чемодан и стоял, сунув руки в карманы плаща, пока хозяйка не сказала располагаться, а сама ушла в — Юра ещё не знал, что там, но предположил, что гостиная. — Зверей не любит, — буркнул Яков над Юриной головой. — Ни зверей, ни детей, ни людей. Один балет. И посмотрел, вытянув шею, не услышала ли. Юра поставил переноску, шепнув «сейчас, сейчас, потерпи», стащил кеды, спросил, какая комната его. Яков пожал плечами: а я знаю? Иди пока в ту, гостевую, и показал рукой вдоль коридора. Юра пошел, куда послали. Оглядел комнату. Ну, ничего: кровать, шкаф, стула нет, но есть пуфик на гнутых ножках, хоть сажай на него даму в высоком парике. Отлично, будет класть на него ноги! Он опять опустил переноску, сел на корточки и открыл железную дверцу. Из переноски тут же высунулись усы. Зашевелились. Потом показалась темная морда и недоверчиво оглядела помещение. Не у ветеринара? Если суют в переноску и куда-то везут, то это к ветеринару, а тот перво-наперво мерит температуру, причем градусник сует ни фига не под мышку. А там уже по ситуации, либо ножницы, либо шприц. А раз вообще оставили на полдня, и на животе потом была здоровенная проплешина, и он страшно болел. — Выходи, — сказал Юра, — осваивайся. Сам бросил сумку у кровати и сел. Ну вот. Поехали, что называется. Сам подписался. График госпожа Барановская огласила ещё накануне, и он был дикий: ранний подъем, строгий режим, диета. Юра тогда провел вдоль себя руками и переспросил: «Для меня?». Лилия ответила: «Да». Ну ладно, Юра согласен. Виктор тоже своего подопечного в кацудонах ограничивает. Справедливо. Кошка совсем выбралась, села под пуфиком и стала смотреть оттуда, как из укрытия. Юра потрогал плюшевую обивку пальцем. — Ничего не драть, ясно? А то нас самих тут выдерут в извращенной форме. Тут всё, наверное, дикий раритет. Кошка промолчала. Когти они стригли вчера. Максимально коротко, почти под самые сосуды, чтобы не хотелось ничего точить и чтоб не цокать при ходьбе, как такса. Она посидела ещё, посопела и принялась исследовать комнату: прошлась под кроватью, вдоль плинтуса, запрыгнула на пуф и, наконец, на окно. Вроде нормально, без истерик. Они никогда ещё не переезжали вот так, чтобы жить в другом месте. Юра заранее переживал. Он встал, подошел к окну, погладил круглую голову. Кошка подалась к руке. Признает и не обижается — хорошо. А то характер, конечно… Те, кто знал её, говорили, что в хозяина, и Юра в душе был горд. Он тоже кот. Хищник. Ледяной тигр. Р-р-р. Юра поднял сумку на покрывало, вытащил вещи в пакетах, ноутбук, клубок зарядок — да как они перепутываются-то так, аккуратно же складывал! — выудил со дна жизненно важный предмет и пакет прессованных опилок. Огляделся. Ну не в комнате же! В комнате она и сама откажется. — Я щас, — сказал Юра, — не буянь тут. Вышел в коридор. Музей, блин. Натуральный музей. Ничего, и в музеях живут котики, он сам видел. А в музее Булгакова вообще бродит Кот Бегемот, вот так-то. Юра остановился, осторожно потрогал стену, задрал голову, потолок был как в параллельной вселенной. В какой-нибудь хрущевке туда встроили бы минимум пол-этажа. Как она лампочки меняет, интересно знать? Ай, можно подумать она прямо собственноручно их меняет! Яков с Лилией чинно пили в гостиной чай. На низком столике стояла тарелка с нарезанным тонкими дольками яблоком. Десерт. Диета, вспомнил Юра. Чтоб поразить зрелищем, нельзя жрать хлеба. — Куда, — он остановился в арке, покрутил в руках лоток, — поставить можно? Яков выпучил глаза и рявкнул: — Плисецкий, ты ещё на стол это поставь! Лилия поджала губы — Юра начинал догадываться, что она не недовольство так выражает, а вообще почти любую эмоцию, отличную от радости, как она проявляет радость, он ещё ни разу не видел, — и поднялась. Проводила Юру в ванную и показала свободное место около унитаза. Места на самом деле было завались, хоть тройные прыгай. Можно и четверные, но убьешься о душевую кабинку. — Только вы это, — попросил Юра, — дверь не закрывайте, а то как же она попадет. Лилия промолчала и вышла. Ну и ладно, подумал Юра. Ну и пусть. Не надо мне вашего участия и дружбы, хореографию мне поставьте и научите, чему требуется. Он вернулся в свою временную комнату, всё так же пялясь на лепнину под потолком. Прима-балерина. Это ж какие деньжищи зашибают в балете? Юра читал, что люди искусства нищенствуют, потому и прутся кто куда: то в паршивое кино, то в рекламу дезодорантов. Хотя, она ж, наверное, петербурженка в седьмом поколении и квартирка наследственная. Нет, не сходится. Юра в красках представил, как в семнадцатом году её отняли, и в каждой комнате тут жило по семье, а потом прима-балерина Барановская задействовала связи влиятельных воздыхателей и жилище назад отбила. Ну и молодец! Дядя Яша живет в какой-то безликой новостройке, ни духа истории, ничего. Не жутковато ли только ей тут ночевать одной? Не потому ли их позвала, чтобы наконец выспаться, не отвлекаясь на духов выселенных жильцов. Юра выкрутил воображение на полную и едва не воочию увидел, как в тридцать седьмом врывается с ночным обыском НКВД и уводит под руки статного мужчину в очках. Профессора, интеллигента. Жена и дети заходятся в плаче. Брр. Кошка уже спала, свернувшись на кровати. Юра прилег рядом. Насчет вечерней тренировки ему ничего не сказали, насчет ужина тем более. Или яблоко на блюдце и было ужином? Надо будет выкроить день и напечь им с дядь Яшей пирожков. И закосить под дурачка: а что, это тоже нельзя? Вы только про хлеб говорили. Он уперся ногой в чехол с ноутбуком, подумал, что надо спросить пароль от вай-фая. Есть же тут вай-фай? Хозяйка — прогрессивная женщина. И задремал с мыслями о судьбах жильцов, прошлых и нынешних. Квартира прямо тянет на какую-то драму, заключил он, уже посапывая, тут бы писателям жить, а не фигуристам. Когда проснулся, уже совсем стемнело. Фонарь подсвечивал дерево под окном, черные его листья шуршали о стену дома. Кошки не было. Лилия её забрала и вышвырнула. Юра резко сел, потер глаза. Не-не, гений и злодейство несовместны, а что может быть большим злом, чем обидеть котейку? Он не нашел тапок и так и пошлепал босиком вон из комнаты. В коридоре тускло горело бра. Юра прошел мимо большого зеркала — а оно днем здесь было? — постарался не смотреться в него. В квартире стояла тишина. Двери двух комнат по-прежнему были заперты, в кухне темно. Юра заглянул в гостиную. На софе, вытянув ноги, возлежала Лилия Барановская с чайной чашкой в руке. У её бедра спала кошка.