Камышонок

Ар-Сино всегда отличался наблюдательностью, в конце концов, он был смотрителем озера, предназначение водника — наблюдать за вверенными ему угодьями и хранить их. Любить вместилище родной стихии, заботиться о водоёме и всех его обитателях, от простейшей придонной водоросли до суматошных стрекоз, кружащихся над зарослями камыша в поиске добычи. Наводить красоту и поддерживать гармонию. Когда он отчего-то поместил Антона — тогда ещё, как он думал, Ан-Тона — в список существ, о которых должен заботиться, Ар-Сино и не догадывался, к чему всё это приведёт. Он не знал, что начнёт использовать свойственную ему наблюдательность в непривычных целях, что будет следить за людьми, изучая их повадки и обычаи, ради того, чтобы лучше понимать единственного человека, до которого ему было дело. Он не ожидал, что накопленные за полгода знания пригодятся ему, чтобы с успехом изображать перед Антоном и его друзьями их сородича, и уж тем более не думал, что так привыкнет к окружающим Шастуна людям. Однако притворяться человеком было сложно. Ар-Сино то и дело попадал в неожиданные ситуации, когда требовалось быстро принять решение, как поступить, а накопленного опыта наблюдений оказывалось недостаточно, и приходилось действовать наугад, не зная, будет ли это в должной мере по-человечески, или же то, что он отмочит в следующий раз, окажется отталкивающе-странным. Слишком уж неоднозначными оказывались некоторые людские причуды. У людей было такое понятие, как дружба — оно напоминало солнце: точно так же до него не дотянуться, не потрогать, но можно ощутить его лучи на своей коже, и можно увидеть, как вода играет с его отблесками. Но если солнце для всех едино и одинаково, то дружбу каждый видел по-своему. Так, горе-рыбаки, прибывшие на берег озера не за рыбой, а ради возможности вдоволь напиться не-воды, — Ар-Сино решительно отказывался именовать такую гадость водкой, — называли своим другом всякого, кто согласен с ними выпить. Человеческий молодняк — водник так и не привык к слову «дети» — охотно объявлял о дружбе с любым, кто составит им компанию в играх. Как-то Ар-Сино из интереса материализовался на берегу, чтобы поиграть со стайкой детей в мячик, и они охотно приняли его, окрестив «дядю Алса» своим другом. Он силился понять, по какому принципу каждый человек выбирает, кого назвать своим другом, но никак не мог — слишком уж разные были люди, слишком уж разные были у них понятия о дружбе. Ар-Сино привык пребывать среди простого и понятного порядка, существовавшего испокон веков. Слаженно действующие группы животных одного вида назывались стаями, потомки и предки — семьёй, два хищника на одну добычу или два самца, заинтересованных одной самкой — соперниками. Все связи логичны и объяснимы. А вот компания друзей — какие в ней связи? Они не стая, потому что у них нет вожака или какой-то иерархии, все равны, каждый по-своему примечателен. Они не семья, потому что не имеют родственных связей, и уж тем более не соперники друг другу: спокойно делят добычу между собой, а единственной не имеющей партнёра женщине в компании молчаливо предоставляют возможность самостоятельно выбирать. И тем не менее всех их — а теперь и Арсения — связывают между собой какие-то узы, от которых становится теплее на душе. Это и есть та неуловимая дружба? Подобно тому, как Тапи была его любимицей среди всех черепах и прочих четвероногих обитателей озера, в компании друзей Ар-Сино всегда особенно выделял Шастуна — в конце концов, не повстречай водник этого человека, разве заинтересовался бы он людьми, разве обзавёлся бы материальным телом ради общения с, как он их раньше называл, человеками? Разве принялся бы наблюдать и анализировать мельчайшие нюансы человеческого поведения, стараясь постичь природу их мировосприятия? Хотя с нюансами было сложно, ведь люди жили в запутанной системе, состоящей из кучи сложных связей, где каждый аспект зависел от десятка других. Вот, к примеру, прикосновения. В природе всё просто: хищник прикасается к жертве, чтобы убить, мать к потомству — чтобы позаботиться, зверь к дереву — чтобы пометить свои охотничьи угодья, а члены одной стаи друг к другу — чтобы помочь раненому или выразить свою симпатию. Ар-Сино и сам порой поглаживал Тапи по голове и шее, показывая ей своё особое расположение. У людей же в сто крат сложнее. С одной стороны, люди любят прикосновения — все эти рукопожатия при встрече и похлопывания по плечу при прощании. С другой, в каких-то ситуациях они прикосновения ненавидят: Ар-Сино помнил, как вполголоса ругался Антон, когда вынужден был ехать на работу в плотно набитом автобусе, хотя, казалось бы, чем тесный контакт с сородичами в автобусе отличается от медвежьих объятий того же Ильи? Из-за сложности всех этих нюансов Ар-Сино старался лишний раз не прикасаться к людям без особой на то необходимости: как он понял из наблюдений, отсутствие ожидаемого прикосновения не столь разрушительно влияет на отношения, как нежеланный контакт, а этими странными — дружескими? — связями с людьми он слишком дорожил, чтобы рисковать. Водник был уверен лишь в одном: когда дело касается болезни или опасности, люди отбрасывают свои странные понятия о прикосновениях, и готовы на любой физический контакт. Личный опыт касаний только подтверждал этот факт: ещё зимой, на острове, Антон охотно ухватился за протянутую руку, когда был не в силах встать без чужой помощи, и позволил себя тащить к домику, когда не мог дойти сам. А уж когда Арсений чуть не рухнул в воду, — всё-таки долгое пребывание в материальном теле наложило свой отпечаток, подарив ненужные воднику рефлексы, обязывающие вздрагивать от любой неожиданности, готовясь к мгновенной реакции «бей или беги», — Антон и сам с неожиданной прытью ухватился за него, стремясь уберечь сородича от губительного для человека падения. И если это прикосновение было вполне объяснимо, то последующие, те, в которых не было необходимости, заставили задуматься. Вот зачем надо было снимать его с бетонной границы между берегом и рекой, как будто он сам спуститься не может? Понимая, что по некоторым параметрам его материальная форма превосходит возможности тела обычного человека, Ар-Сино не был уверен, способны ли люди, лишь по счастливому случаю избежавшие опасности, передвигаться самостоятельно сразу после этого, или им что-то препятствует. Вообще тот случай подарил ему немало пищи для размышления. Например, Ар-Сино впервые был назван другом, что было крайне странно, так как ни берегов, ни глубины дружбы он толком не осознавал, но приятно. В тот день он, привычно спрятавшись от людских глаз, убрал в тайник одежду и отпустил воду, позволяя ей снова выглядеть простой жидкостью, и даже не вспомнил, что нужно бы вернуться к озеру и проверить, всё ли там нормально, без раздумий устремившись вслед за Антоном. Что-то с другом было явно не в порядке, и Ар-Сино считал необходимым проследить за ним. Его подозрения оправдались, когда Ар-Сино увидел руки Шастуна, дрожащие, как поплавок при клёве — неужто заболел? — и укрепились, когда друг проглотил таблетки наподобие тех, что принимал когда-то зимой при простуде. Однако дальнейшие действия Антона не вязались с этой теорией, ведь заболевшие люди почему-то избегают воды, предпочитая отложить купание на то время, когда пойдут на поправку, в то время как Антон поступил даже наоборот, заменив привычный короткий душ длительным лежанием в ванной. Подобное поведение хорошо знакомого человека было слишком странным и непонятным, и Ар-Сино не знал, что ему делать. Хотя что он мог, оставаясь бесплотным наблюдателем? Приняв ванну, его человек кое-как вытерся и лёг спать. Ар-Сино всегда поражался способности наземных существ отрешаться от привычного мира, полностью погружаясь в мир сновидений. Сам он никогда не спал — в привычной бестелесной форме он попросту не нуждался во сне, а если долго пребывал в материальном виде, то, подобно дельфинам и рыбам, лишь частично позволял своему телу и разуму отдохнуть, принимая расслабленную позу и позволяя разуму дрейфовать по поверхности океана мыслей и причудливых видений. Сон Антона стал беспокойным, друг сучил конечностями и тяжело дышал. Ар-Сино насторожился, ему не нравилась такая то-ли-болезнь-то-ли-ещё-какая-непонятная-неприятность, но, не понимая сути происходящего, он не представлял, как можно помочь. И лишь когда он услышал полный отчаянья полувскрик-полустон Антона, водник понял, что человеку снится кошмарный сон — штука неприятная, но опасности не представляющая. Он уже собирался было вернуться на озеро, но следующий пропитанный болью возглас заставил его остановиться. — Арсений!.. Он замер, оцепенел, его дух точно на мгновение сковало льдом, но со следующим, ещё более отчаянным зовом словно плотину прорвало. Внутри него будто бушевали ураганные ветры, поднимая волны на обычно ровной глади его спокойствия, а взбесившиеся подводные течения характера вздымали устоявшийся за века ил и песок, делая воду непроглядно мутной, и теперь Ар-Сино сам не знал, что творит. Не думая о последствиях, водник спешно позаимствовал не успевшую стечь из ванной воду и уже в материальном теле вернулся в комнату, склонился над спящим Антоном и осторожно прикоснулся к его плечу. — Всё в порядке, я жив, — успокаивающе проговорил он, стараясь не выдать собственное волнение, и, вспомнив, что даже Тапи предпочитает поглаживание простому прикосновению, легко провёл ладонью по обнажённой коже человека. Антон что-то невнятно проговорил, переворачиваясь на другой бок, и расслабился, успокоился, затих. Довольный результатом Ар-Сино беззвучно отступил в ванную, чтобы наконец вернуться на озеро и погрузиться в привычные дела, заодно обдумывая произошедшее.

***

Так и не придя ни к какому глобальному выводу, Ар-Сино решил положиться на волю случая, пустившись в дрейф и позволяя течению судьбы сносить его куда посчитает нужным. Впрочем, у него было несколько мелких, не столь значащих итогов: например, теперь он точно знал, что приходится Антону другом, ведь тот сам его так назвал. Равно как знал и то, что прикасаться к человеческой коже довольно-таки приятно, что она нежная, как черепашья шея, и тёплая, как прогретое солнцем мелководье, а где-то под ней, в глубине, подобно подземным водам радостно текут ручейки крови, разнося по венам жизненную силу. Сложив эти выводы, он решил, что, пожалуй, по человеческим меркам будет вполне правильным немного увеличить частоту прикосновений к другу, к примеру, перейдя на контактный вид приветствия, столь распространённый среди мужчин. Ар-Сино боялся переборщить, поэтому внимательно следил за реакцией Антона, готовый прекратить при малейшем признаке недовольства. Однако друг не выглядел раздражённым, поэтому водник продолжал изредка касаться его. Правда, иногда от его действий к лицу Антона приливала кровь, окрашивая его нежно-розовым, как лепестки лотоса, цветом, но Ар-Сино всегда нравились приливы. Тем более такие. Раньше он был равнодушен к виду крови, но теперь понял, что прежде видел только пролитую, умирающую красную жижу, в то время как живая, тёплая, благодатно струящаяся внутри живого человеческого тела кровь была в чём-то сродни первозданно чистой воде, вызывая в нём исключительно хорошие чувства.