Камышонок

К утру четверга Антон более-менее смирился с изменившейся ориентацией. Ну как смирился? Он по-прежнему не мог уложить в голове тот факт, что теперь к нему применимо понятие «гей», «гомосексуалист» или по-простому «пидор». Его всё так же воротило от вида целующихся мужчин. Он, как и раньше, ни за какие коврижки не пошёл бы в гей-клуб. Как обычно, мужские тела и лица не казались ему привлекательными. Кроме Арсения Попова. Пожалуй, для его обновлённой ориентации следовало придумать новый термин — арсениесексуал. Или даже арсениепоповосексуал, потому что различных Арсениев в мире немало, но привлекал его только один. И как привлекал! От вида целующихся парней на экране ноутбука Шастуну хотелось скорее нажать alt + F4, а то и выключить компьютер, но стоило представить на месте одного из них себя, а на месте второго — Арсения, как отвращение куда-то испарялось, руки принимались подрагивать от волнения, сердце стучало как бешеное, а в штанах становилось тесно. Уже не какой-то стрёмный щетинистый чувак целовал второго, чуть ниже ростом — нет, это Антон склонялся над доверчиво поднявшим к нему лицо Арсением, это Шастун целовал красивые тонкие губы, это он наклонялся к безупречной россыпи родинок на его щеке и шее, это он снимал с Арсения майку и проводил пальцами по прекрасной мускулистой груди и подтянутому животу, это он ласкал идеальный член Попова и нежно растягивал его дырочку, это он доводил его до умопомрачительных стонов… Пускай на это потребовался не один день, но Шастун всё же успел разобраться в себе и своих чувствах до следующей встречи с Арсением. Понять бы ещё, что с этими чувствами теперь делать… Зная свою невезучесть, Антон прекрасно понимал, что Арсений почти наверняка гетеросексуален. Вспомнить хотя бы, как к нему липли различные девицы на острове, и сколь галантно он обращается с дамами своих товарищей. Но даже если закон подлости вдруг не сработает, и обнаружится, что в сферу интересов Попова входят парни — какова вероятность того, что ему понравится Антон? Собираясь на работу, Шастун, помня о назначенной на вечер встрече, дольше обычного прихорашивался перед зеркалом. Он тщательно побрился, три раза причесался, воспользовался хорошим одеколоном, нацепил самые любимые и удачливые свои браслеты, заодно надев наиболее памятные кольца, и долго выбирал одежду, остановившись в итоге на довольно узких джинсах и простой чёрной рубашке с закатанными по локоть рукавами, хотя в глубине души противный голосок констатировал факт: что бы он ни сделал, Антон недостаточно хорош для великолепного Арсения. Каких бы мужчин ни любил Попов, если он вообще по мужчинам, наверняка Антон на них не похож: недостаточно мужественный, но и не изысканно-холёный, слишком высокий, чересчур тощий, с чрезмерно простыми чертами лица — нелепо изогнутые светлые брови, ужасно оттопыренные большие уши, слишком пухлая нижняя губа, да ещё эта дурацкая родинка на не менее дурацком перекособоченном носу… Словом, он не пара невъебически охуенному Арсению Попову, совершенному лицу и фигуре которого позавидует даже античный бог, такому обаятельному, харизматичному, с потрясающим бархатистым голосом, в общем, идеалу, о котором мечтает немало девушек и наверняка даже парней. Зная об этой огромной, как бездонная пропасть, разнице между ними, Антон понимал, что шансы его ничтожны, поэтому твёрдо решил изо всех сил скрывать свой романтический интерес — так они хотя бы смогут и дальше проводить время как друзья; всё лучше, чем, переоценив себя, подкатить к нему и получить отказ, разрушающий до основания саму возможность общаться с непревзойдённым Арсением. Когда он, загруженный своими невесёлыми мыслями, прибыл на работу, Анечка, который день подкалывавшая его репликами насчёт влюблённости в неизвестную ей девушку, заметила приложенные им усилия по наведению красоты и отпустила очередную шуточку про намечающееся свидание, на которую Антон впервые не отреагировал ни смехом, ни ответным приколом, ни возмущённым возгласом. — Что-то случилось? — сочувственно спросила она, подсаживаясь на край его стола. — Мне не светит, — машинально пробормотал Антон, вовсе не собиравшийся вступать в беседу. — Почему? У неё кто-то есть? Она замужем? Расскажи! — блондинка завалила его вопросами и уставилась на Шастуна столь требовательно, но в то же время с огромным сочувствием, что он помимо воли принялся севшим от волнения голосом описывать ей Попова, стараясь подбирать такие формулировки, чтобы не пропалить случайно пол своего объекта воздыхания — к случайному каминг-ауту новоявленный арсениепоповосексуал не был готов. — Просто совершенство во плоти. Идеал. Потрясающие синие глаза; взмахнёт ресницами, посмотрит в душу — и понимаешь: пропал. Губы, голос, руки, фигура — всё лучше некуда. Удивительное чувство юмора. Свой, порой крайне необычный, взгляд на всё на свете. Мы можем часами разговаривать на любые темы, шутить, слушать истории и рассказывать свои, — то ли от длинной тирады, то ли от того, что всё это время он представлял Арсения, в горле пересохло, и Антон, поднявшись из кресла, достал кружку из ящика стола и направился к кулеру. Анечка проследовала за ним. — Так и почему же тебе не светит с такой замечательной девушкой? — заглядывая в глаза, спросила секретарь. Антону очень хотелось рявкнуть «Да потому что это мужик!», но благоразумие одержало верх. — Мы лучшие друзья, — ограничился полуправдой он. — Да и зачем я — на этой фразе он провёл рукой сверху вниз, как бы указывая на своё лицо и фигуру — сдался такому вот идеалу во плоти? — А почему бы и нет? — надула губы Анечка, обиженная на такое пренебрежение к самому себе со стороны приятеля. — Если ты в её глазах дорос до статуса лучшего друга, это уже говорит о том, что какая-то симпатия у неё к тебе есть. Осталось только разбудить в ней романтические чувства, и дело в шляпе! Ты у нас парень видный, высокий, красивый… В этот момент пришёл Сидор Иваныч, и разговор пришлось прервать, а потом столько работы навалилось, что не было никакой возможности думать о чём-то ещё. Оно и к лучшему, наверное…

***

Выходя на крылечко, Антон взглянул на затянутое облаками серое небо и пожалел, что не взял с собой зонта. Хотя откуда ему было знать, что к концу рабочего дня прекрасное солнечное утро обернётся пасмурным днём? Хотя вроде бы небо высокое, да и туч не видно, так что, может, ещё обойдётся… Когда он подошёл к месту встречи, друг уже ждал его там. Завидев Антона, Арсений улыбнулся, махнул рукой и поспешил навстречу. Шастун постарался безмятежно улыбнуться в ответ. Рукопожатие длилось, казалось, вечность. Или долю секунды. Бесконечно много и в то же время ничтожно мало. Арсений поинтересовался его самочувствием, и Антон, со стыдом вспоминая свою понедельничную реакцию на осознание симпатии к другу, кое-как натянул покерфэйс и заявил, что всё хорошо. Ребята наконец двинулись по маршруту привычного променада, но впервые за долгое время не находили контакта — между ними невидимой стеной стояло неловкое молчание, изредка нарушаемое каким-нибудь вопросом или коротким рассказом, после которого общение снова затухало. В этом мучительном состоянии они пребывали минут пятнадцать, пока Антон не напомнил себе, что это не дурацкое первое свидание, а обычная встреча с давним другом, знающим его как облупленного, видевшим его в самые неприглядные моменты — барахтающимся в штормовом океане, выблёвывающим воду из лёгких, запутавшимся в собственных ногах и подавившимся куском помидора. И это ещё если забыть тот эпизод с парапетом, когда Шастун очень показательно проявил баранье упрямство и неосмотрительность, которая могла бы оказаться фатальной! А если человек прошёл с тобой через столько идиотских ситуаций и при этом всё ещё рядом, всё ещё считает тебя другом, значит, он не отвернётся от тебя из-за какой-то ерунды. После этого диалог наконец наладился, друзья оживлённо болтали, перебрасываясь шуточками, и всё снова стало как раньше. Ну, почти всё — как ни крути, а в свете свежеобнаруженной симпатии к Попову Антон просто не мог не замечать милых ямочек, появлявшихся на его щеках при улыбке, и не мог не желать продлить хоть на миг момент случайного прикосновения.

***

Их променад уже подходил к концу, когда сверху вдруг полыхнуло, громыхнуло и как полилось! Казалось, будто гулявший по облакам небожитель с чисто шастуновской грациозностью опрокинул стоящее на краю ведро, и вся вода обрушилась аккурат на них. Как назло, поблизости не было толкового укрытия — ближайшую остановку буквально вчера демонтировали, чтобы построить новую, капитальную, с магазином; область многочисленных кафешек они уже прошли, а под деревьями от грозы прятаться чревато ударом молнии. Антон ускорил шаг, надеясь, что сумеет добраться до хоть какого-нибудь навеса или козырька подъезда по крайней мере отчасти сухим. Перейдя чуть ли не на бег, он неудачно наступил в лужу и поскользнулся, но Арсений не дал ему упасть, удержав друга за руку, и дальше они так и бежали. Попов не отпускал его руку, наверняка опасаясь, что Антон снова поскользнётся, а сам Шастун втихую наслаждался затянувшимся прикосновением. Ливень стал ещё сильнее, и, осознав, что они уже промокли до нитки, и торопиться больше незачем, Антон перешёл на шаг. Они с Арсением всё ещё держались за руки, и хоть Антону и было неловко, первым разрывать контакт он не хотел, а Арсений почему-то тоже не стремился его отпускать. Теперь, не торопясь, он мог прочувствовать всю прелесть июльского ливня: тёплые струи дождя, барабанящие по плечам и макушке и щекотно скользящие между лопаток, обострившиеся запахи, яркие краски очищенного от пыли города, которые при беге скакали перед глазами размытой акварелью. И, конечно, Попов. Даже попавший в ливень, он не растерял своей охуительности. Похоже, Арсению нравился дождь, он охотно подставлял лицо под капли, жмурясь и счастливо улыбаясь, а Антон смотрел на него и не мог оторваться, стараясь запечатлеть в памяти эту картину — блаженно улыбающийся Арсений, облепившая его тело футболка, подчёркивающая красивые линии мышц, и крепкая ладонь, бережно удерживающая его руку. В обуви хлюпала вода, да и насквозь промокшая одежда не прибавляла комфорта, но Антону хотелось продлить эти мгновения как можно дольше. Он вовремя сообразил, что расхаживать по городу в мокром виде чревато простудой даже для столь закалённого человека, как Попов, поэтому, дойдя до обычного места прощания, он даже не замедлил шаг и уж тем более не отпустил его руку, а в ответ на удивлённый взгляд Арсения пояснил: — Зайдём ко мне, нам надо высохнуть и переодеться. Добравшись до дома, они обнаружили, что лифт не работает — то ли сломался, то ли во время грозы отключилось электричество. Пешком поднявшись на шестой этаж и кое-как нашарив в кармане липнущих к ногам джинсов ключи, Антон открыл дверь и завёл гостя внутрь, мысленно порадовавшись тому, что во время недавнего самокопания не устроил дома хаос. Разувшись, он отправил Арсения принимать горячий душ, чтобы исключить вероятность простуды, а сам занялся поиском подходящей сухой одежды, стараясь не думать о том, что прямо сейчас в его ванной стоит абсолютно обнажённый Арсений Попов собственной персоной, предмет его воздыханий и эротических грёз. К счастью, в комоде нашлись абсолютно новые, даже ещё не распакованные трусы, а уж с футболками проблем и вовсе не было. Укомплектовав всё это махровым полотенцем, гостевыми тапочками и старыми штанами, которые давно стали ему коротковаты, а вот гостю будут в самый раз, Антон оставил всё это на стиральной машинке, установленной неподалёку от двери в ванную, и отправился подготавливать смену одежды для себя, а заодно поставил чайник — надёжней будет не только переодеться в сухое, но и согреться изнутри. Когда он, распаренный и наконец-то сменивший одежду на домашнюю, вышел из душа, уже предвкушая чаепитие с таким же распаренным и мокроволосым Арсением, ему быстро обломали кайф — позвонил Сидор Иваныч, запоздало вспомнивший, что ещё днём хотел что-то уточнить. Антон был вынужден копаться в памяти, выуживая необходимые подробности, шагая туда-сюда по коридору и мысленно жалея, что к концу разговора вскипячённая вода остынет настолько, что даже нетребовательный к температуре зелёный чай не получится заварить. Склеротик наконец уяснил что хотел и повесил трубку, а Антон поплёлся на кухню. Там его ждал сюрприз: оказалось, пока он говорил по телефону, Арсений позаботился о чае, необъяснимым образом выбрав правильную кружку, жёлтую с красным рисунком, любимый вид чая, — чёрный, — и добавив три ложки сахара — всё именно так, как он любит. Себе же Попов взял гостевую кружку со смешной надписью, которую ему пару лет назад подарил Позов, и заварил зелёный чай, насыпав так мало заварки, что чай был светло-светло-жёлтым. И наверняка неподслащённым — Антон хорошо помнил, что Арсений не жаловал разнообразные добавки к жидкости, предпочитая свободную от примесей воду.

~•~

Заходить в дом Антона через дверь, а не перемещаться внутрь привычными водными путями, было странно, но приятно. Правда, Арсению пришлось сделать вид, будто впервые видит всё это и не ориентируется в планировке, но эта ложь ему вроде бы удалась. Принимать душ тоже было странно. Зимой, на острове, он тоже ходил в душ, чтобы не выдать своей нечеловеческой природы, но там он ещё не настолько привык к физическому телу и многого не замечал. Теперь же он по-настоящему вжился в человеческий облик и начал понимать, что люди находят в этом искусственном дождике, тёплые капли которого так приятно барабанят по коже. Правда, в конце пришлось вытереться полотенцем вопреки желанию сохранить влагу на теле, но чего не сделаешь ради маскировки? Когда раздалась мелодичная трель телефонного звонка, Ар-Сино остался на кухне за старшего и решил проявить инициативу. Насколько он знал человеческие нравы, друзьям вполне дозволяется хозяйничать, если они делают это в целях проявления заботы. Пользуясь тем, что каждодневные наблюдения за Антоном крепко поселились в его памяти, Ар-Сино легко сумел сориентироваться на кухне: он точно знал, где что лежит, из какой кружки Антон пьёт кофе, а какую оставил исключительно для чая, какую кружку он может предложить гостю… Водник был вынужден заварить чай и себе, ведь чаепитие было задумано с целью прогреть промокшие человеческие организмы, предотвращая простуду. Вообще-то с бо́льшим удовольствием он бы глотнул кипяточку, но это бы вызвало лишние вопросы. Справившись с приготовлением чая, Арсений сел на стул, — разумеется, выбрав для этого не любимый стул Антона, а соседний с ним, — и откинулся на спинку, задумчиво гоняя ложкой чаинки. Его порой озадачивало человеческое отношение к воде. С одной стороны, люди боялись воды: отгораживались от неё бетонными парапетами и металлическими перилами, перекидывали через неё мосты, не желая лишний раз взаимодействовать с рекой, прятались от дождя под зонтами, тщательно сушились после купания. А с другой… Сильнее их страха воды была лишь любовь к ней же. Они готовы были ехать за тридевять земель, чтобы искупаться в чем-то приглянувшемся им водоёме, они охотно устраивали водные процедуры, строили бассейны, катались на лодках… Неоднозначно как-то. А чего стоит одна их привычка убивать воду, отделяя от неё абсолютно все примеси, а потом искусственно добавлять в неё те вещества, которые они считали полезными либо вкусными? Или, к примеру, плотины. Бобры возводят свои деревянные хатки лишь потому, что вода обеспечивает им защиту входа в логово. Люди же строят огромные бетонные сооружения совсем не для жизни в них; нет, они сначала делают воду своей пленницей, чтобы потом пропустить раздражённые вынужденным бездействием потоки через специально сделанные лазейки, где вода толкала бы лопасти турбины, создавая столь ценимую людьми одомашненную молнию — электричество. Они прокладывают металлические русла для электричества в свои дома, чтобы использовать его для своих нужд. Например, ту же воду в чайнике вскипятить. У людей вообще была какая-то особая страсть к нагреву воды. Видимо, недостаток внутреннего тепла сказывается, раз они вечно пытаются согреться: и не-воду пьют «для сугреву», и горячий душ принимают, и жилища свои нагретой водой отапливают… Впрочем, в какой-то мере Ар-Сино мог их понять, прекрасно помня, как ненавидит собственное заторможенное состояние, в которое он впадал в холода, когда озеро покрывалось ледяной коркой, а в особо суровые зимы даже промерзало до дна. Антон завершил разговор и вернулся на кухню. Отрешённо уставившийся на чайник Арсений поспешил перевести взгляд на него, чтобы понять, правильно ли он поступил, когда решил похозяйничать, заботясь о друге. Подопечные водника редко выражали эмоции, да и предпочитали в основном язык тела, а с людьми было интересней: их лица под действием эмоций менялись, как озёрная гладь от малейшего дуновения ветерка. Вообще-то водный дух давным-давно разобрался в основных эмоциях и их признаках, но, тесно пообщавшись с людьми, понял, насколько в этом деле важны трудноуловимые нюансы. Судя по мимолётной улыбке, беспокоиться не о чем — Арсений всё сделал как надо. Они пили чай вприкуску с печеньками и неторопливо беседовали, а за окном уютно шуршал дождь, и на душе у Ар-Сино было тепло-тепло.