Камышонок

Вернувшись на озеро, Ар-Сино привычно принялся за работу: командовал водной живностью, отзывая её подальше от баламутов-людей, помогал илу и песку осесть, снял глупенькую черепашку с крючка чьей-то закидушки, волнами выбросил на берег мусор, возвращая его бескультурным людям, удачно направленным потоком воды помог маленькой девочке найти потерянную серёжку… Словом, всё как обычно. Почти. Потому что впервые за много веков его занятие, его смысл жизни, наведение красоты и поддержание гармонии, не делало его счастливым. Про человека бы сказали, что он делает что-то «без огонька», но водник даже в метафорах не употреблял чуждую ему стихию. Пожалуй, так погано ему не было даже в ту лютую зиму, когда озеро промёрзло до дна, убив множество его подопечных и невыносимо замедлив самого духа. Сейчас, в прогретый солнцем августовский день, тёплые воды озера кишели жизнью, как местной, так и пришлой, вроде людей и собак, но в душе у Ар-Сино будто замёрзли все горячие ключи, питающие внутренний водоём его сущности, оставив его разум нелепым человечком скользить по ледяной поверхности, мечась в непонимании. Что он сделал не так? Почему Антон его и видеть не желает? Всё ведь было так хорошо! Было же?

***

Идя в комнату Антона, Ар-Сино почему-то думал, что ему достаточно будет просто показаться на глаза друга, чтобы тот утешился. Ан нет, с людьми, как оказалось, просто не бывает: камышонок ему попросту не поверил. К подобному раскладу водник вовсе не был готов, пришлось импровизировать, на ходу продумывая дальнейшую стратегию поведения. В этот момент он, пожалуй, понимал тех детей, которых учили плавать методом внезапного швыряния в озеро: он захлёбывался в непривычных нюансах человеческих условностей, пытаясь не только удержаться на плаву, но и помочь Антону выбраться из горя, страшной корягой тянувшего его вниз, к гибели. Хоть Антон и принимал его за какое-то наваждение, всё же он охотно шёл на контакт, вступая в разговор. Наверное, так проявлялась в нём присущая каждому существу тяга к жизни и гармонии, которую люди отчего-то окрестили инстинктом самосохранения. Камышонок — от горя Антон исхудал, став ещё больше похожим на длинную камышину, и оттого воднику то и дело приходило на ум данное парню прозвище — попросил его поговорить с ним, признавшись, что ужасно соскучился по их беседам, и Ар-Сино, кажется, впервые почувствовал своим водным телом боль. В груди, где-то там, за изгородью созданных из многократно сжатой воды рёбер, где бил закольцованный поток, гоняющий заменяющую ему кровь воду по телу, как будто что-то защемило, потянув к Антону. Не выдержав тяжести этого нового ощущения, он поддался воле непонятной волны, гонящей его к парню, и подошёл так близко, как только мог. Из-за того, что Антон всё ещё полусидел-полулежал на кровати, ему приходилось почти по-черепашьи задирать голову, чтобы просто посмотреть Арсению в лицо, и водник, понимая, что от нехарактерного положения частей тела живые существа обычно испытывают дискомфорт, да и на пользу здоровью это тоже не идёт, попросил разрешения присесть. Вдобавок вспомнилось, как Паша, знакомя Арсения со своим сынишкой, сначала держал ребёнка на руках, чтобы их лица располагались примерно на одном уровне, да и потом, отпустив Роберта порезвиться, присаживался на корточки всякий раз, как малыш к нему подбегал, показывая отцу очередное своё открытие — красивый листик, спасённую с тротуара улитку, интересный камешек или одуванчик, на который они дули вдвоём, радостно улыбаясь при виде разлетающихся паутинных парашютиков. Что уж там, даже животные любят быть на равных, а в возвышающемся над ними живом создании видят нависшую угрозу. Ар-Сино осторожно присел на краешек кровати, боясь нарушить какой-нибудь нюанс — насколько он знал, все сухопутные животные очень ревностно охраняли те места, где они любили спать, а у людей, на каждый чих выдумывающих условность, связанных с постелью нюансов наверняка целый ворох. Уже усевшись, водник запоздало хотел было спросить, не нарушает ли его поступок каких-либо важных людских правил, но передумал: если он спросил и Антон согласился, значит, всё в порядке. Друг, однако, заметил его замешательство, заинтересовавшись его причинами, и Арсению пришлось вместо этого глупого вопроса выловить другой, более подходящий, благо различных вопросов у него было море. Ответ был довольно неожиданным. Его назвали идеальным, как греческий бог, что бы это ни значило — Ар-Сино никогда не был силён в мифологии чужих краёв, да и в славянской-то знал лишь связанные с водой аспекты. Так толком и не поняв, что это за боги такие и почему к ним нельзя обращаться по-свойски, он всё же уловил суть про совершенство, и задумался — если его считают столь безукоризненным человеком, хорошо это или плохо? С одной стороны, он очень старался походить на людского сородича, значит, вроде хорошо, а с другой — люди ведь не идеальны, у них есть изъяны, именно это отличает все естественные творения от человеческих: в созданиях природы нет ни абсолютно белого цвета, ни непроглядно чёрного, нет идеально ровных линий и совершенно круглых шаров, в них торжествует гармония первозданного хаоса жизни, и именно этим они и прекрасны. Задумавшись об этом, Ар-Сино немного отвлёкся и потому, услышав что-то про настоящее имя и это вечное «Арсений» с чуть протянутым «е», машинально поправил друга. А Антон почему-то удивился этому больше, чем его появлению, да ещё и впервые за разговор заметил, что собеседник обнажён, отчего его милые оттопыренные уши чуть порозовели. Дальше Антон отчего-то стал смеяться, и водник впервые за долгое время общения с ним не понимал, в чём юмор, а уж потом, когда друг потянулся к телефону с намерением сообщить врачам о своей мнимой ненормальности… Ар-Сино сразу вспомнился давний компанейский разговор о чьём-то общем знакомом, дух тогда мало что понимал, но хорошо запомнил, что попадание в некую «психушку» способно сломать человеку жизнь и лишить его всяческих приятных перспектив. Испугавшись за будущее Антона, водник впервые за долгие девять дней со своей мнимой «смерти» наконец прикоснулся к нему, придавив к кровати. Результат оказался весьма неожиданным. Антон распахнул глаза и как-то неестественно сделал вдох через рот подобно выброшенной на берег рыбёшке, а потом на грани слышимости переспросил, действительно ли это возможно, всё ещё не смея поверить в настоящесть Арсения. Ар-Сино впервые за этот странный разговор задумался о природе человеческих снов и видений: быть может, людям частенько снится осуществление их несбыточных желаний, вот они и боятся верить, когда одно такое желание претворяется в жизнь? — И я могу к тебе прикоснуться? И ты не исчезнешь? — с такой тоской и надеждой прошептал его камышонок, что водному телу снова стало почти больно в том месте, где у людей находится сердце, и на него внезапным ливнем обрушилось понимание того, что ради счастья Антона он пойдёт на что угодно. Кончики пальцев друга приятно коснулись его плеча, и Ар-Сино не мог не улыбнуться: кажется, всё наконец-то начало налаживаться. — Арсений, — от интонации Антона в водном сердце опять что-то потянуло и защемило, а потом тёплые человеческие руки потянули к себе всё его созданное из воды тело и крепко прижали к скрытой слоем ткани груди, согревая будто не только физическую оболочку, но и душу. Ар-Сино и без того тянуло к другу, как океанские волны тянет к луне, порождающей приливы и отливы, и теперь, когда помимо внутреннего стремления появился ещё и внешний фактор в виде вцепившегося в него Антона, водник не мог и не хотел сопротивляться. Объятия с самым дорогим человеком отчасти напоминали полное единение с водоёмом: он чувствовал пульсацию главного ключа его жизни — сердца, что не позволяло водам крови застаиваться, создавая течения для каждой части организма, слышал гуляющий в его лёгких ветер, и всё наконец-то было правильно, как надо, как должно быть, как задумано природой. Капля влаги коснулась губ Ар-Сино, и он машинально слизнул её, лишь потом осознав, что это была слеза. Но почему Антон плачет, у него ведь больше нет причин горевать? Страшась спросить об этом, — люди отчего-то не любили говорить о некоторых своих эмоциях и их причинах, — Арсений привычно заменил неудобный вопрос на более безобидный, и Антон впервые за все эти дни улыбнулся почти как раньше. И, отвечая на его вопрос, ненароком признался в том, как плохо ему было. Сотканное из воды сердце будто сжало неведомой рукой, и это ощущение лишь усилилось, когда он попросил прощения и услышал в ответ слова о своей «гибели». Ар-Сино смотрел в эти зеленоватые, как воды его родного озера, глаза и видел, что его увещевания не достигают цели. А потом Антон коснулся его губ своими. Водный дух много раз видел, как люди проделывают нечто подобное: как Ляйсан целует сына в щёчку, как Дима прижимается к губам своей Катеньки, как парочки, которых он в избытке видел на берегах озера в тёплое время года, сливаются в поцелуях так тесно, что сложно разобрать, где чей язык. Но даже открыв в себе влечение к Антону, он и надеяться не смел, что когда-нибудь они разделят поцелуй. Мечтал, желал, жаждал — но не надеялся, понимая, что их разделяет слишком много непостижимых человеческих условностей. Поэтому, когда к его губам прижались другие, совсем реальные, из крови и плоти, он на миг оторопел от удивления, лишь долей секунды позже сообразив, какой от него требуется ответ. И, видя, как охотно Антон принимает его неумелую ласку, он целовал и целовал его, втайне боясь, что стоит ему оторваться, как очередная человеческая условность встанет между их губами непреодолимой преградой. В какой-то момент увешанные браслетами руки деликатно отстранили его, не отталкивая в отказе, а лишь безмолвно прося взять паузу, и Ар-Сино с некоторым замешательством вспомнил, что его Антон вообще-то нуждается в дыхании. Давая возможность отдышаться и чуть успокоить течение мчащейся по венам крови, водник вдруг запоздало осознал, что люди склонны называть близких ласково изменёнными именами, а он даже в мыслях называет своего камышонка полным именем. Но ведь теперь-то, наверное, можно? — Как давно я этого жажду, Антон… Антош, — он и сам не заметил, как вода в его теле взволновалась, и даже голос получился какой-то не такой, как обычно. Он ещё подумал, как может воспринять это изменение голоса его человек, как вдруг… — Я люблю тебя! Пожалуй, он не был бы так потрясён, даже если бы лютой зимой его озеро вдруг закипело и испарилось. Он знал, знал, что любовь — то редкое исключение, которое и водники, и люди считают невообразимой ценностью, пусть сухопутные и не всегда понимают её истинную силу. О том, что его полюбит человек, да не абы какой, а самый лучший, самый близкий, самый родной, самый его камышонок Антоша, Ар-Сино даже мечтать не смел. Антон. Его. Любит? Теперь он понимал Антона, боявшегося поверить в настоящесть своего гостя: слишком уж несбыточным было это желание, слишком уж больно было бы понадеяться, всей своей сутью поверить в то, что это возможно, и вдруг столкнуться с разочаровывающей реальностью. И он медлил, боясь, что ему лишь показалось. В глазах откуда-то появилась неподчиняющаяся вода, и Ар-Сино даже не сразу понял, что это слёзы, что он… плачет? А потом Антон поймал губами его слезинку, мягко коснувшись его щеки, и вновь позвал его истинным именем. Но лишь услышав ласковое короткое «Арс», он наконец-то позволил себе поверить в чудо. Ар-Сино наслаждался каждым мгновением, каждым касанием Антона, каждым его биением сердца. Он не знал, что будет дальше, хоть и осмеливался уже надеяться на осуществление остальных желаний, прежде казавшихся несбыточными. Но в какой-то момент Антон отстранился, точнее, аккуратно отстранил от себя тело водника, отчего-то покраснев. Испугавшись, что он в чём-то ошибся, позволил чему-то пойти не так, Ар-Сино всё же нашёл в себе смелость задать столь тревожащий его вопрос. Он был морально готов ко всему, а услышал лишь смущённое признание в точно таком же, как у него, страхе: его камышонок боялся сделать что-то не то. Ар-Сино поспешил заверить своё сокровище, что для него всё будет «то», если это приятно самому Антону, и парень по неизвестной причине зарделся ещё больше. Воднику безумно нравилось видеть, как к коже его возлюбленного приливает кровь, причём не просто так, а именно из-за него, от этого где-то в низу живота становилось горячо и приятно. Раз уж этот вечер подарил исполнение желаний, Ар-Сино решил осуществить ещё одно, давно терзавшее его своей невозможностью, а теперь вдруг ставшее достижимым. Он принялся раздевать Антона, и тот, осознав происходящее, не воспротивился, а помог, оставшись полностью обнажённым, а после и вовсе повалил водника на кровать, отчего Ар-Сино на миг почувствовал себя человеком, на которого обрушилась волна, вот только эта волна желала того же, что и он. Единения. Когда-то давно, на острове, делясь дыханием с Антоном, он и не догадывался, что те же самые губы, к которым он прикасался, способны принести столько эмоций и ощущений, что те самые зубы, которые Шастун охотно демонстрировал в широкой улыбке, будут нежно покусывать его кожу, что тот самый язык, который можно было увидеть, когда его камышонок облизывался или ел мороженое, сумеет подарить ему столько удовольствия, что из горла сам собой вырвется стон, от звука которого Антон лишь довольно прищурится, ещё усердней лаская его. Раньше Ар-Сино изучал Антона, наблюдая за ним и порой робко вмешиваясь. Теперь же настал черёд партнёра изучать его и реакции его тела на всю скопившуюся в человеке нежность и страсть. Антон будто погрузил его в океан человечности и показывал неопытному дайверу все невиданные диковинки, что только были. Ар-Сино стонал и извивался от удовольствия, казалось, каждая капля воды, из которой было создано его тело, нетерпеливо дрожит, стремясь закипеть, хоть на самом деле температура оставалась вполне человеческой, и это ощущение лишь усилилось, когда его возлюбленный наконец дошёл до своей цели — средоточия желания водника. Прикосновения рук, губ и языка сводили с ума, а сам вид того, с какой охотой Антон его ласкает, умножал удовольствие в невообразимое количество раз, однако в его затуманенном желанием сознании всё ещё были какие-то остатки разума, подсказавшие, что люди, в отличие от его водного тела, слишком хрупки и подвержены боли, а потому, понимая, что всё идёт к соитию, Ар-Сино решил взять на себя принимающую роль. Он и так причинил Антону немало душевной боли, пусть и не желая этого, так хотя бы от физической оградит. Партнёр легко понял его намёк, перейдя к требующейся, по его мнению, подготовке отверстия, и Ар-Сино, вспомнив о необходимости смазки, отдал воде, из которой состояло его тело, соответствующий приказ. Дальше оставалось лишь положиться на инициативу Антона — Антоши — и наслаждаться единением их желаний и ласк. Антон действовал осторожно и медленно, по привычке считая его человеком и боясь причинить ему боль, и эта нерасторопность сводила с ума, истощая последние остатки его терпения. Когда красивые длинные пальцы, непривычно лишённые колец, наконец перестали терзать его нутро дразнящими ласками, сменившись горяченным от прилившей к нему крови членом, Ар-Сино чуть не застонал от предвкушения, но, будто испытывая его, Антон погружал его медленно-медленно… К счастью, парень и сам не устоял перед искушением и вскоре резко толкнулся в него на всю длину, так долгожданно и приятно, что водник невольно вскрикнул. Сорвавшееся с его губ громкое «Аах» слилось с протяжным «Аааарс», от которого по коже будто пузырьки забегали, но Антон отчего-то замер, склонился к нему и принялся целовать, шепча извинения за причинённую боль. Всё это, конечно, было приятно, но не до такой степени, как если бы он продолжил двигаться внутри него, и Ар-Сино, чуть ли не плача, взмолился о снисхождении, напоминая, что боли для него не существует, жалея лишь о том, что в этой позе он не властен над происходящим. Успокоенный его словами, Антон наконец-то возобновил движения, вновь испытывая его терпение своей медлительностью, но вскоре отбросил всякую осторожность, полностью отдавшись охватившей их страсти. Ар-Сино было неимоверно хорошо, он и не знал, что такие ощущения вообще существуют, и жалел лишь о том, что не видит лица своего возлюбленного. Однако его восхитительный, совершенно потрясающий человек как-то догадался, чего он хочет, и вскоре водник уже лежал на спине, запечатлевая в памяти то, с каким жаром и жадностью Антон разглядывал его, прежде чем вновь проникнуть в его алчущее тело и возобновить движения, сплетаясь с ним в единое целое, опьяняя страстными поцелуями, тесно сжимая в своих жаждущих объятьях и неистово любя, любя, любя до звёздочек перед глазами, до исступлённого «Ааааарс!» в ушах и выплеснувшейся внутри горячей влаги, до сорвавшегося в поцелуй громкого стона и непередаваемого, откровенного, умопомрачительного взрыва наслаждения. Ар-Сино ошарашен, ошеломлён, оглушён, потрясён испытанным невероятным ощущением, на миг расплавившим их, слившим воедино, обжигающим гейзером вознёсшим, как пушинку, на недостижимую вершину. Во всём теле такая лёгкость, будто оно состоит из пара, хоть водник точно знает, что это невозможно. Изумлённый новым опытом, он даже не сразу замечает, что Антон уже лежит не на нём, а рядом, вроде и близко, но совсем не касаясь, и от этого в заливающей его нежности вдруг шевелится невесть откуда взявшаяся тоска. Ар-Сино не знает, что надо делать после соития, в жизни и в роликах, которые он когда-то тайком смотрел вместе с Антоном, он видел много разных вариантов, но понятия не имеет, по какому принципу люди выбирают нужный. Он нерешительно тянется к любимому, не зная, правильно ли поступает, не нарушает ли какие-нибудь неписаные правила, и Антон, одарив его мимолётной улыбкой, ловит его руку своей, подносит к губам, целует и прижимает к груди, позволяя услышать кожей, как бьётся его сердце. Подозвав его к себе, — от нежного «Арс» уже не обдавало волной страсти, но веяло чем-то родным и свежим, как воздух после дождя, — Антон как-то по-особенному уложил его, и водник подчинился, не зная его задумки, но всецело доверяя. Ар-Сино лежал на боку, утопая в захлестнувших его трепете, нежности и любви, чувствуя, как лёгкое дыхание касается его затылка, где-то за спиной бьётся родное сердце, всё тело согревается теплом самого важного для него человека, а любимые длинные руки обвивают его, держа крепко и в то же время бережно, как самое ценное в мире сокровище. Только теперь он по-настоящему осознал и прочувствовал настоящее счастье.