Камышонок

Убедившись, что Ар-Сино действительно испарился, — или что он там делал для того, чтобы исчезнуть? — Антон вернулся на кухню, чтобы продолжить завтрак, но от избытка чувств аппетит пропал. Чертыхнувшись, он залпом допил ещё тёплый кофе, убрал остатки яичницы в холодильник, почистил зубы и принялся собираться на работу, старательно игнорируя лежащую на полу чёрную рубашку, поскольку от одного взгляда на неё перед внутренним взором вспыхивал образ расстёгивающего её Арсения, вызывая странную смесь гнева, желания и страха. Выйдя из дома и уже направившись было в сторону работы, до которой было всего минут двадцать, если идти быстрым шагом, он вдруг вспомнил, кто его отучил от частого использования автомобиля, и назло не то Арсению, не то самому себе свернул, чтобы в этот раз добраться до офиса как раньше — на машине. Вскоре он уже сидел за своим столом, не зная, чем заняться — за эти несколько месяцев с Арсением он так привык приходить на работу пешком, что, по привычке выйдя в то же самое время, но вместо этого использовав более быстрый транспорт, в результате припёрся слишком рано и теперь страдал от скуки. Самое противное, что из-за отсутствия загруженности рабочей информацией в голову постоянно лезли размышления обо всём, что случилось с ним за эти сутки, да и вообще за, как выяснилось, более чем год их знакомства. Подступаться к этому гордиеву узлу ядовитых змей у него не было ни малейшего желания, так что пришлось заниматься всякой фигнёй типа заточки карандашей и раскладывания их на столе в порядке возрастания. Однако с началом рабочего дня легче не стало. Антон старался сконцентрироваться на важных задачах — звонках, документах, договорах… Но окружающий мир будто сговорился всячески напоминать ему об Арсении. Одни только сегодняшние фамилии чего стоили! Кубышкина, Майский, Водопьянов и последней каплей — Артур Синельников. Вот просто «заебись вода». Чёрт, опять, опять эти ассоциации! Ещё и Аня ненароком по больному прошлась, заявив, что он наконец-то выглядит отдохнувшим, а не убитым горем «после трагической потери кузена». Ну да, ей-то откуда знать, что всё это время он убивался по мёртвому, как он считал, человеку, который оказался живым, мать его, духом, который всё это время просто играл с ним? Нарочно подстроил их знакомство и «героическое» спасение, лгал, притворялся, заставил восхищаться, и всё ради невесть каких непостижимых для человеческого разума целей! Откуда ей знать, что тот, кого он считал другом, всё это время следил за ним, выведывая всю подноготную так, как не смог бы ни один человек? Откуда ей знать, что его чувствами просто играл неведомый, чуждый разум, нарочно влюбляя в себя и «не замечая» его чувств, разбивая сердце этой мучительной, как казалось тогда, и нелепой, как он понимал сейчас, «смертью», доводя едва ли не до нервного срыва своим невозможным и отчаянно желанным «воскрешением», пользуясь его состоянием, тем, что он был в шаге от безумия, чтобы с какими-то своими целями затащить в постель… Милосердней было бы просто утопить, ей-богу. Антон уже пару раз немножко тонул, и сейчас бы охотно променял весь этот цирк, устроенный бесчеловечным разумом порождения природы, на тихое спокойное утопление. Пытаясь успокоиться, оторваться от мыслей о странной игре Ар-Сино, он вдруг поймал себя на том, что теребит всё так же привязанную к запястью монетку. — Арсений, а что это за монетка у вас на шее? — спросил Артём, длинной палкой вороша угли в костре. — Это подарок, — лаконично ответил Попов, но любопытному мальчонке этого было мало. — А от кого этот подарок? — От кое-кого очень важного в моей жизни, — заговорщицки понизил голос Арсений, и малой с нескрываемым интересом придвинулся ближе, ожидая, что ему сейчас поведают какую-то тайну. — От того самого озера, на берегу которого мы сейчас находимся. — Ну так не интересно, — уныло протянул Хвылинков. Арсений вскинул брови. — Почему же не интересно? — Озеро не могло вам ничего подарить, оно же… Оно же просто вода! — Вода когда-то подарила жизнь всему живому, так почему бы ей не подарить монетку усталому смотрителю озера? Помнится, в тот день у меня многое пошло наперекосяк: на берегу было много людей, они активно шумели, распугивая всю живность в округе, распивали алкогольные напитки, распевали песни, раскидывали мусор — словом, совершенно неподходящие для работы условия. Для успокоения я решил искупаться и, ныряя, нащупал на дне что-то интересное… Остаток истории Антон не стал вспоминать, понимая, что слишком многое там выдумано. Конечно же, Арсений — Ар-Сино, — поправил его внутренний голос — лгал в тот раз. Как и всегда, впрочем. Если раньше Антон думал, что у Арсения попросту такая же монетка с дырочкой, как была у него, — мало ли в мире одинаковых монет? — то теперь был уверен, что это именно та. Хотя на кой чёрт она сдалась водному духу, он так и не понял.

***

Вернувшись домой, он позвонил Позову в надежде вернуть ножи и прочие изъятые у него предметы, но Дима почему-то не брал трубку — то ли обиделся, что прошлым вечером Антон не позвонил, то ли телефон выключил, то ли мобильный оператор в очередной раз решил повыёбываться. Немного расстроившись, Шастун поплёлся к холодильнику, прикидывая, чем бы таким поужинать, для чего ножи не нужны. И, открыв дверцу, встретился с укоризненным взглядом желткового глаза яичницы. Поморщившись от вновь накативших воспоминаний, с которыми он не желал иметь дела, Антон всё же взял остатки завтрака и, понимая, что столь малым количеством не наестся, соорудил что-то вроде бутерброда с глазуньей и залип в интернете, зная, что лишь бурлящая жизнь соцсетей способна выветрить из его головы навязчивые мысли.

***

На следующий день он, как ни странно, проснулся за пару минут до будильника, чего с ним не случалось где-то… Со времён отдыха на острове, пожалуй. Теперь, сутки спустя, было чуть легче думать обо всём этом, узел будто перестал быть таким затянутым, не став, впрочем, от этого понятней. Холодильник предсказуемо разочаровал — за ночь в нём не появилось ничего нового, так что, скептически повертев в руках консервную банку, которую было нечем открыть, и погремев контейнером с ничтожным остатком макарон, которых хватило бы разве что на четверть нормальной порции, Антон был вынужден приготовить яичницу. Следуя привычному алгоритму, он чиркнул спичкой, поджигая газ, и поставил сковородку на плиту. Перед глазами вдруг всплыла картина вчерашнего утра: одетый лишь в фартук Ар-Сино, голой рукой держащий раскалённую ручку сковороды, прихлёбывающий ещё бурлящий кипяток, улыбающийся… Антон попытался отогнать неуместные видения, но не смог: в каждый момент готовки, разбивая ли яйца, разрывая ли колбасу на мелкие кусочки, посыпая ли солью и луком, он не мог отделаться от представления, как всего сутки назад усеянные родинками руки Арсения проделывали всё это для него. Зачем? Антону хотелось бы надеяться, что дух делал всё это ради него, но позволить себе поверить в это было непозволительной роскошью.

***

В этот раз он прибыл на работу вовремя, поскольку уже точно знал, что воспользуется машиной, а не пойдёт пешком. Однако день выдался на удивление тяжёлым: то Антон поскользнулся на только что вымытом полу, то обжёгся сбежавшей по боку электрочайника струйкой кипятка, то Сидор Иваныч, пребывая не в духе, сорвал злость на ни в чём не повинном Шастуне… Антон утешал себя воспоминанием о том, как зимой босса обрызгало кипятком из кофемашины, и тут его вдруг осенило, что это было не просто удачным совпадением. Поражённый нечаянным открытием, он углубился в свои мысли, напрочь забыв про всё ещё орущего на него шефа, вспоминая, что ещё он мог раньше принимать за волю случая. Получалось немало. С той самой поездки на остров все его удачи так или иначе были связаны с водой. Случаи с шефом, с Ленкой, с тем, что он перестал поскальзываться и обжигаться, даже то происшествие, что познакомило с Артёмом, Ильёй и Соней — всё это объединяло неощутимое тогда, но абсолютно ясное сейчас благоволение водного духа. Стоило ли воспринимать это как заботу, или это было лишь бережным отношением к приглянувшейся игрушке, Антон не знал. Он вообще уже ничего не знал, запутавшись в собственных мыслях. — Слишком нифига не понятно, — пробормотал он себе под нос, пытаясь работать за компьютером, и тут же ловя себя на мысли, что выразился в духе Арсения. Забив на работу, — всё равно ничего срочного не было, а с остальным он и позже справится, тем более что в порыве горя он и так работал на износ, так что вполне заслужил хоть пару часиков безделья, — Антон принялся черкать карандашом на бумажке, пытаясь разобраться. С Арсением было интересно, причём интерес определённо был взаимным — даже гениальный актёр не сумел бы так долго играть, ни разу не проколовшись. Но как трактовать этот интерес? Было ли это стремлением личности узнать ближе другую личность, или чем-то сродни любопытству экспериментатора? Ар-Сино его спасал, это факт. Даже если не учитывать момент, который Антон считал их знакомством, всё равно получалось прилично: водный дух определённо помог ему не провалиться под лёд, когда он полез вытаскивать Артёма, остановил его в тот глупый эпизод с парапетом, оттолкнул его с пути мчащегося автомобиля… Всё это он никак не мог подстроить, слишком уж много факторов, включая свободу воли других людей — того же Артёма, какого-то хрена решившего сократить путь, перебежав через замёрзшую речку, не говоря уж про того неадеквата за рулём крутой тачки — и непредсказуемый идиотизм самого Шастуна. То есть, как бы то ни было, пусть даже водник ничем не рисковал, даже если спасал его из каких-то своих мотивов, всё равно факт оставался фактом: Антон до сих пор жив только благодаря Арсению. Далее. Чувства. Как бы Антон ни сердился на водяного, как бы ни обвинял мысленно в том, что Ар-Сино нарочно его влюбил в себя, банальная логика подсказывала, что невозможно заставить влюбиться того, кто сам этого не хочет. Арсений даже не флиртовал с ним, не приглашал на свидания, да вообще не делал ничего такого, что могло бы настроить на романтический лад, ничего не обещал, не соблазнял, не признавался в любви… Он просто был рядом, составлял компанию, поддерживал, беседовал, шутил, улыбался… Хотя, пожалуй, его улыбка безотказней любого приворота. Разобрав часть мыслей, Антон приступил к самой сложной задаче: обдумыванию того вечера. Дело и вправду было непосильным, поскольку в этом случае было замешано столько эмоций, что от их влияния логика попросту отключалась: горе, проросшая сквозь страх разочарования надежда, ощущение сбывшейся мечты, страсть, нежность, непонимание, ярость… Как во всём этом разобраться? Поразмыслив, Антон решил пойти от обратного: взять теорию и поискать факты, которые могли бы её доказать или опровергнуть. На роль теории он выбрал утверждение «Я для него что-то вроде игрушки или эксперимента». Ну а что, почему бы бессмертной водной сущности не захотеть прикинуться человеком, изучить людской быт, обычаи, попробовать типично человеческие вещи типа секса или кулинарии? Антон ощутил себя использованным и почти уже обиделся на водника ещё сильнее, как вдруг вспомнил, что именно он, по сути, был инициатором — первый поцеловал, первый признался в любви, первым возжелал секса… «А вдруг он ничего этого не хотел, лишь из жалости позволил мне делать что хочу?» — вдруг пронеслось у него в голове, но он тут же отмёл эту мысль: слишком искренне ему отдавался Ар-Сино, слишком уж явное желание читалось в каждом его взгляде, стоне, действии… Шастун поспешил оборвать мысль, пока некстати вспыхнувшее в мозгу воспоминание не наградило его столь неуместной в стенах офиса эрекцией. По всему выходило: что бы ни двигало водным духом, зла Антону он определённо не желал, и даже если использовал его, то умудрялся делать это так, что парень лишь был рад. Звучало странно, но вполне сносно. По-настоящему напрягала лишь одна вещь: сталкерство. Антон однажды столкнулся с незначительным проявлением подобного со стороны человека, когда ненароком упомянул в диалоге с одним новым знакомым свой никнейм, и буквально на следующий же день этот человек заявил, что нашёл и зафоловил его в твиттере, фэйсбуке, инстаграме и бог весть где ещё. Шастун никогда не считал нужным особо скрываться в сети, но до такой степени чрезмерное внимание к его персоне напрягало, заставляя вспомнить все известные фильмы о маньяках. Здесь же ситуация была ещё хуже: дух имел возможность беспрепятственно следить за ним, где бы он ни был и что бы он ни делал: на работе, дома, с друзьями, во время любого, даже самого интимнейшего или ужасно дурацкого процесса. Он наверняка слышал, как Антон поёт в душе, бездарно перевирая знакомые мотивы и не попадая ни в одну ноту, видел, как он ходит в туалет (оставалось только надеяться, что водник не избирал при этом вид снизу), как он пускает слюни на подушку, вступает в идиотские дискуссии с телевизором… Шастун вдруг вспомнил, как высмеивал логику Бэллы из «Сумерек» — мол, проснулась, увидела в своей спальне одноклассника, и вместо того чтобы испугаться, закричать, позвать на помощь папу-шерифа или ещё что-нибудь типа того сделать, завела разговор с этим гламурным недоманьяком и вообще выглядела чуть ли не довольной, что за ней следили. Латентная эксгибиционистка она, что ли? А теперь он сам оказался в шкуре героини подросткового фильма: его терзало пытающееся пробиться через страх, гнев и обиду желание увидеть Арсения. Из ни к чему не приводящих размышлений его вырвало появление Анечки, громко разговаривающей по мобильному. — Нет, Марусь, look for — это «искать», просто look — «смотреть», а тебе в этом предложении определённо нужно look after, которое переводится как «заботиться, следить, присматривать». Так, это последнее предложение, больше вам ничего не задали? Да как так-то? С чего вдруг в шестом классе так много задают? — возмутилась девушка и продолжила помогать своей племяннице с уроками, пока босс не слышит, но Антону уже не было до неё дела. Он вдруг понял, что, если он верно истрактовал сказанное Ар-Сино, тот является хранителем и смотрителем озера. Глупо ведь обижаться на то, что рождённый наблюдать и беречь делает то, для чего предназначила его природа.

***

Кое-как дождавшись окончания рабочего дня, Шастун чуть ли не бегом бросился к машине и направился по выученному наизусть маршруту, отклонившись от него лишь затем, чтобы заправиться. В рекордные сроки прибыв на озеро, он растерялся. Что, если водник на него обижен? Или того хуже — что, если всё это было его личным безумием, и никакого Ар-Сино не существует, а его друг Арсений Попов и вправду погиб в тот злополучный вечер? К счастью, привычная поляна у бережка была как обычно пуста, удачно скрытая от чужих глаз. Антон медленно подошёл к воде, не зная, видит ли его дух, слышит ли, рад ли его видеть или наоборот зол. Просто подошёл и отчётливо произнёс имя. — Арсений! Ничего не изменилось: всё так же квакали лягушки, где-то вдалеке играла музыка, резвились на мелководье дети… — Ар-Сино, я бы хотел с тобой поговорить, — чуть тише добавил он. Ни шелеста камыша, ни всплеска воды поблизости, ничего, что могло бы сообщить о том, что водник его слушает. — Арс… — совсем тихо позвал Антон, всё больше поддаваясь пугающей мысли о собственном сумасшествии. — Прости, что прогнал тебя. Я растерялся, испугался, был измотан горем и ошеломлён твоей реальностью. Я не понимал происходящего, да и, если честно, до сих пор не понимаю. Пожалуйста, давай поговорим?.. Голос его перешёл в едва слышный шёпот. Подождав минутку и не получив никакого знака, Антон нашарил в кармане мелочь и, размахнувшись, зашвырнул её в озеро, загадав, чтобы отсутствие ответа означало лишь обиду хранителя водоёма, а не поехавшую крышу. Уже идя к машине, он запоздало услышал какой-то странный плеск и обернулся.