Камышонок

На берег одна за другой набегали волны, хотя денёк был безветренный. Более того, если обычно, обрушившись на сушу, волны отступают, откатываясь обратно, то здесь вопреки всем законам физики ничего подобного не наблюдалось: волны всё прибывали и прибывали, постепенно обрисовывая на земле очертания… тела? С каждой новой волной слой неестественно возвышающейся над землёй воды всё отчётливей принимал форму ничком лежащего на берегу человеческого тела, абсолютно прозрачного, но знакомого до мельчайших деталей. Антон потрясённо смотрел на него, не в силах отвести взгляд, только теперь понимая, с какой силой он ненароком связался. Тем временем внутри тела сформировались мутно-белёсые, как готовящаяся вскипеть вода или как лёд, кости, и фигура постепенно налилась цветом, теряя прозрачность. Ещё пара мгновений — и Арсений легко поднялся с земли и, ничуть не стесняясь своей обнажённости, шагнул к нему. — Ты вроде хотел поговорить? Антон смотрел на него, пытаясь в полной мере осознать, что перед ним не человек Арсений, а водник Ар-Сино, что именно вот это необычайное существо спасало его, что могущественный дух отвечал на его поцелуи и целовал сам, что именно он стонал от ласковых проделок Антона, что именно он плавился от страсти в его объятьях и таял от нежности, именно он с утра заботливо приготовил яичницу, даром что никогда в жизни ничего подобного не совершал, только лишь видел, как это делает Антон. — Да, — голос едва его слушался, совсем тихий и хриплый, да и глаза не подчинялись, то и дело соскальзывая по представшей перед ним фигуре. — Ты не мог бы… одеться? Несколько… отвлекает. Водник пожал плечами и пересёк поляну, скрывшись в зарослях какого-то колючего кустарника и через несколько мгновений выйдя оттуда с вещами в руках. Одевшись, он прошёл к поваленному бревну, привычно присаживаясь на самое далёкое от кострища место, и Антон последовал его примеру. — Почему ты начал всё это? — начал Шастун, но, услышав собственную фразу, поморщился от расплывчатости формулировки. — Я имею в виду, почему ты следил за мной, начал со мной общаться, спасал? Что я для тебя? — Ты спас Та́пи-Ла, — пожав плечами, ответил водник таким тоном, будто это всё объясняло. — Мою любимицу, старейшую черепаху в озере. В тот день Серёжа поймал её и грозился съесть, а ты отнял мою Тапи и отпустил. — То есть всё это лишь благодарность за черепаху? — офигел Антон с нечеловеческой системы ценностей. Арсений так по-человечески фыркнул в ответ, что пришлось напомнить самому себе, что, как бы он ни походил на человека, сколь бы мастерски ни копировал людские привычки, перед ним всё же олицетворение силы природы. — Нет, конечно. Но сам факт того, что ты отнял у сородича его законную добычу просто чтобы отпустить её на свободу, привлёк к себе моё внимание. — А дальше? — А дальше ты вернулся на озеро и сделал мне подарок, — улыбнулся Ар-Сино, мимолётом касаясь привязанной к руке Антона монетки. — И заинтриговал ещё больше. С каждым твоим возвращением на озеро, с каждым непонятным словом, с каждой подаренной монеткой мой интерес всё возрастал, потому я проследил за тобой до дома. И по той же причине впервые за много веков материализовался и выдавал себя за человека — хотел узнать тебя и понять. Пока что всё сказанное Арсением укладывалось в теорию о чисто научном любопытстве, своего рода эксперименте нечеловеческого разума. Правда, немного сбивало непонятное выражение во взгляде небесно-синих глаз. — И как, узнал, понял? — задал вопрос Антон, сам не зная, какой ответ хочет услышать. — Выяснил, что для постижения всех человеческих нюансов потребуется целая вечность, — усмехнулся Ар-Сино. — Привязался к тебе и твоим друзьям, и всякий раз, общаясь, ужасно боялся совершить ошибку в чём-то, что вы считали само собой разумеющимся, и тем самым сделаться неприятным для вас. Для тебя. Дух замолчал, уставившись в зеленоватые воды озера. Нервно сглотнув, Антон собрал всё своё мужество, чтобы рискнуть задать самый тревожащий его вопрос. — Почему той ночью ты… — голос всё-таки осёкся, заставив Шастуна нервно выдохнуть и оборвать фразу. — Я боялся, что ты умрёшь. Было мучительно видеть тебя таким… будто мёртвым изнутри. Хотелось снова увидеть, как ты улыбаешься, — в голосе Ар-Сино сквозила грусть, ему явно было неприятно вспоминать тяжёлые мгновения, и Антон всё же рискнул уточнить. — Почему, когда я поцеловал тебя, ты ответил? И дальше… Почему? К ногам водника подползла черепаха, и тот, бережно устроив её на своих коленях, принялся аккуратно гладить любимицу по голове и шее. — После поцелуя ты озвучил причину своих действий, — Ар-Сино не отрывал взгляда от своей питомицы, продолжая поглаживать её пальцем. Тапи-Ла, а Шастун был готов поспорить, что это была именно она, ничуть не пугалась водника, охотно подставляя ему нежную кожу шеи и горла. — Как бы сильно духи и люди ни отличались, в некоторых вещах мы до странности похожи. Антон завис, вспоминая, что вообще говорил тем вечером. На ум шли только дурацкие фразы про психушку, греческих богов и ожившую фантазию. А потом от внезапной догадки у него задрожали руки. — Ты… ты м-меня любишь? — подавляя пронизывающую всё тело дрожь, переспросил он, чувствуя себя так, будто, разбежавшись, прыгает с обрыва в ледяные волны. — Люблю, — просто, как если бы говорил о погоде, произнёс Ар-Сино и наконец поднял на него глаза, в которых плескалась щемящая, искренняя, невероятная нежность. — Люблю, Антош. Обветренные скалы обрыва сменились невысокими мостками, ледяные волны — ласковой тёплой водичкой, находящийся перед ним чуждый разум — привычным любимым Арсом. Подрагивающей рукой, браслеты на которой мелко позвякивали, Шастун потянулся к знакомой до последней родинки руке Арсения, сам не зная, чего больше боится — того, что водник оттолкнёт его, или что кисть пройдёт сквозь созданный безумной фантазией мираж. Но ни того ни другого не произошло, подушечки пальцев встретили тёплую живую плоть, откликнувшуюся на его касание уже знакомым движением любимых пальцев, переплетающихся с его собственными. — М-можно я тебя сфотографирую? — не к месту выпалил Антон, боясь окончательно поверить в реальность самой желанной мечты, всего несколько дней назад казавшейся абсолютно недостижимой. Всё-таки следовало проверить, видят ли Арсения другие люди, действительно ли это всё происходит на самом деле. Ар-Сино ответил согласием. Сделав снимок, Антон тут же кинул фотографию в их беседу вконтакте и с замиранием сердца увидел, как Матвиенко начинает что-то печатать. Спустя несколько секунд смартфон разразился целой серией сообщений. Катя прислала плачущий стикер, Илья — дружеское «держись, Шаст», Артём — несколько строк грустных скобочек, а прокопавшийся дольше всех Серёжа — длинное «Ты всё-таки нашёл его фотографию?» На миг его захлестнула волна головокружительного счастья: Арс реален! Он действительно жив и даже, кажется, бессмертен, он отвечает взаимностью на его чувства — всё даже лучше, чем он мог мечтать! Но острое, яркое, бурлящее счастье схлынуло, оставив после себя толщу радости, подёрнутую рябью сомнений: а что теперь? — А что теперь? — озвучил он крутившуюся на языке мысль, выключая интернет и убирая телефон в карман. — Хочешь её погладить? — невпопад ответил водник вопросом на вопрос. Растерявшись, Антон кивнул, и Ар-Сино, мягко перехватив его руку, направил её на черепаху, пояснив, что так Тапи будет больше доверять ему. — Так что теперь? — переспросил Антон чуть позже, осторожно поглаживая черепашку по чуть скользкому панцирю и с удивлением отмечая, что она и не пытается прятаться, вжиматься в своё природное убежище. — Я не совсем понимаю суть вопроса, — с извиняющейся улыбкой признался Арсений. — Точнее, совсем не понимаю. Что именно ты хочешь знать, какого рода ответ тебе нужен? Кажется, из них троих только черепаха понимала всё, что ей было необходимо понимать, и была абсолютно довольна сложившейся ситуацией. Ещё бы: греешься на солнышке, восседая на тёплых коленях владыки озера, да ещё и массажем в четыре руки наслаждаешься — просто сказка! — Попробую объяснить, — вздохнул Антон. — Мы вроде прояснили ситуацию: теперь я точно знаю, что ты водный дух, понимаю причины твоих поступков, больше не злюсь и не обижаюсь на тебя. А ещё выяснилось, что мои чувства взаимны. На этом месте Антон почувствовал характерное для покраснения ощущение тепла под кожей — всё-таки говорить о любви было ещё слишком непривычно. Он запоздало задумался, почему Арсений никогда не краснеет: из-за прозрачной воды вместо крови или из-за того, что этому непосредственному созданию чуждо стеснение как таковое, но сейчас ему важнее было понять, как быть дальше, поэтому он отбросил это несвоевременное любопытство. — Так вот, теперь, когда всё это стало мне известно, я понятия не имею, как быть дальше! Так, как было раньше, уже не будет, а будет что-то новое, и мы сами должны определиться, что именно. — Я всё ещё не понимаю, — признался Ар-Сино, опуская черепаху на землю. — Объясни на примере. — Ладно. Вот как выглядел мой распорядок дня недели две назад? Проснулся, пошёл на работу, после работы прогулялся с тобой, пришёл домой, пострадал фигнёй, заснул. А как теперь будут ощущаться попытки повторить точно такой же день? Принимая душ, я весь изведусь, гадая, подсматриваешь ты или нет. Встречаясь с тобой после работы, я буду мучиться от невозможности поцеловать тебя когда захочу, ведь вокруг люди. А к концу прогулки мне будет в сотню раз тяжелее с тобой расстаться! Хранитель озера вновь переплёл с ним пальцы. — Как бы ты поступил, будь я человеком, Антош? — мягко спросил он, и Антону безумно захотелось придвинуться к нему и обнять, останавливал лишь тот факт, что их разделял неудачно торчавший из бревна сучок, который ни у кого руки не дошли спилить. — Не знаю. Я никогда не думал, что буду испытывать что-то к человеку своего пола. И уж тем более к нечеловеку. Но попробую представить, — честно признался Антон и задумчиво продолжил: — Наверное, продолжил бы дружеские встречи с тобой, и мы бы украдкой целовались, пока никто не видит. Ты бы часто оставался у меня на ночь… Или, может, мы даже стали бы жить вместе… — Мы и так можем делать всё это, камышонок, — улыбнулся Ар-Сино. — Камышонок? — озадаченно переспросил Антон. — Люди ведь дают своим близким ласковые прозвища? Или я чего-то не учёл? — переполошился водник. Тапи-Ла тем временем шустро преодолела расстояние до кромки воды и скользнула в родную стихию. — Ну да, — подтвердил Антон. — А почему камышонок? — Когда я впервые тебя увидел, не зная ещё ни имени, ни того, какой ты удивительный, я выделил основные две черты, отличающие тебя от остальных, и мысленно назвал тебя сообразно им. Ты высокий и тонкий, — изящным жестом руки Ар-Сино провёл в воздухе вертикальную линию снизу вверх, иллюстрируя свою мысль, — а ещё ты всё время улыбался, отчего напомнил мне лягушку. — Замолчав, водник, видимо, вспомнил, что для людей это вовсе не комплимент, и, спохватившись, тут же добавил: — Красивую лягушку. Лягушонок-камышонок. Антон не знал, что и сказать. С одной стороны, прозвище было немного дурацким, или даже не немного, а с другой… Ар-Сино произносил это так нежно, в его голосе будто уютно шуршал камыш, и потому вовсе не хотелось возмущаться. — Надо будет и для тебя какое-нибудь прозвище придумать, — нашёлся он. — Говоришь, мы и так можем делать всё это? А как же твоё озеро, тебе ведь нужно за ним присматривать? Воды озера согласно плеснули. Или просто показалось? — Озеро — моё предназначение и смысл жизни, но это не значит, что я к нему прикован цепями, — одарив его стотысячной, наверное, улыбкой, пояснил Арсений. — Достаточно будет уделять ему несколько часов в день, равно как ты уделяешь время работе. А всё остальное время я вполне могу находиться рядом с тобой, если захочешь. Шастуна возмутило это робкое «если захочешь», но он вовремя вспомнил, какими неуверенными дураками они оба были до этого, и не стал возникать, вместо этого решив в кои-то веки поступить как мужчина. — Два правила отношений с Антоном Шастуном: быть честным и не бояться обговаривать любой тревожащий тебя вопрос, — уверенно произнёс он, вскакивая с бревна, становясь перед водником и протягивая ему руку. — Арс, хочешь поехать со мной? Домой? — Хочу, — откликнулся дух, хватаясь за его ладонь своей и лёгким плавным движением поднимаясь на ноги. — Тогда поехали!

***

Пожалуй, это возвращение домой было самым радостным и сумбурным за всю его жизнь. В нём было столько нелепых, но пропитанных счастьем мелочей! Ар-Сино, залезая в машину, чтобы сесть на переднее пассажирское сиденье, с непривычки стукнулся головой и очень по-человечески ойкнул. Хоть созданное из воды тело и не чувствовало боли, Антон всё равно притянул Арса к себе и поцеловал место ушиба. За этим следовало длинное объяснение про связь травм, боли и поцелуев, и водник признался, что, несмотря на неуязвимость и отсутствие чувствительности к боли, поцелуй всё равно лишним не будет, и старт движения пришлось отложить ещё на десяток-другой поцелуев. Сейчас, когда Арсений уже не казался чудесным миражом и воплощением откровенных фантазий, Антон не решался так сразу переходить к страстному сплетению языков, ограничившись простым касанием губ — в конце концов, им ещё домой ехать. Затем, пристегнувшись — умом Антон понимал, что даже в случае жутчайшей аварии Ар-Сино ничего не грозит, но почему-то было спокойней видеть его пристёгнутым, — они наконец-то тронулись с места. Водник с интересом осматривал салон и проносящиеся за окном виды, в итоге прокомментировав, что такой вид передвижения пусть и не столь хорош, как водные пути, но определённо лучше полёта на самолёте. Получив карт-бланш на все проявления природной любознательности, Арс принялся с неиссякаемым интересом задавать вопросы и выслушивать ответы на них, и порой это перерастало в столь увлекательный диалог, что они и вовсе забывали, что послужило его началом. Антон тоже не отставал, стремясь лучше узнать типичные для водных духов вещи. К примеру, он с удивлением открыл для себя многообразие водных обитателей: помимо всяких рыбок-птичек-черепашек-лягушек и невидимого глазу планктона, о котором он помнил из учебников биологии, в воде жила уйма живности: разнообразные моллюски, тритоны, насекомые — как «детские», личиночные стадии, так и взрослые, вроде жука-ныряльщика или водяного паука-серебрянки, который, по сути, мог бы с честью быть назван первым в мире аквалангистом, ведь именно этот вид пауков нашёл способ пронести запас воздуха под воду задолго до того, как до аналогичной идеи догадались люди. В школьные годы Шастуну не слишком-то нравилась биология, но Арс так увлекательно рассказывал о водной жизни, что Антон мысленно пообещал себе как-нибудь купить энциклопедию, чтобы долгими зимними вечерами рассматривать её, сравнивая научные названия с теми, что дал подопечным водник, и выслушивать истории о них, коих наверняка окажется немало… Совершенно случайно они перешли к теме возраста — Ар-Сино упомянул что-то из своего прошлого, Антон заинтересовался, и в результате выяснилось, что духу самое меньшее тысяча лет, ибо он помнил как времена язычества, так и связанные с крещением обряды. От сей неожиданной новости Шастун настолько офигел, что вынужден был сбавить скорость, опасаясь не справиться с управлением, но на удивление быстро пришёл в себя. Наверное, за последние несколько дней привык справляться с шоком. Сердце Антона сделало странный выбор, когда решило полюбить мужчину, да ещё и нечеловека, да ещё и неуязвимого и бессмертного, так что сотней лет больше, сотней меньше — на общую странность ситуации это всё равно не повлияет. Да и не чувствовались эти годы, не стояли между ними непреодолимой преградой опыта и знаний: в привычных Антону вещах Ар-Сино был неопытен, наивен и любопытен, как ребёнок, при этом обладая интеллектом и логикой взрослого человека. Вовремя вспомнив, что в холодильнике хоть шаром покати, Антон свернул к первому попавшемуся на их пути гипермаркету. Разумеется, Ар-Сино отправился за покупками вместе с ним — воднику хотелось как можно больше времени проводить с Антоном, да и было интересно изучить непривычное место, он-то привык лишь к уличной торговле, хоть на острове, хоть во время прогулок. К машине они вернулись с полной тележкой всякого добра, обогащённые новыми знаниями. Причём оба: не только водник, но и Антон узнал немало нового. К примеру, когда они вместе перерывали молочку в поисках самой свежей ряженки, выяснилось, что Ар-Сино немного путается в цифрах и буквах (Антон был удивлён, что дух вообще что-то из этого знает, ведь его никто не учил!). В ряду с рыбой и морепродуктами Арсений старательно отводил глаза, поясняя, что понимает законы природы, по которым хищники едят добычу, но не находит в себе сил употребить в пищу останки тех, кто мог бы оказаться его подопечным (Антон из солидарности не стал класть в тележку ничего подобного, зато они взяли аж десять банок морской капусты, да и на мясо личное табу водника почти не распространялось). В отделе с конфетами и прочими сладостями, пока Антон наполнял пакеты любимыми лакомствами, Ар-Сино перекладывал «отбившиеся от стаи» (ей-богу, так и сказал!) конфеты к «сородичам», пояснив слегка удивлённому Антону, что основное предназначение водных духов — поддерживать гармонию, и пусть гипермаркет вовсе и не водоём, но немножко улучшить обстановку всё равно не повредит. Когда они доставали пакеты с покупками из багажника припаркованной у дома машины, Антон поразился тому, с какой слаженностью получается двигаться: Ар-Сино действовал синхронно с ним, то и дело предугадывая, что он сделает дальше. И к подъезду они шли в ногу, наравне, перестроившись друг за другом лишь у самого крыльца, чтобы пропустить выходящую на прогулку с собакой соседку — опять-таки синхронно, причём Антон даже не наступил шедшему впереди Арсу на пятки, а ведь такое сплошь и рядом случалось с любым, кто при меньшем росте шёл перед Шастуном, то бишь практически со всеми. И когда выяснилось, что лифт опять не работает, они оба одинаково повели плечами, хоть воднику и не нужно было разминать мышцы, и опять-таки в ногу начали подъём по ступенькам, сохраняя на удивление удачную дистанцию — достаточно близкую, ибо ни один не желал далеко отходить от другого, но при этом дающую свободно двигаться без страха столкнуться друг с другом или ещё как-то помешать. Зайдя в квартиру, они — опять-таки синхронно! — опустили покупки на пол и немедля кинулись друг к другу, будто до того их разделяли не один-два шага, а тысячи километров… Хотя, наверное, ссора и боязнь людского осуждения были преградой посуровей, чем любое расстояние. Обнявшись, они потянулись друг к другу, столкнулись носами, обменявшись неловкими улыбками, счастливо вздохнули и наконец-то поцеловались, лаская друг друга не только губами и языками, но будто даже самой душой. Донёсшееся с кухни ворчливое «Ну наконец-то ты пришёл!» Позова застало их врасплох. Ни Шастун, ни Ар-Сино не успели ничего предпринять, от неожиданности так и замерев в поцелуе, а в коридор уже вышел сам источник голоса. — Я думал, ты хотел побыть один, а ты бабу привёл? — выйдя в тёмный коридор после яркого кухонного освещения, Дима не сразу разглядел, что в объятьях Антона застыла вовсе не женская фигура. Сняв очки и протерев их краем футболки, Поз понял, что ему не показалось, и вопросительно изогнул бровь, обычно прячущуюся за оправой очков. — Мне казалось, ты хотел по Арсению погоревать, а ты привёл какого-то мужика и сосёшься с ним, ну что за фигня, Шаст, а? — укоризненно проговорил Дима и похлопал Арса по плечу. — Эй, молодой человек, не соизволите ли вы оторваться от рта моего друга, чтобы он мог объясниться? Арсений выпучил глаза, показывая, что понятия не имеет, как поступить, и Антон ответил ему точно такой же гримасой: никаких толковых мыслей на тему «как объяснить другу, почему я сосался с мужиком вместо траура» не было, не говоря уж о том, что за всё время дороги они так и не придумали, как преподнести друзьям невероятное возвращение Арсения из мёртвых. Кажется, молчаливый момент синхронного охреневания продлился слишком долго: Позов, так и не увидев хоть каких-то изменений, с силой потянул Ар-Сино за плечо, разворачивая его к себе таким движением, будто открывает заедающую дверь, и с грозным «Так, я предупреждал!» надвинулся на них, умудряясь несмотря на всю разницу в росте выглядеть не сердитым коротышкой, а действительно опасной силой, с которой следует считаться. В следующий же миг он вытаращил глаза, придвигаясь ближе и решительно тыкая пальцем в грудь мужчины. — Арсений?! Водник коротко кивнул. — А-ху-еть! — по слогам протянул Дима, приобретая совершенно нечитаемое выражение лица.