***
Вскоре после того, как Антон выяснил планы Макара, ребята разбрелись кто куда: полянка уже была максимально благоустроена, для шашлыков пока рановато — нужно, чтобы костёр прогорел, оставив после себя пышущие жаром угли, так что каждый нашёл себе занятие по душе: несколько человек играли в мяч, вымотанный после стрессов рабочей недели Дима валялся в тенёчке, посапывая во сне в унисон с прикорнувшей на его животе дочкой, часть девчат отправилась на поиски ягод… Шастун и сам не заметил, как и когда из его поля зрения исчез Арсений, а когда всё же осознал его отсутствие, ничуть не переживал — мало ли, может, нужно ему по своим водным делам испариться, и какой смысл тогда его искать? Как освободится — сам найдёт. Так что Антон какое-то время попинал мячик с друзьями, но потом стало слишком жарко, и он решил искупаться в озере — впервые с тех пор, как ему открылась истинная сущность Ар-Сино. Надо сказать, он и раньше любил воду, никогда её не боялся, хоть и уже дважды чуть не утонул. Он любил утренние туманы, превращающие обычный городской пейзаж в таинственные очертания средневековых башен, обожал дождь, причём не только дистанционно, сидя в тёплой сухой квартире, но даже и когда ему самому доводилось промокнуть до нитки и чувствовать хлюпающую в обуви воду и подступающую к горлу простуду, с огромным удовольствием плавал и нырял… Да уж, неудивительно, что среди столь любимых им разномастных проявлений воды затесался и водный дух, пожалуй, было бы даже странно, если бы Шастун в него не влюбился. Антон забрёл в воду по пояс, привыкая к мягкой прохладе тихонько плещущегося озера, сделал несколько глубоких вдохов и нырнул, полностью погружаясь в царство воды и чувствуя, как запутавшиеся в волосах пузырьки воздуха щекочут кожу, пытаясь вернуться в родную стихию. Он не знал, сколько проплыл — может, два метра, может, пять или все семь, без ориентиров не понять, а вокруг была лишь непроглядная муть, зеленоватая с голубым и сизым. Вынырнув на поверхность, он отфыркнулся от попавшей в нос воды и нащупал ногами дно. Самое то, любимая его глубина — по шею: и не барахтаешься, как дурак, на мелководье, и не рискуешь на глубине, можно и поплавать, и понырять в своё удовольствие, и просто полежать на воде, если вдруг резвиться лень… Шастун вспомнил, что Ар-Сино говорил ему о рельефе прибрежных участков озера, и саженками погрёб направо, огибая шелестящие заросли камыша, ведь именно за ними скрывался довольно большой участок ровного дна и оптимальной глубины. Поначалу он плыл стремительно, будто стараясь как можно скорее достичь цели, но потом заметил среди качающихся в такт ветерку камышин двух лягушек и утку и, усовестившись, замедлил темп, чтобы не беспокоить местных обитателей. Добравшись до искомого участка, он понял, почему Арсений заявлял, что вода там самая чистая: этот идеальный для плаванья район не имел доступа к берегу, его наглухо закрывала стена непролазного камыша, пряча не только со стороны земли, но и с боков, так что попасть сюда можно было только вплавь, и то лишь через неприметный узкий просвет среди тростника — не знай он о нём, мог бы и не заметить. Должно быть, это местечко давно не знало человеческого присутствия. Надо отметить, камышовая бухта, как про себя прозвал её Антон, и вправду была на диво живописна: обрамляющие её объятия тростника были украшены жмущимися к ним радостно-жёлтыми кубышками и нежно-белыми кувшинками, и их яркие цвета подчёркивали всю чистоту воды, такой бирюзово-прозрачной, какую и не ожидаешь увидеть в озере. Под ногами вместо серого марева ила, дымными всполохами взметывающегося от любого неосторожного движения, мягким ковром расстилался тяжёлый речной песок, не мутящий воду. Здесь хотелось плавать, нырять, ходить по дну, просто лежать на воде или стоять, наслаждаясь безмолвным созерцанием окружающей спокойной красоты и ощущением того, как движение воды ласкает тело, а песок нежно массирует ступни. Что-то коснулось его ноги, и он вздрогнул всем телом, инстинктивно отдёргиваясь, хоть и знал из достовернейшего источника, что никаких кроющихся в толще воды монстров не существует. На миг исчезнув, прикосновение вернулось лёгким поглаживанием, в котором Антон запоздало опознал ласку своего озёрника — как он и ожидал, Ар-Сино его сам нашёл. Знакомые тонкие пальцы нежно очертили впадинки по обе стороны ахиллова сухожилия, скользнули по икре, послав волну к тонкой чувствительной коже под коленями, играючи, будто лёгким дождём, осыпали прикосновениями бёдра, мимолётно и по-хозяйски прихватили за ягодицы, короткими ногтями нарисовали волны на его спине, послав по телу мурашки удовольствия, поднялись до основания шеи… И вновь опустились, словно потоки воды стекая по его плечам и рукам. Он почувствовал, как к спине прижалось родное, изученное до последней родинки горячее тело, как любимые губы принялись осыпать его кожу поцелуями, а обвившие его торс руки перешли к игривым действиям спереди, то проводя щекотно-приятные линии вдоль ключиц, то чертя разводы на его груди, отвлекаясь от сего процесса лишь чтобы дразняще приласкать напрягшиеся от водной прохлады соски, то горячими ладонями оглаживая его живот. Антон попытался перехватить руку спрятавшегося за его спиной озёрника своей, чтобы хоть как-то вернуть ласку, но тот ускользнул, словно вода сквозь пальцы, и Шастуну больше ничего не оставалось, кроме как принять правила сей безмолвной игры. Он стоял истуканом, по горло в воде, и не смел даже лишний раз двинуться, не то что повернуться. Зеркальная гладь камышовой бухты, едва заметно колыхающаяся от движений духа, будто была границей: выше неё Антона ласкал лишь лёгкий ветерок, перебирающий короткие прядки высыхающих волос, а ниже располагались владения хозяина озера, где он творил с ним что пожелает, властно и в то же время деликатно. Его руки, казалось, были везде, лелея каждый соприкасающийся с водой участок кожи, и, не знай Антон возможностей своего любовника, наверняка решил бы, что тот создал из воды ещё несколько рук, чтобы не обойти вниманием ни единую клеточку тела, кроме жаждущего внимания члена, давно уже переставшего помещаться в плавки. Спине стало прохладно — водник перестал прикасаться к ней как своим торсом, так и поцелуями. Шаловливые руки начали стягивать с него плавки, и Антон оторвал ноги от дна, повисая в воде, чтобы решивший перейти к делу Ар-Сино смог осуществить свою задумку в полной мере. Любовнику владыки озера не подобает бояться утери столь важного предмета одежды. Обдав подводной волной, ничуть не всколыхнувшей поверхность, Арсений обогнул его, наконец-то появляясь в поле зрения, и Шастун ещё успел полюбоваться на его ладную гибкую фигуру, но миг спустя распалённые губы накрыли изнемогающий от возбуждения член, и от остроты ощущений перед глазами запрыгали звёздочки. Жаркий язык юркой рыбкой мелькал вдоль напряжённой плоти, то ласково перебирая яички, то прослеживая вены, а разгорячённые близостью руки оглаживали его тело, уделяя особое внимание ставшим непривычно отзывчивыми соскам. Наконец вместо прохладной воды чувствительная головка попала в жаркую глубину Арсова рта, губы алчно сомкнулись вокруг ствола, а язык, дразняще скользнув по уздечке, мягко обнял снизу, будто лучшее в мире ложе. Водник приступил к активным действиям, посасывая и облизывая его член, то вбирая столь глубоко, что почти утыкался носом в лобок, то выпуская на свободу, оставляя в томительном плену лишь головку, и Антон задохнулся в тихом стоне, непроизвольно зарываясь пальцами в его колышущиеся волосы. От сорвавшегося с его губ звука Ар-Сино на миг замер, вскинул на него глаза и, не разрывая контакта взглядов, продолжил сосать с ещё большей страстью, не забывая, впрочем, и про ласки руками. Шастуну сносило крышу от контрастов: прохлада воды и жар прекрасного тела, чистый наивный взгляд и бесстыдство, с которым водник всё это вытворял, подводное безмолвие и теряющиеся в шелесте тростника тихие стоны, которым вторила упоительная вибрация обхватывающей член глотки… Не выдержав, Антон уже сам начал двигаться, истово вбиваясь в безропотно подставленный рот, принимающий его вторжения с откровенным желанием, и вскоре, судорожно дёрнувшись, кончил, изливаясь в горячую глубину горла. Арсений сглотнул и медленно, будто прощаясь, оторвался от его члена, лаская его уже не прикосновениями, но трепетными колебаниями воды, и впервые за эту уединённую встречу коснулся ногами дна, вставая во весь рост. Если Шастуну здесь было по горло, то Арсу поверхность воды прикрывала ноздри, но когда это мешало не нуждающемуся в дыхании воднику? Озёрник чуть запрокинул голову, чтобы всё же вдохнуть и за счёт этого сделаться немногим легче воды — так проще удержаться на плаву. — Под водой я всей кожей слышал твои стоны, — восторженно поделился он, сверкая бушующим в глазах возбуждением, и вместо ответа Антон приник к его губам сладострастным поцелуем, в то же время обхватывая рукой колом стоящий член. Несколько резких властных движений — и жаркая плоть в его ладони содрогнулась, до ушей донёсся упоительный стон, а взгляд синих глаз, в которые он безотрывно смотрел, будто подражая любовнику в его невинно-соблазнительном бесстыдстве, затуманился послеоргазменной негой. Какое-то время они целовались, за время откровенных игр соскучившись по безмолвному диалогу губ, а потом, утолив эту жажду, вернулись к словам. — Здесь очень красиво, — поделился Антон, любуясь кувшинкой, немой свидетельницей их любви. — Спасибо, что рассказал об этом месте. — Я нарочно создал тростниковую заводь, — признался Ар-Сино. — Мне хотелось иметь место, куда не смогли бы добраться люди. Обычно здесь полно моих подопечных, но, зная странное людское отношение к наблюдению за процессом соития, я попросил их избегать этого места, пока ты здесь. Антон представил встреченную на пути сюда утку, безразлично взирающую на них в самый разгар действа, и порадовался, что Арс, пусть и не понимает «этих нелогичных условностей», всё же принимает их важность для партнёра и старается им следовать. — Говоришь, люди не могут сюда добраться? А я? — А для тебя я специально сделал этот проход, пересадив росшие там камышины в другие места, — улыбнулся водник. — Мне хотелось разделить любимый залив с любимым человеком. Оценив оказанное ему доверие и услышав признание в любви, Антон растрогался и слегка покраснел от смущения — они были вместе всего несколько дней, чуть больше недели, и каждый день напоминали друг другу о своих чувствах, будто пытаясь компенсировать то время, когда оба мучились от невозможности это сделать, и всё равно всякий раз слышать подобное было крайне волнительно. Видя его реакцию, Ар-Сино тихонько рассмеялся, и Шастун в который раз поразился тому, как его смех походит на журчание воды. И как он этого раньше не замечал? Не так давно озёрник признался ему, что находит подобные приливы крови к коже лица невероятно милыми и в то же время возбуждающими, чем, разумеется, вызвал ещё один такой прилив, но смущение плавно перешло в жаркую страсть прямо на кухонном столе. Вспомнив об этом, Антон задумался о том, чтобы пойти на второй заход, но с сожалением отверг эту мысль — в тихой заводи они совершенно забыли о времени, друзья небось уже думают, что Шаста угораздило в третий раз утонуть, так что пора бы вернуться. — Нужно возвращаться. Рыбка моя, не подскажешь, где плавки? Антон уже не первый день перебирал все связанные с водой слова в поисках идеально подходящего для Арса прозвища, но всякий раз что-нибудь было не так. В «рыбке» Шастуну не нравился женский род слова, а вот неуместно пошлая ассоциация с алчно набрасывающейся на червяка рыбиной, как ни странно, была по вкусу. Видимо, с кем поведёшься, от того и странностей нахватаешься. — Твои вот, — Арсений протянул руку куда-то в сторону, и возникшее в стоячей воде течение вынесло плавки откуда-то со стороны камыша прямо ему в ладонь. — А мои в твоей сумке в машине. — Ты пошёл купаться прям так? — выпучил глаза Шаст. — Но там же дети! Ар-Сино усмехнулся, на человеческий манер плескаясь в него водой — ладонью, а не одним лишь желанием воли. — Никто не знает, что я вообще приближался к береговой линии. Я просто скрылся из виду, убрал одежду в тайник и отпустил воду, чтобы вновь собраться уже здесь, рядом с тобой. К тому времени, как ты выйдешь из воды, я уже буду встречать тебя на берегу. Даже подам тебе полотенце, чтобы ты не замёрз.***
И ведь всё их тайное приключение в уединённой заводи Ар-Сино устроил не только ради удовольствия, но и для того, чтобы приучить его к отсутствию потребности дышать, столь непривычному для Антона. За пару дней до этого Шастун случайно зашёл в ванную, когда его парень неподвижно лежал в воде с закрытыми глазами, и поневоле испугался такой картины — умом-то он понимал, что для духа это естественно, но привыкнуть никак не мог, слишком уж долго он считал своего друга человеком. Проконсультировавшись с Димой, водник понял, что лучше всего подобные вещи доносить, сочетая причину беспокойства с удовольствием, а дальше уже самостоятельно разработал и реализовал план, и ведь сработало же — увлечённый процессом, Антон ничуть не вспоминал о ненужном озёрнику дыхании, подсознательно считывая в его уверенных движениях отсутствие свойственной утопающему организму паники.