Гейские приключения Шурика

За окном бесновался ветер. Погода окончательно испортилась в последние дни, хотя календарь упрямо гласил о наступившем лете. Затяжные дожди и мимолетные солнечные лучи, проступающие через тяжелые грозовые тучи, не позволяли насладиться погожими деньками. Ты, пожалуй единственный человек в этом здании, кого совершенно устраивают пронзающие порывы холодного ветра, частые ливни и беспробудно-серое небо над головой. Это идеально совпадает с твоим внутренним ощущением мира, отражая реальную картину происходящего. Теперь ты просыпаешься в кровати, которая кажется слишком большой для одного человека, на автомате собираешься на работу, отыгрываешь концерты или торчишь в студии, а потом заруливаешь в местный магазин и спускаешь все наличные на выпивку. Это тянется изо дня в день, начиная с той ссоры в коридоре. Ты безбожно убиваешь свою печень, наливая жидкость в стакан, или, не утруждаясь мытьем лишней посуды, пьёшь прямо из горла, как заправский алкоголик. Пьёшь, думаешь, куришь и снова пьёшь. Месяц теряешь в пьяно-сигаретной дымке, окутавшей бессмысленную череду однотипных дней. Всё повторяется так часто, что ты сбиваешься со счёта. Даже толком не знаешь, какой сегодня день недели, просто приезжаешь по адресу, который любезно присылает Лакмус, и делаешь то, что требуется, а потом заливаешься алкоголем до следующего оповещения с коротким указанием. Раньше ты отслеживал гастрольный график группы, помогал его редактировать, чтобы всей команде было удобнее разъезжать по стране, теперь абсолютно плевать на порядок городов и даты проведения мероприятий. Если нужно – берёшь чемодан, предварительно покидав туда документы и некоторую одежду, и летишь в любой уголок мира, где предстоит дать концерт. Отыгрываешь, бездумно водя пальцами по струнам, стараясь не смотреть в сторону солиста, и первым же уходишь, ища вино-водочный магазин. А потом всё заново – алкоголь, похмелье, самолёт, такси, алкоголь, похмелье... Что касается Лёвы, то ваши отношения сложно охарактеризовать. Первое время он упрямо избегал тебя, стараясь покинуть помещение, где ты находишься, и обходил, словно прокаженного. Потом, видимо, наплевав на всё, стал бросать сухое “привет” и изредка стрелять сигареты. Ты кивал головой на приветствие, всегда любезно протягивал помятую пачку и упрямо молчал, если кто-то из ребят пытался выяснить о ваших отношениях и какого хуя вы сидите по разным углам комнаты. Сегодня какой-то день, начавшийся с проливного дождика. Он лил около двух часов, создавая причудливые лужи на асфальте и наигрывая знакомый душевно-печальный мотив на крышах чужих домов. Прекратился ливень только десять минут назад, позволяя тебе вернуться в помещение, оторвавшись от завораживающего созерцания ритмичного природного явления. - Шурик, я тебя искал, ты где был? – Макс ловит тебя за рукав джинсовки, обеспокоенно заглядывая в глаза. Кажется, этот красавчик-Максим догадывается о происходящем - по крайней мере, знает больше остальных, но выведать точную причину ему пока не удаётся. Пока. Потому что ты не исключаешь вероятности, что наступит день, когда ты напьёшься и захочешь поделиться всей хуйней, происходящей в твоей жизни. – Так, ладно, пошли. Он куда-то тянет тебя, сильно обхватив пальцами запястье. Ты настолько апатично реагируешь, что он даже не воспринимает твоего отказа. Лишь упрямо тащит в сторону гримёрки солиста, размашисто шагая по полутёмному коридору. С его длинными ногами удаётся быстро преодолевать расстояние до заветной комнатушки, тебе же требуется почти переходить на бег, чтобы успевать. Курение и подобные пробежки награждают не очень спортивного тебя отдышкой. - Заходи, - Лакмус почти вталкивает тебя в незапертую дверь, моментально заходя следом. В помещении горит лишь лампа у столика, освещая большое зеркало, разные флаконы с лаком для укладки, почти заполненную пепельницу и солиста, сидящего на стуле с сигаретой. При виде вас он поднимается, недоуменно смотря на незваных гостей. – Вы должны поговорить, ребят. Так больше не может продолжаться. Лёвчик фыркает, спешно затягиваясь. Ты тоже фыркаешь, смотря на идеально уложенные волосы солиста. В отличие от тебя он выглядит чудесно – похудел, обновил гардероб, загорел, стал тщательнее укладывать свои волосы и, кажется, сменил парикмахера. Рассматриваешь его, с удивлением отмечая, что за всё это время даже толком не смотрел на Бортника. Скользил взглядом на сцене пару раз да осматривал помещение, выбирая место подальше, но никогда не вглядывался, не изучал. А ведь он выглядит счастливым. Небось, Ася вернулась с детьми. Готовит ему охуенные оладушки с бананом, заваривает любимый зелёный чай с мятой и старательно вычищает ту толстовку от надоедливых катышков. Словно между нами ничего и не было. Сукин сын. - Нам не о чем говорить, Макс, - пытаешься уйти, но бас-гитарист преграждает дорогу. Конечно, ты с лёгкостью можешь отпихнуть его, пройти и задеть плечом, показав всю свою отрешённость от ситуации. Но что-то вынуждает остаться. Злость? Ревность? Негодование? - Шур, ты лажаешь на каждом концерте, - произносит Макс, совсем беззлобно, скорее с некой усталостью в голосе. – Путаешь аккорды, сбиваешься, пропускаешь свою партию. Так больше не может продолжаться, Шур. Если тебе наплевать на него, - Лакмус показывает на поэта, - то подумай хотя бы о группе. Мы так развалимся к чертям. - А я-то тут причем? – Лёва откровенно хуево играет, стараясь казаться безразличным и равнодушным. Но пальцы, нервно крутящие дотлевшую сигарету, выдают его с потрохами. - А ты слова путаешь, куплет с припевом местами меняешь и пару раз спел строчки из другой песни, – Максим хмурится, убирая светлые пряди со лба и смотря то на тебя, то на Бортника. – Короче, разговаривайте, а я приеду через три часа. Надеюсь, что этого хватит и вы разгребёте всё то дерьмо, что наворотили. Вы даже не успеваете послать его в задницу, когда захлопывается дверь, а в замке проворачивается ключ. В коридоре слышатся удаляющиеся шаги Макса, который решает проблемы слишком радикально, сталкивая лицом к лицу две стороны баррикад. С одной – твоё осунувшееся лицо, синяки под глазами, вечно трясущиеся руки и полная потеря в прострации, с другой – весёлый, загорелый Лёвушка с идеальной улыбкой, подтянутым торсом, любящей женой. Да пропади пропадом и ты, и твоя жена. Жил же я спокойно и счастливо, растил детей, почти уживался с Лизкой, играл концерты и был вполне себе счастлив. А сейчас что? Хуй пойми какая ориентация, дома пусто, группа разваливается, да ещё ты, пидор голубоглазый, которого я знаю всю свою жизнь, прочно заселился в моей голове. Застрял там, видимо, на всю оставшуюся. Будешь медленно выжигать меня, унося каждый день частичку счастливого пазла, который я собирал все эти годы. Пидор. Пока ты мысленно посылаешь Бортника, он меланхолично щелкает по экрану, развалившись на диванчике. Его эта ситуация, кажется, не смущает абсолютно. Ты бы мог приглядеться, заметить дергающуюся жилку на шее и лёгкий тремор, но ты слишком занят собственными мыслями, чтобы уловить нервозность мужчины. - Мы говорить не будем? – это звучит как вопрос, хотя скорее является утверждением. Солист, не удосужившись даже оторваться от телефона, отрицательно мотает головой. Ясно, вот и поговорили. А когда-то в любви признавался и боялся поцеловать, после первого даже не поцелуя, а простого прикосновения к губам, хуярил по сугробам в лес. Невольно улыбаешься, вспоминая события того дня. В тот зимний вечер тебе казалось, что эмоции переполняют, переливаются через край, захлёстывают вас двоих. Было так много всего – непривычная близость, недопустимые ранее касания, волнующие поцелуи, дрожь по всему телу, ощущение спокойствия. А потом куча вопросов без ответа, самокопание, непонимание и отрицание. Сегодня почти тот же набор, разве что воспоминаний со знаком плюс намного больше, и от этого становится откровенно хуево разгребать всё, что находится под знаком минус. Из трёх часов взаперти проходит час. Ты много куришь, перемещаясь по комнате, Лёва – не двигается с места, лениво пролистывая то ли ленту вконтакте, то ли в инстаграме. В создавшейся тишине звук, издаваемый его телефоном, кажется слишком громким и пугающим. Айфон пищит несколько раз, после чего солист откидывает его на подушку с явным раздражением, демонстрируя потухший экран. Разрядился. - Шур, - Бортник зовёт тебя тихо, произнося имя одними губами. Ты уже давно не слышишь это, поэтому инстинктивно дёргаешься. Его голос просто преследует тебя: на концертах, дома, в твоей голове. Чёртов Лёва является солистом, поэтому ты нихуя не можешь убежать от его обволакивающе-сексуального тембра голоса, что пробирается внутрь, попадая в самые потаенные уголки сознания. Тебе просто приходится слушать его несколько часов, ощущая, как внутри беснуются чувства, крепко запертые под невидимыми замками. - Да? – отзываешься совсем неизвестным тебе голосом. Таким хриплым, надрывным, болезненным. Ты готов к разговору, но всё равно заметно нервничаешь, часто одергивая рукава джинсовки, словно они задираются слишком высоко. - Дай свой телефон, пожалуйста, - Лёва произносит это, смотря в окно. Он прекрасно знает, что ты не доверяешь свой телефон никому. Практически никому. Ему разрешалось листать фотографии или палить сообщения, когда вы жили вместе, но сейчас… - Он давно сел, - беззаботно врёшь бывшему сожителю, нащупывая смартфон в кармане. Зачем? Возможно, просто хочешь встретиться с ним взглядом, когда он не увлечен созерцанием новых фотографий или лайков в одной из социальных сетей. - Хорошо, тогда угости сигареткой, - Бортник протягивает руку к пачке. Но вместо новой сигареты ты протягиваешь свою, которую прикурил несколько секунд назад, успев урвать одну затяжку. Он смотрит на тлеющую бумагу, забирая сигарету из твоих рук. Ощущаешь тепло его пальцев, даже через мимолетное прикосновение. Тёплые руки и горящие глаза – вот чего тебе не хватало все это время, пока градус алкоголя зашкаливал в крови, а мозг умело пытался убедить в полном безразличии к этому человеку. Твердил себе, что это лёгкое помешательство и светлыми чувствами здесь и не пахнет - надо забыть, разорвать, выкинуть. Упрямо крутил в голове, как ебаную мантру, что всё это было хорошим опытом, но не более – не стоит хвататься за него, за отношения, за мнимое счастье. Все такая хуйня, Лёв. Я ведь не забыл. Тебя. И нет – совсем не как в кино: твои губы, руки, глаза. Нет. Я не забыл твои морщины около губ, твои седеющие виски, твои шрамы. Не забыл твою горячность, глупость, неуместный юмор, нервозность, ревность, несобранность. Всё плохое в тебе – я это помню. И меня это не отталкивает. - Шур, - поэт подходит слишком близко, почти касаясь плечом твоего. – Как ты вообще? В порядке? - Конечно, - натягиваешь на лицо самую лживую из всех имеющихся улыбок, - а ты как? Вижу, Ася вернулась? - Не совсем, - Лёва отводит взгляд, делая шаг назад, - она заезжает временами, чтобы помочь по хозяйству. Как Лизка? - Цела и невредима, - пожимаешь плечами. Подобный обманчиво-вежливый разговор приведёт либо к битью посуды, либо к мордобою, в стиле типично русских свадеб. Только вот ты не жених, да и Лёвчику до невесты далеко. - Ясно, - Лёва тупо пялится в противоположную стену, видимо, стараясь придумать тему для поддержания бессмысленного диалога. Ты продолжаешь нервно расхаживать по комнате, меряя ее шагами. Тут практически шестнадцать шагов, пятнадцать с половиной, если быть точнее. Впрочем, если делать шаги меньше, то вполне можно насчитать около двадцати. Господи, чем я занимаюсь? Мне почти полтинник. А я бегаю, как загнанный в клетку зверёк, стараясь избежать смертельной участи и продлить собственную жизнь на пару жалких минут. Перед смертью не надышишься? И не накуришься, видимо. Тушишь недокуренную, третью по счёту сигарету в пепельнице и, глубоко выдыхая, садишься на диван. Есть вариант тупо проторчать оставшиеся два часа с молчаливым Бортником, который разглядывает незатейливый узор на обоях, но это крайне глупая затея. Нужно поговорить. Просто необходимо. Даже если в итоге – нихуя. - Лёв, нам нужно всё обсудить – хочешь ты этого или нет. Нет смысла больше бегать друг от друга и делать вид, что мы совершенно чужие люди. Скажи, что ты думаешь о… - запинаешься, словно натыкаешься на невидимую преграду. Стоит ли сказать “мы”? Есть ли у меня право снова связать нас во что-то единое? Не получу ли за это я по ебалу от импульсивно-нервного Лёвчика? Сложно с пидорами, сложно. - О нас? – Солист опережает тебя, вставляя неудобное слово и заканчивая предложение. – Я не знаю, Шур. Ты не звонил, не писал, не смотрел даже на меня, словно я растворился в ебаной Вселенной и больше не существую в осязаемом обличии. - Бортник, это ты съебался тогда, послав меня нахуй, - ты говоришь спокойно, размеренно, хотя внутри сворачивается гремучий клубок из обиды, ревности и злости. Еще немного, пару злых слов, сказанных с деланно-равнодушной миной, и ты вскипишь, взорвёшься.