Выжившие: в побеге от смерти

The blue above was waiting for a cloud We fell in love and then we fell back out While the ground was shaking When you called my name We are all in this together, so Let shower just a little light And let it grow The empty house is waiting for a crowd Now all is quiet but its sound so loud While the ground was shaking When you called my name We are all in this together, so Let shower just a little light And let it grow And we’re here together, so Let shower light before we go And we’re all in this together, so Let shower light before we go Let it grow, let it grow K’s Choice — Let It Grow

      Дорога оказалась относительна свободной, несмотря на то, что Сандор внутренне готовился к худшему, хоть и не стал озвучивать это вслух — Санса была слишком нервной. Неоднозначно нервной, казалось ему — местами как настоящая кисейная барышня с обмороками и истериками, а временами почему-то совершенно безразлично и холодно воспринимающая пугающую действительность — вроде милой сценки в водоеме с шарами. Чем больше Сандор узнавал эту странную девушку, тем меньше ее понимал, а когда пытался анализировать все череду ее поступков, только еще больше запутывался.       С женщинами он общался мало — особенно в последние годы. В приюте на передержке ему доводилось сталкиваться с ровесницами, но то были совершенно особые девчонки — злые, как голодные кошки, всегда ощетинившиеся и готовые дать отпор, циничные и часто уже к двенадцати годам познавшие большую часть тягот взрослой женской жизни, а иной раз видевшие и то, что среднестатистической синьоре даже и во сне не приснится. В последний раз — как раз перед тем, как его забрали в монастырь — он три дня провел в обществе цыганки, что была на полгода старше. У нее были характерные национальные острые, грубые черты лица, желтые, как горчица, волосы и чувственный пухлый рот. Нижняя губа была разбита, и Роза — и имя типичное — все время ковыряла ее — то неровными, наезжающими друг на друга удивительно белыми зубами, то грязными длинными ногтями.       Сандор угостил ее забытыми братом после отбытия сигаретами — сам он не любил курево, но табак в приюте шел как единица обмена. За это она поведала ему с полсотни занятных историй про путешествия и разные города Европы, где она побывала. Похвасталась, что «вышла замуж» в Париже — прямо недалеко от Эйфелевой Башни.       Сандор, обмирая, несмело спросил, что, собственно, имеется в виду. Роза цинично хмыкнула и заявила, что такой большой парень уже должен бы знать, как это делается.       — Неужели брат тебя не научил? — фыркнула она, сдвигая сигарету в уголок рта, как заправский курильщик. — Ты вроде говорил, что он солдат. Солдаты умеют трахаться — у меня сестра заимела воробышка от американского офицера, пока они чалились в Югославии. Говорила, он славный любовник.        — Да нет, — замялся Сандор. Делиться постельными историями Григора с этой девкой он не намеревался, но и ударить в грязь лицом не хотел. — Я, конечно, знаю. Но, однако, ты брешешь. Не могла ты трахаться в центре Парижа. Лажа.        — Собака брешет, я говорю правду. Дурачок, то же было ночью. Все фараоны спят. И даже парижские, — подмигнула ему Роза и вытащила еще одну сигарету из мятой Григоровой пачки. — Это была классная ночная свадьба. Я потом весь следующий день не могла даже сесть.        — И сколько тебе тогда было?        — Одиннадцать. А ему сорок три.       — Это какая-то мерзость! Он же был старый! Ты вышла за него по собственной воле?       — Старый, — захохотала Роза. — Много ты понимаешь! Все, что надо, у него было на месте. И он знал, что делать — в отличие от тебя. Хочешь, научу? Пока эти сухие сучки не смотрят? Мы могли бы пожениться и сбежать вместе. Давай, а? Мой нынешний муж спутался с какой-то шалавой в Вероне и ублажает ее. Оттого-то я и попалась — он все забрал, даже мой кошелек. Карабинер поймал меня в долбаном супермаркете, когда я не смогла заплатить за хлеб, мясо и конфеты для мелких, что я подрядилась пасти.        — У тебя есть дети?        — Свои? Нет пока. Но у меня был выкидыш в позапрошлом году, — гордо заявила цыганка. — Я плодовитая, ты не бойся. Это случилось из-за того, что мой парижский муж меня отлупил. А у моей жирной мамаши девятнадцать отпрысков. Было, когда я видела ее в последний раз. Я уж наверняка пошла в нее — по крайней мере тем, что между ног.        — А куда ты рванешь, если сбежишь? — заинтересовался Сандор.       — Хм. Куда угодно. Только не в табор моего бывшего — там одно говно. Слышала, что в Падуе стоят друзья, что приехали с юга Калабрии. Ну вот хоть к ним. Цыганам лучше держаться вместе — всегда помогут. Это тебе не ваша раса — рожи как огурцы, жопы как у гиппоттама, а душонки как копилки для евро.        — Гиппопотама, — нерешительно поправил ее Сандор.        — Пусть! — отмахнулась Роза. — Суть есть суть, как ее не назови. А ты вполне сойдешь за нашего — и по масти, и по нраву. Тут на тебя таращатся, как на чудище. А на нас всю жизнь так пялятся. Так что будешь как в раю. В раю без запретов, а? Если тебя подрессировать, будет толк, я и так вижу. Я стану тебе хорошей женой — если только не будешь драться. Но ты не будешь, я же вижу, — она провела смуглой, обсыпанной крупными веснушками рукой по его бедру — от колена и вверх. Они сидели в закутке возле выступа кухни, где их было не видно из дворика, по которому уныло бродили немногочисленные малыши.       Сандор выглянул из-за угла. Тучная надзирательница дремала на солнышке за вязанием, поэтому им еще не влетело за курево. Он обернулся и ахнул — Роза, деловито затушив и отложив окурок в коробочку — видимо, на черный день — стащила с себя кричащую розовую блузку, под которой ничего не оказалось, и теперь сердито дергала застрявшую, на радость Сандора, молнию на юбке.       — Что ты делаешь? Не надо…        Она подняла кудлатую, плохо промытую голову и воззрилась на собрата по несчастью с недоумением.        — Ты сдрейфил? Тоже мне — мужчина. Никогда не видела самца, что отказывается от хорошего траха.       — Ну не так же. Не тут!       — Подумаешь! То долгое дело, можно вообразить. Особенно в первый-то раз. Ты же еще целенький, верно? Там и минуты не будет — видала я таких. Нет, таких, пожалуй, не видала, — задумчиво сказала Роза, разглядывая его — светло-карие глаза ее двигались снизу вверх, задержавшись не на шраме, куда вечно все пялились, а несколько ниже. Сандору стало жарко и дико неловко. Он то и дело отводил глаза, но грудь — вполне себе сформировавшаяся для девочки, не тронутая загаром, с темными кружками сосков притягивала взгляд, как магнит. — Но это ничего. Ты, я полагаю, обучаемый. Первый раз — дело, конечно, важное, но не настолько, чтобы из-за этого заморачиваться. Не, не хочешь — как хочешь. Дело твое. Мальчики такие нервные. Вам нужен расслабон, я знаю. Тогда можно сбежать ночью и тогда — тут, в этом уголке вполне мило. Да и сортир у вас тут почище, чем наши трейлеры. Но я люблю на природе. Так что, если передумаешь, пока я тут — только скажи. Но долго не тяни. Торчать тут я не стану — даже из-за такого жеребчика, как ты. Отъемся — и вперед. Слышь, зовут обедать — небось наварили пасты с этим мерзким грибным рагу — можно подумать, они знают, что такое настоящие грибы! —       Роза тряхнула кудрями, от чего грудь ее всколыхнулась и покрылась мурашками, соски словно втянулись в плоть и заострились, натянула на себя блузку — к огорчению и радости Сандора — и встала, отряхиваясь. На узкой лодыжке блеснул золотой браслет, и в тот момент — Сандор помнил это, словно это было полчаса назад — он поблагодарил бога, что это мгновение кончилось и тут же пожалел об упущенном шансе. Больше они так не интимничали, а через два дня его забрал настоятель из обители иезуитов.       Что случилось с Розой, он не знал — сбежала ли она к южному табору, или дождалась своего неверного мужа, что ублажал даму из Вероны. Не раз Сандор вспоминал этот эпизод, кусая локти по поводу того, что отказался от щедрого предложения. По крайней мере, оно было искренним. Он слыхал, что порой братья-иезуиты находили себе утеху среди прихожанок, знал даже одного, что ездил в другие города по проституткам, но такой подход ему претил. Пока претил. Ему хотелось чего-то другого — но жизнь таких вариантов не предоставляла. До поры до времени.       А теперь у него появилась спутница — и все мысли Сандора, до сих пор считавшего, что раз не светит, то и хрен с ним, перепутались и сбились. Тяжело было оставаться беспристрастным, когда она сидит позади, и позвоночником он чувствует костяшки ее тонких пальцев, сжимающие спинку его сиденья. Холодная рука — словно лед в стакане с колой в летний день — вызывала дрожь и будоражила нутро. Сандору было неприятно, что им приходится ехать вместе, на одном скутере — он искренне надеялся, что на такой большой парковке найдется больше мотороллеров — и вместе с тем в какой-то момент поймал себя на мысли, что ему досадно, что эта конкретно мототарахтелка была устроена подобным образом — не надо держаться за пояс водителя, на то были соответствующие прибамбасы на сиденьях.       Все эти ощущения отдавали бредом, и Сандор попытался отвлечься от них, стараясь отодвинуться подальше от Сансы и ее руки — потому что чем больше проходило времени, тем невыносимее было это терпеть. Как гвоздь в спине — или все-таки в мозгу? Проблема была даже не в том, что Санса случайно — а специально это быть не могло — дотронулась до него, а в том, что для Сандора — вопреки его воле — это значило совсем не то, что для нее. Поэтому исходно он планировал ехать порознь, смутно догадываясь о возможности такой вынужденной близости, поэтому избегал любых ведущих к ней ситуаций. Жизнь была хитрее и всегда отыскивала обходные пути — вбивая в тропу соответствующие колья, что уже хрен объедешь. Поэтому Сандор терпел — ну не делать же ей замечание! Не надо забывать, что на коленях Санса держит кота — его кота.       Так что расслабляться и думать — да хоть бы о том, что им делать в Падуе и с чего начать. Вряд ли у Сансы есть план — как Сандор заметил, она порывиста и взбалмошна. Топлива оставалось чуть меньше полбака — дорога была пустой, не считая блокпостов на въезде в Местре. Сандор мельком заметил парочку трупов и понадеялся, что Санса не обратила на них внимания. Или — кто ее знает — может, конкретно эти мертвецы ее не заботят.       На автостраде тоже все было более-менее гладко — не считая неприятной сцены на противоположной стороне дороги, ведущей в сторону Венеции. Сандор старался не гнать, поэтому ему хватило времени, чтобы разглядеть размазанный по асфальту труп. Этот человек не был жертвой «Морфея», как и купальщик в фонтане. Его попросту сбили, причем, судя по всему, на приличной скорости. То, что осталось от неудачного автостопщика, лежало на спине, облепленное мухами и червями. Кровь засохла и темнела бурыми пятнами на светло-серой глади асфальта. Санса за спиной едва слышно охнула, и Сандор спиной почувствовал, как напряглась ее рука.        — Ты в порядке?        — Да… — слабым, едва слышным из-под каски голосом, пискнула она. — Только не останавливайся…       — Да что я, враг, что ли, себе? Уже недолго осталось.       Марцио, услыхав голос хозяина, злобно заурчал и опять начал вертеться. Санса подвинула клетку и больно долбанула Сандора углом переноски в бок. Все же скутер навскидку оказался слишком тесным для них троих. Дальше надо было выкручиваться как-то по-другому. Сандор все больше приходил к мысли, что самый лучший вариант — идти пешком. Машина отпадает, мотороллер, по-видимому, тоже. А еще будет и малявка — когда они ее найдут. «Если мы ее найдем», — поправил он себя.       У Сандора не было никакой уверенности в том, что даже в таком небольшом городе, как Падуя, они смогут отыскать тринадцатилетнюю девчонку — особенно если это фрукт вроде самой Сансы. Если даже она спаслась — согласно Сансиной теории о генах — от заразы, то были и другие опасности. Она же не цыганка Роза. Разве что у нее хватило ума забаррикадироваться в школе и сидеть там. Но и в это Сандор верил слабо. У девочек мало здравого смысла. «Чисто орнаментальная порода» — вспомнилось ему — из какого-то фильма — или из книги?       Читал он в последнее время мало — настоятель был занят (ходили слухи, что его переводят в Рим), а остальным до его образования было мало дела. Школу закончил — и ладно. После того, как Сандор в очередной раз отказался даже говорить о постриге, большая часть увещевателей от него отстала. В конце концов, работы в монастыре всегда хватало — особенно учитывая специфику города на воде. Бюджет у них был не очень, а еще и масса благотворительных организаций кормилась за счет иезуитов. Так что Сандора совали, куда могли, и «подай-принеси» стало для него вполне привычной ролью. Ящики с книгами из центра на специальной «шагающей» тележке для мостов, благотворительные трапезы для эмигрантов с детьми по субботам, помощь с переводами документов для нелегалов на неделе — дел хватало. Тут не до чтива — он же не Санса, в конце концов. Может быть, это, как говорит его спутница, дело генетики.       Он не помнил, чтобы отец когда-то что-то читал помимо газет и спортивного журнала — и то, чтобы было о чем потрындеть с друзьями в кабаке. Юмористические передачи по вечерам, футбол по выходным. В доме были только материны книги — но не читать же парням-подросткам любовные романы! Хотя Сандор порой подтаскивал и их — но для таких, как он, была публичная библиотека.       Что читал Григор было ведомо только Григору, но походы брата в библиотеку он не одобрял, тем более, там в детской секции работала его бывшая учительница из младшей школы, а Григор был до одури подозрителен. Ему казалось, что «очкастая курва» науськивает Сандора против семьи, рассказывает про его собственные «подвиги» в школе, и пару раз он даже отметелил младшего, застав его по пути из библиотеки с книгами в рюкзаке. «Мы рабочие люди, сволочь — нехер тебе глотать книжную пыль! — приговаривал он, лупя брата по почкам. — Мне же спасибо скажешь. От книг одно нездоровье. Еще словишь, — он задумался, — какой-нибудь туберкулез. Фиг их знает, кто размазывал сопли по этим твоим дерьмовым приключениям. Сам заболеешь — и нас всех перезаразишь. Еще раз застукаю — берегись».       Куда было беречься, Сандор не знал — и так получил по самое «не могу» и потом еще пару дней мазал туалет кровью. Но в библиотеку ходить не перестал — просто сменил дорогу. Григор всегда ходил по одним и тем же улицам — перемены его нервировали. Его привычный путь был усеян знакомыми бычками и каверзными лаконичными посланиями в подворотнях Местре. Недруги знали, что сюда лучше не соваться. Эта территория была уже помечена.       Любовь к чтению слегка пробудилась ото сна, когда Сандор был взят на поруки настоятелем. Тот из человеколюбия и своих каких-то внутренних амбиций упорно и добродушно тащил подопечного за шкирку на путь истинный. Все попытки Сандора отбрыкиваться из принципа были мягко, но безразлично проигнорированы. Когда Сандор бранился или отказывался читать, книга изымалась и вручался псалтырь на латыни. В конце концов урок был выучен — лучше любое предлагаемое чтиво, чем Бревиарий царя Давида по сотенному разу — в особенности на латыни, тем паче что настоятель требовал от него заучивать надлежащую молитву на следующий день, отмечая ветхие страницы желтоватым ногтем: от сих — до сих.       Сандор было попробовал упорствовать и там — но тут в дело пошли посты в узком коллективе, ранние заутрени и молебны на тему «наставь свое чадо на путь истинный». Монахи проделывали все это беззлобно и даже, казалось, с удовольствием. Сандору было стыдно морить заботящихся о нем людей голодом, и он, как дикий волчонок, покорился и признал их над ним временное превосходство. Тем более что книги попадались весьма интересные.       В какой-то момент он попытался было выдать аргумент брата, сердясь и отводя взгляд — рабочему, дескать, человеку не нужны книги — на что получил в качестве ответа заливистый, прямо-таки неприличный для столь почтенного человека хохот. Отдышавшись, настоятель, утирая глаза краем коричневого рукава, спросил у злобно сопящего Сандора, кто сказал ему такую несусветную чушь? Не дождавшись ничего вразумительного, он поведал четырнадцатилетке, что все революции делали пролетарии — читающие интеллектуалы. Выходцы из рабочих.       «Пролетариат — это, по-твоему, кто? — более серьезно спросил он у Сандора. — Мающиеся дурью наследники богатых семейств? Нет, дружок — это ремесленники. Тот самый мастеровой народ, которым так славна Италия. Работающий, глядящий на мир и людей, познающий, впитывающий все, что есть вокруг. Как делает это ребенок — непосредственно и без заморочек. А твои слова — это именно заморочки, тупые и предвзятые. Ты хочешь вырасти тупицей, Сандор Клиган — деревянным человечком, бураттино, которым будут управлять другие? Ведущий ты — или ведомый? Именно на этот вопрос тебе предстоит ответить в твоем поиске. На этот — а не работаешь ты или читаешь. Ибо чтение и есть работа. Работа, самопознание — и эссенция жизни, спрятанная в бумажном гнезде…»       Сандор не стал тогда спорить, хотя не понял и половины сказанного. В конце концов, настоятель всегда был слегка высокопарным, а что чтение есть жизнь — это вообще вздор. Те, кто читает — избегает жизни — это уже было умозаключение из его личного опыта. Вот взять хоть Сансу…       Взять ее — да. Это то, что пульсирует в его мозгу уже который час. Чувствует ли она его крамольные мысли? Иногда Сандору начинало казаться, что да. Оттого и держит дистанцию. От него, как дурным запахом, веет этим желанием. И поэтому путешествие — к счастью, оно подходило к концу — было таким мучительным. Скорее бы уже. Если они найдут маленькую сестричку, станет легче. Хотя бы они уже не будут одни — стало быть, проблема двух тел решится сама собой.       Впереди уже мелькали колокольни и высотки промышленной зоны Падуи. Им оставалось не более десяти минут. Сандор сбавил скорость и сдвинулся еще поближе к рулю. В этот момент Санса, судя по недовольному мяуканью Марцио, еще раз поправила клетку и неожиданно обняла его за талию. Сандор окаменел и чуть было не заглушил двигатель. Это уже было вне всяких границ. Разве что…        — Что-то случилось? — спросил он, пытаясь не выдать эмоций и старательно говоря спокойным голосом. Вышло донельзя глупо — последнее слово он почти пробасил — ниже было спускаться некуда.       — Извини, — ее голос был, напротив, тоньше, почти звенел — словно она готовился к чему-то пугающему или собиралась закатить истерику. — У меня рука устала — а этот валик такой скользкий. Я боюсь упасть или уронить кота.        — Ничего. Делай, как тебе удобно. Мы почти приехали, — бесцветно пробубнил Сандор, в душе проклиная себя, настоятеля, который не дал ему учиться водить машину, и дебилов от машиностроения, что не могут сделать хоть сколько-нибудь удобный способ держаться на мотороллере. Рука Сансы дернулась на его боку, и через ткань рубашки он почувствовал влажность ее ладони и тепло — она все-таки согрелась. Организм бунтовал, плоть жила своей жизнью, его даже бросило в дрожь. Санса с недоумением спросила:        — Ты что, замерз? Вроде не холодно…       — Э-э-э… Наверное, ветер.        — Уши тебе не надуло?        — Почему уши? — заинтересовался Сандор. Предположение прозвучало так странно, что он даже отвлекся от карнальных неполадок.        — Ну… У меня у брата такое было. Он катался на мотоцикле, и его продуло, — почти шепотом, словно смутившись от собственной глупости, пробормотала Санса.        — Не, с ушами у меня в порядке. Просто… Ну, не знаю я. Прохладно…        — Это все из-за куртки. Я в кофте — а ты своей укрыл кота. Надо было спереть в зоомагазине еще какую-нибудь тряпку. Чтобы утеплять переноску…        — Да ладно еще! Куртка какая-то… Ехать-то тут… Фигня вопрос. А кот простудится — вот уж не дело. Едва ли мы где-то найдем ветеринара. Придется лечить самим… — буркнул Сандор, представляя себе эту картину — доктор Клиган и его верная медсестра Санса Старк, исследующие орущего и царапающегося пациента. Санса за спиной фыркнула:        — Едва ли он заценит такую заботу.        — Вот и я о том же. Ладно, прибавим газу — уже недалеко. Куда ехать — тут впереди развилка за выездом с автострады?        — На восток.        — Ага.        — А не будет проблем с выездом? — боязливо спросила Санса, и Сандор неожиданно ощутил, что и ее бьёт дрожь.       — Да ну еще. С въездом же не было! Ну, будут мертвецы в кабинках на контроле — не смотри туда, да и все.        — Я не буду. А то тошно.       — Вот и правильно. Еще не хватало проблеваться на Марцио.        — Нет, не то — не до такой же степени! — возмущенно фыркнула Санса. — Просто я устала.        — Устала?        — Да — от всей этой смерти… Где-то должна же быть жизнь.       — Должна. Но явно не тут, Хотя… Смотря какая жизнь. Не смотри вправо.       У обочины, прямо возле выезда с автострады перед рядом серых кабинок — на счастье, все шлагбаумы были подняты — скрючились две девицы, судя по одежде, явно не монашки. Жизнь здесь брала верх. Природа брала свое. Сандор завороженно смотрел на то, как по длинным и когда-то стройным голым ногам ползали представители падованской фауны. Возле важно, как сутенер, прохаживался жирный ворон. Он, видимо, и решил, что его подопечным глаза уже не нужны. В конце концов, их профессия состоит не в том, чтобы смотреть.        — Что там? — слабым голосом спросила Санса.       — Ничего интересного. Еще жмурики. Из хорошего — шлагбаумы подняты. Ты, что ли, глаза закрыла? — поинтересовался Сандор, в душе желая, чтобы именно так и было. Одна из обслуженных вороном шлюх была крашеной блондинкой. Другая — крашеной же рыжей. Или рыжим — тут он засомневался. То, что сидело у обочины, впрочем, не было похоже уже ни на что. После смерти разница между полами стирается куда быстрее и качественнее, чем делают это косметические ухищрения, силикон и остригание лишних частей. Мужчина, женщина — теперь это было просто мясо… А вскоре не останется и этого.        — Нет, я смотрю влево.        — А там что?        — Ничего. Промышленная зона. Труп в кабинке — но его плохо видно.        — Это хорошо, — Сандор оторвал взгляд от обмуханных шлюх и проскочил шлагбаум. Они были в Падуе. Он вывернул вправо, в восточную, согласно указателю, зону.        — Нам нужна улица Бельцони. Там Арьина школа.        — Это где?        — Знаешь церковь Святой Софии?        — Да. Это почти центр.        — Ну вот там неподалеку. Просто следуй этой дорогой.        — Я это и делаю, нет?       Марцио понял, что близится конец его мучениям, и старательно начал орать — почти рыдать. Санса смущённо откашлялась и поменяла положение ладони на талии Сандора. Темная рубашка, что он надел сегодня утром, была тонкой, летней — настоятель подарил ему эту дурацкую поло, хотя Сандор не любил коротких рукавов и вообще всей этой псевдоспортивной одежды. Эта на коже почти не ощущалась, зато вот теплая потная ладонь Сансы — еще как. Словно и нет никакой тряпки — никакого барьера между ними. Одна эта мысль сводила его с ума, а каждый раз, когда Санса шевелилась, у него начинались проблемы с концентрацией. Ага, и с самоконтролем тоже. Но не мог же он сказать — «Не дергайся, плиз, у меня от твоих ладоней зашкаливает!» Это все было так нелепо, что даже думать о подобном намеке было стыдно. И все же ничего со своей физиологией Сандор поделать не мог.       Через пару минут они съехали с окружной и покатили по широченному проспекту — виа Венеция. Со всех сторон торчали офисы и магазины — это было эхо промышленной зоны, а жилых домов — в понимании итальянцев — тут почти не было. Позади супермаркетов и складов сиротливо торчали многоквартирные кондоминиумы, ранее заселенные иностранцами и бедняками из местных. Кто — или что — жило в них теперь, Сандору знать не хотелось. Большая часть окон была закрыта ставнями, людей, как в Венеции, на улицах не было.       Итак, вымерла не только «жемчужина на воде» — весь мир испарился. Сандору подумалось, что неплохо было бы навестить здоровенный Ашан, высящийся справа, но он тут же от этой мысли отказался — стеклянный фасад центрального входа оказался разбит — тут явно уже побывали. На оставшемся стекле горела красная надпись: «Выпусти буржуа кишки, Дуче!» Что это означало, даже мерзко было предполагать. Санса наклонилась к его уху — и он почувствовал, как ее волосы щекочут ему шею. Видимо, в какой-то момент она сняла шлем, а он даже не заметил. И как ей удалось — с занятыми-то руками?        — Смотри, здесь тоже полно сумасшедших…        — Мы не знаем, полно ли, — ворчливо ответил Сандор, на секунду оторвав руку от руля и убирая — ее — волосы от лица. — Но, видимо, и тут они имеются, ты права. Я бы не стал здесь задерживаться…        — Мы и не будем. Только найдем Арью — и свалим. Это место мне нравится еще меньше Венеции.        — Потому что здесь один хрен, но еще гаже. И больше места. Кажется, будто из всех этих окон…        — Смотрят, — закончила за него Санса. Она вздрогнула — он почувствовал это по ее руке.        — Не просто смотрят — наблюдают. Таращатся.        — Поехали скорее отсюда — мне что-то становится не по себе, — Санса нерешительно провела ладонью вверх-вниз, дойдя до края ребер и спустившись до исходной точки, сама, видимо, не отдавая себе отчета в том, что творит, и Сандор чуть не взвыл. Когда-то ему попалась книжка про секс — про то, как все устроено у людей — когда он перебирал книги для рождественской благотворительной приходской барахолки. С этой он спрятался под стол и читал, пока настоятель не извлек его оттуда и не изъял книжонку. Было там и про эрогенные зоны — но что это, Сандор так и не понял, помимо очевидного — если девушка залезет тебе рукой в ширинку, у тебя встанет. А тут он познавал мир — собственной шкурой в буквальном смысле слова. Странно, что он до сих пор не сломал этот долбаный руль.       Ладонью он ощущал ребристую резину оплетки и заставлял себя — секунда за секундой — концентрироваться на этом. Меж тем они добрались до перекрестка — в разные стороны лучами расходились шесть дорог, включая ту, откуда они только что приехали. Сандор притормозил и с облегчением вытянул ногу, касаясь теплого асфальта.        — Ну что, куда теперь? Помнишь ты это место?        — Погоди. Мне надо подумать… — Санса убрала руку с его ребер и встала. Сандор был готов трижды проорать любую из молитв на латыни — наконец-то! Доведенный почти до исступления этими ее прикосновениями, организм начал расслабляться. Чему он радуется, дурак? Часто его щупают девицы, можно подумать! И все же Сандор был рад — и пообещал себе, что если им вздумается продолжать — он мысленно дал себе по башке за очередную крамольную мысль — продолжать эту петрушку со скутерами, он перероет всю Падую, но найдет ей гребаный СВОЙ мотороллер.       Санса меж тем, пока он отвлекался на новые ощущения и мысли, с огорчением и ужасом изучала свои джинсы — вот почему она не задавала вопросов и не комментировала его отсутствующий вид.        — Сандор… мне кажется… твой кот на меня надул!        — Что?       Он оглядел Сансу, потом оборотился на кота, мечущегося в клетке. Да, судя по всему, Санса была права. А матрасик, что они надыбали, не был задерживающим жидкость. Или был — но Марцио, похоже, постарался на славу.        — Хрен с ним. Сейчас не время. Ты вспомнила дорогу?        — Да, нам туда — к каналу. Но Сандор, черт вас обоих подери, не могу же я ехать обоссанная!        — Можешь. Да еще как. Не хотелось бы тебе напоминать, но та пальма в Тессере… Кому, как не тебе, понимать беднягу Марцио. А я говорил, что его надо выпустить… Доедем до места, найдем какой-нибудь дом без трупов и ты переоденешься. Может, здесь тоже есть вода…       — Во что переоденусь? Ты не дал мне взять вещи!        — Во что угодно. Хоть в полиэтиленовый пакет для мусора. Поехали, говорю. И не забудь кота!       Санса, ворча себе что-то под нос — Сандор решил, что он не хочет знать, что именно — села на скутер и сердито долбанула переноской о сиденье.        — А вот твоя куртка осталась нетронутой. Он надул точно на меня.       — Не думаю, что он целился. Впрочем, можешь подложить под клетку куртку — если тебя это успокоит.        — Не успокоит, но подложу. Спасибо за щедрость, — мрачно пробубнила Санса и зашуршала курткой.        — А где, кстати, шлем?        — Я его выбросила — от него было душно.        — Нас с тобой арестуют, знаешь? — решил пошутить Сандор, чтобы разрядить обстановку. Санса на удочку не клюнула продолжая гнуть свою линию.       — Ага. За ссанье в общественных местах. Всех троих.       — Тьфу, ты опять за свое! — рассердился Сандор. — Это просто тема дня! Вообще, я не понимаю, как он мог на тебя надуть. Там же дно. И подстилка…       — Скажи мне ты — как! — огрызнулась Санса. — Это твой кот. Я ничего в них не смыслю. Видимо, он долго копил… Так что все протекло. На меня. На мои единственные штаны…        — Ну, штаны мы тебе найдем, положим, — задумчиво сказал Сандор. — Что тут, магазинов, что ли, нет? Ты уверена, что это… то, что ты думаешь? Может, у тебя просто от пластиковой клетки коленки вспотели?       — Коленки вспотели? — взвизгнула Санса. — Ты еще и издеваешься? А запах?       — Ок, нечего так беситься. Себя вспомни в аэропорту. Поехали, хватит. Кто бы ни сидел в этих домах, не будем устраивать для них шоу с разборками.       — То ли я тебя держу? Поехали. И я ничего не устраиваю.        — Значит, к каналу, ты сказала, — для верности переспросил Сандор, ставя точку в надоевшем разговоре.       — Да. Именно так, — отрезала Санса.       Сандор завел мотороллер и вздрогнул от того, что сам стал разрушителем этой вязкой, как патока, тишины, что смешалась с полуденным зноем и навязчивым запахом глициний.       — Никогда не любил глицинии, — пробурчал он, направляя скутер к широкому мосту в тени старых ив. Санса на этот раз вцепилась ему в плечо холодной рукой, царапнув ногтем шею. Это было далеко не так приятно, как предыдущее касание, но и будоражило значительно меньше.       — Лучше глицинии, чем кошачья моча, — услыхал он ее голос справа, у самого уха, от чего зловредные мурашки возобновили свой триумфальный марш по телу. — Но я с тобой соглашусь — я тоже не люблю.       — Что, мочу?       — Глицинии, — хихикнула она. — Они пахнут тлением.       — В этом мире все скоро будет пахнуть тлением…       Они пересекли мост, протарахтев мимо лениво несущего свои воды канала. Темная вода была густо засыпана желтой пыльцой, и в заросшие маками и давно не стриженной травой — мертвым наплевать на газоны — берега бились маленькие волны, щедро украшенные неприятного вида грязной пеной. Возле большой коряги, торчащей из воды, копошились утка и селезень.       — Смотри, вот и ужин! — фыркнул Сандор.       — Ты с ума сошел? Если уж они выжили — мы не имеем права на них охотиться! — возмущенно прозвенел голос Сансы у него за спиной.        — Что еще за чушь? Почему это не имеем? Нас так мало — надо выживать.       — Вот именно. Нас мало. Их пощадил «Морфей» — и нас тоже. Мы должны быть солидарны.        — Ага. А еще — поди их слови. Шучу. Нам готовить их не на чем. Разве что будем лопать сырое мяско… — Сандор не мог удержаться от стеба, так как в голосе Сансы прозвучали знакомые пафосные нотки — так иногда вещал его покровитель — настоятель иезуитской общины.        — Ты омерзителен.       — А ты — святая невинность, блин! Хорошо. Будем есть тухлую ветчину и консервы, раз ваше высочество столь брезгливы. Ты, часом, не состояла в Гринписе?       — Чем тебе не нравится Гринпис?        — Ничем. Но теперь его нет. И людей тоже нет. Так что радуйся, защитница животных. Кстати, раз ты их так любишь — то почему так невзлюбила моего кота?       — Все наоборот. Это он меня невзлюбил. Я думаю — это ревность.       — Что, кот ревнует тебя ко мне?       — Нет, кот ревнует тебя ко мне. Ты же его человек. А я отвлекаю.       — Вот и не отвлекай тогда — побереги джинсы. Куда теперь?       — Все время прямо. Это не София — нам до нее ехать и ехать.       Они катили по узкой улице. Вокруг бушевало лиловое буйство — вот почему так надоедливо воняло глициниями. Они были везде — свешиваясь из-за каменных стен гроздьями экзотического винограда. «Трупов пока не видать», — порадовался было про себя Сандор и тут же дал себе пинка — сглазил!       Слева зияла открытой дверью небольшая пиццерия на вынос. На красной скамейке под окном привалилась к стеклу совершенно нетронутая девушка — чуть помладше Сансы. У ее ног сидел парнишка лет пятнадцати, уткнувшись лицом в колени своей подруги. В мозгу предательски дернулась мысль — «А уж не сестрица ли это с каким-то хахалем?» Но нет, Санса позади вздохнула, вцепилась в его плечо чуть сильнее, но ничего не сказала.       Значит, пронесло. Сандор подумал, что неплохо будет изучить эту забегаловку постапокалиптических Ромео и Джульетты на предмет еды. Если подростки там кантовались — возможно, не все еще унесли.       Они проехали перекресток — справа вдалеке, в конце улицы, разинул пасть крепостной портон — арка с мостом, под которым поблёскивал уже знакомый, огибающий старую часть города канал. Сандор подумал, что не так уж ужасна была смерть этих двоих в пиццерии. Просто заснули рядом. Если бы он мог выбирать — возможно, такой вариант был не самым последним. Хорошо, когда есть кто-то, кому можно уткнуться в колени. Если он есть.        — Стой, вот тут. Мы приехали, — царапнул его слух Сансин почти истеричный голос. — Справа. Видишь дверь?        — Вижу. Вон та, с табличкой?        — Да.       Он припарковал скутер под галереей арок вдоль домов — чтобы солнце не сильно разогревало. Улица пустовала — здесь, пожалуй, было еще более жутко, чем в Венеции. Машины стояли где ни попадя, под сине-белыми с красным кружками с запретами парковки. «Сквозной каретный проезд — машины не ставить» — гласили надписи возле ворот, ведущих в наглухо закрытые внутренние дворы, где итальянцы прятали свои сокровища — микроскопические ухоженные садики, коврики с собачками, детские коляски за тысячу евро и видавшие виды велосипеды.       Сандор вспомнил, как жаловались послушники в обители святого Антония Падованского, что город-университет славится своими похитителями велосипедов, поэтому чем гаже вид транспортного средства, тем лучше. Воры проявляли недюжинную изобретательность, отвинчивая в ночи все, что можно было окрутить, и оставляя неудачливому хозяину порой только прикованное к столбику толстенной цепью колесо.        — Сандор, ты поставил мотороллер под «сквозной проезд».        — Ага. И кому он теперь нужен, этот сквозной проезд? Под похоронные дроги разве что. Или под чумной драндулет нашего друга из Венеции.        — Ах, стало быть, ты его тоже видел? — Санса слезла со скутера и сердито уставилась на Сандора. — А какого лешего ты тогда морочил мне голову со своими галлюцинациями?        — Ты сказала, что это смерть в гондоле, мать моя женщина! Это уж точно был бред. Но кто-то там был, допускаю.        — Вот ты всегда так. Забирай своего писающего мальчика.        — Не всегда. Пошли, — Сандор забрал у нее переноску и решительно двинулся ко входу. Парадное было наполовину застеклено и надежно укрыто толстыми решетками. Видимо, вандализма и тут хватало.       Санса дернула ручку, и дверь с важным скрипом отворилась. На их счастье. Поразмыслив, Сандор решил, что это дурной признак. Едва ли кто-то, сидя внутри, оставил подъезд незапертым.       Внутри было душновато и пахло уже знакомо — пылью, глициниями и тлением. Из холла вела еще одна дверь — в зеленеющий не поблекшей еще под жарким солнцем этого невыносимого мая листвой сад. Санса, не заглядывая во внутренний двор, рванула к широкой лестнице, и Сандор поразился похожести помещений ее венецианского убежища и здешней школы — тоже, кстати, при монастыре. Попроще, построже — никаких тебе средневековых картин и хрустальных подвесок, но суть та же. Темное дерево, покрытое патиной, белые потолки с лепниной, идеальная чистота — когда-то. Сейчас узоры на беленых поверхностях покрылись изморозью паутины, по углам скопились бледные клубки пыли, из которых, как в неумелой попытке скрыть сокровища, яркими пятнами подмигивали подсыхающие цветки глициний. Кто же оставил открытой дверь — и зачем?         — А тут кто заправляет? — бездумно спросил он просто для того, чтобы нарушить мучающую его тишину.        — Салезианки, — торопливо бросила Санса, поднимаясь по мраморным, по краям заклеенным «антискользящим» скотчем ступеням. — Ты идешь? Или давай разделимся. Осмотри сад пока.        — Мы уже это обсуждали. Не разделимся. Что там наверху?        — Жилые помещения. На третьем этаже. А на втором — классы.        — А на первом?        — Младшая школа — без пансионеров, просто частная гимназия, рекреационный зал и столовая.        — Все-то ты знаешь… — буркнул Сандор, направляясь к лестнице и сердито оглядываясь в сторону темного коридора, зияющего ему в спину немым укором. Марцио в переноске уже устал вертеться и безнадежно шипел время от времени, напоминая о том, что он жив — еле-еле. Сандор все думал, что надо бы убрать из клетки мокрый матрас, но скрепя сердце решил подождать результатов поиска младшей Старк. Пока не станет ясно, что им делать дальше.        — Я тут жила однажды. Сутки. Железнодорожники бастовали, а на автобус было слишком поздно садиться. Задержалась у сестры, и пришлось заночевать. Ну, мне сделали экскурсию.        — Интересно было? — с издевкой спросил Сандор.        — Не очень. Но библиотека у них тут хорошая. И монашки поактивнее наших. Такие деловитые. И языкатые. Но это, похоже, у них общее.        — Будь я монашкой, тоже бы над всеми стебался. Одна радость… А монахи у нас вполне добродушные…        — Ага. И сардины… — хихикнула Санса. — А еще это оттого, что они иезуиты…        — И что? — непонимающе спросил Сандор.        — Ну-у-у… — Санса замялась. — Они всякое выдумывают…        — А? Ты о чем? Сидят в кельях и стоят мировые заговоры? Измышляют, как бы внедрить экуменизм в общество? Боже, Санса, что за средневековые предрассудки? Монахи себе и монахи. Все это давно в прошлом…        — Как ты их защищаешь! Прям покраснел весь. Слушай, Сандор, а ты не думал…        — Нет, — отрезал он. — И вообще — это мое дело. И, по-моему, ты уже спрашивала…        — Нет, а что такого? У нас была девочка-монашка — она тоже была сирота, как ты. Когда никого нет, это выбор вполне логичен.        — Кому как. Женщинам это проще.        — Почему? — Санса даже замерла на ступеньке, обернувшись к нему. — Что ты хочешь этим сказать?        — Ну, как это… — Сандор понял, что его язык завел его в неприятности. Не про особенности мужской физиологии же ей вещать! Определенно, его переклинило с этой поездочкой… — Женщины вообще сильнее духом. Так мне кажется. Вы рожаете и ну — терпеливее. И…        — И — мне кажется, ты совсем другое хотел сказать. Что нам не надо — как вам. Потребности не те, да? Это ты имел в виду? — как фурия, напустилась на него Санса.       — Вовсе нет, — пробурчал вконец обескураженный Сандор. Отпираться было глупо — ведь он именно про это и думал. По жизни ему казалось, что женщина только соглашается на это — на удовлетворение мужских потребностей. И что реально это только уступка, не более того. А вообще прекрасно может жить и без — особенно когда отстрелялась с детьми. Поэтому логически женщинам сам бог велел идти в монашки, если у них нет потребности завести семью. Есть, конечно, женщины особые. Вроде его давнишней знакомой цыганки или шалав Григора. Но и то, распущенность Розы наводила его на мысль, что это тот самый случай, когда ее попросту развратили сызмальства. Даже ее бравады казались ему неискренними. Вырасти она в нормальных условиях, кто знает, были бы у нее такие наклонности.       Сандор подробно проштудировал Набоковскую «Лолиту», когда настоятель был в отъезде — книга была похищена из личного архива его воспитателя, как и в случае Сансиного фолианта. После этого чтива — было до неприличного интересно и до омерзения противно — Сандор избегал даже мыслей о барышнях младше себя — насколько это было возможно. Это был тот самый случай, когда книгу не надо было читать. Ассоциация с зависимостью Сансы от ее чтива лезла в голову сама собой. Иногда он думал, как бы стащить этот проклятый том и просмотреть, на что она так подсела. Потому что от «Лолиты» он так и не смог оторваться — пока не прочел до конца и не впихнул мерзкое произведение обратно на полку. Когда временами его друзья-монахи оборачивались на юных туристок, праздно болтающихся полуголыми по городу даже в воскресенье, он с содроганием думал, неужели каждый из них в душе терзается Гумбертовыми мыслями, и тогда ему хотелось сбежать подальше — на один из венецианских крошечных островов, где не будет ни баб, ни мужиков. Только деревья, хижина и море вокруг.       Санса казалась ему примером чистоты — в противовес шлюхам, Розе и всяким развратным бабенкам за сорок, что развлекались втайне от мужей даже с монахами. Ей явно было не нужно — все подобное просто не могло к ней прилипнуть. Поэтому неожиданную ее реакцию на его тираду по поводу монашек Сандор не нашел ничего умнее, как списать на вечную болезнь оголтелого феминизма, которым было пропитано северное итальянское общество.       Эти идеи равенства полов его смешили. А в итоге получалось, что мужики сидели при южных мамочках до сорока лет, поглощая домашние тортеллини и радуясь безупречно выглаженным рубашкам, а выучившиеся на суперспецов их вечные невесты c двадцатилетним стажем ожидания неожиданно уезжали за кордон и возвращались остриженными под мальчика лесби, все знающими о жизни и презирающими мужиков как явление. В таком мире монашки были вполне понятным выбором. А апокалипсис — вполне закономерным событием.       Санса, так и не дождавшись от него вразумительного ответа, покачала головой и продолжила путь наверх. Сандор, покачивая переноской, двинулся ей вслед, стараясь идти помедленнее, чтобы не оказаться слишком уж близко, и глядя куда угодно, только не на соблазнительное зрелище, открывающееся парой ступеней выше. Как-то один из братьев обители заявил, что джинсы — богомерзкое изобретение, за что был осмеян всеми во главе с настоятелем. Тогда в обсуждении прозвучали мысли, что лучше женщина в штанах, чем в мини, да и ей так безусловно удобнее, что соблазна меньше и что время средневекового мракобесия давно миновало. Сам же Сандор в спор не ввязывался, а про себя думал, что любая гармонично сложенная девушка в джинсах во сто крат привлекательнее грузных бабищ в платьях в цветочек, что так любило поколение послевоенных детей.       На Сансе все сидело ладно, а в джинсах она была неотразима — этакая королева рок-н-ролла, с «конским хвостом», в чуть просвечивающей светлой майке (кофта была безжалостно скомкана и упихана в раздутый рюкзак). И у нее все было на месте, ничего лишнего — ни складок жира по бокам, не вызывающих ничего, кроме отвращения, ни врезающегося в мясистую спину «верёвочного» белья (на это Сандор уже насмотрелся в старшей школе и все думал, глядя на кружевные, дурно простиранные трусы, торчащие из лопающихся на слоновьих бедрах джинсов сидящих впереди одноклассниц, что даже у изголодавшегося по сексу монаха такая картина отобьёт всякое желание напрочь).       Санса была идеальна — и холодна, как шапки вечного снега в ее родных горах. Не то что тронуть — думать о таком было кощунственно. В джинсах и майке она была чуть ближе, на полшага спустившись к земле — но все же бесконечно далека. Так что пусть себе идет поступью манекенщицы по мраморной лестнице. У нее свои тараканы — у него свои, не стоит даже пытаться их смешивать.       Сандор отвел от Сансы не желающий отрываться взгляд и занялся подсчетом своих шагов наверх, глядя на носки ботинок и следя за тем, чтобы не задевать переноской чугунные витые перила. К наждачной нашлепке очередной ступени прилип здоровенный комар — из тех, что вечно налетают в ванную и болтаются вдоль темных окон, стрекоча и действуя на нервы. Карамора устало трепыхалась, шевеля нелепыми длинными конечностями. Сандор придавил агонизирующее насекомое, шагнув через две ступени. «Вот он — бог. Наступил — и дело сделано. Просто потому, что надоело».       Они прошли второй этаж и, чуть ускорившись, добрались до третьего. Санса почти бегом рванула в левый коридор. Половина дверей была открыта. Сандор заглянул в одну такую. Ничего. Обычная студенческая комната, идеально убранная. Кровать с белым плюшевым мишкой среди двух волосатых думок, стол, стул. На стене — безмятежно улыбающаяся мадонна, и под ней плакат с какой-то черноволосой певичкой — из итальянок, что упорно поют по-английски муть про любовь. Мадонна смотрела в никуда и отмаливала человеческие грехи. «Очень вовремя», — подумалось Сандору. Певица, напротив, казалось, решила все эти грехи воплотить, подцепив синим ногтем майку и задрав ее почти до самой груди, демонстрируя татуированный живот и миниатюрный раздвоенный дьявольский хвост, торчащий из пупка в качестве пирсинга. Из непривычного — мертвый айфон на столе. Еда теперь стала важнее, чем эти прибамбасы. Все возвращается на круги своя… Всем, кто выжил — уже не до гаджетов. А остальным — мадонна помолится, певичка отпоет…        — Ее комната — вот эта…       Дверь оказалась не запертой, хотя была прикрыта. Санса рванула ручку так, что Сандору показалось, что она сейчас рухнет на спину с этой самой круглой под серебро нашлепкой в руках — как в дурацких сериалах, когда за кадром ржут, чтобы дать понять, где шутка. Но нет — все обошлось. Она просто зашла внутрь. Забежала, а не зашла и заметалась по келейке, как давеча Марцио — пока не понял, что это бесполезно. Тут, впрочем, тоже было бесполезно — это Сандор знал уже в коридоре.       Он осторожно зашел в комнату вслед за Сансой. Так же чисто, как и в предыдущей. Кровать застелена по-армейски, никаких подушек и игрушек, никаких плакатов — ничего. Телефонов, впрочем, тоже не оказалось, а дверца шкафа оказалась приоткрыта.       Санса метнулась в коридор, потом вернулась обратно.          — Арья… Надо проверить ее вещи, вот что.        — Проверь. Санса, слушай…        — Нет, надо проверить вещи. Не говори ничего.       Она глянула под кровать, потом открыла шкаф.        — Рюкзака ее нет… Это же хороший признак, да?        — Да. Возможно, — нехотя пробурчал Сандор, не желая подавать лишних надежд, но не в состоянии ответить ничего другого, глядя на ее побледневшее от напряжения лицо и вопрошающие — ну при чем тут он? — беспокойные синие глаза.        — Арья всегда таскалась с рюкзаком. Она такая — из спортивных…        — Это хорошо. Если она в городе, ей будет проще. Знаешь, я тоже бы не стал тут торчать, — сам не зная зачем, промямлил Сандор, вопреки своему намерению не врать и не заговаривать зубы. Место было не хуже и не лучше — вполне себе закрытое, если сидеть тихо. — Вернее всего не сидеть на месте… Но вот где ее искать — в этом вопрос…        — Не знаю, — скисла Санса. — У нее была пара подруг в городе, насколько мне известно, и еще какой-то приятель. Именно приятель, — подчеркнула она, словно это было теперь важно — трахалась ли с кем-то ее, скорее всего, мёртвая сестра. — Арья… ну, она не из тех. Совсем не из тех.        — И это хорошо, — проклиная себя за идиотизм, продолжал ладить, как попугай, Сандор. Надо было увести ее отсюда — и потом самому вернуться и все осмотреть. В кои-то веки Сандор обрадовался наличию дурацкой книги. В голове у него уже созрел план — найти заброшенный дом, заселиться туда, проверить дверь, покормить Сансу и кота и засадить свою спутницу за чтение (жаль, что кот на такое не поведется), а самому пройтись по улицам и приискать пожрать и, возможно, еще один скутер — если посчастливится. А заодно и разведать обстановку. Сансу на такую прогулку брать было противопоказано…       Санса продолжала смотреть вещи сестры. Из тумбочки вытащила альбом с, видимо, семейными фотографиями. С обреченным видом начала его листать и тут же почти подскочила от радости.        — Она вытащила несколько фоток! Значит, и вправду ушла — специально собиралась… А может такое быть, что она направилась домой… — упавшим голосом пробормотала она, прижимая альбом к лицу.        — Едва ли. Сколько ей лет, ты говорила?        — Тринадцать. Но она не такая, как я, понимаешь… Она всегда мечтала быть мальчиком. Она и есть почти как мальчик…        — Ладно. Мальчик, девочка… Пошли. Глянем в саду и надо продвинуться, — решительно сказал Сандор, видя, что Санса почти плачет.        — Продвинуться куда? Мы никуда не поедем. Мы будем сидеть здесь и ее искать… Пока не найдем.       — Не поедем. Но я предпочел бы что-то менее глобальное… Частный дом или квартиру. Лучше дом. Чтобы держать выходы под контролем. Понимаешь? Если она отсюда ушла, вряд ли вернется…        — Ну хорошо. Найдем что-нибудь неподалеку, ага? Чтобы видеть вход и следить.        — Хорошо. Неподалеку. Будем следить. Теперь пойдем. Надо выпустить кота, а то он совсем озверел…        — Кота? Да… А слушай, — Санса на минуту отвлеклась от терзающих ее мыслей, — я тут подумала… Можешь выйти?  — В смысле? — Сандор взглянул на нее с подозрением, не понимая, зачем такое вообще могло понадобиться…        — У Арьи там пара брюк есть — они мне подойдут. Она ниже меня ростом, но никогда не подшивает джинсы — если длинны, все равно ходит прямо так, пока лишние сантиметры сами не оторвутся. Она малость плотнее меня, так что могу попробовать влезть в ее вещи. А то воняет, — нерешительно, глядя в сторону, пробубнила Санса.        — Влезть в ее брюки? Зачем тебе это надо? Мы найдем магазин, возьмёшь себе новое. Не надо надевать чужие вещи… Это как-то…        — Это не чужие, — с недоумением сказала Санса. — Это вещи моей сестры… Она иногда брала мои — хотя редко. Мы с ней не совпадаем по стилям.        — Ну вот я и говорю — чужие. Ты же их без спросу берешь… — окончательно запутался Сандор, отдав себе отчет, что очевидные для него вещи могут быть непонятными другим. Это был не тот момент, чтобы делиться опытом общения с братьями. Совсем не тот.        — Ага. А те вещи в магазинах мы брали с разрешения, — саркастически проронила Санса. — Не говоря уже о скутере…        — Это была жизненная необходимость. Это другое.        — У меня тоже жизненная необходимость. Мне необходимо быть чистой и не вонять, как лоток для котов. Можешь ты это понять? Не думаю, потом, что Арья будет против…        — Ты этого знать не можешь. Ты — не она, — раздраженно бросил Сандор. Тема ползла, куда ему не хотелось. В конце концов, это не его дело. — Ладно, делай как хочешь. Я жду за дверью.       Он, не глядя на нее, вышел и притворил дверь. Присел на корточки рядом с переноской. Марцио потянулся к нему в надежде, что хозяин наконец откроет ненавистную клетку, но смекнув, что не тут-то было, разочарованно мявкнул и отвернулся, мазнув Сандора по руке пушистым кончиком хвоста.        — Прости, приятель, уже почти. Мучиться осталось недолго. Я надеюсь….       Через две минуты Санса вышла из комнаты Арьи в другом облачении — в драных на коленке черных прямых, слегка тесноватых ей джинсах и в свежей клетчатой рубашке. По дороге она закатывала рукава повыше.        — Майка была вся потная. А рубашка эта моя — забыла, когда ночевала здесь. День был жаркий, приехала в ней, уехала в майке, — оправдывающимся тоном нерешительно сказала Санса. Сандор не стал ничего отвечать. Ей не нужно его одобрение — а если и нужно, он не сомневалась, что взгляд его все равно выдаст. Даже в прикиде с чужого плеча она была совершенна. В руках Санса мяла и выгибала семейный альбом.         — Если ты закончила, идем. Еще надо глянуть в саду и на кухне.        — Ага.       Сандор подхватил переноску с, по-видимому, уже отчаявшимся котом и поплелся вниз. Санса шла за ним, шурша альбомом. Он подумал, что вежливо будет попросить его посмотреть — но, если честно, Сандору неинтересна была ее семья. Ему была важна лишь сама Санса. Все, что шло по ту сторону зеркала, лишь отдаляло ее от него. Семейный альбом был напоминанием о том, что он такое, и где на социальной лестнице находится она сама. А уж если они выжили… думать об этом не хотелось совсем. Разве что его возьмут в качестве шута ко двору. Или приживалкой. Но на такие роли Сандор и сам бы ни в жисть не согласился, а других ему ранее существовавший социум не предлагал. В монастыре не было постыдно — это был почти паритет — работа за кров, польза за пользу. Да и ему было приятно там жить — никто не смотрел на него свысока, никто его не жалел. А тут и мечтать было нечего — уродом он был, уродом и останется. Санса забыла об этом — на время. Потом она вспомнит — когда глянет на него глазами своей матери и братьев и ужаснется, как ей вообще пришло в голову проводить время с таким, как Сандор Клиган.       В саду было тихо и жарко. Птицы молчали — зной, по-видимому, распугал и их. Справа от выхода, под волосатой ногой пальмы они нашли с полдесятка могил — ровные темные пятна на земле, скромные крестики, сделанные, судя по всему, из обломков стула. Из одной из могил торчало самое настоящее молебенное распятие, потемневшее, черного дерева, инкрустированное серебром. Иисус скорбно взирал на них из-под тернового венца. Его пробитые искусно сделанные ноги спрятались в тени увядшего букета желтого жасмина, заботливо поставленного в стеклянную вазу.        — Это, наверное, настоятельница, — тихо сказала Санса. — Я знала ее.        — Ну вот. Похоронили хорошо… — пробубнил Сандор. У него все вертелось на языке слово «качественно», но он почитал его не слишком приличным, хотя оно точно отражало суть маленького кладбища. — Добротные могилы, аккуратно, чисто.        — Арьи тут нет. Не удивлюсь, если хоронила она. Она вообще все делает аккуратно, и руки у нее из нужного места растут… Хочешь, пойдем?        — Да, надо бы… Все устали…       По совести сказать, ему осточертели кладбища. Он не знал никого из лежащих там. Сандора вообще мало интересовали ушедшие. В каком-то смысле он им завидовал. По крайней мере, страсти их уже не терзали…       Они заглянули в кухню и нашли там распотрошённую упаковку с вишневым соком, из которой было взято с пяток пакетиков и пустой мешок из-под рогаликов с шоколадом.       Сандор забрал остальные соки, сунулся в закрытый здоровенный холодильник и чуть не сблевал от кошмарного запаха тухлятины — кто-то оставил там половину жареной курицы. Он поскорее захлопнул злосчастную дверцу и оглянулся на Сансу, что безучастно смотрела в окно.        — Ничего там нет. Пошли. А соки могла взять твоя сестра. Ты видела?       — Ага. Какая теперь разница?        — Что, прости?        — Ничего. Пойдем…       Они молча вышли из пансиона и закрыли за собой дверь. Марцио опять начал орать, чувствуя движение. Пока они искали заблудшую овечку Старков, погода резко поменялась. Над Падуей зависли тяжелые грозовые сизо-лиловые тучи, резкий ветер гнал по прямоугольным булыжникам сухие головки глициний и выцветшие рекламные бумажки.       Санса, прищурившись, глянула на небо, поежилась и направилась было к скутеру, но Сандор махнул рукой.        — Нет, погоди. Осмотрим дома напротив — вон там, на той стороне улицы. Может, повезет… Чтобы быть поближе…        — Хорошо. Как знаешь… — безжизненным голосом сказала Санса. После кладбища ее что-то тяготило, но он не знал, что это были за мысли. «Сначала дом — потом утешения», — решил для себя Сандор. Иначе они опять увязнут.        — Слушай, жди меня за дверями. Там могут быть…        — Трупы, я знаю. Мы это почувствуем сразу — при входе… — бросила она и побрела по неровной брусчатке под галерею арок напротив. Шла Санса медленно, спотыкаясь, словно вслепую — как будто на ее плечах лежало все бремя мира. Сандору безумно захотелось хоть как-то ее поддержать — но они были не настолько близки, чтобы он мог лезть с тупыми утешениями а-ля «все будет хорошо». Тем более, он был почти уверен, что хорошо не будет.       <Первый подъезд оказался запертым, из-под второго несло так же, как благоухает в жаркий день не вывезенный вовремя контейнер с органикой. Сандор решительно миновал этот вход (перед зеленой свежевыкрашенной выпендрежной дверью с золоченой ручкой по центру лежал коврик-зербино с надписью «Welcome» Вот тебе и велкам — уже как-нибудь обойдутся без душевных встреч.       Третья была притворена, и Сандор сделал бледной Сансе знак подождать и приложил палец к губам. Он зашел внутрь тесного подобия холла и уже понял — тут тоже пролет. Запах был не таким отчетливым, но спутать с чем-то еще его было невозможно. Можно было развернуться и пойти к Сансе, но он, влекомый каким-то странным любопытством, сродни тем, что толкают мальчиков лезть в заброшенные гаражи и гнилые подвалы, двинулся по узкому, заставленному сухими розами в мещанских фарфоровых вазочках с ангелочками коридору. Так он добрел до чистенькой кухни, где на веселенькой пестрой плитке возле старомодного холодильника лежал дохлый пекинес. Возле него кишели здоровенные черные муравьи. Сандор развернулся и вышел, не уверенный, что псина сдохла от «Морфея» — обивка холодильника была здорово изодрана.       Он добрался до проходной гостиной и, содрогаясь от ужаса от немыслимого количества вышитых подушечек и фотографий с собачками, заметил еще одну дверь в глубине, закрытую. Она тоже была изодрана когтями несчастного зверя, и Сандор, размышляя, что именно сподвигло питомца так рваться в спальню к хозяину, и уж не голод ли это был, открыл дверь. Старушка мирно отошла в мир иной во сне. В комнате было отворено окно, и именно поэтому воняло не так сильно. А вот все остальное было в наличии — и мухи, и их дети. Хорошо, хоть собачка не добралась. И хорошо, что желудок у него был почти пустой.        — Что там? — спросила сидящая на коврике с розами Санса, захлопнув альбом, который она то и дело просматривала — Сандор успел заметить рыжеволосую мать в обнимку со старшей дочерью — типичная студийная «парадная» фотография. Нет, таращиться на эту слащавую показуху он определенно не хотел.         — Ничего, — скучливо ответил он, внутренне содрогаясь от картин, стоящих перед глазами. — Но это нам не подходит.        — Почему?        — Поверь мне на слово. У них там всего одна кровать. И она уже занята…        — Занята? Ох… Прости.        — При чем тут ты? И что мне за дело до этих людей? Знаешь что — я думаю, надо взломать ту, запертую дверь. Потом как-нибудь наладим замок.        — Хорошо, — Санса встала, опершись ладонью о коврик и поморщилась. — А чем?        — У меня есть инструмент и для этого. Прихватил из коллекции иезуитов…       Когда он вернулся с самой банальной фомкой, Санса сдавленно хихикнула.        — Ну и инструментарий у поклонников Иисуса!        — Пути, знаешь ли, неисповедимы… — буркнул Сандор и занялся белой дверью. Замок крякнул и, судя по всему, начал поддаваться. Хороший удар ногой — и дело было сделано.        — Ну вот. Это правильное «Добро пожаловать». Погоди, проверю…       В доме ничем не пахло — кроме затхлости, мастики для паркета и все тех же глициний. В глубине мерцала стеклянная дверь, что вела в маленький садик во внутреннем дворе. Кажется, они нашли идеальное прибежище…        — Мы останемся здесь. Заходи! — позвал Сандор Сансу, меряющую шагами ничем не примечательный бежевый коврик перед дверью.        — Что, трупов нет? — боязливо поинтересовалась она и шагнула за порог, занося клетку с Марцио, замершим в ожидании перемен.        — Похоже, нет. Не пахнет точно.        — Ну, это ничего не значит. Ты же видишь — тут есть двор. Может, там.        — Давай посмотрим сразу…       Сандор решительно зашагал к выходу в садик. Санса едва успевала за ним. Позади заорал окончательно потерявший терпение Марцио. Похоже, заботливая Санса оставила его прямо в коридоре.       Дверь была не заперта. Сандор толкнул ее, и мелодично, постукивая о стекло, зазвенел ловец снов, висящий над входом на аккуратном крючке. Ракушки, переплетённые с бубенцами, все пели, и им вторил постукивающий о деревянную часть косяка низко висящий медный колокольчик.       Под тенью старого чубушника на аккуратном куске толстой фанеры, искусно закругленном и ошкуренном, было написано, вернее, выбито: «Джорди». И внизу то ли выжжено, то ли что-то в этом духе: «Спи. Мы еще встретимся. Люблю». Кто поставил такое надгробие, было непонятно, и где был теперь этот кто-то, тоже было неясно. Они постояли с минутку, потом зашли внутрь. Сандор задел бедром колокольчик, и он еще долго недовольно, на низкой ноте гудел, затихая.        — Ну что, остаёмся здесь? — спросила Санса, рассматривая фотографии в ракушечных рамках, облепившие, казалось, все стены, как их прежние хозяева — мидии и устрицы — обустраиваются на дереве кораблей.        — Ага. Я гляну в комнатах и принесу вещи.       В длинном коридоре оказалось четыре двери и лестница в подвал. Гостиная была совмещена с кухней, и из нее тоже имелся выход в садик. Две спальни — одна из которых была явно хозяйской, с большой двуспальной кроватью, застеленной синим с белым одеялом в заплаточном стиле — из пёстрых узоров лоскутков. Хозяйка дома была явно мастерицей.       Сандор покосился на свадебную фотографию на тумбочке — единственную не в ракушечной рамке, а в строгом модерновом серебре. Имен не было, со снимка глядели рыжая девочка не сильно старше Сансы и рыжий же, весь в мелких веснушках, как кукушкино яйцо, парень. Подпись на рамке гласила: «Сентябрь 2009, озеро Комо. Два счастливых дурака». И вправду.       Он проверил вторую спальню — это был явный задел под детскую: под белоснежным потолком висел мобиль со стрекозами, даже стены были расписаны — облака и звезды, бабочки и птицы, искры от нарисованных то ли цветов, то ли языков пламени, бегущих по изумрудной с блестками траве. Картинка, изображающая какой-то средневековый замок, осталась недорисованной — был намечен силуэт дворца и затейливых многочисленных башенок и бегло нарисована фигурка всадника под стенами будущего замка. Прописан был только фон — закатное пылающее небо. Казалось, рыцарь скачет прямо в пожарное зарево. Сандор содрогнулся и поспешно вышел.         — Что там? — поинтересовалась Санса, дошедшая уже до фотогалереи напротив недоделанной детской. Кто из живших тут был автором снимков, было неясно, но по стилю Сандор догадался, что это не спящий во дворе вечным сном Джорди. Детали цветов, травинки в макроварианте, морские звезды, какие-то жуки в полете, тени от вешалок, облака… Обычные объекты мастера явно не интересовали.         — Ничего. Пустая комната с картинками. Я пошел за вещами. Будь добра, выпусти кота во двор, — сухо бросил он и вышел на раскаленную мрачную улицу. Дом рыжих молодоженов был на диво прохладен — словно своими ракушками безымянная исчезнувшая хозяйка заманила туда морской бриз. Сандор выгреб из мотоциклетного кофра сумку с продуктами, глянул на еще сильнее потемневшее тревожное небо, отцепил рюкзаки и нагруженный, как носильщик на вокзале, потащился к их новому жилищу.       Оценив развороченный вход, он старательно отогнал мысль, что они все-таки поступили нехорошо, ворвавшись в это уютное, прихотливо обустроенное гнездышко. Почему-то у Сандора было такое ощущение, что хозяйке все равно — даже если она осталась в живых, а не умерла в один из дождливых раннемайских дней под порядковым номером в крупном университетском госпитале. Если даже Джорди был похоронен в саду, а дом заперт и покинут — значит, прошлое было отброшено, и перед выжившей лег новый путь.       Отвлекшись на эти смутные мысли, он затворил за собой изуродованную дверь и с облегчением заметил изнутри солидно звякнувшую о крашеное дерево внушительной толщины цепь. «Наверняка работа Джорди», — подумалось ему. Он уходил на работу и хотел, чтобы молодая женушка была надежно укрыта. А она шла снимать свои лепестки роз и забывала о дверях, цепочках, злоумышленниках. Так же, как Санса — занятая своими фантазиями и утопиями, что были важней и ближе реальности. А где, кстати, она?       Сандор увидел во дворике важно прогуливающегося Марцио, и у него отлегло от сердца — он мучительно боялся, что Санса попросту бросила кота маяться, увлеченная фотографиями и собственными воспоминаниями о счастливой жизни. Ему было страшно перестать ей доверять — это было больнее кастаньяты и сводило судорогой внутренности похуже, чем ненависть к Григору. Нет, не забыла. Он посмотрел там-сям, нашел просторную темную ванную, в которой обнаружился здоровенный бак со слегка пахнущей плесенью водой — Сандор обновил новый унитаз и щедро плеснул себе на руки из валяющегося в раковине ковша. Сансы не было во дворе, не нашлась она и в столовой. «Неужели заснула — или пошла проверять темный подвал, как героиня вечного ужастика?» — недоумевающе подумал Сандор.       Она стояла в недокрашенной пустой детской, прислонившись рыжей головой к птицам, летящим к горизонту, и рыдала — молча, кусая крупноватыми зубами костяшки пальцев. У ног валялся ее задрипанный альбом, откуда со школьной фотографии бычилась девица лет тринадцати: скуластая, загорелая, как сицилийка, презрительно-пристально глядящая в объектив холодными темно-серыми глазами. Она не улыбалась, но рот был приоткрыт и заметны были такие же крупные, как у Сансы, ярко-белые на смуглом лице зубы и скептическая ямочка на щеке. Сестра.         — Ты что?       — Я… я ее упустила. Сандор, она потерялась! Ну как я теперь вернусь домой, как покажусь маме? Отец — он велел мне присматривать за ней. «Следи за Арьей, — сказал он. — Ты единственная ее семья в этом далеком от дома месте». Он знал, что она будет отплевываться — и мне надо было… Я должна была следить за ней незаметно, понимаешь? Изредка звонить, иногда писать, перекидываться фотками в чате… А я забыла про это. Моя жизнь была такой… было много других мыслей и дел, а потом это просто сошло на нет, и мама сообщала мне новости от Арьи и укоряла меня за то, что я опять пропустила выходной. Я все думала, что у нас будет время, что скоро мы поедем на каникулы и все наладится, и что мама справится с ней лучше — Арья всегда такая упрямая, с рождения. А потом началась эта буза, и она просто исчезла, и я даже не представляю, в какую сторону ее понесло. Я не знаю ее, Сандор, вот вообще! Не понимала и не понимаю родную сестру. Я больше понимаю хозяйку этого дома — с ее ракушками и фотографиями… и чувствую, почему она ушла…       Он не помнил, как оказался возле стены, не отдавая себе отчета в том, что делает. Возможно, все дело было в ее слезах — иначе бы Сандор никогда не решился подойти так близко. Его потянуло к ней, словно у Сансы в руках была невидимая цепь, с каждой минутой все теснее сдавливающая ему горло. А может быть, то, что она говорила, было настолько невыносимым, что ему захотелось прервать этот бессвязный горький поток откровенности. Он не знал, что ей ответить — поэтому просто поцеловал ее, воспользовавшись моментом и беззащитностью ее распухших от рыданий и сожалений губ.       Краем глаза Сандор видел пряди Сансиных рыжих волос на неровной глади белой стены: птицы летели ввысь, искры рассыпались вокруг них, и на миг — только на мгновенье — все барьеры стерлись, все страхи ушли.       От Сансы пахло пылью дорог, цветами и слегка — потом. Сандор толком не умел целоваться, и все выходило до смешного нелепо, по-детски и наивно — без изысков и претензий на взрослость. Он услышал, как за окном громыхнуло, и по крыше забарабанили первые капли дождя. Губы ее были влажными и дрожали, как задетый небрежной рукой утренний, залитый росой цветок. Или это крыша растаяла, своды, расписанные незнакомой художницей, ушли в небо, а потолок слился с грозовыми облаками, стрекозы на мобиле сорвались со своих ниток и улетели к каналу, а их, прислонившихся к стене, залило дождем и слезами по утерянному?       Сандор оторвался от нее и слегка отстранился, пытаясь понять, какой реакции ожидать. Санса опустила мокрые потемневшие ресницы и, казалось, замерла в тяжком раздумье. Он ждал, давая ей возможность уйти — или врезать ему по щеке, как полагается делать порядочным синьоринам, когда у них крадут нежеланный поцелуй. А она вдруг подняла на него невидящий, туманный взгляд и сама потянулась — ближе, теснее, невыносимо откровеннее — и поймала его губы своими.       Ее поцелуй был другим — она точно знала, что делает, и была к этому готова — словно сто лет как ждала этого часа, этой минуты, раскрываясь под его жаждой обладать ею всецело. Сандор почувствовал вкус ее слез — и еще что-то сладкое — фруктовый сок? — ее дыхание? От этого ответного ее жеста он полностью потерял контроль и вместе с тем почувствовал, что это не то, что было там, на скутере, когда ему сносило башню от ее случайных прикосновений. Женщина — самая желанная на свете — ответила ему, и он не мог нарушать те границы, что были допустимы, пусть они состояли лишь из потоков дождя и опавших цветков глициний. Это было его мужское бремя — ждать ее, не брать чужое — пока его не позовут идти дальше. А она, казалось, хотела чего-то большего и трепетала под этим нескончаемым мучительным поцелуем. Сандор осторожно коснулся рукой ее шеи — там, где шла пограничная линия загара под мягким воротом рубашки — и тут же понял, что это был лишний жест, и что он поторопился.       Санса словно окаменела — из части его самого неожиданно превратившись в мраморную статую и вжавшись в странно поблекшую стену. Он заставил себя посмотреть на нее — и поймал загнанный, как у раненого зверя, режущий синим взгляд. Сандор отступил, убрал руки за спину. Санса все еще молчала — потом прижала ладонь к шее — там, где он дотронулся до нее. Он развернулся и, едва слышно пробормотав глухое «Прости», вышел из комнаты и, на ощупь открыв дверь, вылетел на улицу — под арку и тотчас же — под серебрящийся, шелестящий летний дождь. Ему было все равно, куда идти — лишь бы подальше от нее. В другой город, на другой континент, возможно, на другую планету — куда-нибудь, где его не будет жечь невыносимый стыд и желание вернуть этот миг, что он так бездумно потратил.