Love hurts Love scars Love wounds and marks Any heart not tough or strong enough To take a lot of pain, take a lot of pain Love is like a cloud, it holds a lot of rain Love hurts I’m young I know But even so I know a thing or two, I learned from you I really learned a lot, really learned a lot Love is like a flame, it burns you when it’s hot Love hurts Some fools think Of happiness, blissfulness, togetherness Some fools fool themselves, I guess They’re not foolin' me I know it isn’t true I know it isn’t true Love is just a lie made to make you blue Love hurts I know it isn’t true I know it isn’t true Love is just a lie made to make you blue Love hurts Nazareth — Love Hurts
1. Санса осела у стены, так и прижимая руку к шее, не понимая, что же сейчас произошло. Отчаяние, которое волной начало накатывать в Арьиной комнате и окончательно затопило ее в этом уютном брошенном доме, возле недокрашенной стены, неожиданно сместило хрупкое равновесие между ними с Сандором, сталкивая их вместе. Как вышло, что он оказался рядом? Санса не успела отдать себе отчет в происходящем, когда оказалась, по сути, в ловушке: взгляд Сандора, обычно отстраненный и устремленный мимо, пригвоздил Сансу к стене как бабочку — не страстью или желанием, которое она упорно не хотела замечать (это теперь не для нее, нет), а какой-то мальчишеской наивностью, что так он сможет ей помочь — или отвлечь. От недавних слез ее колотило, бросало в дрожь, а от него шло успокоительное, надежное тепло и все, чего Сансе пришло в голову — это уткнуться Сандору в рубашку и рыдать, пока вся вода не выльется, пока не кончится эта весенняя внезапная гроза. А Сандор почему-то ее поцеловал — прежде чем Санса успела встать в оборону. Его губы не делали попыток оскорбить ее, и Санса почти расслабилась, как в пропасть летя в свои четырнадцать, в среднюю школу, в первую неуклюжую попытку поцелуя на заднем дворе пиццерии, куда они всем классом завалились после сдачи последнего экзамена. Но если тогда ее партнер был напорист и бравировал своей взрослостью, то Сандор с очевидностью робел и не знал, что делать дальше. Санса слышала, как он дышит — прерывисто и коротко, как после забега, но не размыкая губ — и ждала, что он пойдет дальше — к сближению, хотя ближе, казалось, уже было некуда. Она вдыхала слабый запах бензина от его волос, чувствовала, что Сандор касается кончиком носа ее мокрой щеки, и не знала — открывать ей глаза или нет. «Я хочу, чтобы ты смотрела», — вспомнился ей свистящий шепот в ухо — и тяжелый дух стоячей ноябрьской воды. Санса вздрогнула и в то же мгновенье поняла — поцелуй кончился — она спугнула его своими мыслями, как гонит мотылька прочь тень занесенного над ним сачка. Она подняла ресницы и увидела, что Сандор отстранился и смотрит на нее — печально и виновато, как нашкодивший щенок. И только там, в глубине темных глаз крылось что-то, тщательно скрытое не только от нее, но и от него самого. Надежда на счастливый конец. «На тебе мое клеймо — ты моя. Мне насрать, в какие сопливые бредни ты веришь. Я и сам — сказочник. Только я люблю страшные истории — с ужасным концом. С плохим началом и мрачной серединой…» Все это прошло — и ничего общего с тем сырым полуднем этот момент иметь не будет. Санса решительно подалась вперед — к огорошенному ее жестом Сандору — и перехватила инициативу. Для него это впервые — ну так пусть хотя бы у него первый раз будет красивым, чтобы было что вспоминать… Она ничья — или все равно что ничья — и так и останется, пока… А потом все мысли ушли, и осталось только его дыхание, смешивающееся с ее собственным. Губы у Сандора были сухие и обветренные, и что-то знакомое — лакрица? — смутным отголоском влилось в их поцелуй. Он следовал за ней, постепенно понимая правила игры: не атака — диалог — и смелел с каждой секундой — никакого Арсенала, это другой мир и другой мужчина, ждущий ее ответа и ее готовности. Это ощущение не покидало Сансу, она потихоньку расслабилась и неожиданно поняла — руки Сандора были спрятаны за спиной, он так и не коснулся ее. Это и мучило, и возбуждало. Что будет, если… У него наверняка жесткие ладони, огрубевшая от работы кожа — не такая, как у ее знакомых. «Не смей об этом думать!» Сандор на секунду оторвался от нее, сглотнул — очень вовремя, надо заметить — Санса никогда не знала, как обходиться с естественным и неизбежно включавшимся во время поцелуя глотательным рефлексом — и снова припал к ее губам, усиливая напор, так, что Сансе пришлось неуклюже выгнуться и склонить голову на плечо. Он был здорово выше ее — мощнее, материальнее, и от этого близость чувствовалась мучительнее и пугала. Что может быть хуже, впрочем, чем тот гнусный день в Арсенале? Санса, как могла, сама прижалась к нему, ощущая, как по телу бегут мурашки, как сводит колени сладкой истомой, как твердеют под рубашкой и тонким лифчиком соски — лишь руки не отрывались от чуть влажного мела стены, как будто это был спасительный круг — последняя ступень, с которой надо сойти. Еще минута — еще шаг… отлепить ладонь от чужого рисунка, найти воротник его рубашки, где волнятся пряди непокорных волос, где затылок переходит в спину, положить пальцы на шею — наверняка потную, как и у нее самой, — коснуться большим пальцем края уха (не забыть спросить, откуда у Сандора пирсинг — не в монастыре же ему такое сотворили) — и идти дальше. От ощущения того, что все это может быть впереди — и возможно — Санса млела под затянувшимся поцелуем, отвечая на все его неуклюжие провокации. Периодически они стукались зубами — это было смешно и немного отвлекало Сансу от порочных мыслей. Все было по-другому. Все было чище и честнее… Все… Его рука прочертила линию у нее на шее — скользя под рубашку. Все было точно так же, как и в прошлый раз. Дальше будет только боль и унижение. «Давай пощупаем, что у тебя здесь есть — если вообще что-то есть — бабы всегда обманывают…» Стена была глаже — и все той же, с острыми выступами крошащегося кирпича, сырой и покрытой плесенью и паутиной. Она почти слышала, как бьются маленькие волны о деревянный настил мостков возле ангара. Лучше закрыть глаза — но Санса не могла. Она стояла и смотрела на Сандора, в который раз отдавая себе отчет, что да — тот, другой был прав: на ней — его клеймо, навсегда. Принадлежность, испорченный товар, разодранная зубами и ногтями упаковка. Незачем было тонуть в иллюзиях. Любовь не приносит ничего, кроме грязи и страха. По крайней мере, ей. Ей нечего было дать Сандору — она уже давно обанкротилась. Он, казалось, понял ее жест, убрал руку и отошел на шаг, напряженным и отчаявшимся взглядом ища ее глаза. Санса не могла ответить и на это и опустила ресницы. Последнее, что она успела заметить — это что Сандор дернулся, как от пощечины, что она не посмела ему дать. Дальше она видела только носки собственных — нет, сворованных в аэропорту кроссовок — и подняла глаза, только когда услышала, как он выходит из комнаты, бросив ей тихое: «Прости», которое она больше почувствовала, чем поняла. Через несколько секунд Санса услышала, как зазвенела цепочка и хлопнула входная дверь. Она вновь осталась одна. Теперь можно было смотреть — все равно в доме, кроме шуршащего где-то в коридоре кота, больше никого не было. Санса осела на пол и закрыла лицо руками. Хотелось выплакать это все прочь, как хотелось уже много месяцев — но слез не было. Только мокрые ресницы, треснувшая от долгого поцелуя губа — Санса коснулась ее кончиком языка и почувствовала привкус лакрицы — и недорисованная картинка за спиной, на которой замок фата-морганы пылал в закате, и всадник все спешил к горизонту — подальше от призрачных, несбыточных надежд. 2. Санса не помнила, сколько времени просидела у стены — в попытке успокоиться и привести мысли в порядок. В какой-то момент ей показалось, что она спит — комната растворилась, а сама она оказалась на поле, заросшем алыми маками возле призрачного замка. Дворец был сделан из картона, и ей было дико страшно, что он сгорит, вспыхнет от неестественно яркого, кровавого заката на горизонте. И в этом двухмерном мире она была одна — лишь где-то извне, далеко, мелодично перезванивали бубенцы, и им вторил басовитый медный колокол. Возможно, церкви проснулись и люди вернулись — а она застряла между книжных страниц, забытая и никому не нужная. Недовольное гудение колокольчика смешивалось с чем-то еще — по руке мазнуло пушистое теплое облако — это закатные малиновые тучи спустились и гонят ее к горизонту? Санса открыла сонные веки и обнаружила кружащего возле ее ног Марцио. Кот периодически испускал протяжный звук, от которого сонливость как рукой сняло — в голосе кота было столько отчаянного надрыва, что Сансе стало стыдно. Она кое-как поднялась и поплелась в коридор — искать сумку с их скудными запасами. По крыше тихо шелестел дождь — гроза прошла, но непогода явно решила задержаться, чему Санса была очень рада. Так цветы на могиле сестры Габриэлы не завянут. Хотя у нее возникли сомнения — казалось, что у каждого города свой микроклимат, как у отдельного мини-мирка. В Падуе дождь — а Венецию, возможно, по-прежнему душит невыносимый адский зной. Она нашла консервы для Марцио и еще одну бутылку воды. К счастью, жестяная баночка открывалась легко, и ей не пришлось рыскать среди посуды хозяев. Марцио мешал Сансе идти, назойливо змеясь под ногами. Уворачиваясь от него и от падения, Санса добралась до кухни и поставила еду в угол, рядом с модерновой серебристой хлебопечкой и сеткой проросшего морщинистого картофеля. Кот понюхал консервы — бросил на Сансу укоризненный взгляд и, задрав пушистый хвост трубой, важно прошествовал во двор, под шелестящий дождь. — Подумаешь — привереда! — сердито фыркнула Санса и открыла бутылку с водой. Пить хотелось невыносимо. В голову лезли тревожные мысли о том, куда подевался Сандор, но она старательно гнала их прочь. Сансе было страшно даже выглянуть в маленькое, выходящее на улицу окошко возле двери — она не удивилась бы, не увидев мотороллера под галереей напротив. После нелепой сцены в детской немудрено, если он решил уехать один. В конце концов, он сделал, что обещал — доставил ее в Падую. Теперь они могут и разделиться — Санса займется поиском Арьи, тогда как он поедет своей дорогой. Почему-то от такой перспективы становилось тошно. Санса отогнала надоедливые мысли и хлебнула тепловатой воды. Желудок начинал недовольно урчать — впору стащить еду у Марцио. Вместо этого она порылась в сумке, нашла там раздраконенную пачку круассанов и банку тушенки Манцотин. Открыв мясо, Санса поняла, что рыться в хозяйстве королевы ракушек ей все же придется — если она не хочет есть желеобразное мясо руками. В ящике одной из полок нашлось все, что нужно, зачем-то распределенное по наборам на нос: вилка-нож-ложка — а не по типам столовых приборов. Санса пожала плечами и взяла себе вилку для десерта. Плеснув над раковиной из бутылки, Санса помыла мелкие помидорки черри и уселась на низенькой скамеечке рядом с холодильником, облепленным пестрядью магнитиков. Судя по стилю, хозяйка дома где-то навострилась печатать собственные фотографии на подарочных безделушках. На кухне темой была вода — в любых ее проявлениях и состояниях. Водопады, реки, ледники, айсберги, макросъемка снежинок… «Как бы то ни было, едва ли все это было снято в Италии», — решила Санса. Да и дом этот с виду был вполне обычным семейным гнёздышком молодой пары, но все же было в нем что-то неуловимо северное и странное, нестандартное. Любое жилище прежде всего отражает образ мысли хозяина (Сансе вновь вспомнилась спартанская комната Арьи, и стало до невозможности горько) — а тут обитатели явно смотрели на мир нетривиальным образом. Взять хоть пару горных лыж — одна из них была сломана — перекрещенных над диваном в гостиной на манер старинных мечей. Тоже дизайн от хозяйки. Марцио вернулся из садика, встряхнулся и с надменным и беззастенчивым видом сунулся усатой мордой в жалкую Сансину баночку с тушенкой, фыркнул и занялся своей собственной индейкой с потрохами. — Вот-вот, — поучительно сказала Санса. — Ешь, что дают — а то и того не будет. В ответ кот недовольно дернул хвостом, не удостаивая ее даже взглядом. Выев всю банку, он сел рядом с Сансой и занялся туалетом. Посчитав, что Марцио может захотеть пить, Санса торопливо доела тушенку и занялась выполаскиванием мисочки из-под кошачьей еды. Кое-как помыв ее дубовой, высохшей до состояния пемзы сиреневой мочалкой, Санса решила, что и так сойдет, и налила туда воды для кота. Марцио понюхал воду и вернулся к вылизыванию мокрых лап. Не хочет — и не надо. — Полагаю, что ты разберешься сам, зануда, — бросила ему Санса и, свалив остатки трапезы в раковину, забрала с собой бутылку с водой и ушла в коридор. Глупо вести страусиную политику. Если он уехал — нечего было ждать у моря погоды. Надо было найти зонтик и отправляться в город — искать сестру. Сансу взяла досада, что Сандор не оставил пистолет. Он, вероятно, мог справиться и без, а вот она — едва ли. Сквозь запотевшее от дождя узкое окошко она увидела стоящий под аркой скутер — чертик на кофре ехидно улыбался. Значит, не уехал. Санса осела возле двери, глотнула еще воды. «Да. Или пошел и отыскал себе другой мотоцикл. Очень в его стиле». Она для виду пошарила в углах на предмет зонта, но ничего такого не обнаружила. Логику хозяйки невозможно было отследить. Может, она держала зонты в саду, вместо ограждений. Или собирала в них буйно разросшуюся возле внутренней двери землянику. Или отвела все зонты дома под светоотражатели для фотографии? Что-то подобное когда-то пытался сделать Джон — в итоге ему досталось от матери за порчу трех отцовских и двух ее зонтов. Робб тогда сказал, что матери лишь бы придираться, а меж тем фотозонт — вещь дорогая. Санса хмыкнула и прикусила губу. Ей непременно надо найти Арью — иначе домой ехать незачем — она просто не может показаться на пороге без младшей сестры. Санса отворила дверь и прошла наружу, остановившись под аркой, чтобы не попасть под дождь. Жара сменилась промозглой сыростью. Вдоль тротуаров текли мутные ручьи, устремляясь в сточные отверстия на дороге. В водоворотиках на сливе, как утлые лодчонки, кружили бледно-лиловые цветы глициний. Этот город просто заражен ими. Санса вздохнула и уже было повернула назад, когда заметила показавшийся из-за поворота длинной улицы темный силуэт. Сандор неторопливо брел со стороны центра, нисколько не заботясь о дожде. Он был совершенно вымокший — и от этого казался еще мощнее. Если он и заметил ее, то виду не показывал. Он шел посредине улицы — это непривычно резало глаз. «Мог бы и спрятаться от дождя под галереей — зачем ему вот так нарочито подставляться под ливень?» — раздраженно подумала Санса. Меж тем Сандор добрался до их двери, поравнявшись с расстроенной Сансой, не глядя на нее, прошел мимо, к двери и остановился. — Ты что? Не будешь заходить? — Я весь насквозь, — глухо ответил он. — Незачем. Тут не холодно. Я думал забрать кота и пойти в соседний дом. — Но там же… — Санса непонимающе уставилась на него — Там же полно трупов. — Трупов, — подчеркнул он это слово, — я не боюсь. — А меня, значит, боишься? — вспылила Санса. — Не я тебя, а ты меня. Впрочем, как хочешь. Мне все равно, — равнодушно пожал плечами Сандор и зашел внутрь. К нему тотчас же метнулся мяукающий Марцио. Санса скривилась. Вот она, любовь в действии! Сандор, не особо заморачиваясь по поводу промокшей одежды, присел на корточки возле кота и принялся бубнить ему что-то ласковое. Санса сердито пронеслась мимо, хлопнув со всей дури входной дверью. Сандор вскинул на нее глаза, но комментировать не стал — просто встал (Санса заметила, что его слегка качнуло и он вынужден был опереться на ладонь) — и притворил дверь еще раз, застегнув ее на цепочку. Санса потрясла головой и завернула в гостиную, мрачно плюхнувшись на пестрый диван, куда она уже выложила свою книгу. Ну и что им теперь делать? Он мокрый, да, похоже, еще и пил… Где, зачем? В любом случае, спрашивать она у него не будет. Она ему не мать и не сестра. Хочет — вольно же ему. Она открыла книгу на заложенной странице, но даже горькая судьба Россаны не могла отвлечь ее от происходящего в доме. Если он заболеет — это будет катастрофа. Ни лекарств, ни даже нормального количества воды у них нет. Когда Санса болела, ей всегда вызывали семейного врача, а потом вокруг хлопотала мать, принося ей уже отмеренные лекарства и кормя всякими вкусностями. Как лечить даже самую банальную простуду, она не знала. Аспирин, парацетамол — придется искать аптеку, взламывать ее… Санса решительно рванула в коридор, готовая ругаться, но обнаружила, что Сандор уже взял свой неподъемный рюкзак и утопал в ванную, закрывшись. У двери вился, потираясь о косяк, Марцио. «Вот и хорошо», — подумала Санса, удивляясь на себя, что ее злит и его безрассудное поведение, и неожиданные вспышки здравого смысла. Что тогда он должен делать, чтобы ей перестало хотеться на него наорать? «Доводить дела до конца», — вспыхнула в голове нелепая мысль, но к чему она относилась, Санса не понять не смогла. Им обоим надо отдохнуть. Постойте, да он же еще и не ел небось. Может, поэтому его шатает — а вовсе не из-за выдуманного спиртного? — Сандор, ты голодный? Я уже поела… Если ты хочешь… — Нет, спасибо, — раздалось из-за двери. — Я поел в центре. Пока достаточно. Ничего не нужно. — Хорошо! Я буду в гостиной, — прокричала Санса, вспоминая, что говорить через дверь туалета неприлично — так учила ее мать. Можно подумать, ему есть дело, где она — и где ее нет! Есть диван, есть книга — ну и ладно. Пусть делает, что хочет, раз он такой ушлый — и еду нашел, и вообще… Санса скинула надоевшие кроссовки, поджала под себя усталые ноги, распустила влажный хвост, надев резинку на запястье, и вновь занялась книгой. Сосредоточиться было невозможно. В голову опять полезли мысли о злосчастном поцелуе в детской. Он, похоже, на нее обиделся. Есть за что. Санса задумалась. Как это могло выглядеть со стороны - с его стороны? Что ей стало противно? Что он ей неприятен? Не могла же она выложить ему все начистоту — и про Арсенал, и про то, что было до и после, и про страх, что терзал ее уже больше полугода. Зачем ему это — это ее проблемы и ее беда. Они только случайные спутники. Нет, не сходилось. Сандор появился в ее жизни отнюдь не случайно — и встретились они до всего этого кошмара. Он следил за ней, беспокоился о ней, задержался из-за нее… «Спас тебя, — шепнул ехидный внутренний голос, похожий на Арьин. — Тебя всегда кто-то должен спасать, а иначе — как с Джоффом — ты вязнешь. Так что не надо завираться. Ничего ему не все равно, синьорина Снежная Королева». Что было делать, Санса не знала. Целоваться она была не готова — но попытайся он еще раз, она не была бы против. Было что-то — возникло в пути, в тесном соседстве и у той проклятой стены — что отключало все сирены, которые каждый раз срабатывали у нее внутри, когда кто-то пытался приблизиться. Да, она боялась — и все же ее тянуло к нему. Обнимать его за талию на мотороллере было необъяснимо приятно — и не было в этом особой необходимости. Можно было просто обтереть валик-держалку, поменять руку — но ей захотелось… Вот-вот. Ей захотелось. Так же, как у стены. Не поощри она его там — первый поцелуй остался бы первым — робким поцелуем школьника, целомудренным, как братский. «Ну не совсем как братский, — усмехнулась Санса и вдруг поняла, что Сандор вышел из ванной — уже в сухом (в черном, для разнообразия) — и замер, глядя на нее из проема арки, что служила входом в гостиную. Санса покосилась на него — вот он, еще один шанс помириться — маленький и жалкий… Надо было решаться. — Иди сюда, на диван? А то на кухне сидеть негде, а стульев я не нашла… Сандор, ничего не говоря, прошлепал босиком по мраморному голубоватому полу к ней, нерешительно присаживаясь на край дивана. Кот глянул на них из коридора — крайне недовольно, как показалось Сансе — и исчез на кухне. — И что в городе? — Ничего, — пробасил Сандор. — Немного трупов. Много кретинских надписей. Тут, похоже, жили любители истории. — Что? — обернулась к нему Санса и заметила, что он смотрит в пол, старательно избегая встречаться с ней взглядом. — Наци-лозунги. Дуче туда, Дуче сюда… Бред собачий… — А людей не видел? — Нет. Только оморфееных. — Это хорошо… мне кажется… — неуверенно сказала Санса. — Наверное. Пока не поймем, как нам действовать. Думаю, либо мы ходим вместе, либо ты сидишь дома и запираешься, а я прочесываю город. — От меня толку мало, — тихо заметила Санса. — Я только раздражаю тебя… — И ничего не… Чепуха. Ты знаешь сестру лучше. Возможно, она сама заметит тебя. Или мы найдем какие-то признаки ее присутствия — ты их распознаешь, а я могу и не понять… И вообще — я не хочу тебя тут оставлять, — выпалил Сандор с большой неохотой, надсадно, словно она вынудила его сказать что-то, что он предпочел бы держать при себе. — Мне неспокойно… — Я поняла… Прости… — виновато прошептала Санса. — Я не хотела… Это не из-за тебя, пойми… — Я все понимаю, нет надобности озвучивать то, что и так очевидно. Оставь, — резко одернул ее Сандор. — Я хотел уйти, найти себе другой дом. Так было бы… проще… — Ты вернулся из-за кота? — Да. И из-за тебя, — он в первый раз после возвращения посмотрел ей в глаза, и Сансе стало дико неловко. Что угодно, но не безразличие. Что же она наделала? — Подвинься поближе, — она не нашла ничего умнее, чем откинуться и положить ему голову на колени. Прядь волос зацепилась за пуговицу его рубашки. Санса почувствовала, как Сандор вздохнул и осторожно снял запутавшийся локон и, задержав на несколько секунд между пальцами, отпустил. Санса замерла и, похоже, Сандор тоже. Она даже не слышала, как он дышит, словно он боялся спугнуть ее, а она лежала и опасалась пошевельнуться по той же самой причине. Так прошло несколько минут — оба оставались в тех же исходных позах: Санса — ровно лежа на спине, что было не очень-то удобно, Сандор — сидя на краю дивана и касаясь одной рукой ее волос. Потом Санса все же решила как-то сдвинуть ситуацию с мертвой точки, тем паче шея начала ныть от напряжения. Она устроилась поудобнее, подтянувшись повыше, и подтащила к себе книгу. Ее движение, казалось, разблокировало и Сандора — он откинулся на спинку дивана и положил вторую руку на колено — поверх ее волос. Итак — этап номер два пройден — по крайней мере, никто никуда не бежит, что уже неплохо. Их жесты словно следовали какому-то сценарию — или затянутому медленному танцу, требующему пауз и медитаций над каждым шагом. Теперь они замерли — до следующей фигуры. Санса открыла том на начале третьей главы, закинула уставшие ноги на спинку дивана и почувствовала, как Сандор легко, как птицу, гладит запутанные завитки ее волос, что не сползли при движении ей под спину. Санса подумала, что все это чудно — и приятно. И все же он был одним из самых нерешительных юношей, что она встречала. Обычно ее ровесники с девушками не церемонились, и отказ в интиме в первое же свидание означал разрыв. Санса напомнила себе, что Сандор вырос при монастыре, и предстояло еще выяснить, к какому веку относились его установки по поводу женщин. Монашки казались Сансе весьма ушлыми, если не сказать — циничными. Про мужские же общины она ничего не знала, помимо одного досадного столкновения с двумя послушниками-хорватами на ускоренных курсах английского, куда они ходили вдвоем с Арьей — как раз здесь, в Падуе, еще до смерти отца. Старший до одури спорил с врединой Арьей на тему агностицизма и ереси — сестре просто нравилось провоцировать — а младший все время докапывался до нее самой с тирадами вроде: «Давай, ты будешь святая». Арья потом язвила: «Он в тебя просто втрескался, а поскольку сидите вы рядом — вот у него и зазудело». Санса краснела и отнекивалась, но чем больше наблюдала за монашком, тем больше приходила к мнению, что проницательная Арья права. К счастью, монахи свалили раньше, чем закончились курсы, и барышни Старк занялись тем, за что была уплачена кругленькая сумма — английским. Сансе неожиданно пришла в голову мысль — чтобы как-то отвлечься от карнального конфуза, как топор висящего в воздухе, она сказала: — Хочешь, я почитаю тебе вслух? Я, правда, уже на третьей главе, но, если интересно, могу вернуться назад и кратко тебе пересказать содержимое. Сандор поерзал, словно сидеть ему было неудобно (хотя диван показался Сансе вполне уютным) и, откашлявшись, промолвил: — Нет, читай с того места, где остановилась. Я соображу. Спасибо… — За что? — удивилась Санса и даже задрала голову, чтобы увидеть его лицо. Сандор смотрел не на нее, а на угол, который неутомимая безумная дизайнер задрапировала большими тканными дубовыми листьями и огромными бежевыми шелковистыми мохнатыми мотыльками. Казалось, что на стену кто-то повесил трехмерную макрофотографию. Глаза у мотыльков были сделаны из черных бусин, и даже с дивана Санса видела, как в блестящей поверхности отражается вся комната — и, наверное, они сами тоже. — Мне кажется, ты не очень-то хотела делиться этой своей книгой, — тихо сказал Сандор и опять провел ладонью по ее волосам. Санса чувствовала, как напряженно дернулось его бедро под ее затылком — нет, все-таки ему неудобно. Почему же тогда он молчит? — Теперь все по-другому… — Санса произнесла эту фразу и поймала себя на мысли, что, спроси он сейчас: «Почему по-другому?» — она не нашлась бы, что ответить. Но он не спросил, просто сидел и гладил ее растрепанные, пыльные после дороги космы. Сансе захотелось сделать что-нибудь ответное, приятное ему, но она не знала, что — а трогать его за колено ей показалось слишком интимным. Поэтому она просто откашлялась и приступила к третьей главе. Последний раз вслух Санса читала на прошлых летних каникулах Рикону — сказку про потерянного совенка (на зимние мать с братьями сама приехала в Венецию). Здесь будет посложнее, хотя вряд ли Сандор будет перебивать ее или ухать филином. Но уже через минуту Санса забыла, что произносит слова, а не поглощает их в тишине. От вокальных упражнений быстро захотелось пить, но Сансе не хотела прерываться и мешать Сандору слушать. В душе ей было страшно — как-то он отреагирует на текст, который так ее волнует? А он молчал и только разглаживал по чернильной синеве ткани джинсов пряди ее волос. Сансу убаюкивал звук и монотонность собственного голоса — порой ей казалось, что она начинает дремать, но донести до Сандора всю сказочность и похожесть ситуации Россаны и рыцаря с их положением было важнее, чем сиеста в этот дождливый день. Она легонько покусывала себе губу, раскрывала глаза пошире и читала дальше.***
Песнь третья. Маскарад Россана пробудилась, когда дневное светило уже высоко поднялось над горизонтом и плыло в ленивом мареве, небрежно касаясь крохотного оконного отверстия их скудного жилища. Здесь окон не стеклили — Россана с досадою вспомнила яркие витражи нижнего этажа дома, отведенного ей Советом Восьми. Как красиво играли блики от творения венецианских стеклодувов на закате, когда, казалось, вся «Цветущая» тонула в малиновом пламени! А тут только и любуйся, что на мошек и пылинки, кружащиеся в одиноком, с трудом просочившемся в хижину, луче! Как скудно живут контадины даже в тучной Тоскане! Воистину правы священники, говоря, что красоту нынче можно найти лишь в храме… Россана с тихим вздохом повернулась к очагу, темному и остывшему — как видно, рыцарь не озаботился прикрыть угли с вечера. В хибаре было душно, и пахло влажным платьем. Спутника ее видно не было, а дверь была закрыта. Не мог же он вот так беззастенчиво ее покинуть! Россана с тревогой села — чужая накидка все же укрывала ей грудь. Она нерешительно сползла с лежанки, набросила на камичу тяжелую ткань плаща и, подтянув повыше сползшие за ночь чулки, боязливо выглянула за дверь. День обещал быть столь же жарким, как и вчерашний — теплая земля, казалось, дышала ночной влагой, что прихотливое солнце успело разогреть, подавая добрый пример любому христианину: с зарей и работы свои начинай. Россане стало неловко, что сон ее был так тяжел и продлился столь долго. Не было никаких причин думать, что спутник ее захотел задержаться в этом заброшенном месте, унылом и позабытом богом. Тут солнце, словно вознегодовав на недобрые ее мысли, разорвало сонную дымку целым снопом торжественных лучей, окрашивая золотом переспелую пшеницу и зажигая алым огнем пыльные головки маков, стыдливо прячущихся в выгоревшей зелени деревенского луга. Россана ахнула и задержалась на пороге стойла — так прекрасно-чарующа была утренняя тосканская провинция в своей простоте, что и лучшему церковному фигурному цветному витражу не сравниться было с нежной игрой света в испаряющейся росе над алчущими тепла полями. Стекло — лишь деяние рук человека, тогда как эта, пусть и разоренная чумою, покинутая разумом и верою земля сама сияла, как небесный град, сама была надеждой на будущее возрождение. Россана много дней не чувствовала такого прилива благодати и почудилось ей, что не все еще потеряно — и для страны, и для нее самой. Не посылает Всевышний попусту такие видения, если не желает взбодрить дух и указать путь. За спиною тихонько заржала лошадь, тяжело фыркнула вторая, и Россана, уже не страшась, повернулась и приблизилась к стойлу, словно золотыми нитями пронизанному солнечными бликами. Мрачный ее спутник дремал у одного из покосившихся столбов, держащих свод, и чело его было как на две половины поделено: зловещая вязь шрамов казалась особенно выпуклой и плотной, освещенная косым лучом, здоровая же, если не считать малых отметин, щека и угрюмый, даже во сне нахмуренный лоб тонули в полутьме конюшни и в тени длинных волос рыцаря. Россана, не зная, как ей поступить, кашлянула, и спящий пробудился, словно его ткнули горящей головнею. — Что… Какие бесы бродят тут средь бела дня без стыда и оглядки? Вон, и лошадей напугали, отродья тьмы! — Не стоит гневить Господа подобными речами в ранний час, мессер. Это всего лишь я… — Вольно же вам, мадонна, красться, как ворожее, в исподнем — словно вам вздумалось зачаровать лошадей! А других у нас нет — так что свое ведьмовское искусство лучше припрячьте до тех времен, когда нам встретится новая толпа безумцев, — ворчливо промолвил Пес и, потянувшись, встал, разминая одеревеневшие со сна члены. Россане стало неловко, что он по ее, должно быть, воле — или же добрый рыцарь сам понял, что негоже им ночевать под одной крышей — спал в конюшне. Тут было не так сыро, как в доме, зато нестерпимо воняло домашней скотиною и перепрелым сеном. Спутник ее вытряхнул сухие травинки из взлохмаченных волос и, словно нехотя, оглядел Россану, отчего ей стало неловко пуще чем прежде — плащ не везде скрывал тонкую ткань камичи. А рыцарь, отворотившись, поднял опустевшую бадью для воды, прошел сквозь причудливую ткань солнечного плетения и двинулся к виднеющемуся в соседнем дворе колодцу. Напоив лошадей, он вернулся в хижину, где Россана с огорчением ощупывала сырое, непросохшее вишневое платье. — А еще давеча собирался сказать вам, мадонна — оставьте этот ваш наряд, тем паче, что он не просох. Есть тут сундук — с приданым бывшей, что ли, хозяйки или ее дочерей. Там есть добротные неброские тряпки. В них вас вряд ли примут за ведьму или приспешницу чумы. Сейчас не время. — Что не время, мессер? — только и смогла проронить огорошенная Россана. — Не время кичиться бархатом и парчою. Тем более, оценить их некому. А в костре все едино горит хорошо, — вздрогнув, ответил рыцарь. — Сундук стоит в углу. Подберите себе платье по вкусу, пока я седлаю лошадей. Да не берите яркого. — Куда там яркое, — расстроенно заметила Россана, подсев к растрескавшемуся расписному ящику. — Тут все больше коричневое да болотное — словно и цветов других нет! Да и ткань грубая, а местами и линялая… — Не всем везет иметь с полдюжины платьев в седмицу, да и служанки не всем прилежно чистят бархат! — раздраженно отозвался рыцарь. — Крестьянки сами ткут, сами и полощут свои тряпки в ручье, да на солнце сушат. Тут что угодно полиняет. Не мешкайте — надобно спешить. И так задержались без меры. Он окинул очередным сумрачным взглядом опечаленную его грубостью Россану и торопливо вышел, словно его угнетала какая-то мысль, связанная не то с ней, не то со вчерашними событиями на дороге… Россана…***
— Слушай, погоди. Остановись! Или читай про себя… Санса вздрогнула и поняла, что Сандор ерзает и явно пытается подняться. Видимо, и вправду диван пришелся ему не по вкусу — или дело было в компании? А может, ее смелый жест отпугнул его с самого начала — был оценен как попытка ограничить его свободу? Санса поднялась как ужаленная, бросив злополучную книгу рядом, на пеструю подушку. Сандор сорвался с места и без каких бы то ни было объяснений вылетел прочь. Читать резко расхотелось. Санса растерянно смотрела в коридор, где в позе сфинкса замер загадочный Марцио. Нет, надо все же прояснить, что же произошло. Она слышала, как хлопнула дверь ванной. Уж не стало ли ему плохо? Все же жара, долгое путешествие, неизвестно что он там ел, в этом центре Падуи… Или пил? — Сандор, с тобой все хорошо? — Санса тихонько поскребла запертую дверь. Он ответил не сразу: за дверью было тихо, словно там и не было никого. Потом сдавленный, какой-то хриплый голос пробубнил: — Уйди! У меня все… Все в порядке… Сансе стало совсем не по себе — а вдруг ему и вправду плохо, а она стоит под дверью и подслушивает? Мало ли какие у него проблемы. Она промяукала: — Ты не спеши, прости… — и побыстрее отошла, чуть ли не закрывая уши. Дождь почти кончился, моросил едва ли в четверть прежней силы. Марцио замер рядом с ней на пороге дворика, пушистым боком грея босую Сансину ногу. А она все смотрела на плачущий чубушник и на «Джорди» под ним и не решалась даже оглянуться. Так и стояла, пока не услышала, как торопливо сорвалась дверная цепочка. — Ты куда? — бросилась она к входной двери. — Гулять, — ответил Сандор уже снаружи. Не так-то ему и плохо, судя по всему. Недоумевающая Санса отворила сопротивляющуюся дверь и крикнула уже отошедшему (да что он, бежал, что ли?) метров на семь Сандору в спину: — Но ты же уже гулял! — Я не младенец, чтобы меня блюсти. И потом — нам надо искать твою сестру, забыла? — не оборачиваясь, ответил он. — Запрись! — А когда ты вернешься? — Потом. Когда придет время вернуться. — А когда оно придет? — в полном отчаянии заорала Санса. Ответа не последовало. Она села на мокрый коврик и уткнулась носом в колени. Одна вещь не менялась со времен «нормальной жизни» — ни на йоту. Как и прежде, мужчины были для нее неприятной, утомительной головоломкой, загадкой, не имеющей ответа. В подтверждение этих мыслей она почувствовала, как зловредный кот трется об ее спину. Сансе ничего не оставалось, как пойти в дом и вновь отвлечь себя так и не оцененной по достоинству книгой.