Выжившие: в побеге от смерти

1.       Санса мрачно бродила по коридору, не в силах ни успокоиться, ни найти себе занятие. Все криво висящие рамки были поправлены, кот покормлен дважды, она даже разгрузила подаренные Пьетро мешки с провизией и аккуратно разложила их на столе. Паковаться Санса не решилась: кто знает, сколько они еще тут задержатся. Судя по настрою Сандора, он будет искать Арью и ночью, и днем, что угодно и где угодно, лишь бы не оставаться наедине с Сансой. И она была почти рада этому — реакция Сандора на пожилую пару поразила ее, как и его тщательно скрываемая злоба неизвестно на что.       Санса не считала своего спутника жестоким — лишь несчастным и обделенным вниманием, но, похоже, она ошибалась. И теперь, бездумно касаясь светлых стен потными пальцами, она не могла понять, что это было: усталость, накопившееся за дни в Венеции раздражение или вспышка классовой ненависти? И каждая версия пугала ее на свой лад. Кто мог так утомить его, как не она сама? А чудаковатый профессор и его больная жена были куда ближе Сансе, чем сам Сандор. Она все больше задумывалась о том, что стоило бы остаться с ними, а не пускаться в северные леса искать себе приключений на голову.       Санса прижалась щекой к прохладному стеклу, под которым вечно пыталась расправить крылья ночная бабочка, и закрыла глаза. Даже хозяйка этого странного дома поняла бы Сандора лучше. Судя по фотографиям, ей нравилось вникать в суть вещей, изучать их изнутри. А Санса с некоторых пор предпочитала не лезть в глубину: лежащее на поверхности уже достаточно пугало ее, а уж что скрывалось в темноте, она знать не желала. Ей нравились двери, крыши, высокие заборы, которые скрывали неведомые пространства. За их пределами она терялась, летела неуместным вялым соцветием глицинии по пыльным закоулкам. Рано или поздно она попадет под чей-нибудь башмак, или ее просто вычеркнут из списков. Иной раз Сансе хотелось, чтобы про нее забыли, чтобы можно было жить день за днем, привыкая к новой реальности, читать, изредка выползать за продуктами и не думать ни о поисках, ни о кончине. Пусть себе — лишь бы не трогали, не тащили на свет, не теребили.       Она было попробовала взяться за книжку, но слова не имели смысла, и возникало отчаянное, сродни самоистязанию, искушение заглянуть в конец и узнать, чем же завершится путешествие Россаны и Пса. Санса то закрывала, то вновь распахивала на середине пыльный фолиант, проводила пальцами по ребристой податливости края желтых страниц, гладила аккуратно подклеенный бумажным бежевым скотчем корешок книги, до сих пор сладко и знакомо пахнущей монастырской библиотекой, воском для полировки паркета, послеобеденной воскресной тишиной, таинством погружения в чужую вселенную. У каждого, даже в этом слетевшем с катушек мире, были свои способы отвлечься, свои убежища. Это была ее личная, персональная ширма.       Санса задумалась, чем же маскировался Сандор от гнетущего молчания, и пришла к выводу, что он прячется от всего — и от нее тоже — за деятельностью. «У них миссия», — шутила мать, глядя на щенков братьев, что рвались с поводков, почти заваливая неумелых хозяев и хрипя от возбуждения и врезающихся в плоть ошейников. Похоже, Сандор так же с головой посвятил себя новой «миссии». Верил ли он, что может найти Арью в этом зловещем городе? Санса уже потеряла всякую надежду — именно это и хлестнуло ее безжалостной ладонью в недорисованной детской комнате, заставляя корчиться и выпускать на поверхность ненужные, детские эмоции: слезы, жалобы, сожаления. Это сделало ее доступной, уязвимой, и так невовремя!       Санса закусила губу: а ведь обещанию нет и года, надолго же ее хватило! Теперь Арьи все так же нет, дурацким терзаниям не повернуть жизнь вспять, а отношения с Сандором тоже зашли в тупик, и в этом тоже нет никакой возможности вернуться в чистоту и нетронутость их прежнего венецианского общения. Она тупо уставилась на Марцио, замершего в вечной энигматической котовьей позе на пороге под ракушечными колокольцами. Все не то: и Сандор, и книга, и она сама. В ширме пробило дыру, даже чтиво потеряло свою привлекательность, свою незапятнанность. Каждая строчка отдавала Сансе собственными палеными волосами, непонятным шорохом за запертой дверью ванной, вкусом лакрицы и коньяка; его губы, нерешительные и просящие, болезненно напоминали о других — требовательных и немилосердных, похабно рвущих на части ее детскую мечту о прекрасном принце. Принцев не бывает, Санса знала об этом больше, чем ей хотелось. Она аккуратно обошла кота, вышла во двор, уставилась на надгробие Джорди. В этом мире рыцари мрут, а дамы их хоронят — собственными руками — а потом бросают дом и уходят в закат в одиночестве. Правила поменялись, но отчего же мотив, что тихо отзванивают бубенчики, кажется ей таким надсадно-знакомым?        — Никого нет. Ни рыцарей, ни принцев, ни богов, — громко сказала Санса и зашла в дом. Марцио несогласно мявкнул — много ты, мол, знаешь, — и скользнул у нее под пяткой, оказавшись в доме первым.       Санса придумала таки себе занятие, отправившись в спальню, где провела ночь, и отобрав для себя две смены одежды — на всякий случай. У хозяйки дома был странный вкус: длинные до щиколоток пестрые кофты с разрезами по бокам до пояса, широкополые мягкие фетровые шляпы-федоры с валяными цветами немыслимых оттенков, мешковатые джинсы «бойфренд», футболки с провокационными надписями на английском и вроде как немецком языке. В последнем Санса не была сильна, даром что жила почти на границе с Австрией, но посчитала французский более изысканным — им и занялась со средней школы, а в старшей до перехода в венецианский лицей прибавился еще и испанский, веселый и задорный, напоминающий о летних каникулах в Барселоне и «почти итальянский». Папа, конечно, не одобрил: его аргументы были в пользу «хотя бы одного германского», но Санса не стала слушать, лишь покапризничала и убедила маму, что романская группа ей роднее и ближе по звучанию. На том и порешили, пока она не переехала в Венецию. Там немецкий и английский были обязательными, а французский она взяла как факультатив. Санса убеждала себя, что папа был бы рад, но немецкий ужасал как звучанием, так и сложной грамматикой, и она до сих пор болталась на скверном базовом уровне, не понимая со слуха даже где кончается одно слово и начинается другое.       Вот и теперь, нахмурившись, Санса изучала длинные надписи непонятного содержания, и ей впервые в жизни стало интересно, что значат эти кажущиеся варварскими, резкими слова с бесконечными точками над гласными. Надевать футболки, не зная, что на них написано, она не решилась. Наковыряла себе более-менее нейтральной одежды, кофточек без изысков, брюк, что не будут сползать к коленям при каждом изменении положения, нашлась и пара простых светлых маек.       Санса не понимала экстремальной моды, ей не нравилось выделяться, резать глаза подругам и раздражать учителей. Даже современной девушке можно быть «леди» — этим правилом руководствовалась Санса с одобрения матери, присматриваясь к неброским нарядам родительских друзей, за видимой скромностью которых всегда стояла баснословная цена. Арья упрекала ее в мещанстве и советовала взять за пример наряды английской королевы, но кому было интересно, что думает Арья?       Сейчас Санса горько жалела, что не желала вникать в мир сестры, но жизнь в обратную сторону не проживешь. Она аккуратно сложила стопкой отобранную одежду, для верности положила сверху скинутое с кровати покрывало, с подозрением косясь в дверь — кто его знает, этого злокозненного кота? Теперь точно стоило почитать, но Санса медлила, оттягивая свое перемещение в гостиную. За окном сгустились сумерки, полоски света, просочившегося сквозь неплотно закрытые ставни, почти растаяли, как мороженое в американо в жаркий день, слились с синевой теней в углах. Еще один вечер — и никакой надежды.       Санса медленно прошла в гостиную, запалила свечу, от чего в комнате стало еще темнее и загадочнее, даже лыжи на стене в неровно дрожащем пламени казались древним крестом, добытым в средневековой битве. Она заметила, что пальцы дрожат над книгой, но заставила себя отыскать нужную страницу и вникнуть в происходящее с Россаной.       «День клонился к вечеру. Уже и жаркое майское солнце спрятало свой лик в туманной дымке, сродни тем тончайшим вуалям, что скрывают нежные лица прихожанок, торопящихся с заутрени, показывая ровно столько, чтобы завлечь случайного путника и заставить его мечтать о несбыточном. Маки по краям дороги казались багряными каплями крови, пыльный тракт убегал вперед, подобно синей ленте реки, меж деревьями ловкими бесенятами мелькали нетопыри.       Пес и его спутница прибавили шагу, дестриер и кобылка двигались ровным аллюром, что, по видимости, раздражало и утомляло даму. Черно-белый рыцарь оставался все так же угрюм, словно ему не было дела ни до чудесного заката, ни до настроения Россаны. Он недоверчиво прищуривался, вглядываясь в тени на горизонте, и почти не оборачивался назад. Россана с трудом свыклась с новым свои одеянием, не говоря уже о седле, великодушно пожалованном ей Псом: на раскрасневшемся от долгой дороги и безжалостных поцелуев дневного светила лице было написано выражение крайнего неудовольствия и немой жалобы.       Поначалу она то и дело одергивала подол короткой котты, но вскоре смирилась и почти забыла о съехавших чулках, о том, что нежной, белой, как снятые сливки, кожи касались теперь не только солнце, но и жесткая шкура лошади. Она докрасна натерла себе лодыжку стременем, но, казалось, не заметила и этого: так унизительна была сама роль, что Россана, в смятении и смущении, поглощённая тяжелыми мыслями, едва ли обращала внимание на досадные последствия превращения в крестьянку. Меж тем Пес замедлил вороного и вполголоса бросил ей:        — Донна Россана, будьте наготове. К нам кто-то приближается.       Россана чуть заметно охнула и надвинула на лоб и растрепавшиеся локоны плат, похищенный из оставленного далеко позади, в тосканских полях, домика. Даже неграмотные паезанки не ходят простоволосыми, тем более ближе к закату, когда достойной матроне вообще негоже выходить из дома, да и молодые девы могут стать жертвами происков злых духов и злонамеренных гуляк. Россана с трудом заправила под повязку тяжелые косы и приняла самый смиренный и угрюмый вид: крестьянки не ведают, что дамам как можно чаще надо озарять мир своей улыбкою, развлекая и очаровывая окружающих, видимо, оттого они всегда столь мрачны. Теперь же и ей стоит держаться привычек плебеев. Пес, столь же насупленный, как и она сама, еще раз оглянулся назад, окинув Россану с головы до пят одним из своих проницательно-изучающих взоров, и поморщился, кривя рот.         — Не отвечайте на взгляд, мадонна, особенно, если скачущий нам навстречу — один из этих городских разряженных, как бабы, шутов. Крестьянки не смеют смотреть на сеньоров, они держат глаза долу. И сохрани вас Господь от разговоров. Тут уж кто угодно заподозрит, что дело нечисто. Молчите, да помните, кто вы теперь. Тут уже не знаешь, что и хуже: знать не станет вас рассматривать, посчитает это ниже своего достоинства, а вот попадись нам крестьянин — тот сразу смекнет, кто вы на самом деле… А любой сельский житель выдаст нас за полушку первой же своре наемников. Возможно, придётся избавиться от свидетеля…       Пес беспристрастно глянул поверх головы Россаны, словно изучая дорогу позади, и тут же снова уставился на нее, косясь на задравшуюся сверх меры робу, которой Россана тщетно пыталась отгородиться от жесткой кожи седла и вонючей лошадиной шкуры, подпихивая ее в качестве подушки под бедра. Темные брови рыцаря сдвинулись еще сильнее, а Россана почувствовала, что и так пылающие от усталости щеки заливает жаркая волна стыда и волнения.         — Не надо, мой добрый мессер, ни от кого избавляться. Обещаю, девой Марией клянусь, что буду хорошей крестьянкой! И слова не пророню, и глаза… В бытность у батюшки с подругами мы играли в маскерад, представляли комедии, так что я хорошо знаю, как лицедействовать…         — Хм. Разве что чудо девы Марии поможет нам теперь, одна надежда, — мрачно буркнул Пес, неверяще качая головой. — Все же иное… От дев, впрочем, ничего хорошего я не жду, так что будем действовать по обстоятельствам.       Он отвернулся от замершей от испуга Россаны и проверил меч, спрятанный в простых темных ножнах. Сталь чуть слышно прошуршала о кожу, но новоявленной крестьянке этот звук показался страшнее грома небесного. Она сжалась и покрепче взялась за поводья. Точка вдали росла, превращаясь в одинокого всадника. Ехал тот неспешно, то и дело пригибаясь от снующих вдоль дороги нетопырей».       Тут Санса поймала себя на мысли, что и впрямь слышит стрекотание и писк летучей мыши — где-то рядом, чуть ли не в коридоре. Неужели в этом неспешном аду и слова книги становятся материальными? Ее передернуло, руки тут же вспотели, оставляя на желтой глади страниц влажные пятна. Санса до смерти боялась летучих мышей, еще с детства, когда старший брат рассказывал ей про здоровенных кровопийц, что прячутся в кинотеатрах днем, а во время вечерних сеансов вцепляются в волосы и рвут жертве лицо.       Мама тогда шикнула на Робба, а после долго гуляла с дочерью по темным тропинкам возле дома, рассказывая о жизни ночных животных, но полностью это Сансу не убедило. Арья как-то притащила домой ударившегося о чье-то лобовое стекло летучего мышонка. Дело было весной, в начале мая, Санса хорошо запомнила сладкий, по-особому небрежный и лукавый аромат мимозы из сада, перебивающий запах тления отцветших уже гиацинтов под ее окном. Санса досадуя, сидела у себя, не желая участвовать в очередном Арьином бенефисе, впрочем, и без нее зрителей там хватало. Все окрестные мальчишки сбежались рассматривать гадкую тварь, пока мать не отняла мышь, спрятав ее на ночь в чулане, в бывшей клетке покойного Сансиного питомца, морской свинки Берты, несмотря на протесты самой Сансы. Наутро, к счастью, отец отвез заблудшего детеныша в приют для летучих мышей при университете в Порденоне — оказалось, бывает и такое! Арья выла волком, но мать сердито укоряла младшую за эгоизм: дескать, летучие мыши должны жить с себе подобными, а в их доме бедную зверушку просто затаскают. Арья затихла, но тем же вечером притащила птенца ворона, которого назвала Клавдием и благополучно дорастила до взрослого возраста, приучив громко орать «ура», каждый раз, когда Санса выходила во двор, да и слова «дура» и «кривляка» наверняка ворон узнал не от своих пернатых родственников.       Клавдий щипался, выскакивая, как чертик из коробочки, из темных углов, засрал все куртки в прихожей и таскал мясо прямо с тарелок неугодных ему членов семьи (Санса лишалась ужина чаще всего). Когда мерзкая птица наконец отрастила себе крылья и свалила, Арье подарили щенка, на том эпопея с бродячими подбирашками закончилась. Но и годы спустя Санса отказывала подругам и особенно первым кавалерам в походах на вечерний сеанс в кино, памятуя страшилки Робба и нигде не найдя опровержения поведанному братом. Еще не хватало первый раз поцеловаться и тут же получить летучую мышь в волосы, думалось тогда ей. Санса и не предполагала, что есть вещи пострашнее когтей, раздирающих плоть, и что иной раз сами поцелуи оставляют неизгладимые шрамы если не на лице, то на душе уж точно.       Подняв свечу, Санса крадучись, по стенке, дошла до кухни, нащупала в сумке Сандора фонарь-динамку, дрожащими пальцами крутанула несколько раз ручку, в надежде, что резкий звук не напугает мышь, и та не бросится прямо на нее. И где этот гадкий кот? Когда нужно, он словно в воздухе тает! Санса понятия не имела, ловят ли кошки летучих мышей, но однозначно предпочитала, чтобы с незваной гостьей разобрался Марцио. Кот нарезал круги у выхода на задний двор, таращась куда-то в темноту позади Сансы. Ей стало страшно.       Решившись сделать шаг, Санса открыла пошире дверь на улицу, в надежде, что летучая мышь (если она есть) вылетит из дома сама. Сырые серые сумерки мазнули ее по лицу, словно кто-то плеснул сверху тепловатой, пахнущей глицинией водой. За спиной на грани ультразвука заверещала ненавистная мышь, Марцио молнией метнулся в коридор. Санса, как в детской игре в «море волнуется», шлепнулась на пятую точку прямо на пороге, ударившись бедром о дверь, прикрыла голову руками, уронив динамку в заросли ирисов у отмостки и замерла, «заморозилась». Сквозь бешеный стук сердца в ушах, она слышала где-то в глубине дома мягкий топот кота, но ни проклятого стрекотания, ни писка не замечала.       Сколько она так просидела, Санса не ведала, из оцепенения ее вывел Марцио, задевший роскошным, пушистым, «беличьим» хвостом босую ногу. Санса вздрогнула и решилась наконец опустить ноющие, онемевшие от непривычной позы руки. Марцио с важным видом прогуливался во дворе, поводя ушами и периодически беспокойно пригибая мордочку к земле: нюхает он, что ли, так? Кот приблизился к Сансе, небрежно, но ласково прошелся вдоль правого бедра, чуть задев то место, которым она так неудачно шарахнулась об дверь, и снова удалился во двор, серым вихрем вскочив на надгробие Джорди и уставившись оттуда на Сансу темными изумрудами немигающих глаз.       Она поморщилась, встала и попыталась найти динамку в ирисах, что было совершенно безнадёжно — Санса лишь намочила рукав, перепачкала пальцы в жирной, похожей на торф, земле и сломала очередной ноготь. Хорошо, что в кухне еще горит свеча! Убралась ли летучая мышь восвояси, или затаилась где-то в углу? Так или иначе, надо было возвращаться — во дворе с каждой минутой становилось все холоднее, в зарослях жасмина в соседнем саду зубной болью зазудели цикады, и Сансе стало жутко от одиночества и непривычной в городе темноты.       Тихо шлепая босыми ступнями по мрамору пола и старательно отгоняя нахлынувшие прошлогодние воспоминания (залитые оранжевым светом круглых фонарей улицы Падуи, дышащие дневным жаром теплые, неровные камни мостовых, мороженое в переулках и тихий смех бродящих до ночи студентов со стаканами аперитива в руках — ничего этого больше никогда!) она потащилась в дом, метнулась в кухню за свечой, в темную гостиную за книгой и поспешила закрыться в спальне. Дверь в сад осталась открытой: если даже мышь до сих пор не вылетела прочь, то теперь у нее будет хороший шанс проделать это в одиночестве.       Захлопнув дверь, Санса обнаружила в комнате Марцио, по-хозяйски устроившегося на расшитой ракушками и чайками подушке: кто знает, как у зловредного кота получается прокрадываться следом так беззвучно? На сей раз Санса была почти рада посетителю: с ее везением вполне вероятно, что именно эту комнату мышь облюбовала в качестве домашней пещеры. Может, она теперь там и висит, в тени гардероба или зацепилась за ветки сухой карликовой березы в углу? Санса не стала это выяснять и прямо в джинсах забралась под покрывало, отодвинув Марцио вместе с подушкой в сторону окна. Читать не хотелось, и Санса прикрыла глаза, отгоняя уже давно угнездившуюся в левом виске мигрень. Перед глазами надсадно мелькали картинки прошлого, которые доводили ее почти до слез, жаля, как невидимые осы, своей невозвратимостью. Когда она только приехала в пансион, то несколько дней прогостила у подруги в центре Падуи, и они, еще тогда семнадцатилетние дурочки, бродили по ночным улочкам до полуночи, куря тонкие иностранные сигареты, лакомясь мороженым и хихикая так, что эхо разносилось по мирно спящему городу и пугало спрятавшихся на ночь под крышами голубей и взъерошенных воробьев. Дым задерживался в узких прорезях средневековых переулков и смешивался с запахом дальних каналов, платанов и осенних роз. Все еще было впереди: и Арсенал, и смерть отца, и «Морфей».       Санса открыла сухие глаза и уставилась в белый, чуть неровный потолок. Ажурная лепнина вокруг тяжелой стальной цепочки соломенного абажура не гармонировала с северной причудливой обстановкой комнат, и Санса подумала, что, наверное, аляповатые завитки были тут до воцарения в доме королевы ракушек. У той хоть было время пожить, создать свой собственный уют, оставить свою отметину на безликих беленых стенах. Мысль об отметине заставила ее невольно схватиться за мочку уха. «На тебе мое клеймо»… Да, у дома был характер — а еще в саду одиноко мокла под дождями и туманами могила Джорди.       Сансу передернуло, и она заползла под покрывало с головой, прячась от собственных призраков и всезнающего взгляда Марцио. Надо спать — когда она пробудится, Сандор вернется, и можно будет считать этот день ушедшим в небытие, еще один день пустых пререканий и неудачных поисков. Завтра все будет проще. Если она доживет. Но даже эта мысль Сансу не испугала, как бывало обычно в ночную пору, когда приходилось читать до одурения, лишь бы не думать, не вспоминать. Высасывающее из нее силы странное поведение Сандора, новые знакомые, полумечта-полубред, что вот сейчас, почти, стоит ей повернуть за угол, выглянуть на площадь, и она увидит приземистый, шагающий к ней четко, пружиня на толстенных подошвах модных кроссовок силуэт сестры, бесконечная тишина вечернего сада: ни событий, ни лиц, только летучие мыши и сожаления — все это вымотало ее до предела и хотелось просто отключиться, любой ценой.       Сквозь дрему Санса слышала, как рядом едва заметно мурлычет Марцио, и ей стало внезапно не так одиноко: все-таки кот потихоньку к ней привык. Уже засыпая, она шепнула ему «спасибо», и почти провалилась в темноту, где через стенку ждали уведенные в никуда «Морфеем», как вдруг что-то грохнуло прямо над ней. «Летучая мышь», — подумала Санса, падая из тяжелого теплого безвременья обратно в чужую постель. Она села, ничего так и не поняв: сердце колотилось, волосы на висках промокли от испарины, руки дрожали. В коридоре послышалась какая-то возня, Марцио тенью спрыгнул с подушки и зашипел, прячась.   — Санса! Придется тебе оторваться от отдыха! — Она узнала голос Сандора, какой-то странно механический, надтреснутый, словно он силился — и не толком не мог — сдержать эмоции. — Я привел тебе подарок. Вернее, подарок привел меня… 2.       Она вскочила и, схватив свечу и обжигая себе пальцы, рванула в коридор, не соображая ни сколько минуло времени с его ухода, ни сколько она продремала. Сансе казалось, что прошла целая вечность, но сумерки за спиной Сандора еще не превратились в ночь — да и кто знает, как оно бывало в принципе, без уличного-то освещения? Майские вечера в Италии могли тянуться бесконечно, как расплавленная, душистая коричневая карамель над огнем, опутывая почти незаметными, липкими нитями, оттаскивая тебя от постели в ничего не значащие, но такие приятные, уютные разговоры…       Сандор отвел глаза и чуть заметно кивнул в сторону двери. При свете пламени Санса заметила, что волосы на его висках вспотели, словно он долго бежал. Она непонимающе уставилась в дверной проем. Темнота на пороге схлопнулась, образовывая знакомый — и незнакомый — силуэт. В руке пришельца блеснула сталь, Санса подняла свечу и охнула, осветив хмурое лицо и презрительные, чуть прищуренные серые глаза. Приладив капающий на пальцы огарок на подоконник, Санса втащила сестру в дом и обняла ее, понимая, что смеется и плачет одновременно. Лишь минуту спустя она осознала, что Арья не ответила на объятья, замерев истуканом у двери, и что бедра Сансы касается холодное лезвие ножа. «Зачем ей нож?» — мелькнула глупая мысль, и Санса тут же осекла себя, в голове завертелись безобразные картины почти-изнасилования и мародерства в Венеции.       Арья всегда умела за себя постоять, но не надо забывать, что ей всего четырнадцать. Кто знает, что пришлось пережить ее младшей сестренке? Санса чуть отстранилась и заглянула Арье в лицо. Та не улыбнулась в ответ, лишь прикусила губу, пряча руки за спину. Почти бритая голова, грязная потасканная одежда — повстречай Санса сестру в таком обличии в толпе, не узнала бы нипочем. Только эти глаза не спутаешь — так и жгут не то злостью, не то издевкой.         — Зачем ты подстриглась, сестричка? — ляпнула Санса, тут же дав себе мысленного тумака. — Впрочем, тебе идет, я хотела сказать…         — Всегда ценила в тебе прямоту, — фыркнула Арья, проходя вперед и толкая ее плечом. — Из гигиенических соображений. Тебе, небось, хахаль водичку греет для рыжих кудрей, да еще розовой водой после споласкивает. Ага, или духами от Булгари — благо теперь все бесплатно. А мне не надо. Меньше растительности — меньше проблем. Во всех смыслах.        — Но ведь… — лепетала Санса, снова прихватив за блюдечко огарок свечи и шагая за сестрой вслед. Сандор, судя по всему, уже смылся в кухню, не желая мешать семейному воссоединению. Она машинально отметила деликатность жеста, пока не уперлась взглядом в его насупленную физиономию — Сандор подпирал косяк несуществующей двери гостиной, угрюмо и напряженно переводя взгляд с нее на Арью.       — Что? — Арья обернулась в своей манере, внезапно и резко, так что Санса налетела на нее, уткнувшись носом в пыльный, вонючий рюкзак и чуть не подпалив сестре мешковатую, защитного цвета майку. — Косичек жалко стало? Или боишься, что мама тебе за мои волосья всыплет?         — Уж не похвалит точно, — нахмурилась Санса, отступая в сторону прямо на ногу Сандору. Тот молча развернул ее за плечи и чуть подтолкнул в сторону крутящейся табуретки в углу под инсталляцией с гигантскими бабочками — иди, мол, сядь, пока опять не влепилась в кого-нибудь. Санса нервно присела на краешек сиденья и поставила свечу на журнальный столик от греха подальше. Арья плюхнулась на диван, так и не сняв рюкзака.         — А тебе не приходило в твою заботливую голову, что ни матери, ни братьев уже нет в живых? — зло скривилась Арья. — Волосы! Мир вымирает или уже вымер, а эта все свое ладит! Ты искала меня для того, чтобы отчитать за внешний вид? Уж и расстаралась, сестрица, кавалера послала пугать меня и вынюхивать, самой достоинство Старков не позволило по улицам бегать!         — Ты, похоже, забыла, что ты тоже Старк! Ведешь себя как уличная… — Санса запнулась, не желая обострять и без того стремительно катящуюся в тартарары ситуацию, — собачонка.         — Я не собачонка. Я волк. Никому не нужный, кроме себя. — Арья откинулась на спинку дивана, сложив руки на груди. — Это твой ебарь — вышколенный пес. Тебе всегда нужна была протекция. И болезненная созависимость, куда же без нее, как в любимых дурных романах! Ну, или как придется, что кавалер имеет предложить. Один в Милан драпанул, ну так замену всегда можно отыскать, а?       Санса ахнула, стараясь не смотреть на Сандора. Как же им теперь с этим жить? Арья зла на нее, это понятно, но чтобы вот так резать без ножа…         — Что-то много шума, — спокойно молвил Сандор, но Санса уже знала, что за этим деланным спокойствием прячется бешенство и тщательно сдерживаемое желание отомстить всему миру, включая ее. — Раскудахтались! Все бабы одинаковые, что бритые, что кудлатые. Дай только поцапаться о своем, о девичьем. Уже достали! Поздно. Если вы хотите шипеть друг на друга, как бешеные кошки, всю ночь, то идите в спаленку и там делите кровать по-сестрински, а я лягу тут. Санса, где мой кот?         — Да у вас что, бродячий цирк? — Арья от души заржала. — Кот, пес, и наша нежная птичка-Златовласка? Нет, не Пес, а клоун печального образа — перепутала.         — Заткнись, волчонок, — бесстрастно отпарировал Сандор. — Если я дал тебе возможность потыкать мне в спину ножиком, это не значит, что ты тут теперь царь и бог. Просто не хотелось шум поднимать на этих улицах, а то бы притащил тебя сестре в мешке, как кутенка. Знай свое место, а не нравится — подворотня ждет тебя и местные маньяки — тоже. Всем спать. Наворкуетесь еще, дорога у нас длинная.         — Это еще куда? — подозрительно мотнула головой Арья, словно отгоняя от себя какие-то неприятные мысли.         — На север. В родимые ваши края, — Сандор смотрел на нее без улыбки, и Санса поразилась непривычной жесткости в его голосе. С ней самой он говорил совсем не так, и на миг Сансе стало стыдно. — Значит, так. Или ты утихнешь, вымоешь свою грязную физиономию, пожрешь и отвалишь на боковую, тем паче сегодня не надо будет спать с ножом в зубах, охраняя дырку между ног и прочие девичьи тайны, или пойдешь туда, откуда пришла. Мне насрать, чья ты сестра. Мир вымер, как ты мудро заметила, теперь мы все равны. Те, кто мешают, идут в расход.       Арья с минуту помолчала, потом чуть заметно — к изумлению Сансы — кивнула, набычилась еще пуще, поднялась, ссутулилась и побрела прочь — в кухню, а не в ванную. Сандор пожал плечами и вышел за ней. Санса осталась одна в гостиной, пытаясь понять, что же тут сейчас произошло, и как себя теперь вести. Двое на кухне как ни в чем не бывало перебрасывались короткими фразами. Они зажгли еще одну свечу, на сей раз ароматизированную, и по дому поплыл нежный запах синтезированных фрезий. В коридоре эхом прозвучал резкий Арьин смешок — так она хихикала, когда бродила по школе с группой своих приятелей-неудачников. Никаких девочек — только фрики с задних парт, непременно патлатые, странные, в очках или в немодной до отвращения одежде. Только сейчас в голову Сансе пришло, что Сандор, скорее всего примыкал именно к этой соцгруппе. И это открытие совершенно не успокаивало.       Санса почти желала, чтобы в комнату ворвалось полчище летучих мышей, отвлекая ее от беспокойно мечущихся в голове мыслей, ни одна из которых не была сколь-нибудь осознанна. Ее не оставляло ощущение, что все шло не так, что выстраданное, долгожданное воссоединение семьи похоже на карикатуру из постапокалиптического комикса, где каждый кидает несмешные реплики не в тему, словно находится в собственном персональном сюрреалистичном аду, не замечая других. Она злилась на Арью — вот вечно та все портит — но и Сандор в глубине души вызывал глухое раздражение, не отрабатывая ее собственного сценария встречи с сестрой, привнося в него чужеродный элемент. И, похоже, дискомфорт ощущала лишь одна Санса — судя по тому, как быстро спелись на кухне остальные члены их маленькой команды.       Из коридора серой тенью выглянул Марцио, по-пластунски прижимаясь к полу, обошел диван, нюхнул место, где сидела Арья, и так же бесшумно исчез из гостиной. Санса, морщась от накатывающей волнами головной боли, все пыталась выработать стратегию поведения с сестрой, когда Арья, что-то буркнув Сандору, опять нарисовалась в арке, на сей раз направившись в ванную. Пробыла она там недолго, выглянула во двор, звякнув ракушечными бубенцами на двери. Сандор скупо объяснил их версию о могиле и Джорди, но Арья не стала любопытничать, просто промолчала и после спросила, где можно устроиться на ночь.        — Сами разбирайтесь, — услышала Санса и мысленно пообещала Сандору это как-нибудь припомнить. Потом, не сейчас. Теперь надо было уложить Арью спать. Как старшей сестре, Сансе было понятно, что кровать придется уступить. Грязная она или чистая, Арья достаточно настрадалась, хотя бы день они могли отдохнуть перед тем, как пускаться во все тяжкие пути. Похолодев, Санса вспомнила зловещие слова сестры: а и вправду, кто знает, что ждет их дома?       Она мотнула головой, задев волосами крыло черной бабочки на стене, больно дернула запутавшуюся прядь и поспешила в коридор, пока Арья не исчезла, подобно Марцио. По крайней мере, больше проблем с искушениями поцелуев не станет. Эта мысль скользнула незаметно, но в конце, уже тая, оставила в душе Сансы рваную дыру, как нож, который немыслимо быстро вытащили из раны. Что же им делать со всей этой путаницей?       Она заставила себя не думать о Сандоре, не ждать его из сада, обреченно следуя вслед за сестрой. Арья пропустила ее вперед и плотно закрыла дверь спальни. В мрачном молчании они разделись — Арья скинула лишь верхнюю майку, под которой оказалась еще одна, уже без рукавов, стащила замызганные военного образца незнакомые Сансе ботинки, распространив по комнате тяжкий запах бомжатины и несвежих носков, утянула к себе длиннющее покрывало и вышитую подушку и отвернулась к окну. Санса сняла джинсы и устроилась на краешке кровати, с ужасом понимая, что со спины сестра выглядит, как жертва концлагеря, и что такой худой она не была даже в двенадцать: синеватые ребра и натянутая до предела кожа на лопатках под лямками хлопковой майки пугали Сансу побольше всех виденных ей мертвецов. Кто знает, как часто сестра ела и что именно. Лучше было подумать об этом с утра — иначе ей нипочем не заснуть. Расспрашивать Арью Санса не решилась — после установленного Сандором перемирия она боялась даже дышать в сторону сестры.         — Ты спишь? Арья… Как давно ты осталась одна?       Ответа не последовало, Арья лишь натянула покрывало до ушей, от чего наружу вылезли кончики сбитых пальцев ног со сломанными неровными ногтями. Арья, как всегда, куда-то спешила даже в кровати — сколько Санса ее помнила, она всегда засыпала в позе бегуна, отчаянно борясь с заправленным под матрас одеялом. От этой знакомой, родной картины, бьющей по нервам еще больнее своей неуместностью в бредовом мире, в котором они обе оказались, у Сансы защипало глаза, а мигрень злорадно вгрызлась в висок пуще прежнего.       Санса вздохнула и погасила свечу, оставляя все нерешенные вопросы и объяснения (и, возможно, извинения), что она задолжала Сандору, в темноте.