***
Густые сумерки затягивали каждого прохожего. Топили в темноте. Первая ночь октября забрала тепло экс-лета, задышав на улицах холодным ветром. При таких условиях труп черного кота можно найти только если по запаху. Однако Байльшмидт его нашел, а в метрах трехстах еще, и еще, и еще. Отмечая точки нахождения, уже понимал, что получится круг. — Любопытно… Нужно попробовать поискать, что обозначают рисунки или записи на телах, — Гилберт обошел очередной трупик… Все было бы ничего, если бы трупик не был беременной кошкой при жизни. — Господи, я надеюсь на то, что до людского не дойдет. Феликс, как думаешь, кому можно показать эту каббалу? Лукашевич закатил лаза и вскинул голову, вспоминая, у кого из знакомых есть хоть какие-нибудь знания о всяких мертвых языках. — Ну, типа Торис вроде как интересовался религиями разных периодов и разных цивилизаций, — он перерисовал в блокнот все закорючки и палочки, которые увидел в свете карманного фонарика. Про себя он молился, чтобы вся эта ересь не сыграла на нем злую шутку, и блокнот не превратился в портал в иной мир. — Интересно, вся эта хрень действует или они просто рехнулись? — Гилберт осмотрелся. — Такое ощущение, что они каждый день убивают. Если поймаем, я им еще и жестокое обращение с животными впаяю. Господи… Даже видавшего вида Гилберта вырвало. Очередная беременная кошка была не просто убита, а расчленена по какому-то алгоритму, а ее котят вырвали и оторвали им головы. — Гил, — тихо позвал Феликс, тормоша того за плечи. — Может нафиг этот обход? Все эти надписи повторяются, да и примерная алгебраическая прогрессия расположения всех зверьков понятна. Давай просто вызовем санстанцию и по домам пойдем? Гил! Ну блин, если тебе на свою психику положить, то хотя бы меня тотально пожалей! — Вызывай, кого нужно и пойдем, но утром мне нужно точное число зверьков, -Байльшмидт прополоскал рот. — Погнали к твоему знакомцу.***
Если в тех задворках, где сгнивали распотрошённые зверьки, царила тьма, то на улицах, а особенно в центре города, густую тьму съедали оранжево-белые фонари, фары автомобилей и разноцветные вывески кафе и магазинов. Феликс заскочил в какой-то круглосуточный гипермаркет и позвал Гилберта за собой. Высокий темноволосый менеджер разглядывал записи в брутально розовом блокноте и время от времени хмурился. — Столько лет прошло, а почерк все равно второклашки. — Вы извините, но меня мало интересует почерк Феликса. Мне нужно понять, что обозначают эти знаки и сколько еще трупов ожидать, — Гилберт оглядывался. — Я бы на тебя посмотрел, если бы тебе пришлось при свете фонарика, сидя на корточках переписывать слова с кровавых шрамов несчастных кошек и их маленьких обезглавленных эмбрионов! — в сердцах воскликнул Лукашевич, обидевшись на подобное заявление от друга. Шатен опять нахмурился, написал на чистом листе перевод, дескать не при людях, и попросил его больше не задерживать. Байльшмидт поблагодарил и заткнул сослуживца бутылкой пива. — Полночь. Ты боишься вампиров, Лукашевич? — Если бы боялся, то с тобой бы не разговаривал, как и большая половина нашего коллектива, которая до сих пор от тебя крестами и чесноками защищается. Гилберт рассмеялся: — Я все забываю, что сам выгляжу как монстр. Ну вот и хорошо, значит поедем прокатимся до одного злачного местечка. Они доехали до старого кладбища. Туман, опустившийся на город, накрыл кладбище белой пеленой. Было ощущение, что замерло все на свете. — Вот скажи, какой нормальный человек поселится за кладбищем? — Насчет нормального у меня явные сомнения, — блондину по горло хватало дичи на сегодня. А этот красноглазый урод решил его свети с ума, типа за компанию. — Подумаешь, какие типа причины были для этого. Ну, там типа фетиш, финансы, еще что-то. — Антураж, — усмехнулся Гил. — Стефан любит эпатаж, да к тому же у него порфирия, так что он ведет исключительно ночной образ жизни и пьет кровь животных и своих любовников. — Байльшмидт пошел по главной аллее кладбища к видневшемуся за ним особняку. — После этих слов меня терзают смутные сомнения, что кожа у тебя бледная не только из-за того, что ты типа альбинос, — Лукашевич посмотрел на зданьице к которому они подошли. Двухэтажный дом, вытянутый в длину и высоту, с высоким крыльцом и массивной дубовой дверью, на треугольной крыше и полукруглом карнизе стояли серые ссутуленные и задумчивые горгульи, чьи глаза светились желтыми фонарями; из выбитого окна на чердаке вылетела летучая мышь, но, что интересно, на первом и втором этаже стояли новые стеклопакеты. Дом сливался со всей черно-серой ночью, если бы не желтые прожорливые глаза горгулий и бледно-красное мерцание в окне цокольного помещения. — Впечатляет, правда? — Байльшмидт взял молоток на двери, но она открылась сама. — Калиш! Отзовись, мне впадлу тебя искать. — Проххходи, сссюда! — раздалось шипение из третей двери слева. — Что тебя привело ко мне? В подвальной комнате со странным освещением из неизвестного источника на массивном кресле-троне сидел бледный человек в плаще с высоким воротником, а у его ног расположились два нагих юноши. — Феликс, не кривись, они согласны с таким отношением, им за это платят, — Гилберт улыбнулся. — Я жду, чего пришшел? — Стефан вертел бокал с красным напитком. — Я знаю, у тебя проблемы. — Проблемы у тебя. Твои прихвостни стараются? — Гилберт пихнул ему фотографии людей и кошек. Человек (а человек ли?) внимательно посмотрел на фотографии, изредка щурясь. Гилберт ждал ответа. А Феликс смотрел в потолок, потому что лицезреть грозди летучих мышей и бегающих вверх лапками пауков было гораздо приятнее, нежели все остальное в комнате. — Нет, это не мои, — Стефан стал гладить по голове одного из юношей. — Более того, это сссовссем не нашш. Он нам чужшшд. А сссколько зверькоф? — Еще не знаю. А это имеет значение? — Байльшмидт смотрел в глаза Калишу. — Имеет, в таких вещщах, значения имеет вссе. Но и так сскажу, что работает дилетант. Сслишшком много ошшибок в каббале, либо это не она, и тогда это полная куча навоза. В любом сслучае ищщи центр звезды, там принессут главную жертву. — Гил, — злобно зашептал Лукашевич. — Если ты прямо сейчас будешь этим заниматься, то это я сам тебя типа в жертву принесу какому-нибудь духу отдыха после рабочего дня. А вместо этого…хм… кабана или как там, напишу тотально огромными буквами «KURWA» у тебя на лбу, чтобы все знали, кем ты был при жизни. Он нервно теребил в ладони крестик на груди и отошел на пару шагов назад, держа в другой руке тубус с картой. — Усспокой ссвоего друга, я блондинов не ем, — захихикал Стефан. — Пороюссь в библиотеке и пришшлю инфу сс поверенным. Вали отссюда, вы меня утомили. Гилберт потащил Лукашевича на выход. — Идем уссталый, мой. Тьфу, — он покрутил головой. — До чего же прилипчивое шипение. Этот расстарается, что бы снять подозрение. Тебя подбросить до дома? — А то. Последний автобус-то я благодаря тебе и пропустил, — кивнул блондин, бросая последний взгляд на страшный дом. — И это, типа, не занимайся поиском центра звезды сразу же, оставь до утра хотя бы. Лучше выспись, чтобы в обмороки на работе не падать. — Выспаться? Да мне во сне такое снится, что проще не спать, себе дешевле выйдет. Феликс, в который раз за сутки, вновь нахмурился. Все это дело ему не нравилось. Трупы, надписи, кладбище, вампир — ему не нравилось, что Гилберт взялся за такое и какую цену теперь платит. Бессонница, странные припадки, обморок — Феликс закрыл бы на это глаза, ведь это проблемы Байльшмидта, но оставлять его одного не хотелось. Особенно после того случая в кабинете. — Сходить с ума тоже не вариант, — наконец сказал он. — На твоем месте, я бы отказался от этого дела. Даже если разгадка уже так близка. — Фел, я бы с радостью, но тогда я застрелюсь. Эти призраки не дадут спать. Понимаю, звучит бредово, но ничего не поделать, что есть, то есть и даже водка не помогает. — Так вот что имел в виду Стефан, когда сказал, что у тебя тотальные проблемы, — Лукашевич практически не отреагировал на слова о призраках. Он уже ничему не удивлялся, стоило только наклониться к трупам животных, задерживая дыхание от кислого запаха гниющей плоти и стараясь не принимать колебания света фонарика за конвульсии мертвых животных. Похоже, всю оставшуюся жизнь Феликс будет спать только с ночником. — О да, а еще они непонятно чего от меня хотят. И это убивает все желание спать, скоро буду как Стефан. — Гилберт подрулил к дому Лукашевича. — Выпей чай и спи. Кошки — не самое жуткое в этой истории, и верни мне карту, я тебе новую куплю. — Желательно типа на веревочке, — блондин отдал тубус. — А то я минут семь возился с этой, пока отцеплял все булавки и скобки… Ну, типа, до завтра. Стоило ему выйти из машины и скрыться в подъезде, как сзади донесся противный скрип, словно чем-то острым проводят по стеклу. Гилберт обернулся. На задних сиденьях сидели кошки. Серовато-белые, хрупкие и грациозные они то прыгали с сиденья на сиденье, то деловито потягивались. Два относительно больших кота точили когти об окна. На коленях кто-то замурлыкал. Байльшмидт посмотрел вниз. Ровно столько котят, сколько они нашли обезглавленных возле беременной кошки. Они ласково терлись о ноги своими едва держащимися на плечах головками. А потом он посмотрел вперед. За стеклом, на капоте тоже сидел прозрачно-белый кот, но отличался от остальных красными глазами. Его взгляд был направлен на Гилберта. Завораживающий, вызывающий мурашки по коже, пожирающий и переворачивающий внутренности взгляд алых, а потом темнеющих до бордового, а затем до иссиня-черного цвета глаз говорил яснее любого устрашающего шепота. Им тоже нужна помощь. И почему-то, сговорившись, все решили, что именно Гилберт должен быть их спасителем. Внезапно черные глаза начали таять. Они жирными реками, слой за слоем, густо обволакивали прозрачное животное, увеличивая того в размерах. Оно завыло, и на этот зов все котята, коты и кошки белыми стрелами прыгали сквозь окно и тонули во тьме огромного кота, под которым капот давно бы прогнулся и сломался, будь это чудовище материальным. Но если они не материальные, то почему на окнах остались следы от когтей? Гилберт едва не стек с сиденья, но все удивительное происходящие в больших количествах имеет свойство притуплять чувства. Пожав плечами, Байльшмидт посмотрел на скрывшегося в подъезде кошака и спокойно поехал домой. — Господи, устал я уже от этого. — Спаси его… — призрачная девочка сидела на соседнем сиденье. — Спасу-спасу, — отмахнулся Байльшмидт. — Все равно ведь не отстанете. Как только я узнаю, где его искать, то сделаю все возможное, чтобы помочь ему, кем бы он ни был. Встречная машина ослепила его фарами, и Байльшмидт резко дал по тормозам. — Вот, блин! — Сспасси его… — приглушённо раздалось, где-то с боку. — Спасибо, блин, — Гилберт вздохнул. — Дожили… призраки спасают жизнь. *** Кошак просочился в двери квартиры, расположенной на первом этаже. Лукашевич наливал молоко в блендер. В отличие от Байльшмидта и прочих коллег, он запивал стресс молочным коктейлем с малиновым или клубничным сиропом. Громкий мяв заставил его обернуться. Пускай необъятный размер, неслышная поступь и алогичное появление котяры в съемной квартире, где животные запрещены, и смутило блондина, он лишь дружелюбно улыбнулся: — Правильно, малыш. У меня ты в безопасности. Ужасные типа люди творят кошмарные вещи, и я не хочу, чтобы они навредили еще кому-нибудь. Ни животным, ни людям. Хочешь молока? Лукашевич посмотрел в окно. Он заметил, что Гилберт только-только выехал со двора. Это казалось странным, ведь они попрощались больше, чем десять минут назад. Немного прифигевший от такой реакции человека, кот потерся о Феликса, теряя кусочки эктоплазмы и сжимаясь в маленький комочек, а после и вовсе исчезая, оставляя после себя зелено-желтую эктоплазму.