Великая жертва

— Эй, ты чего уставился? — Что? *** — Эй, ты чего уставился? — осторожно спросил кто-то, щёлкая пальцами у самого уха. — Он так уже минут пятнадцать изображает статую, — добавил другой голос. — Жуть. Феликс сразу же принялся осматривать рубашку друга на наличие кровоточащих знаков и смотреть в ту же точку почерневшего от погоды леса, куда уставился Байльшмидт. Однако ни призраков, ни прочей нечисти он не видел, от чего беспокойство лишь сильнее нарастало. Гил перевел на него взгляд и улыбнувшись прижал к себе. — Ты умеешь танцевать танго? Блондин покраснел, еще не до конца привыкая к таким порывам нежности со стороны друга причем еще и на глазах у Мэтью и Халлдора, вцепился в руки альбиноса, не до конца решая, оттолкнуть его и вырваться или же нет. — Чт... Почему... — он был озадачен вопросом. — Не умею я танцевать! — Значит нужно научиться, — Гил улыбнулся. — Для чего нужно? — Лукашевич все еще был в ступоре и не понимал, с какого потолка Гилберт вообще вспомнил и заинтересовался танцами. — Мужское танго самое красивое... — Гилберт улыбнулся. — И что? — Феликс нахмурился. — Причем тут это? Я типа думал, что у тебя опять припадок из-за нашествия нечисти или что-то похуже, чего не вижу я. А ты тотально так неожиданно берешь и начинаешь что-то городить о танго! Гилберт улыбнулся. — Задай вопрос о танго Элизабет, — он крутанул его вокруг себя. — А пока где тут наши блондинчики? Блондин кивнул в сторону большого письменного стола. Мальчишки сидели напротив друг друга и переписывали с учебников задачи и примеры. Похоже им было абсолютно плевать на потусторонних в "их" комнате, хотя было заметно, что Мэтью странно и резко перевел взгляд в тетрадь, едва Лукашевич обратил на них внимание. — Мда, какой пример я подаю молодежи... — Гилберт вздохнул, — учите задания, недоросли. Через два часа приду проверю! Ну что, идем учить танго? — С чего ты вообще решил, что я типа хочу учиться танцевать? — косо взглянул на него Лукашевич. — Не хочешь? Как хочешь, тогда я пошел писать рапорты и отчеты, иначе отпуска нам точно не видать, — Гилберт пошел к себе. Феликсу вмиг стало стыдно за свой резкий ответ. Пока еще не стало слишком поздно и Байльшмидт совсем не скрылся за поворотом, он громко проговорил: — Прости... Я тотально не умею танцевать и могу отдавить тебе ноги, типа превратив их в плоские ласты. — Ничего, мне их отдавливали не раз, — Гилберт повернулся к нему. — Так что, мне идти писать отчеты или ты рискнешь и станцуешь со мной танго? Блондин колебался с ответом. — Ну, типа я могу попробовать... — Пойдем, это не займет много времени, — Гилберт предложил ему руку. — Здесь есть что-то типа хореографического зала? — Лукашевич догнал альбиноса и пошел с ним в ногу. — Да, но пользуются тут им редко, — он повел его на улицу через двор, в закрытый павильон. — Обычно тут справляют не формальные свадьбы. Ветер выл, набирал силу и едва не сбивал блондина с ног. Тот лишь сильнее вцепился в Гилберта, зажмурился и спрятал лицо, прикрываясь волосами. — А это типа разве законно? — перекрикивая вой ветра спросил Феликс. — Или типа все неофициально проходит? — Такой брак имеет силу только между своими, — Гилберт обнял его, прижав к себе, и быстро довел до павильона. — Если хотят жениться официально — едут за границу. — Все, понял, — согласно кивнул блондин. Едва увидев зеркало он тут же подбежал к нему и стал поправлять прическу, при этом глядя на отражение Байльшмидта. — Элизабет наверно тотально много зарабатывает на таких праздниках. — Ошибаешься. За подобное она денег не берет, а вот просто провести тут бал или банкет выльется в копеечку, — Гилберт протянул спутнику расческу. — Держи, взлохмаченный мой. — Я типа не только про деньги, — Лукашевич с благодарностью кивнул, принимая решение. — Элизабет типа очень переживает и заботится о каждом, кто ей дорог. Наверно она тотально счастлива, когда такие свадьбы проводятся у нее в пансионате. — Это да, ведь не каждый день можно человека сделать счастливым настолько, что б он влюбился в мир, — подражая её голосу проговорил он. — Любит она эти свадьбы. — Это круто, — блондин привел волосы в порядок и вернул расческу Байльшмидту и огляделся. Зеркала не висели здесь сплошной стеной, а поручни располагались на сантиметров тридцать дальше от стены. Окна были завешены вертикальными розово-белыми жалюзи, а у голой кремовой стены стояли магнитофон и большая аудиосистема. — Тотально круто, — восхитился Феликс и его голос эхом отразился от стен. — При условии многолюдья акустика помещения уменьшается, — Гилберт достал телефон. — Потанцуем? — А там... ну... типа зарядка или там мышцы разогреть типа не надо что ли? — неуверенно с неловкими паузами спросил Лукашевич. — А ты планируешь всерьёз заняться танцами? — Гилберт улыбнулся. — Разогреться можно наклонами. Растяжки нам не нужны сейчас. — Я тотально вообще в этом ничего не понимаю, поэтому и спрашиваю у тебя, — надулся блондин. — Ты типа вообще тотально все умеешь. — Не все, не обижайся пожалуйста. — Я не обижаюсь, — покачал головой Феликс. — А если и да, то только на себя. Он еще раз посмотрелся в зеркало. — А моя одежда типа подойдёт для танго? — спросил он, выставив к зеркалу ногу и поправив рукава кофты. — Подойдет. Танго можно танцевать в любой одежде. Ну или без оной, — Гилберт улыбнулся. — Обойдёшься, — Лукашевич показал язык. — Танго хорошо тем, что в нем говорят не тела, а души. Есть очарование в этом, — Гилберт подал ему руку и включил музыку на телефоне. — Просто следуй за мной. Даже если будешь наступать на ноги не страшно. Он положил телефон на динамик и вернулся к Феликсу, взяв его за руки. Тот разволновался, но старался держать себя в руках. Гилберт сделал шаг в сторону, а блондин пытался это синхронно повторить, задев при этом его ботинок. Следующим движением был плавный, но неожиданный выпад и Лукашевич мертвой хваткой вцепился в альбиноса, дабы не оступиться и не упасть, потянув за собой еще и Гилберта. Постепенно он привыкал к темпу танца, пытался повторить все движения рук и ног альбиноса, глядя под ноги и расслабив тело, полностью позволяя Байльшмидту вести его. — Видишь, это не так уж и сложно, — улыбнулся тот. — Капелька доверия, расслабленность и все получается. Для первого раза танго восхитительный. — Да уж, восхитительное первое танго пингвина с нарушенным вестибулярным аппаратом, — фыркнул блондин. — Я типа на выпускном даже вальс не танцевал потому что на репетиции опрокинул несколько стульев, а моя партнерша по танцу упала в клумбу с розами. Благо типа первый этаж был. — Это не значит что ты плохой танцор, это значит, что учитель был идиот, — Гилберт улыбнулся, — ты просто не учился, а способности у тебя есть. — Какой там учитель, — Лукашевич закатил глаза и от этого чуть не оступился. — Мы сами все типа организовывали. И вальс учили по DVD. — Тогда удивительно, что хоть кто-то смог станцевать, — Гил улыбался, он был счастлив. — Я один ничего не смог, — это прозвучало не столько расстроено, сколько безразлично. Он продолжал танцевать и уже запомнил движения, поэтому смотрел под ноги только чтобы не наступить на ногу другу. — Посмотри на меня, не смотри на ноги, там нет ничего интересного. — Если я не буду следить за тобой, то сделаю из твоих ног отбивную, — упрямился блондин. — Не страшно, я готов потерпеть, — Гилберт улыбнулся. Феликс все же переборол себя, послушался Байльшмидта и посмотрел ему в глаза. Однако в этот момент они сделали последний выпад и музыка закончилась. — Спасибо! Это было восхитительное танго! — Гилберт поцеловал его вновь через руку. — Покажешь вальс или на сегодня достаточно? — Хочешь типа улететь в кусты? — усмехнулся блондин, убирая выбившуюся прядь за ухо. — А как же типа ребус, стих и проверка домашнего задания? Время позволяет? — Вполне. Разрешите пригласить вас на танец, мой юный друг! — Гилберт учтиво поклонился. — Разрешаю, мой взрослый друг, — подавив смешок, Лукашевич сделал реверанс. Однако от зазвучавшей следом музыки он не смог не рассмеяться. — Вот только не кажется ли пану, что танцевать вальс не пристало под Сектор газа? — Разве? А я думаю иначе, — Гилберт повел друга в вальсе. — Ну хотя бы не Ленинград и на том спасибо, — блондин, считая про себя до трех, вместе с Байльшмидтом закружился по залу. Гилберт улыбался и кружил Феликса. От того, что альбинос похвалил его за танго и просил не смотреть под ноги, Феликс потерял бдительность и несколько раз наступил Байльшмидту на ногу. Но тот не подал виду, лишь крепче прижал, что б не останавливался. Спустя еще полторы минуты музыка кончилась и Гил похлопал. — Прости пожалуйста, — блондин отошел, опустил глаза в пол и принялся извиняться. — Я тотально ужасно танцую. — Ты восхитительно танцуешь, тебе лишь нужно потренироваться. Думаю еще пару раз и будет прекрасно. — Может типа лучше не сегодня? Растянем типа наши уроки на пару деньков, — Лукашевич зарделся от похвалы и отступил к двери. Но теперь, когда музыка не играла, можно было услышать, как громко и беспрерывно ливень молотит каплями по карнизу, от чего тот подпрыгивает и едва ли не обламываетcя. Ветрило скашивает капли дождя, отчего они проскальзывают по окну с такой скоростью и оставляют после себя водные подобия хвоста кометы, словно пытаясь разбить стеклопакеты. — Или мы тут останемся, пока погода типа не улучшится, — Лукашевич вмиг передумал уходить. — А как хочешь ты? — Гилберт сел на стул. — Не знаю. Зато я знаю, чего не хочу, — Феликс сел рядом. — Тотально не хочу промокнуть, потому что типа мне потом будет очень неудобно просить у Элизабет фен. И так я ее наверно тотально заколебал. — Тогда давай переждем дождь. Хочешь поговорить? — Что за ступор на тебя напал, едва я типа ушел за ребятами? Что произошло? — не повременил с вопросом блондин. — Воспоминания накатили, первый день в этом "благостном" заведении, — альбинос улыбнулся. — Мы тогда познакомились с Элизабет и сутки провели в карцере. Было весело. — Карцер? — Лукашевич удивился. — Ты же типа говорил, что это был пансион для богатых детей, но типа с трудовым отдыхом, а не колонией строгого режима! — Наличие карцера это не отменяло. Посмотрел косо на директора — сутки в железной коробке на хлебе и воде. Сбежал — неделя, плюс к этому перечищенная картошка, исчисляемая ведрами. Блондина передернуло от представления подобных наказаний. — И как там типа может быть весело... — Ну, тогда я считал Эль мальчиком. Мы подрались, потом писали цветными мелками на стенах целый час, а следом было танго, с ним мы выиграли конкурс, — Байльшмидт улыбнулся. — Круто. Так вот типа с кем пани Элизабет получила тот кубок за парный танец, — Феликс вспомнил об одной из наград, которая попадалась ему на глаза, когда он бывал в кабинете Хедервари. — Я бы тотально хотел посмотреть на ваш танец. — Тебе же ее и уговаривать на это, — Гилберт прислушался. — А вот карцер мы сравняли с землей. В первый же день. — В первый же день, как попали туда? — удивился Лукашевич. — Зашибись вы крутые. А насчет танца я типа не уверен, что Аличе разрешит вам устроить "танец души". Я имел в виду, что хотел бы посмотреть именно на ваше выступление. Или типа ни фоток, ни съемок тотально не сохранилось? — Нет, как только мы купили этот комплекс, так и снесли, — улыбнулся Гилберт, — а про фото я не знаю. — Людвиг расхваливал тебя, когда мы шли с ним за кинжалом. Говорил, что ты замечательный старший брат и это было тотально видно еще типа с самого детства на протяжении всего времени, — Феликс болтал ногами в воздухе. — Вот я типа и хотел узнать, есть ли у тебя фотографии или видео из детства. Хочется типа посмотреть, отличаются ли визуально замечательные старшие братья от просто старших братьев. — Если только у Эль, я старался все прошлое забыть. Ничего хорошего там лет до 11 не было. — А после одиннадцати? — поинтересовался блондин, пододвигаясь ближе. — После одиннадцати появилась Элизабет и стало жить интересней, но сниматься я так и не любил. Вечно с опаленой мордой, руками и тонной крема. — Жалко, — вздохнул Лукашевич. — А я типа хотел бы посмотреть, каким ты был в детстве. Я совсем не подумал о твоем альбинизме... Он спрятал лицо в ладонях, бурча что-то не очень лестное в свой адрес. — Совсем детских у меня и не будет. Меня даже на семейных портретах нет, отец был против. — Тебя не считали членом семьи? — Феликс поднял на него взгляд. — Не считали нужным. Мало того, что монстр внешне, так еще и строптив не в меру, — Гилберт усмехнулся. — Моя семья тут. — И не только, — не совсем согласился блондин. — А как же Стефан и Антонио с Франциском? Они тебе тоже тотальная семья. — Это да, но ближе Элизабет можешь стать только ты, — Гилберт посмотрел в окно. — Есть возможность добежать до корпуса. Побежали? — Раз есть шанс, значит тотально нужно его использовать, — Лукашевич соскочил со стула и, бросив взгляд в окно, дабы оценить изменения в погоде, пошагал к двери. Гилберт пошел следом. — Бежим? — он схватил Феликса за руку и побежал к корпусу. Ветер, словно поджидавший их, вновь зарывался в волосы, путая их, дождь хоть и не был таким сильным, все равно больно резал каплями по щекам. Они решили срезать путь, пробежав по хлюпающему под ногами газону. Когда до крыльца оставалось лишь несколько шагов, Феликс вдруг замедлился и удивленно, даже с каким-то ужасом посмотрел в сторону леса. Помотав головой и заверив себя, что это лишь ветер и самонакрутка от сдающих нервов, он помчался за Гилбертом, но забыв, что осталось всего пара метров, не успел остановиться и врезался в спину друга. — ОЙ! — Гилберт рухнул на крыльцо, к ногам вышедших Элизабет и Аличе. — Простите девочки. Просипевший альбинос чихнул. — А мы вас как раз искать собирались, — Аличе посмотрела на повалившихся друзей. — Где вы были?! — Хедервари рывком подняла Гилберта с пола и одарила его недовольным взглядом. — Чем ты думаешь?! Может это тебя стоило посадить под домашний арест? — Мы танцевали и это было тотально! — Гилберт улыбнулся. — Снимите с меня Феликса, а то он меня возбуждает. Но снимать никого не пришлось, ведь тот сам, едва услышал это, вскочил как ошпаренный, отпрыгнув метра на два от Байльшмидта. — Не бойся, я себя контролирую, — Гилберт улыбнулся. Покраснев, Лукашевич отвернулся. — В списке вакансий не было такой профессии, как входной коврик, — шатенка приставила каблук к боку Байльшмидта. — Вставай и иди к Яо на массаж. — Садистка! — Гилберт вздохнув поднялся, — Ладно, пойду, раз все равно тут. Но потом мне нужно будет время. — У тебя его достаточно, — хмыкнула Элизабет, откинув волосы назад. — Ты блин много себе позволяешь, а после Яо будешь лежать пластом и я буду спокойна, что ты никуда не вляпаешься. На этих словах она посмотрела на грязные следы на полу от обуви Лукашевича. — Я-я уберу, тотальное честное слово! — блондин снял кроссовки и побежал за тряпкой. — Ну вот зачем ты так? Он-то в чем провинился? У тебя фотки с выступления того есть? — Гилберт снял грязную обувь и обмыл ее тут же в специальной ванночке. — Я ничего не сделала, он сам, — невинно захлопала глазками шатенка. — Что еще за "того выступления"? — Первого и последнего, — Гилберт смутился. — Пупс желает посмотреть каким я был. — Как мило, вы уже семейные фотографии решили посмотреть? — девушка усмехнулась. — Надо посмотреть в фотоальбомах. Мне дарили три года подряд на каждый праздник, так что я возьмусь за поиски фото минимум послезавтра. — Хорошо, спасибо. А повторить не хочешь? — улыбнулся тот. — Повторим, когда я точно решу, как именно разберусь со всеми протоколами, налажу отношения с постояльцами, — далее ее голос упал до шепота, чтобы услышать ее смог только Гильберт, — при этом не осквернив души бедных деток. Феликс вернулся с мокрой тряпкой, встал на колени и стал отмывать грязные следы и разводы на полу. — Господи, на тебя плохо влияют монахи, — вздохнул Гилберт. — Может хоть швабру возьмешь? — Зачем? Тут ведь немного, я типа ведь не весь пол буду мыть, — одно наглое пятно не хотело оттираться и блондин прилагал как можно больше усилий, чтобы расправиться с грязью. — Мне не нужна швабра. — Хорошо, хорошо, только то, что ты трешь, рисунок на полу. Все вытер уже, вставай. Услышав это и заметив свою ошибку, Лукашевич хлопнул себя по лбу мокрой тряпкой. Поднявшись, он ушел вешать ее на исходное место на батарее. — Мне тотально стоит быть внимательным, — Феликс прошелся босиком по полу, отмечая еще множество таких рисунков, на которые почему-то раньше не обращал внимание. Гилберт вздохнув повернул его в сторону комнаты. — Идем, пора помыться и поработать, а к Яо я схожу после, иначе никакого рапорта не напишу. — Л-ладно, — Лукашевич согласно кивнул. — Мне типа тоже заданий позадавали. Гилберт включил воду в ванну. — Ты в ванне, а я в душ. Так мы управимся быстрее. — С такой тотальной логикой типа и не поспоришь, — блондин усмехнулся, трогая воду и регулируя ее температуру под себя. Затем он заметил, какие у Гилберта перепачканные в грязи и мокрые от луж штаны, и опять принялся извиняться: — Прости, что толкнул. Я тотально не хотел. — Успокойся! Надо сказать, что так меня не роняли очень и очень давно... — Гилберт стал раздеваться. — И как мне типа это расценивать? Что я тебе чуть мозги не вышиб или типа это падение было тотально эффектным? — спросил Феликс, справившийся с одеждой быстрее и уже расслабляясь в горячей ванне. Он посмотрел на Байльшмидта через отражение, а затем обернулся к нему, дабы убедиться, что все синяки и царапины на его теле это не обман зрения и невымытое зеркало. — Как маленькое приключение. Кстати от чего ты так шарахнулся? — Гилберт прошёл к душевой кабине. — Что такого было в лесу? Блондин растерялся. — Ну, типа наверно это был сквозняк между деревьями, — неуверенно ответил он. — Вряд ли в этом лесу есть волки, иначе мы бы сквозь него не пошли бы в деревню. — Волков тут не было отродясь, вот блин, нам только оборотней не хватало... А я то думаю, чего граница серебром посыпана, на уровне пыли, но нечисть фиг пройдёт, — Гилберт вздохнул. — А может это типа не оборотни, a действительно просто ветер, — Лукашевич достал с полки шампунь и стал мылить голову, как можно тщательнее вымывая все волосы и царапая ногтями кожу головы, словно и там была грязь. — Ты ведь типа не слышал. Или слышал? — Нет, не слышал, — успокоил его Гилберт. — Слушай, оставь шевелюру в покое. Выдернешь же все волосы! — Если не слышал, значит этого типа и не было, — блондин обернулся. Странно, что Гилберт смог это заметить за закрытыми дверями душевой. — Ты же сказал, что до сих пор типа клубникой пахну. Значит на голове еще осталось засохшее варенье. — Это у меня такой заскок после борделя, но пахнешь ты клубникой уже меньше. Отходняк у меня наверное, — Гилберт стоял под струями воды. — До сих пор? — удивленно спросил Феликс, недовольно посмотрев на свои ногти. Похоже, помимо фена, ему придется просить у девушек еще и маникюрный набор. — Я типа думал, что ты уже, ну, типа "проветрился". — Типа почти. Маникюрный набор в шкафчике под зеркалом. Если нужен, — заметил взгляд Лукашевича альбинос. Блондин тут же убрал руки под воду и недовольно перекрикнул поток воды: — Да ты уже тотально достал мои мысли читать! — Я их не читаю, просто ты так презрительно смотрел на ногти, что я невольно подумал о ножницах, — Гилберт удивительным образом говорил спокойно. — Как ты это видишь? Створки же непрозрачные! — недоверчиво ответил Лукашевич, теперь уже потянувшись к гелю для душа. — Да, но силуэты видно. А ты слишком пристально рассматривал руки. Можно было допустить, что у тебя заноза, но её нет, значит болячка, ранка, еще что-то, но и этого нет. Значит маникюр. — Применял бы ты свою дедукцию на работе, чтобы не лезть на рожон и доверять каждым рыжим, — мочалка от щедрого полива гелем стала напоминать пушистую овечью кудрявую шерсть, — а то только на мне его используешь. — Ну извини, постараюсь. — Старайся, я тотально верю в тебя, — Лукашевич улыбнулся. — Ты ведь тотально со всем можешь справиться. — Что ты! Я не всесильный. — И чего же ты не умеешь? — заинтересованно спросил Феликс, заканчивая свои водные процедуры и смывая остатки пены. — Оставаться спокойным при тебе, контролировать свою тьму, держать обещание. — Сейчас же ты спокоен, — не согласился Лукашевич, вытираясь махровым полотенцем. — И типа вроде не подводил ни разу. А твои черныши типа самостоятельные, вот и вредничают. Наверно. — Ты всему ищешь объяснение? — Гилберт стащил со стены полотенце. — Уй, искушение блондинистое! — Я не специально! — тот тут же накинул свой розовый халат, а из полотенца сделал тюрбан. — И вообще это тотально была твоя идея. Ты типа должен был предугадать подобное! — А что если мне нравится? — Гилберт улыбнулся. — Пользоваться твоей слабостью было бы цинично, а вот поэпатировать тебя сейчас у меня руки чешутся. — Занял бы свои руки чём-нибудь полезным, — щеки, красные от горячего пара, потемнели еще на пару тонов от смущения. Блондин полез в шкафчик и достал небольшой чёрный чемоданчик, посчитав, что оный и является маникюрным набором. — Слушай, а бесцветного лака у тебя не найдётся? — Там есть все, — Гилберт обернул полотенце вокруг бедер. — У меня ногти тоже трескаются. — Тогда типа как закончишь все свои обязанности, я тебе мини маникюрный салон забацаю, — Лукашевич усмехнулся. — Бесплатно. — Хорошо, только после Яо, а то наша деятельная Эль меня прибьёт, — улыбнулся Гилберт. — А потом мы с тобой будем муштровать блондинчиков. Услышав о подростках, Феликс нахмурился: — Почему ты так суров с ними? — Не хочу, что б они повторили мои ошибки, пусть учатся, — он улыбнулся. — Да и никто не говорил, что будет легко. — Но это тотально не значит, что нужно доводить их своим "воспитанием" до слез, — не согласился Лукашевич. — Это когда я их довел?! — Гилберт недоумевал. — Сегодня, когда вез сюда, — все также хмуро ответил блондин. — Зачем ты обидел Халлдора? — Халлдора я не доводил. Я хотел его у Стефана с братом оставить, но тот испугался дома и я оставил там Джонса. — А потом? Зачем потом на него накричал, когда он ни в чем не виноват? — негодовал Феликс. — Зачем обвинил его в том, что типа участвуя в затее всего класса он тотально больше всех везде совался? У тебя разве есть доказательства, чтобы вот так смело наезжать на ребенка?! — Знаю. Ведь, по счастливой случайности для него, малыш жив, а на его месте тот парень в морге. Ну так как? Я не должен был его ругать? — С чего ты это взял? Почему так думаешь? — блондин часто заморгал. — Тебе это призраки рассказали? — Нет, парни Стефана. Эти уроды после нападения на Мэтью решили эту семью больше не трогать. Они не знали, кто будет жертвой, поэтому ничего мне не сказали, — Гилберт вздохнул. Лукашевич опустил глаза, понимая, что эта жалкая попытка защитить Халлдора с треском провалилась, и если спор продолжать, то можно сделать только хуже. Он подошел к прикроватной тумбочке, достал из нее четки и молитвенник и сел перед поставленной на самой тумбе маленькой иконкой на колени. — Ты типа так и не оценил укороченные рукава своего халата. Даже не надел его, — сказал Феликс, прежде чем закрыть глаза и неслышно, одними губами, читать молитву. — Я извиняюсь конечно, но открой пожалуйста тайну, где мой халатик? — Гилберт осматривал комнату. — Разве не в ванной? — чуть приоткрыв один глаз, обеспокоено спросил Лукашевич. — Если нет, то я типа мог его случайно запихнуть в комод вместе со швейным набором. — Нет, в ванне его нет, сейчас посмотрю в комоде, — Гилберт открыл ящик и достал оттуда халат. — Воооот он моя прелесть! Надев Гилберт посмотрел длину рукава. — О, ты мастер! Сейчас великолепно! Блондин хотел улыбнуться, но почему-то сдержался, закусив губу, и продолжил читать молитву. Он не хотел поддаваться гордыне и пытался сосредоточиться на том, что считал нужным им обоим и всем, кого они пытаются защитить. — Знаешь, если ты порадуешься и улыбнёшься, это не будет означать что ты возгордился. Это всего лишь обозначит, что ты счастлив. Прости, я тебе мешаю... — Гилберт, сев за стол, стал писать протоколы. "Не читай мои мысли, пожалуйста"