Великая жертва

Гилберт сидел, читая в интернете про демонов. Относительную тишину и спокойствие в комнате нарушали входящие на телефон сообщения. Вот только звук этих сообщений совершенно отличался от установленного на телефоне Байльшмидта. — Тебя хотят уже минут десять, — Гилберт кивнул на телефон, — я брать не стал. Лукашевич хлопнул себя по лбу. С таким проницательным другом-телепатом ни о каких элементах неожиданности и незаметных подкрадываниях и речи быть не может. Посмотрев на список сообщений, блондин хмыкнул. — Всего лишь беседа наших коллег. У тебя такая тоже имеется, — посмотрел на другие диалоги и отчего содрогнулся. — Kurwa... — Что такое? Что там пишут? — Гилберт сел и обнял Феликса. — Братья проставиться зовут, — блондин положил голову ему на плечо. — Я тотально забыл о семейных традициях... — Проставиться за что? — Гилберт поцеловал его в макушку. — За день Независимости, — написав короткий ответ, он вздохнул. — Ну и за днюху тоже. Мы типа всегда отмечали ее в кругу семьи, но теперь у меня тотально другие планы, да и со всей этой дребеденью я не вспомнил про это... Угрх... Как же тотально неудобно получается! — Стоп, стоп, стоп! — Гилберт поднял его за подбородок. — У тебя была днюха? Когда? — Не было еще, — замотал головой Феликс. — Из-за моей полнейшей уверенности в своей памяти, я попал в тотальный просак. Мы запланировали с тобой провести следующий месяц вместе, но я не могу подвести семью, и тебя ни за что не брошу... — внезапная мысль осенила его. — Если только... — он схватил Гилберта за плечи и притянул его так близко, что они соприкасались лбами, и серьезно спросил: — Станешь моей семьей? Гилберт пораженно кивнул. — Стану, я почту за честь, — Байльшмидт прижал его к себе. — Так когда у тебя день рождения? — Одиннадцатого. Придется немного подредактировать наш отпускной план, — блондин задумался. — Тебя устроит недельный выезд заграницу? — Устроит. Если вторую мы проведем там где хотели, — Гилберт гладил его. Лукашевич нахмурился. — Тогда тебе придется тотально подыграть мне во всем, — опять серьезно заговорил он. — А все вопросы, а я тотально уверен, что они у тебя будут, оставишь на потом, когда мы будем только вдвоем, идет? — Конечно, ты расскажешь мне все, что б мы не попали впросак. Я подыграю тебе, а может и не придется притворяться, — Гилберт улыбнулся. — А с вопросами мы подождем. Зеленые глаза, полные счастья и радости, благодарно посмотрели на него. — Спасибо! Спасибо тебе огромное! — Феликс обнял Гилберта так крепко, как только мог. — Я кажется уже говорил, что люблю тебя, — Гилберт его обнял и погладил по щеке, убирая прядку с лица. — Ты время-то засек обнимашек? — Гил его не отпускал. — Сейчас, — он вышел из диалогового окна и включил секундомер. — Теперь, когда наши обнимашки типа закончатся, прибавим к полученному времени еще полторы минуты. — Не полторы. Мы сидим как ты пришел. — Пять? — Лукашевич посмотрел на циферблат, вспоминая сколько же минут было на нем, когда он взял телефон в руки. — Восемь? — А фиг его знает. Давай пойдем помоемся и будем спать. Вот тогда я тебя всю ночь обнимать буду. — Я уже дважды сегодня мылся. Обойдусь, — улыбнулся блондин. — Ах, да, тогда... — Гилберт так обнявшись и рухнул в постель. — Свет! Свет погас. — Подожди, — Феликс вдруг сел и неуверенно, замявшись, произнес: — Давай, ну типа, перед сном кое-что сделаем. — Что же? — Гилберт обнял его ноги. Блондин на ощупь нашел на тумбочке книжку. — Почитаешь со мной вечернюю молитву? — жалобно попросил Лукашевич, включая бра над изголовьем кровати. — Именно вечернюю? Хорошо. Pater noster, qui ts in caelis, Sanctrticetur nomen Tuum. Adveniat regnum Tuum... — начал Гилберт, слишком привычно опускаясь на колени. Феликс промолчал о том, что это не совсем вечерняя молитва, но все равно она сойдет. Улыбнувшись и отругав себя за излишние сомнения о своем друге, он сел рядом, сложив ладони вместе, шепотом зачитал другую молитву. Гилберт перешел на ту, что читал Феликс. Блондин шире улыбнулся. В этот момент его переполняла уверенность, что им теперь все по плечу. — ...Amen, — он закончил молитву громче, чем начал, и зевнул. — Только можно с утра я это делать не буду? — Гилберт его обнял. — Почему? Не хочешь? — Лукашевич отложил псалтырь и выключил свет. — Я предпочитаю с утра спать, — Гилберт обнял Феликса. — Когда захочешь помолиться со мной, просто скажи, — блондин улыбнулся. — Я подвинусь. — Хорошо, — Гилберт уткнулся в плечо Феликса. — Договорились, — тот погладил его по волосам. — А теперь уже тотально точно спокойной ночи. — Добрых снов, родной, — Гилберт уснул. Ночью он проснулся от очередного кошмара. Лунный свет, падающий в окно, серебрил волосы Феликса и делал его улыбку умиротворяющий. Улыбнувшись Гилберт вновь уснул. Но спустя пару минут, такое родное и любимое лицо превратилось в жуткую образину с пустыми глазницами и стоящими дыбом волосами. К шее Гилберта потянулись руки с облезлой склизкой кожей и принялись душить. Монстр открыл рот в мерзком подобии улыбки, демонстрируя длинные кровавые у десен клыки, с которых капала слюна. Откуда-то далеко, словно из деревни, что за лесом, раздался протяжный и заунывный вой пса, который словно оплакивал умирающего человека. Феликс пытался разбудить друга, который словно пытался защитить горло. В порыве этой защиты от неизвестного, Байльшмидт ударил блондина по лицу. Не обращая внимания на боль в переносице, Лукашевичу удалось перехватить его руки и придавить их, навалившись на Гилберта всем телом. Молитвы не помогали ему успокоится и, не придумав ничего лучше, Феликс заговорил: — Ты читал мой стих? Нет наверно. Я оставил его под ноутбуком, но потом заметил его на полу. Хочешь я сейчас его тебе зачитаю, что бы ты не ломал голову над моим эльфийским? Слушай: Гром небесный — цокот копыт. Мимолетная молния, словно виденье. Не удержит взгляд их даже на миг... Гилберт открыл глаза. — Продолжай... — просипел он. Феликс радостно воскликнул: — Очнулся! Слава Богу! — он отпустил руки Байльшмидта. — Не пугай меня так больше, пожалуйста. Ах, да, сейчас... Все быстрее кони вселенной. Словно туч чернота Грива стелется вдоль горизонта. А в глазницах у них пустота... На этом моменте Гилберт передернулся и Лукашевич свалился с него набок, но продолжил: — Замирает от цокота сердце. Мы и видим их только мгновенье... Гилберт его обнял. — Я люблю тебя, не бросай меня, пожалуйста, — он смотрел в глаза Феликса. — Я тебя ни за что не брошу, — блондин погладил его по бледной щеке. — Мы ведь семья, верно? А семья никогда не бросит. — Да! — Гилберт его обнял. — Присниться же такое. Где-то у меня пробой... Спасибо, что разбудил. Мне было так плохо. — Без проблем, — улыбнулся Лукашевич. — Утром ты ведь тотально сделал для меня тоже самое Гилберт его прижал к себе уткнувшись в волосы. После недолгого молчания, блондин тихо засмеялся: — А говорил, что всю ночь можешь проспать в обнимку. Похоже, таймер придется засекать типа по новой. — Могу, когда не снится всякая жуть. — Все-все, больше не будет снится, — успокаивал его Феликс. — Сам ведь когда-то сказал, что когда я рядом тебе кошмары не снятся. Я рядом. — Обожаю тебя, — Феликса вновь обняли. — Завтра на работу, потом блаженные выходные. — Вот именно, так что отдыхай. Спи, и пусть всякие бяки и жути к тебе не лезут, — нашептывал блондин на ухо Гилберту. — Я тотально буду тебя охранять. — Спасибо, любовь моя, — Гилберт уснул. Феликс улыбнулся, дотянулся до платка, лежащего на столешнице тумбы и вытер кровь, засыхающую под носом. Кристиан вошел в комнату. — Вот, держи мелок. Поставь утром кресты на окошках. — Конечно, — Лукашевич кивнул, забирая мел. — Именно утром, не сейчас? — Утром, сейчас свою жертву они получить, — Кристиан вытер кровь. — С-спасибо, — Феликс покраснел. — Я тотально больше ни за что не позволю Гилу стать их жертвой. — Ты поступаешь против природы, но думаю ты сам разберёшься. — Не знаю против какой я природы, но даже если я и поступаю против нее, то это ради тех, кого я хочу защитить, — до Лукашевича совсем не дошел смысл фразы Кристиана. Сказывались усталость и переживания за Байльшмидта. Гилберт опять застонал. Но потом, успокоился. Кристиан, перекрестил его. — Спи, теперь все будет спокойно. — Благодарю Вас, — Феликс поклонился. — Простите, что побеспокоили. — Да ничего, я еще не ложился. Помолились? — Да, все прошло замечательно, — блондин улыбнулся. — Значит он не так черен как думает. — Возможно, — больше из вежливости согласился Феликс. — На самом деле он самый добрый и хороший человек, которого я когда-либо встречал. — А что же тогда он о себе так говорит? — Не знаю, — признался блондин. — Может он хочет сам поверить в это. — В то, что черен? — Кристиан вздохнул. — Тяжко тебе придется. — Знаю. Вроде бы у меня начинает получаться изменять его, но я тотально не уверен. — Не переживай, все будет хорошо. — Но вне зависимости от того, черен он или нет, я ни за что его не оставлю, — голос поляка был полон уверенности. — Доброй ночи, — улыбнулся Кристиан. — Доброй, — кивнул Феликс. — Надеюсь, до завтра мы вас не побеспокоим. — Ничего, я понимаю. Беспокой, если буду нужен. Феликс закрыл за Кристианом дверь, в который раз пожелав ему спокойной ночи. Только сейчас он заметил, что лег спать в спортивном костюме, поэтому, просто сняв мастерку и спортивные штаны, он вновь улегся под боком Гилберта, положив его руки себе на плечи. Тот прижал его к себе.