Великая жертва

— Первое это поведение твоего брата, он был безукоризненно вежлив, — Гилберт плюхнулся на кровать. — Результаты проверки адресов Антонио сообщит нам завтра лично. Стефан нашел брата девчонки, но он серьезно болен. Хотя дом Стефана даже детскую ему сделал. Скотт поехал к ней знакомиться, результат знакомства нам расскажут завтра. Бонфуа передавал привет от Наташи, где они виделись спросишь у него сам завтра. Завтра у нас будут гости. — Помимо Стефана еще будут твои друзья? — уточнил блондин. — Насчет Ивана, думаю, что начальство за твой рапорт его тотально огрело, вот он и "искупляет вину". — Думаешь? А я полагаю, что его переводят на повышение, ну не втюрился же он в самом деле! — Гилберт с надеждой посмотрел на Феликса. — Хотя и про начальство я думал. — Знаешь... все может быть. Ну там любовь с первого поцелуя и все такое, — хихикнул в кулак Лукашевич. — Или Милош все же его оповестил. — Я не знаю, родной, все может быть. А тебе можно шашлык? — Думаю уже можно. Надо взять на пикник Яо, пусть тотально проконтролирует, — предложил Феликс, разрезая себе отбивную на мелкие кусочки. Гилберт стал есть макая в соус. — Вкусно! — Вот видишь, — пожурил блондин, — а ты типа "скатились до столовки". — Коржики у нас в столовке давали по праздникам. — А в будние дни? — Вода и сухари. Правда ванильные, — Гилберт, съев порцию, налил себе кофе. — Чай, кофе? — Странный какой-то пансионат. Для богатых, популярный, раз типа с разных стран приезжали сюда, а еда как в тюряге, — блондин недоверчиво нахмурился. — И типа лучше чаю, кофе вечером типа не совсем то. — Вот такой у нас директор был, — у Гилберта задёргался глаз. — Старый хрыч был скупердяем и эксплуататором. Бесило это всех детей, а вот взрослые были в восторге. Тоже козлы изрядные. — Прикольно. Мне попадались более стереотипные богачи и их детишки. Мерзкие, разбалованные, до одури наглые и ленивые, — Феликс вкладывал как можно больше презрения во все перечисленные эпитеты. — Помнится, родители одной одноклассницы предлагали моей семье тотально большую сумму денег за то, чтобы я завалил контрольные тесты по литературе и иностранному и сделал их ей, ведь тогда золотая медаль будет ее. Я отказался, и сдал все на отлично... а потом дед выбивал из меня всю дурь своим армейским ремнём с тяжелой металлической бляшкой, приговаривая, что я тотальный эгоист и думал только о себе, ведь деньги типа нам нужны, и я бы типа мог и усмирить свою гордыню и прочее, типа. — Это не гордыня и ты поступил правильно. А требовать фальсификации знаний это низко! — Гилберт его обнял. — Все равно на мой аттестат это бы тотально не повлияло. Да и учителя бы тотально заподозрили неладное, если бы я завалил любимые предметы, — усмехнулся блондин. — Однако они могли бы подкупить самих учителей, чтобы они ей высший балл поставили. Тотальные тупицы. — Прошлое иногда до боли противно. Предлагаю с отпуска делать счастливые воспоминания! — Мы их уже ненароком начали делать, — улыбнулся Лукашевич. — Значит это хорошо! Будет что вспоминать, — Байльшмидт повернулся к нему. — И что не забыть, — добавил Феликс. — Да. Кстати, начальство будем приглашать? — Твои посиделки, ты типа главный заводила и всех кого попало приглашаешь, — парировал Лукашевич. — Почему кого попало? — удивился Байльшмидт. — Потому что я тотально не в курсе, что забыл в вашей тусовке. — Потому что ты нравишься нашим друзьям, — альбинос погладил его руку. — Каждого из которых знаю от силы пять часов, — фыркнул блондин. — Кроме Стефана. Его типа чуть больше. — Тебе они не нравятся? — Гилберт посмотрел Лукашевичу в глаза. — Я не считаю себя нужным в вашей компании, — тот сразу отвел взгляд. — Поиграю лучше в приставку с Толисом. — Феликс, родной, пожалуйста, хоть час... — Хоть два, хоть пять, — хитро ухмыльнулся Феликс. — Пока типа не прогоните. — Ну, ты блин! — он стал его щекотать. — Развел, да? Развел? Блондин ничего не смог ответить, едва ли не истерично смеясь, выкручиваясь и извиваясь, пытаясь увернуться от Гилберта и его щекотки. Он не находил в себе силы не то, чтобы ответить или попросить перестать, даже дышать получалось через раз. Но даже при всем при этом ему было действительно весело. — Обожаю тебя! — Гилберт прижал его к себе. — Ты самый чудесный! — По сравнению с кем? — восстановив дыхание, спросил Лукашевич. — Со всеми, — альбинос поцеловал его в кончик носа. — Светлый, нежный, так и хочется обнимать. — Да я типа наверно для этого и создан, — засмеялся Феликс. — Наверно я должен был родиться шпицем. — Нееет, оставайся таким милым и славным солнышком. — То есть не стричься? — уточнил блондин. — Хмм, если ты разрешишь мне мыть тебе голову, то и не стричься, — Гилберт пропустил золотые волосы между пальцев. — Меня напрягает отсутствие фена, — якобы ни на что не намекая начал Лукашевич. — Пользоваться чужими вещами тотально неудобно, так что я типа и задумался о короткой стрижке. — Не-не-не, я попрошу Франциска, он купит и привезет, — Гилберт убрал локон с лица. — Так что? — Раз ты хочешь, чтобы по выходным и праздникам мои волосы пахли клубникой, то и мыть их клубничным шампунем будешь ты, — предложил блондин. — Быть может это тотально порадует твой фетиш. — Я только буду рад! — улыбнулся Байльшмидт. — Вот и договорились, — улыбнулся Феликс. — Я без ума от твоей улыбки, — Гилберт провел большим пальцем по губам. — Эм, ну, если так, — тот тут же зарделся, — то я типа буду контролировать улыбку. Ты тотально нужен при своем трезвом уме. — Нет, нет, улыбайся чаще прошу! — Тебя призраки и вся это чернуха с ума сводят. А я не хочу, чтобы ты еще и из-за меня безумным был. — Твоя улыбка делает меня счастливым и словно согревает, — Гилберт лег на спину. — Это как после сырого и промозглого подвала со слизняками вывели на теплое и ласковое солнце. — Резкая смена освещения плохо влияет на зрение. Можно потерять бдительность и что-то упустить из виду, — отстранено отметил блондин. — А быстрая перемена температуры сказывается на здоровье... Тебе больше никуда сегодня не надо? — Нет, сейчас Франциску позвоню и я весь твой, — улыбнулся Гилберт. — Тогда я спишусь с Янеком, узнаю у него о планах на завтра, — Лукашевич взял свой телефон с подзарядки и, развалившись в кресле, стал печатать сообщения. Гилберт, смотря на Феликса, набрал Франциска. — Я вас как раз вспоминал~~, — раздался бодрый голос. — Что насчет мидий? Помню, что ангелочку его нельзя, но остальная компания против не будет? — Фросенька, нам нужен хороший фен, надоело просить Элизабет, — альбинос улыбался Феликсу, — и захвати свежей крови. — Может лучше кровяной колбасы? — Бонфуа скривился и тут же голосом харизматичного продавца затараторил: — Фен какой марки, страны производителя, формы, расцветки, цены желаете? — На твое усмотрение. — Ловлю на слове~, — хитро захихикал Франциск. — Потом не обижаться и товар обратно не принимается~. — Франциск, мне Феликсу волосы сушить. Теперь мучайся! — Гилберт захихикал. — Это будет не мучением, а честью для меня, — тут же вскинулся Бонфуа. — Ну вот и договорились, — Гилберт отключился. Блондин же до сих пор переписывался с братом, и по его лицу было непонятно, идёт ли все как и задумывалось или же нет. Гилберт следил за настроением Феликса, готовый в любую минуту поддержать его. Лукашевич поднял глаза: — У нас коллективный пикник или только мы все организуем? — уточнил он. — Типа Иван спрашивает, что ему привезти на типа наш стол? — А что хочет то пусть и привозит. Мы не против вкусностей. Только скажи, а поста сейчас нет? — Сегодня был, завтра не будет, — ответил Феликс. — Значит все на его усмотрение, — Гилберт потянул его на кровать. Блондин перекатился на свою половину и вновь уткнулся в телефон. — Все, не все, но типа меру нужно иметь, — проговорил он. — Дык, хлеб, сок ну и по его усмотрению. — "По его усмотрению", — передразнил Лукашевич. — Пикник превратится в тотальное праздничное застолье из сказок и поэм Пушкина! — Не, не, не, я понял, — Гилберт вновь набрал Франциска. — Франциск, что нам нужно помимо мяса? — Гарниры, закуски, сладкий стол, алкоголь и напитки, — перечислял Бонфуа таким же бодрым тоном, словно его не беспокоили и вообще прошлый звонок не прерывался. — Еще важно учитывать предпочтения всех участников пикника. А вниманием ты пока наделил только себя и своего "экс". — Будет еще Антонио и Ловино. Феликс, солнце, а что ты предпочитаешь? — Что дадут, то и съем, — лениво ответил блондин. — Кроме типа того, чего организм тотально не переносит. — В принципе у нас все кроме морепродуктов. Сладкое не бери. Сладкое привезут. — Сладкого никогда не бывает достаточно, — возразил Франциск. — Значит устрицы отпадают? — Устрицы для остальных, но так, что б их можно было бы различить, — Гилберт гладил Феликса по руке. — Ты что? Думаешь, что я тотально тупой и сам не смогу отличить мидий от картошки, бутерброда или курицы?! — Лукашевич недовольно и обижено посмотрел на Байльшмидта. — Нет, но Франциск имеет привычку фаршировать курицу мидиями и смотреть на результаты недоумения, — Гилберт улыбнулся. — Я типа сам разберусь. Даже если и перепутаю, от одной устрицы проблем тотально не будет, — насупился блондин. — Хорошо, но я боюсь за тебя. Мне страшно потерять тебя, когда тебе плохо меня выворачивает, — Гилберт повернулся к нему, отключая телефон. — Не будет мне плохо. В первый раз ведь от мидий не стало, и от кальмаров тоже, — заверил его Феликс, — значит все тотально нормально. — Прости, — Гилберт улыбнулся. — Я понимаю, что я тебе тотально нужен, важен для тебя, но, блин, я ведь не немощный и могу сам за себя постоять. Не надо меня гиперопекать, словно я жизни не видел, ходить не умею и горшки за собой не выношу! На последним Гилберт не сдержался и рассмеялся. — Прости, постараюсь быть спокойней. — Старайся-старайся, — Феликс встал на колени и сложил ладони вместе. — А то это типа уже немного раздражает. — Хорошо, с тобой можно? — Гил повернулся к нему. Ответом послужил бодрый кивок. Не отрываясь от сосредоточенного чтения молитвы, Лукашевич потянулся за молитвенником и отдал его Гилберту, открыв на нужной странице. Тот опустился на колени и стал читать напевно молитвы. Феликс был очень рад, что уже второй вечер подряд Байльшмидт вместе с ним читает вечернюю молитву. Его все реже посещали мысли о том, что все слишком удачно складывается, чтобы быть правдой или чтобы это не вызывало подозрений. В какой-то момент ему становилось абсолютно безразлично на все, что не связано с их с Гилбертом счастьем. Гилберт, пожалуй, впервые за много лет молился искренне. Нет, благодать на него не сходила, да и не нужно ему было это. Важно было, что его солнце счастливо и умиротворено, а уж исходящий от него свет радовал больше, чем что либо. Они одновременно закончили читать и одновременно посмотрели друг на друга, без слов выражая благодарность за то, что они вместе. Гилберт убрал молитвенник. — Спать? — он потянул к себе Феликса. Тот угукнул. — Только не сни себе кошмары, пожалуйста. — Я попробую контролировать сон, — Гилберт раздевшись забрался под одеяло. — Добрых снов. — Добрых, — также переодевшись в пижаму, пожелал блондин. Пруберд клюнул выключатель и вернулся на подоконник, смотреть в окно и ждать возвращения кошки. — Мррррррр, — светящаяся кошка просочилась в комнату. Ей на голову плюхнулся кусок мяса. — Мяв! Неубранные тарелки с не до конца съеденным ужином послужили хорошим пиром для животных. Пока Сильвия уплетала оставшиеся отбивные, Пруберд клевал картофельное пюре. — А потише нельзя? — приподнялся было Гилберт, но тут же опять уснул. Вмешательство человека в их романтический ужин животные полностью проигнорировали, наслаждаясь компанией друг друга и извиняясь за все, в чем провинились. Гилберт спал, но в то же время мог видеть все, что происходит, и его это нервировало. Нервировало и вгоняло в тоску, ведь ничего интересного не происходило. Животные через какое-то время оставили еду в покое и забрались на кровать, уснув в ногах. Перевернувшись на другой бок, он увидел кресты на окнах, на которые отчего-то не обращал до этого внимания. Он с любопытством смотрел, то на них, то на спящего Феликса. Кошке надоело, что ей мешают спать возней, и она стала урчать, пытаясь убаюкать. Через какое-то время Феликс, не открывая глаз, поднялся и, обойдя кровать, пошел к столу, где стоял стакан с водой. То, что он не открывал глаз и шел медленно, порождало версии о сомнамбулизме, таком же феномене с "рентгеновским зрением", или о том, что Лукашевич уже достаточно освоился тут, чтобы ходить с закрытыми глазами. Гилберт спокойно провожал его глазами. Выпив воды, блондин тихо поставил стакан на стол и замер, словно прислушивался. Гилберт лежал глядя в окно, что б не беспокоить блондина. Феликс, так ничего и не услышав, схватился за голову и упал на колени. Гил подорвался и уложил его на кровать. — Феликс! — Слышу, — тот радостно и облегченно вздохнул, все так же не открывая глаз, завернулся в одеяло и сонно пробурчал: — Спи давай, а то без твоего храпа мне тотально не спится. Гилберт улыбнулся и прижал его к себе. — Не пугай меня так! — Ты первый начал, — по-детски обиделся блондин, зевая. — Прости. Ты просил себя контролировать, — Гилберт зевнул и вырубился. Лукашевич позволил близкие объятия и прижался к груди альбиноса, слушая стук его сердца. Это позволило ему расслабиться и уснуть. Гилберт спал как сурок, а близость любимого умиротворяла и прогоняла кошмары. Конечно отсутствие кошмаров можно было объяснить и тем, что место освящено и на окнах нарисованы кресты, но Байльшмидт выбрал самую романтическую и лучшую версию его покоя. И версия сейчас посапывала, уткнувшись в его ключицу. Это было блаженство.