Великая жертва

Утром запищал будильник на телефоне, и эту адскую машинку, обматерив на птичьем, Пруберд скинул на хозяина. Сам факт существования будильника утром в субботу поражал недоуменного и не до конца проснувшегося Гилберта. — Господи! Я забыл выключить эту мерзость... — вырубив будильник, он подвинул блондина ближе. — Почему Стефан тогда назвал тебя мертвым? — ни с того ни с сего спросил Феликс. — Может потому, что я убит призраками и перехожу в их мир, потому что они меня жрут, — Гилберт зевнув обнял его. — Но ведь твое сердце бьется, — дабы еще раз удостоверится в этом, Лукашевич прижался к его груди. — Оно бьется, организм работает, но вот кошмары мучают почти всегда, — альбинос погладил его по щеке. — Да останусь я, не бойся. — Я все равно не понял, но ладно, — усмехнулся блондин. — Когда займёшься мариновкой мяса? Ему ведь надо хорошо пропитаться в маринаде, чтобы быть тотально вкусным. — Как только позавтракаем, но сейчас шесть, а завтрак в восемь. Можешь еще поспать, — Гилберт погладил Феликса. — Да как-то не хочется, — Лукашевич потянулся. — А вчера ты так сладко заснул... — Гилберт улыбнулся. — Знаешь как хотелось к тебе под бочок. — Да вроде и так тотально близко спали, — Феликс закатил глаза, поднял и посмотрел в окно. — Ты типа хочешь спать? — Солнце мое, я тебе про вчерашнее утро, — Гилберт его обнял. — Сейчас я хочу просто поваляться. — А я бы сходил на утреннюю пробежку. Лужи за вчера подсохли, — блондин повел плечом. — Да и Яо говорил, что натощак бегать полезно. — Давай, только не по лесу. По дорожкам парка побегаем, — Гилберт потянулся. — Феликс, а у тебя права на байк есть? Лукашевич недоуменно посмотрел на друга: — В лесу темно, мокро и сыро, зачем нам туда? А фонари на аллее еще горят. Там бегать приятнее, — он достал из шкафа спортивный костюм. — Есть, но они просрочены уже как семь лет. — Пересдай, — Гилберт зевнув начал одеваться, — пожалуйста. — До какого числа? — поинтересовался блондин, застёгивая мастерку. — Типа, чтобы знать, сдавать здесь или в своей автошколе. — Это не сильно к спеху, но все же, — Гилберт оделся и начал собирал посуду. — Похоже Пруберд с Сильвией тотально славно пообедали, — Феликс приметил на одеяле засохшие пятна от пюре и жирные пятна на простыни, которые кошка прикрывала своим хвостом. — Это их должно было тотально помирить. — Славно, значит берем их с собой сгонять жирок. — Не надо, — пожалел их Лукашевич. — Сильвия может принять любую форму, какую захочет, она же призрак, а Пруберд тотально голодом замучен. Тощий, бедняжечка. Пир ему на пользу. — Ладно, уговорил. Побежали! Они тихо вышли из здания и направились в парк. Хоть до рассвета оставалось около часа, небо оставалось кобальтовым с довольно яркими точками-звездами. Нарастающий месяц тонкой светлой ниткой то пропадал, то появлялся из-за маленьких облаков. Ветер иногда перебирал свою мелодию на листьях деревьев, заставляя чудом оставшиеся на них капли падать на землю, вызывая искусственный дождь. Феликс всю дорогу разминал шею, сгибал-разгибал локти и колени, делал шаги то широкими, то короткими с упором на пятку или на носок. — Бежим до конца аллеи и обратно, или сделаем круг поменьше, свернув на мосту? — уточнил он у Гилберта, делая наклоны в сторону. — Как твое самочувствие? Выдержишь большой круг? Если да, то бежим по аллее, — Гилберт посмотрел на блондина. — Да я и два и три пробегу! — Лукашевич стал кичиться. — Верю, но два-три не пробегу я, — Байльшмидт, сделав легкую разминку, медленно пошел по аллее ускоряя шаг. — Готов? — На перегонки или будем рядом бежать? — Феликс мелко затрусил подстать быстрому шагу альбиноса. — Рядом, настроение на перегонки бежать нет. Вон луна светит, звездочки горят, романтика, и в кое-то веки никто не мешает, — альбинос прибавил скорость. — Вот и славно. А то обгонишь и тотально будешь подыхать со скуки, пока ждать меня будешь, — блондин не отставал от него. — Не перегоню, — Гилберт подал ему руку. Лукашевич удивлённо посмотрел на неё. — Типа зачем? Я типа и так тотально рядом. — Ну как хочешь, не романтичный мой, — Гилберт подстроился под бег Феликса. — Я не неромантичный, а практичный, — парировал блондин. — Так ведь неудобно. Яо говорил, что надо следить за правильными движениями рук и ног во время бега. — А ты пробовал? — Нет. Только в школе на спортландии бегал в марафоне "трех ног", — признался Лукашевич. — Так то ноги, — они добежали до кедра. Птички печально сидели на единственной оставшейся ветке. — Гнезда погибли. Нам нужно сделать гнездышки. — Или хотя бы тотально предоставить им материал для гнезд. А еще кормушки и скворечники не помешают. Феликс смотрел на реку. Возможно ее течение и их бег совпадали по скорости, но то, что она казалась ему неподвижной, отчего-то делало ее живой в глазах Феликса. Словно она, как и все нормальные цветы, звери и люди, спит в это время, а когда взойдет солнце, то проснется и побежит быстрым течением вдаль. — Однажды к нам прилетели даже лебеди, но их прогнали как и других животных, — Гилберт посмотрел на остров среди небольшого затона в конце аллеи. — Побежали дальше? — Тотально, я только разогрелся, — улыбнулся Лукашевич. — Там же где-то в конце можно будет увидеть корпус Кёллеров? — Можно, добежим до него? — Гилберт перешел на шаг. — Или позже? — Ты что уже выдохся? — удивился блондин, бегая вокруг Байльшмидта. — Ну ты даешь! В качалку ходишь, тотально сногсшибательное мускулистое тело имеешь, а дыхалка плохая? Гилберту было лень спорить и он сорвался. Бежал он уже просто наслаждаясь природой и ни на что не отвлекаясь. Феликс, глядя ему в спину, хитро и довольно усмехнулся: провокация вновь сработала. Он так же ускорился до предела, догоняя друга. Но Гилберту было все равно, он уже глубоко задумался, а потому даже не ответил удивленному Хенрику на приветствие. Феликс понял, что как бы ни старался, ни игнорировал покалывание в ребрах и ни сбивался в дыхании, ему ни за что не догнать друга, а потому и стараться особо не надо. Он вновь затрусил и, добежав до людей, которые судя по вчерашнему их приезду являлись Кёллерами, приветливо помахал им рукой. — Чего это с ним? — поинтересовался Хенрик. — Он всегда такой? — По утрам — довольно частое явление, — пожал плечами блондин, бегая на месте. — Но тотально судить не могу. Это первая совместная утренняя пробежка. — Понятно. Спасибо, что расселили наших охламонов по разным комнатам, — Хенрик улыбнулся. — Они сами этого захотели, — отмахнулся Лукашевич. — Вы типа их не ругайте прямо так тотально сильно. Они хорошие и не заслужили этого. — Угу, очень хорошие, — Кёллер зевнул. — Ладно, пошел я. — Увидимся! Блондин вновь разогнался, так как полностью потерял Гилберта из виду. Гилберт меж тем добежал до конца аллеи. Его мысли были заняты творящимися делами. Как будто ему не хватало одного экспрессивного босса, так еще и эта мертвая полукровка свои сроки ставит. Неизвестно, сколько людей в этой секте и захват главаря, если она конечно к нему приведет, вряд ли остальные закроют лавочку и залягут на дно. Уж слишком их подкупили красивыми речами, чтобы они не переизбрали нового начальника и не начали все заново. Вот только точно ли на этом все и остается только ждать? Гилберт словил себя на мысли, что ведет себя крайне беззаботно и безответственно, словно раскрывает не серийные убийства с черной магией, а ищет похитителя дамской сумочки. — Гииииииилбеееееерт! — во весь голос закричал Феликс. — Очниииись! Гилберт стоял на краю обрыва. Полуостров, на котором он стоял, сойдя с дорожки, освещался рассветным небом в теплых цветах, но внизу река словно стала еще темнее, визуально казалась ниже положенного, отчего обрыв становился крутым и опасным. Байльшмидт тут же отошел от края, прислонившись к плакучей иве, одиноко росшей на этом полуостровке. Посмотрев на его состояние, блондин ясно дал себе понять, что на пробежку обратно к зданию лучше не настаивать, если альбинос сам этого не захочет. — Прости, побежали назад, — Гилберт повернул обратно. Лукашевич замешкался, переводя дух, и оперся об иву. В голове застучало, не было непонятно, то ли от сердечного ритма дерева, то ли от собственного пульса. Покрепче завязав шнурки на кроссовках, Феликс побежал вдогонку Байльшмидту. — Прости. Я совсем сошел с ума, наверно мне нужно к мозгоправу, давно я там не был, — остановившийся резко Гилберт поймал на себя бегущего Феликса и шмякнулся, смягчая его удар. — К какому мозгопра... — Лукашевич не успел задать вопрос. Зато успел выставить вперед руки, а одну даже положить на затылок Байльшмидту, дабы тот не сильно ударился головой. Лицом он приложился к его лицу, давая альбиносу косвенный поцелуй в щеку. Однако дух из альбиноса все равно вышибло. — Как твои руки?! — Байльшмидт кое-как поднялся. — Блин, начался денечек. — Грязные, — блондин вытер ладони о мастерку. — Ничего, помою. А ты-то как? Сотрясения нет? Раны? Перелома? — Нет, — Байльшмидт его обнял. — Но оставшийся путь пройдем пешком. Восстановимся и мало ли у тебя голова тотально кружится начнет, — Феликс засунул сжатые в кулаки руки в карманы. — Так к какому мозгоправу ты собрался? — как ни в чем ни бывало повторил он свой недосказанный вопрос. — К тому же, к кому отправлял Халлдора. Собственно, он и мой мозгоправ. Покажи руки. — Я тотально не в курсах, к кому ты его отправлял, — Лукашевич нагло проигнорировал просьбу. — Да ты походу знаешь тотально весь персонал здесь. Знаешь, вчера типа пан Оксеншерна хотел поставить мне оценку под названием "Мастэ рукод'лия", но когда узнал, что я типа с тобой, то передумал и поставил наивысшую оценку, которой до меня удостоился только единственный человек — его... хм... партнер Тино. — Хм, узнаю старину Бервальда, ну да ладно. Руки говорю давай сюда, — Гилберт стал ходить вокруг него. — Зачем? Они типа грязные, — блондин ускорил шаг. — Да и костюм тотально пора постирать. Тут есть прачечная или что-то на вроде? Или там уборка комнат и смена постельного белья? Твою "рабочую форму" тоже простирнуть не мешало бы. Она пахнет табаком, потом, чем-то приторным и воском. И даже тотальное проветривание не помогает! Гилберт его поймал. — Пожалуйста покажи руки. Сдавшись, Лукашевич закатил глаза и выставил вперёд кулаки, держа один тыльной стороной вверх, а второй вниз. Гилберт их перевернул. — Прости. Идем, я их обработаю, обещаю дуть и утешать потом. — Не извиняйся, — Феликс почесал разбитые костяшки. — Я типа должен был бежать рядом с тобой, а не тотально за тобой. Да и ничего страшного в том, что чуть-чуть содралась кожица, типа нету. Гилберт, приведя его в комнату, помог снять ветровку и повел в ванну. — Сейчас чуть-чуть пощиплет. Лукашевич вымыл руки от грязи, не попавшей в ранки, и протянул ладони и костяшки Байльшмидту, который держал перекись. — Ну прямо тотально настоящий старший брат, — улыбнулся Феликс. — Жаль у меня такого ничего не было. Все только и умели, что пинки и подзатыльники раздавать да посылать и приказывать. Гилберт стал обрабатывать руки, дуя чтоб не было больно. — Вот так, а теперь идем помажем мазью. До ужина подживет. Будешь шеф-поваром. — Да разве ж меня без Аличе пустят на кухню? — удивился блондин. — А ты собрался готовить на кухне? А как же наш пикник? — альбинос закончив нанес мазь. — Я думал ты мне поможешь. — Я что-то не понял, — Лукашевич, нахмурившись, заморгал. — А где ты типа собрался готовить? — На природе конечно. Возьмем все и в беседку. — А у тебя это "все" есть? — внимательно посмотрел на него Феликс. — Я типа не видел, чтобы у тебя были сумки с продуктами. — Они на кухне. Все доставлено по заказу. — Лентяй, — без укора констатировал блондин. — Сам по магазинам не ходит, все готовенькое на дом заказывает. — Почему не хожу? Я ложусь на кровать, беру ноутбук и иду по магазинам. — И как у тебя после такого изнурительного шопинга ноги не отваливаются и руки не болят, — сочувственно посмотрел на Гилберта Лукашевич. — Ноги вот не болят, а руки даже очень, — Гилберт улыбнулся. — Бедняжечка, — пожалел его блондин. — Дааа, надо кстати ноутбук поменять, — доставая пакет из шкафчика проговорил альбинос. — Почему? — поинтересовался Лукашевич. — Тяжелый и тупит зараза, — Гилберт надел на руки Феликса перчатки. — Вот так. — Ничего он не тяжелый и тотально не тупит. Классно работает, — блондин разглядывал косметические перчатки. — Господи, чего только, Гил, у тебя нет! — Фена нет, но Франциск сегодня привезет, — Гилберт снял олимпийку и кинул в кучку к костюму Феликса, туда же отправились и штаны. Не трогал он лишь футболку, мало ли что под ней. — Сколько ты ее уже носишь? — брезгливо сморщив носик, Феликс указал на майку. — Да и тотально носился в ней. Надень типа другую. Если хочешь я могу тотально отвернуться. — Не нужно, — взяв другую футболку Гилберт переоделся. Но Лукашевич все равно отвернулся, так как Пруберд по неосторожности опрокинул свою тарелку. Птиц скакал по полочке и верещал глядя вниз. Блондин собирал рассыпавшиеся зерна в кучку, завернул ее в салфетку и насыпал в уцелевшую мисочку новый корм. Пруша потерся головой о его щеку и стал есть. По-хозяйски Феликс достал из шкафа веник и совок. — Надо тотально навести тут порядок, — то ли с Гилбертом, то ли сам с собой разговаривал Лукашевич. — Хотя я тут в понедельник прибирался, но и сейчас не помешает. Гилберт поймав закружил его. — Э-это т-типа внезапный урок вальса? — спросил зардевшийся Лукашевич, едва к нему вернулся дар речи. — Нет, это отвлечение от веника, — улыбнулся Гилберт. — Ты не хочешь ходить по чистому полу, сидеть за чистым столом и расставлять фотографии на чистых полках? Не хочешь, чтобы Пруберд сидел на чистом подоконнике и фурнитуре? — удивленно спросил блондин. — Для этого мы платим горничным. Вот видишь волшебная кнопочка, нажимаешь ее и в одиннадцать приходит тетенька убираться. — Если не доверяешь мне, так бы сразу и сказал, — он посмотрел на часы. — Без пяти восемь, пошли завтракать. — Тебе я доверяю. Но не хочу, что б ты работал больными руками. Феликс раздраженно застонал: — Ничего они не больные, даже крови нету! Прекрати делать из обычных синяков переломы! И вообще, я типа вчера и так все сказал. — Эм, прости, а что ты вчера говорил? Что устал болеть? — Я говорил, что меня бесит твоя гиперопека! — он повысил голос, но кричать еще не собирался. — Мне нравится твоя забота, это приятно, но в меру! Едва ты перебарщиваешь, как из нужного я вмиг превращаюсь в беспомощного! — Прости, я не могу ничего поделать с собой, — Гилберт погладил его. — Как знаешь, но я тоже терпеть и подставлять под сомнение свою типа самостоятельность не собираюсь, — Лукашевич пошел в столовую. Гилберт вздохнул. — Прости пожалуйста, просто если сегодня тетенька к нам не зайдет, то ее ждет штраф за невыполнение работы. — Хорошо, только ради нее я не буду подметать, — согласился блондин. — А на прошлой неделе когда она убиралась? Я ее тотально не застал. — Когда мы у Яо были. Это их специфика. Мыть тогда, когда никого нет. — Так наверно типа везде, - предположил Феликс. Холодный воздух пробирал постояльцев, заставляя их дрожать и кутаться в куртках. Феликсу с Гилбертом же, после пробежки, было тепло, так что они шли в столовую без курток, повергая зевак в легкое недоумение. — Экая мы славная парочка, холода не боимся и все нам пофиг, — улыбнулся альбинос. — Привет, Яо! — Доброе утро, — Ван похлопал его по спине. От такого приветствия у Гилберта брызнули слезы. Камешек под спиной с утра дал знать. — Гил! Ты как?! — блондин тут же спохватился, хватая альбиноса за плечи. — Все хорошо, — выдохнул Гилберт, — я только дух переведу... Яо покачал головой, цыкнув несколько раз подряд. — Чтобы после завтрака был в моем кабинете, или о пикнике можешь даже не думать, — предупредил врач. Лукашевич промолчал. То, что Гилберт ради него готов из-за простого чиха от пыли чуть ли не неотложку вызывать, а сам не позволяет себя жалеть ни под какими уговорами (которые кстати действенно применяет на блондине, когда тот отнекивается) также бесило его, как и гиперопека. Но говорить об этом он не видел смысла. Гилберт скривился. — Хорошо, доктор, я приду. Феликс, пожалей меня, а? — Бедняжечка, — Феликс встал на носочки и погладил Байльшмидта по волосам. — У сектантов боли, у призраков боли, а у телепата-полиглота-лучшего-в-мире-старшего-брата-художника-души-компании-немца-с-недостатком-меланина-в-коже не боли. Гилберт уткнулся в него. — Они все противные, — обнял сложившись. — Все, все противные, мерзкие и злые, — согласился блондин. — А ты тотально хороший, ты тотально не должен страдать. — Спасибо, солнечный мой, — Гилберт его прижал к себе. — Сходишь со мной к Яо? — Без вопросов, — кивнул Лукашевич. — Обожаю тебя. Идем завтракать, — Гилберт взял его за руку. — Да уж, а то не дойдем никак, — Феликс сжал его ладонь. Гилберт погладил его руку пальцами. — Спасибо тебе. А что у нас на завтрак? Блондин посмотрел на стенд, висевший у дверей столовой. — Блины со сметаной, — прочитал он. — И чай с молоком. — Блины это хорошо, а можно просто чай без молока или просто молоко без чая? — Гилберт посмотрел в сторону столовой. — На раздаче попросишь, выбор тотально есть всегда, — зайдя в столовую, Феликс заметил, что их столик занят, и стал оглядываться в поиске свободных мест. Гилберт потянул его за пальму, там стоял стол явно пустующий, почти всегда. Об этом говорила пустая салфетница и отсутствие приправ. — Хочешь будем сидеть тут? — Такое чувство, что это уж для слишком тотальных интровертов, — усмехнулся блондин, осматривая столовую с этого ракурса. — Или для шпионов. — В основном это для того, что б побыть одному или наедине, — Гилберт пошел за подносом и завтраком. — Горячий шоколад будешь? — Бери тоже самое, что и себе, — Лукашевич сел под растением.