Великая жертва

Спуся час Байльшмидт потянулся. Феликс, заметив его движения, тут же захлопнул нижнюю шуфлядку комода. — Тебе лучше? — поинтересовался блондин, пододвигаясь к кровати. — Да, спасибо. — Никто не звонил, не писал, так что ничего интересного ты типа не пропустил, — улыбнулся Феликс. — Давай я типа помажу твой синяк и мы пойдем готовиться к пикнику. — Хорошо, идем, — Гилберт повернулся на живот. Без перчаток его осторожная процедура была неаккуратной, а движения неуверенными, но Лукашевич как мог старался не нервничать и не вредить Байльшмидту. — Котенок, у тебя руки щиплет? — озаботился Гилберт. — Если хочешь возьми в тумбочке перчатки. — Все нормально, я типа почти закончил, — отказался блондин. — Поэкономлю перчатки для хлопот по кухне. — Ты прелесть! Спасибо, — Гилберт осторожно сел на кровати. — Ну это типа моя обязанность, — смущенно улыбнулся Феликс и попятился к двери в ванную. — Мы же семья. В наших интересах быть полезными друг другу. — Я уже и не помню как это, оказывается, чертовски приятно, — Гилберт улыбнулся. — Значит я все делаю правильно, — довольный Лукашевич ушел мыть руки. — Конечно! — Гилберт надел футболку. — Ну а теперь, — у блондина только с третей попытки получилось повесить полотенце, — пойдем наконец готовить. Похоже Аличе меня тотально заразила кухнеманией типа. — Это хорошо? — Гилберт подал ему руку. — Благодаря ее урокам я знаю твои любимые блюда и умею их готовить. И не только их. А еще было познавательно узнать, как звучат некоторые слова на итальянском, — перечислял Феликс. — Минусов тотально не вижу. — Аличе очаровашка! — улыбнулся Гилберт. — Тотально, — согласился Лукашевич. — Она идеальна во всем. — При Эльзе это не скажи, она тебя к ней близко не подпустит потом, — альбинос вздохнул. — Но ведь пани Элизабет тоже тотально идеальная. Обе прекрасны. — А этого не говори при Аличе. Но с другой стороны ты можешь им двоим сказать об этом сразу. Им будет приятно, — Гилберт пошел на кухню. — И ни одна не обидится, — довольно улыбнулся Феликс, шагая рядом. — Точно! — альбинос зевнул. — Такое чувство, что меня асфальтоукладчик переехал. — А на деле это был я, — Лукашевич натянул перчатки. — Извини. — Не страшно, мое солнышко, — он прижал к себе блондина, — ты же не специально. — Если бы я не настаивал на пробежке, этого бы не случилось. — А если бы я не тормозил, не пришлось бы падать, но случилось как случилось, — успокоил Феликса немец. На кухне на одном из свободных рабочих столов были разложены продукты, заранее заказанные Гилбертом. Кроме мяса и овощей также были хлеба разных сортов, печенье и наборы одноразовой посуды. — Приступим пожалуй? — Байльшмидт стал резать мясо равными кусочками. — Лук почистишь? Блондин кивнул. Сухая кожица лука снималась хорошо и быстро, поэтому за пару минут Лукашевич почистил несколько луковиц. — Резать и к мясу, и в салат? — уточнил он. — Это в салат, а к мясу нужно чистить всю сетку. Все три кило. Тут чем больше лука тем лучше, желательно 1:1, — Гилберт чихнул. — Будь здоров. Тогда сначала порежу к мясу. Салат вкуснее свежим, — Феликс поставил миску поближе и стал резать первые почищенные луковицы большими колечками. Гилберт мясо сбрасывал в кастрюлю. Лукашевич морщился, часто смаргивал слезы, но даже при этом колечки получались ровными и аккуратными. Гилберт, дорезав мясо, стал помогать с луком. Слезы лились ручьем. — Давай ты типа будешь делать нарезку, а лук оставь на меня, — всхлипывая, предложил Феликс. — Нееет, в печали и горести вместе, — Гилберт тоже всхлипнул. Такими их и застала Элизабет. Заметив ее, Лукашевич открыл окно на проветривание, чтобы так сильно не воняло луком. — Добрый день, пани Элизабет. Мы без вас тотально скучали, — захныкал блондин. — А что, в воде лук не судьба подержать? — глаза Элизабет тоже начали течь. — Все в порядке. Знаете, у нас типа такая работа, что нужно всегда сохранять невозмутимое лицо-кирпич, даже если ужасно жалко потерпевших, — голос блондина дрогнул. — А лук — типа прекрасная маскировка. Можно выплакать все слезы, которые держал типа несколько месяцев, а другие типа будут думать, что плачешь от лука. Гилберт его обнял уткнувшись в плечо. — Нужно сделать перерыв. — Зачем? — Феликс посмотрел на стол. — Мы типа почти закончили резать и чистить весь лук. — Да? Тогда давай закончим и сделаем перерыв, — Гилберт его чмокнул в щеку. — Передадите эстафету другим кулинарам, — Хедервари потерла глаза. — Точнее пока что кулинару, который проводит среди моих гостей "тест на преданность". — Это кто такой? — удивился Гилберт. — Сам позвал, а теперь невиновного из себя строишь, — нахмурилась Элизабет. — Сам подумай, у кого хватает смелости и не хватает мозгов приставать ко всем и каждому, получать за это втык и при этом радоваться "крепким и нерушимым узам любви"? — Франциск! — Гилберт вышел из кухни. — Я все Наташе расскажу!!! Лукашевич посмотрел ему вслед и вздохнул: — Похоже, весь оставшийся лук я буду дорезать тотально сам. Ладненько. — Мон шер, я рад тебя видеть! — Франциск улыбнулся. — О, от тебя пахнет луком. — Пойдем, я помогу Феликсу дорезать лук, — Гилберт пошел на кухню. Едва он потянулся к ручке двери, как та сама открылась. — Я закончил. Настала пора перерыва, — Лукашевич тер глаза и, сделав шаг вслепую, наткнулся на кого-то. — Прости, Гил. Пошли, надо избавится от этого запаха. Перчатки перчатками, но мои волосы кажись начали вонять этим овощем. — А сегодня как раз суббота! — Гилберт обнял Лукашевича. — Идем, я помою тебе голову. Франциск, кухня твоя, где наш фен? — Фен и клубничный шампунь, как и заказывали, — усмехнулся Бонфуа. — Я попросил занести их в твою комнату... или, вернее, в вашу комнату. — Значит занимайся готовкой, а мы пойдем избавляться от запаха лука, — альбинос потолкал Лукашевича к выходу. — Не толкайся, — возмутился Феликс. — Не так уж я тотально медленно ползу, чтобы меня пихать. — Не медленно, но если мы отсюда сейчас не сбежим, то нас припашут по полной программе. — Мы и так много чего сделали, да и типа разве не все хотят поучаствовать в приготовлении пикника? — вопросительно посмотрел на него блондин. — Зачем насильно заставлять кого-то, кто готов помочь добровольно? — Вот именно, ты готов помогать добровольно и это прекрасно понимает Франциск, именно поэтому мы делаем ноги как можно быстрее. Иначе он попросит нас почистить, порезать или измельчить и мы поможем, но пахнуть будем луком, — Гилберт взял Феликса за руку и уже в коридоре они пошли чинно. — Не думаю, что нам что-то из этого поручат, пока за нами тянется шлейф острого слезоточивого запаха. А вот когда мы от него избавимся, то более вероятно быть вновь втянутым в работу. — А потом мы пойдем на улицу готовить беседку. Не забывай, Стефану на территорию хода нет, — Гилберт открыл двери и пропустил Феликса вперед. — Душ, ванна? — Просто помыть волосы, — Лукашевич понюхал майку. — Ну и переодеться. Думаю, удобней голову мыть в душе. — Раздевайся. А футболки в стирку. Твою точно, а мою смысла нет, мне сегодня мазью еще мазаться, — Гилберт повел Феликса в душ, прихватив клубничный шампунь. Раскрыв максимально створки, блондин стянул майку, сел на колени и поддался максимально вперед, чтобы голова была над душевым полом для того, чтобы вода не попала на плитку. — Оу... Давай лучше я посажу тебя на стул и помоем над ванной, — Гилберт сглотнул. — Это будет лучше. — А у тебя есть маленькая табуретка? — блондин удивленно посмотрел на него снизу вверх. — Я тотально не видел ни одной. — Пуфик возьмем, — Гилберт принес пуфик и усадил его, нагнув голову в ванну. — Давай буду мыть тебя. — Ну давай, парикмахер на полставки, — усмехнулся Феликс. — Я тебе тотально и полностью доверяю. Гилберт стал мыть голову. — Будешь вкусненько пахнуть, — Гилберт взбил пенку и нежно стал смывать. — Это только что прозвучало как-то по-каннибальски, — донеслось из-под копны густых волос. — Ну ну, не бойся меня, моя прелесть, я буду только нюхать, — Гилберт до конца смыл пену. — Ну вот и хорошо. — Я ничего не боюсь, — выкрутив волосы, Лукашевич разогнулся. — Подай полотенце. Или хочешь сам их вытереть? Гилберт стал вытирать его волосы. — Вот так, красота! — А теперь нужно настроить мой новый фен и расчесать волосы, чтобы нормально лежали, — Феликс смирился с тем, что Гилберт хочет проделать все этапы мытья головы сам, поэтому просто диктовал то, что надо. Гилберт стал сушить и расчесывать волосы, укладывая их весьма мастерски. Блондин смотрел в зеркало и любовался его работой. — Раньше на ком-то типа экспериментировал? — поинтересовался он. — На всех, кроме Франциска, — улыбнулся Гилберт. — Его причёска настолько идеальна, что никто не сможет сделать ее лучше? — Нет, он сразу тянет в постель, это рефлекс у него такой, — улыбнулся Гилберт, — так что нафиг такие приключения. — Однако странные у вашей компашки рефлексы... Феликс рассматривал данные фена на коробке. — Качественная немецкая продукция, известная фирма... наверно, он был тотально дорогим. — Считай, что мне его купили, а я подарил тебе. — А зачем его тебе купили? — Потому что я попросил, — Гилберт его обнял. — Попросил для меня, — продолжал занудствовать Лукашевич. — Но подарок на то и подарок, что бесплатный. — Именно! Поэтому ты не спрашиваешь больше о его цене! — Гилберт закончил, положил фен и принюхался. — Мммм, клубничкаааа... — Не перебивай аппетит. У нас сладкий стол будет после основного пикника. Пошли готовить беседку. Два часа еще не прошло. — А я не ем! Я нюхаю, — Гилберт уткнулся в волосы. — Даже так можно перебить аппетит. Я проверял. — На ком? — хмуро спросил Гилберт. — На себе, — просто ответил блондин, застегивая на ходу куртку и выходя на улицу. — Так куда нам идти? — К дальней беседке, — повеселев сказал Гилберт. — А это где? Я типа тут две недели живу, но географию местности типа очень плохо знаю. — Это в конце аллеи направо. — Докуда мы не добежали или в обратной стороне? — В обратной стороне, там много разных беседок, но нам нужна одна, она самая дальняя. Застекленные беседки были практически одинаковые: флюгера на остроугольных крышах, маленькие корытца-клумбы с бархатцами по всему периметру, террасы, на которых стояли лакированные деревянные кресла; в самих беседках стояли французские окна, на которых висели плотные шторы, а на подоконниках светились гирлянды, в центре стоял большой стол и скамьи со стульями с высокими спинками, и все полностью сделанное из дерева. Единственными различиями беседок были цвет черепиц и штор на окнах. В самой дальней беседке была малахитовая крыша и золотые шторы. — Вот эту, пожалуй, и займем. Уголь должен быть где-то в беседке, давай поищем, — Гилберт заглянул. — Мангал вон за окном. Кстати, может пока открыть двери и проветрить беседку? Феликс дернул ручку стеклянной двери. — Да тут тотальная банька, а не беседка! — Значит открываем обе двери и окно, — Гилберт все распахнул настежь. — Вот так, а то мы сваримся тут как раки. — А вот Янеку тут тотально понравится, если будет банька. Лукашевич нашел в углу беседки трехкилограммовых мешок угля и потащил его к мангалу. — Он любит баньку? — Гилберт вытаскивал шампура из пакета. — То-то мозги парит профессионально. — Для него баня чуть ли не смысл жизни. Только сестрам уступает, — блондин нашел бутылку с дыркой в центре крышки и стал наливать в нее холодную воду из-под крана, сделанного в форме колодца. — А с мозгами он вещи и пострашнее делать может. — Да? Какие например? — Гилберт стал протирать стол и скамейки, не смотря на закрытые двери и окна пыли было предостаточно. — Вправлять, доставать, переставлять, уменьшать, увеличивать, — перечислял Лукашевич, выгоняя пауков из-под кресел и остальной мебели. — Интересно откуда тут столько паучков? — Гилберт смотрел на них с интересом. — Надо было Прушу брать, он их любит. — Не надо их скармливать Пруберду! — воспротивился Феликс. — Им было холодно, вот они и приползли сюда. Плохого они ничего не делают. — Не буду, — пообещал Гилберт, — но сейчас они пока лишние. — На них мы не рассчитывали, — собрав всех членистоногих на ладонь, Лукашевич отнес их от беседки к саду, где стояла декоративная фигурка домика. — Когда закончим, вернем их обратно. Кстати, под твоей кроватью тоже небольшой террариум завелся. — Дааа? И кто там живет? — Гилберт улыбнулся. — Надеюсь они не кусаются? -— Тоже паучки. Целая семья из шести глазастиков. — И Пруша на них не покушается? — с интересом спросил Гилберт. — Ведь у меня пауки именно поэтому не ведутся. — Может он брезгует копанием под кроватью ради бедных мохнатиков? — блондин также озадачился этим вопросом. — Или ему тотально не до них. Дамы иногда влияют на своих партнеров, — Гилберт домыл стол поставил на него овощи и фрукты. — Будем маньячить над растениями? — В кои-то веки ты задумался о растениях и цветах? — Феликс был в шоке. — Что у тебя в кабинете, что в квартире — растения на последнем издыхании! Даже кактусы! Ты их слишком часто поливаешь. И тут ты хочешь "поманьячить" над неприхотливыми бархатцам? Гилберт расхохотался. — Я про овощи и фрукты, — он сел на скамейку. — Ну что поделать, нерадивый я хозяин. — Тогда это не растения, а их плоды, — блондин вздохнул и сел рядом. — Я тоже типа не ахти. Порой и себя тотально прокормить не могу. Поэтому ни животных, ни цветов у меня нет. — Ну почему же? Прушу и Сильвию кормишь ты. — Значит мне годятся в питомцы птицы, которые сами напоминают о себе, и вовсе неживые звери. — И Я! — Гилберт улыбнулся. — А что ты? Причем тут ты? — Феликс был в замешательстве. — Я про питомцев и про комнатные растения говорил. — А я не питомец и меня кормить не надо? — грустно посмотрел щенячими глазами Байльшмидт. — Я тоже хочу есть и ласку. — Ты мой дру... моя семья, — исправился Лукашевич. — Так что не принижай себя. Тебе ведь не только нужны еда и ласка. Тебе надо нечто большее. — Мне ты нужен, и вовсе не из-за призраков. Ты веселый, ласковый, интересный, добрый, застенчивый, и так мило краснеешь когда тебя хвалят, — Гилберт его обнял. — Ты как лучик солнца. — Но при этом шумный, расточительный, упрямый, обидчивый, — незваный к этому времени гость оперся спиной о перила террасы. — А еще лживый. — Правда? А я не думал, Иван Степанович, что вы такой, — Гилберт прижал Феликса к себе. — Ты не сходишь к Франциску, а то не очень красиво у нас получается, что бросили его одного на кухне, а мы тут дальше с Иваном уберемся? Он специально гладил Лукашевича по талии отвлекая от брата. — БАМС! — и любимая сковородка Элизабет опустилась на голову Брагинскому. — Выбирай слова! Мои постояльцы не обзываются и не ссорятся! — БАМС! — я не позволю оскорблять моих друзей! — Не надо! — блондин поздно встал на защиту брата. — Он не постоялец, никого не обзывал и не ссорил. И все что он сказал — правда. Посмотрев на каждого поочередно, Феликс направился к корпусу. — Ладно, пойду помогать на кухне, и постепенно типа все сюда переносить. БАМС! — Это за то, что расстроил пупса. — Он не расстроен, — Брагинский, шипя, почесал место ушибов на голове. — Еще добавить? — Элизабет хмуро смотрела на Ивана. — Может он и такой, но это ни коим образом не дает тебе права так о нем говорить, тем более ТЫ его брат. Не поступают так братья. — Это ради его же блага. Он бы сказал о себе тоже самое, но его бы быстро переубедили, — Иван посмотрел на Гилберта. — А меня соберутся переубеждать? Или без аргументов и фактов только бить и горазды? — А я тебя и не бил сегодня, — Гилберт подал ему доску и нож. — Огурцы и помидоры порежь. И Элизабет права. Ты брат и значит должен его защищать. К тому же, люди имеют свойство изменяться. — Я и защищаю его, — кивнул Брагинский, крупно нарезая овощи. — От его же бестолковости. — Вань, он не бестолковый. Рассеянный, чуть забывчивый, но никак не бестолковый. — Тот, кто помнит события пятнадцатилетней давности в мельчайших подробностях, вплоть до цвета куртки прохожих и этим же постоянно гордится, не может называться забывчивым. — Ваня, успокойся, я его люблю любым, — Гилберт улыбнулся. — Это уже твои проблемы, — вздохнул Иван, расставляя тарелки с нарезкой на столе. — Прааавильно, а потому не обзывай его. — Обзывания это по его части, — усмехнулся Брагинский. — Знаешь, в глаза или за них он о тебе за все время слова плохого не сказал, — холодно ответил Гилберт. — Да? — удивился Иван. — Неужто наконец-то вырос из ребяческих инстинктов. — Хватит! — Гил резко повернулся. Они смотрели друг другу в глаза, метая молнии, состоящие из отрицательных эмоций: гнев красных глаз и циничное презрение фиолетовых. Их немую стычку разорвала бы Элизабет, если бы не заметила Феликса, который, двигаясь чуть ли сантиметр в минуту, пытался удержать равновесия и тарелки на локтях и голове, и держа в руках кастрюлю с будущими шашлыками. Гилберт, заметив эквилибриста, буквально отпихнул с пути Ивана и, перепрыгнув через чурбачок, придерживающий дверь, подошел к блондину и забрал тарелки. — Феликс, научись говорить Франциску нет. Я верю, что с координацией у тебя супер и дорожки тут идеальные, но если б это все хряпнулось, твоя репутация пострадала. Цени себя, пожалуйста, — он чмокнул его в кончик носа. — Мясо посолили? — Как только он над ним не колдовал, — протянул Лукашевич. — И делая все это в балете, он типа "придавал мясу нежности"... Никогда бы не подумал, что готовить можно с таким пафосом. — О даа, Франциск это любит. Чем больше пафоса тем лучше, — Гилберт улыбнулся. — Однако тем кто не в теме такое увидеть тотально стремно, — блондин только сейчас заметил Хедервари, возившуюся с цветами. — Пани Элизабет, вы будете с нами? И Аличе тоже? — Будут конечно, они не пропустят сборище старых друзей, — Антонио обнял девушку. — Тем более ты хотел вручить Аличе подарок. — А вот я протестую! — парень пониже недовольно скрестил руки на груди. — По-моему говорилось о чистом мальчишнике, — он устремил свой язвительный взгляд на Элизабет. — О недобабах речь не шла. Поставив кастрюлю на скамью, Феликс собрался было высказаться, но по ребрам Романо прошелся кулачок сестры. — За базаром следи! Так накормлю, что неделю с сортира не слезешь! И вообще я не хочу сидеть тут! Прифигевший Лукашевич аж отошел подальше. Он думал, что суровее той Аличе, что он видел на кухне, быть не может. А тут... Видеть, как двойняшки орут друг на друга на итальянском языке и, судя по экспрессии и помрачневшему выражению лица Антонио, орут что-то дерзкое и нецензурное, было просто тотальным шоком. Гилберт пролез между ними. — Ребяточки, ребяточки... — он прокашлялся. — Заткнулись оба! Совсем охренели, базар устроили! Аличе, солнце мое, получишь подарок и валите развлекайтесь дальше. Романо, зведочка, ты по твоему рассуждению недомужик? Может хватит, а?! Или ты и сестренку считаешь тоже недоженщиной? Ну имей совесть. Ну обмоют девочки подарок и свалят. — Подарок? — Элизабет удивилась. — Я сюда пришла проконтролировать, в каком вы состоянии, и наказать вам не громить мне беседку. Но проставиться я не прочь. Тем более, что все уже в сборе. — Идем, он на парковке, — не совсем дружной компанией все пошли на парковку.